Наконец, третья категория лиц обнимала собой тех, которые могли выступать не за всех тяжущихся, а только за некоторых, как-то: за своих родителей, детей, патронов, супругов, вольноотпущенных, родственников, свойственников и тех, над которыми они состояли опекунами или попечителями *(191). Другими словами, они могли выступать только в случаях родственной защиты. К этим лицам принадлежали: лишенные гражданской чести, подвергшиеся уголовному наказанию, занимающиеся позорными ремеслами, напр. гладиаторы *(192), и вообще все те, которые по закону, решению народного собрания, сенатскому постановлению и эдикту претора дозволено было ходатайствовать только за определенных лиц.
Как видно, приведенные постановления преторского эдикта, собственно говоря, не относились специально к адвокатуре, но, определяя общие условия судебного ходатайства, тем самым затронули и вопрос об адвокатуре, а потому могут быть отнесены к правилам профессии. В самом деле, если несовершеннолетние и глухие не могли выступать в судах, если женщинам и слепым не дозволялось ходатайствовать за других, если, наконец, лица третьей категории могли выступать только в защиту своих родных, то, само собой разумеется, что все перечисленные разряды лиц не имели доступа к адвокатской профессии.
Положительные условия для занятия адвокатурой, как-то образовательный ценз, практическая подготовка, нравственные качества и т. п., вовсе не были определены. Молодые люди, желавшие посвятить себя адвокатуре, слушали курсы риторики у преподавателей-ораторов, присутствовали при консультациях знаменитых правоведов, посещали заседания судов и т. д. Но ни порядок, ни срок, ни даже обязательность этих занятий не были установлены законом.
Зато одна сторона адвокатской деятельности и, притом, одна из самых существенных и важных, подверглась законодательной регламентации,- именно гонорар. В 204 г. до Р.Х. был издан закон Цинция. От него дошло до нас одно только заглавие: "Закон о дарах и приношениях" *(193). Из некоторых источников видно, что он был вызван корыстолюбием государственных и общественных деятелей, которые требовали щедрого вознаграждения за каждую оказываемую ими по долгу службы услугу. По крайней мере, Катон весьма ясно говорит: "чему был обязан свои происхождением Цинциев закон, как не тому, что простой народ начал становиться как бы данником сената?" *(194). Точно также Цицерон проводит едкий ответ Цинция, который на вопрос сенатора Цента: "что это ты предлагаешь, Цинций?" ответил: "чтобы ты покупал то, что хочет иметь" *(195). С другой стороны, Тацит свидетельствует, что закон Цинция направлен был преимущественно против жадности ораторов *(196).
Трудно решить с достоверностью, в чем именно заключались постановления Цинциева закона. Некоторые думают, что он запрещал лицам, занимавшим публичные должности или действовавшим в публичном интересе, принимать за это подарки в качестве гонорара *(197). Другие, наоборот, держатся того мнения, что этим законом предписывалось "рассматривать все полученное или обещанное за такого рода действия, как подарки, т. е. необязательные и добровольные приношения *(198). Как бы там ни было, для нас важно только одно: что закон Цинция содержал в себе постановление относительно адвокатов, которое, по свидетельству Тацита, имело следующий вид: "ne quis ob causam orandam pecuniam donumve accipiat" *(199), т. е. чтобы никто не брал денег или подарков за предстоящее к защите дело". Большинство писателей полагает, что этими словами было, безусловно, запрещено адвокатам брать какое бы то ни было вознаграждение *(200). Но нам кажется правильнее другой взгляд, который высказал, между прочим, Варга. "Этот, часто ошибочно понимаемый закон" говорит Варга: "запрещал адвокату принимать или выговаривать себе вознаграждение ob causam orandam, т. е. за процесс, который еще только предстояло вести. До разбора дела он не мог обусловливать себе определенного вознаграждения, но после окончания процесса ему было дозволено принимать предложенный гонорар" *(201). Действительно можно привести много факторов в подтверждение этого мнения. Единственный писатель, точнее других определяющий содержание закона Цинция,- Тацит, как мы видели, выражается буквально следующим образом: "законом Цинция запрещалось принимать деньги или подарки за предстоящее к защите дело" *(202). В этом же смысле, вероятно, понимал закон Цинция и Цицерон, когда он писал Аттику: "Папирий подарил мне те книги, которые оставлены Клавдием. Так как твой друг Цинций говорит, что по закону Цинция я могу принять их, то я ответил, что охотно приму, если он принесет" *(203). Можно сослаться также на позднейшее подтверждение Цинциева закона, о котором говорит Алиний младший. В одном из своих писем он упоминает, что по поводу процесса адвоката Номината, трибун Нигрон сказал речь, в которой, жалуясь на продажность и вероломство адвокатов и вспоминая строгие законы старого времени на этот счет, выразил желание, чтобы император обратил внимание на развращенность адвокатуры. Голос трибуна был услышан, и через несколько дней император предписал сенату принять нужные меры. Результатом этого было сенатское постановление, в котором, между прочим, предписывалось всем, имеющим дела, приносить присягу в том, что они за ведение дела "никому ничего не дали, не обещали, не гарантировали". "В таких выражениях", говорит Плиний "запрещалось продавать и покупать судебную защиту. Но по окончании дела позволялось давать деньги в размере не свыше десяти тысяч сестерциев" *(204). Судя по этому отрывку, с большой вероятностью можно заключить, что сенат просто возобновил закон Цинция, прибавив к нему таксу. Все приведенные факты вполне согласны с нашим мнением о том, что закон Цинция, запрещая брать и выговаривать себе гонорар до начала процесса, дозволял получать его по окончании в виде подарка. И если в некоторых источниках говорится о безвозмездности адвокатуры *(205) то это объясняется просто тем, что добровольные, не обусловленные заранее и не подлежащие требованию посредством суда подарки не считались за возмездие в тесном смысле слова. Помимо того, самый мотив абсолютного запрещения гонорара, если оно и существовало, представлялся бы решительно непонятным. Почему адвокаты были лишены возможности пожинать какие-либо материальные плоды от своих трудов в то время, как все другие свободные профессии оплачивались и оплачивались щедро? Совсем наоборот, адвокатура, как показал еще Грелле-Дюмазо, в сущности, никогда не была безвозмездной в Риме *(206). Во времена патроната клиента оплачивали патронам за судебную защиту - различными услугами. Позже адвокаты стали получать после процессов подарки *(207), которые хотя и не могли быть требуемы судом, но в силу установившегося обычая подносились аккуратно. Тем не менее, желая обеспечить себе гонорар, адвокаты начали требовать подарков до разбирательства дела. Против этогото и был направлен Цинциев закон. Хотя сам ГреллеДюмазо держится того мнения, что этот закон, безусловно, запрещал все приношения, как до процесса, так и после, тем не менее, он говорит, что на практике, адвокаты никогда не соблюдали запрещения. Таким образом, выходя из другого объяснения Цинциева закона, он высказывает мнение, тождественное с нашим, именно, что римские адвокаты республиканского периода не имели права заключать условия о гонораре и требовать его по суду, но могли получать и действительно получали подарки от клиентов.
Помимо отрицательных условий для допущения к адвокатуре и вопроса о гонораре, законодательство республиканского периода коснулось еще одной стороны адвокатской деятельности, именно продолжительности судебных прений. Вначале она зависела от усмотрения суда. Но в самом конце республики Помпей, по словам Тацита, "наложил узду на красноречие" *(208). Время измерялось подобно тому, как и в Греции, водяными часами, называвшимися также клепсидрой. Впрочем, ограничение прений определенным временем существовало недолго. С падением республики закон Помпея был отменен, и определение продолжительности речи снова предоставлено суду. По крайней мере, Плиний младший, который не раз исполнял обязанности судьи, пишет, что он дает каждому "столько воды, сколько тот просит". "Хотя", продолжает он: "часто говорят излишнее, но лучше, чтобы и это было сказано, чем чтобы не было высказано необходимое. Притом же, пока не выслушаешь, нельзя сказать, что излишне и что нет" *(209). В Дигестах приведен закон, прямо предписывающий терпеливо выслушивать адвокатов *(210).
_ 4. Внутреннее состояние республиканской адвокатуры
О нравственном состоянии адвокатуры республиканского периода можно сказать весьма немногое вследствие скудности материалов. Несомненно, что в первое время, когда она составляла привилегию патрициев, ее окружал ореол почета и славы. Привлекаемые к этой профессии не материальными расчетами, так как они без того были богаты, патриции видели в ней только благородное поприще, на котором они могли выдвинуться и обнаружить свои дарования. Адвокатура была для них путем к высшим и почетнейшим должностям в государстве. Когда после издания XII таблиц она стала доступна для всех, наряду с патрициями в нее вошло много бедных и незнатных лиц, точно также стремившихся этим путем возвыситься и достигнуть прочного положения. Тем не менее, аристократическая тенденция господствовала в адвокатуре все время, и в большинстве случаев ею занимался обеспеченный и образованный класс патрициев, попеременно чередуя ее с государственной службой. "Со времени Гракхов", справедливо замечает Грелле-Дюмазо: "республика управлялась адвокатами" *(211). В самом деле, кто как не знатнейшие и богатейшие граждане, привыкшие говорить публично и управлять чувствами толпы с помощью речи, имел возможность выдвинуться и занять первое место у кормила правления в том государстве, где при демократическом устройстве вся власть находилась в руках народа? И, действительно, мы видим, что наиболее выдающиеся политические деятели республики были адвокатами. Суровый цензор Катон часто выступал не только в качестве обвинителя, но и в качестве защитника. Знаменитый победитель Карфагена Сципион Африканский младший был выдающимся оратором *(212). Марк Антоний, дед триумвира, Кай Гракх, Красс, Юлий Цезарь, Помпей, Цицерон, все они выдвинулись путем адвокатуры. Почти все первые императоры, если и не были профессиональными адвокатами до восшествия на престол, то все-таки выступали в судах: как Август, так и Тиверий, как Калигула, так и Клавдий. Но и на солнце есть пятна. Несмотря на весь блеск, окружавший профессию, отсутствие какой бы то ни было организации, не замедлило принести свои плоды, когда, вследствие падения нравов и вторжения в адвокатуру новых элементов, аристократические традиции патроната утратили свою первоначальную силу, и когда, таким образом, поколебался единственный сдерживающий принцип. Корпорации и корпоративной чести не существовало; законодательные определения были скудны и легко обходимы; что же могло положить преграду ненасытной жажде наживы? И вот появляется целый ряд нарушений не только основных требований адвокатской этики, но даже прямых запретов уголовного закона. "Все упреки" говорит Буасье: "Делаемые, конечно, несправедливо нашему адвокату, были вполне заслужены адвокатом того времени. Именно о нем можно было сказать, что он безразлично брался за все дела, менял мнения при всяком принципе и считал для себя искусством и славой находить доводы для подтверждения всяческих софизмов. Молодой человек, обучавшийся красноречию в древних школах, никогда не слышал в них, что надобно говорить только по убеждению и сообразно своей совести. Ему говорили, что есть разного рода дела, честные и нечестные, но при этом не трудились прибавлять, что надо избегать последних" *(213). Адвокаты не стеснялись, в выборе средств для выигрыша процесса. Марк Антоний никогда не записывал своих речей, чтобы иметь возможность сказать, если его слова будут приведены против него, что он не произносил их *(214). Известно, к каким способам прибегал Гортензий. В деле Верреса, которого он защищал против Цицерона, он подкупил сицилийских депутатов, старался запугать судей, замедлить процесс до вступления в должность нового претора и т. п. *(215) В другом деле он купил голова большинства присяжных и чтобы узнать, исполнят ли они свое обязательство, раздал им таблички особого цвета, на которых они должны были подавать свои мнения. Даже адвокатская деятельность великого оратора и государственного мужа Цицерона не свободна от упреков. Хотя Плутарх *(216) ставит его в нравственном отношении выше Демосфена и превозносит его бескорыстие, тем не менее, многие факты свидетельствуют, что это мнение ошибочно. Уже то обстоятельство, что, будучи незнатного и бедного происхождения, Цицерон составил себе громадное состояние, свидетельствует, что его адвокатская деятельность вовсе не была безвозмездна, как думает Плутарх. Впрочем, если Цицерон брал гонорар за свои труды, то в этом еще нет ничего постыдного. Несравненно более предосудительны другие поступки его. По свидетельству Квинтилиана, он хвастал, что запутал и затемнил дело Клуэнция *(217). В этом самом процессе ему нужно было доказать в интересах клиента справедливость одного судебного решения, которое в речи против Верреса он назвал "чудовищным плодом обмана и подкупа". Он не постеснялся сделать это, и когда другая сторона уличила его в противоречии самому себе, он с большей развязностью, чем достоинством ответил: "ошибаются те, которые думают, что наши речи суть выражение наших личных убеждений; это язык дела и обстоятельств, а не человека или адвоката, так как если бы дело могло говорить само за себя, никто не прибегал бы к помощи чужого голоса. Нашей профессией пользуются для того, чтобы мы говорили не сообразно со своими личными впечатлениями, а с особенными обстоятельствами и требованиями дела" *(218). Другими словами, адвокат - говорильная машина, которая за известное вознаграждение готова провозглашать сегодня белым то, что вчера называла черным... Применяя на практике такое воззрение, Цицерон не отказывался расточать свое красноречие в защиту лиц, которых раньше преследовал обидами и клеймил презрением,- если только надеялся получить какую-либо выгоду от такой перемены тактики. Чтобы угодить Цезарю, он принял защиту Ватиния, бывшего раньше предметом его жестоких нападок. Подобные же побуждения руководили им, когда он выступал в защиту Габиния *(219). Если так поступали лучшие представители адвокатуры, высокообразованные люди и государственные деятели, то едва ли можно сомневаться в том, что общий нравственный уровень адвокатуры был в конце республики еще ниже.
Несмотря на все это, республиканский период все-таки должен быть признан лучшим временем римской адвокатуры. При устности и гласности обвинительного процесса, при полном развитии юрисдикции самого народа, адвокатуре представлялось широкое поприще деятельности. Она была совершенно свободной профессией и создала целый ряд первоклассных ораторов. Имен Цицерона и его соперника Гортензия, находящимся к Цицерону в таком же приблизительно отношении, в каком Эсхин находится к Демосфену, было бы достаточно, чтобы прославить их век. Прибавьте сюда Марка Аврелия Цетега, которого поэт Энний назвал "медом убеждения", Катона старшего, сжатое и энергичное красноречие которого соответствовало непреклонной суровости его характера, патетического Сервия Сульпиция Гальбу, сладкоречивого Лелия, Сципиона Африканского младшего, отличавшегося красотой и в то же время солидностью речи, Кая Гракха, возвышенного оратора, Марка Эмилия Скавра, прославившего, впрочем, не столько красноречием, сколько беспристрастием суждений и профессиональной честностью, Марка Антония, элегантного оратора-актера с замечательной дикцией и жестикуляцией, Люция Красса, которого Цицерон называл первым адвокатом своего времени и о котором говорил, что из всех ораторов он наилучший юрисконсульт, Люция Филиппа, стоявшего наряду с Антонием и Крассом, Аврелия Котту, замечательного изяществом речи, Сульпиция Руфа, которого Цицерон признавал самым величественным из ораторов, Помпея, Юлия Цезаря, Поллиона,- все это были светила первой величины, составлявшие яркое созвездие вокруг царя римской адвокатуры - Цицерона *(220).
_ 5. Организация адвокатуры во времена Империи
С падением республиканского образа правления адвокатура, как и вообще судебные учреждения, подвергалась большим изменениям. Судебная власть малопомалу перешла от представителей народа к императору, верховному совету и правительственным чиновникам. Принципы гласности и состязательности стали ограничиваться. Появились зачатки следственного процесса и письменной апелляции, а вместе с тем развилось в широких размерах заочное производство. Законодательная деятельность стала понемногу захватывать и адвокатуру. Впрочем, в первое время, до перенесения столицы из Рима в Константинополь, внимание императоров было обращено преимущественно на вопрос об адвокатском гонораре. Это вполне понятно: алчность и бесцеремонность адвокатов, развившиеся к концу республики, достигли теперь колоссальных размеров. И вот уже Август должен был возобновить пришедший в забвение закон Цинция *(221). Но не те были времена, чтобы адвокаты довольствовались добровольными приношениями клиентов, которые, в силу общечеловеческой слабости, были склонны слишком скоро забывать оказанные им благодеяния и чересчур долго помнить невольные промахи и неудачи. "Редка благодарность клиента", жалуется один писатель IV века *(222).
"Если услужишь кому, легче пера благодарность
Если же в чем согрешишь, гнев тяжелее свинца", говорит Плавт.
Весьма понятно, что закон снова перестал соблюдаться на практике, и жадность адвокатов сделалась еще сильнее, еще необузданнее. В царствование Клавдия адвокат Суилий, получив от своего клиента, знатного гражданина Самия, 400 тысяч сестерциев (20 тысяч рублей), внезапно изменил ему. Узнав об этом, Самий в порыве отчаяния лишил себя жизни в доме Суилия. Тогда консул Силий вошел в сенат с предложением восстановить и применить к Суилию Цинциев закон. По словам Тацита, он приводил в пример древних ораторов, которые стремились только к славе, как лучшей награде за красноречие, и доказывал, что, если бы процессы не приносили адвокатам прибыли, то было бы меньше вражды, исков и обвинений. Сенат уже готов был возобновить закон Цинция, но Суилий со своими приверженцами обратился к самому императору и произнес речь, в которой доказывал, что Цинциев закон отжил свое время и не должен иметь применения. "Красноречие не может быть безвозмездным", говорил он: "так как в противном случае, заботясь о чужих интересах, мы упускали бы из виду свои собственные. Многие живут военной службой, другие земледелием; никто не ставит целью того, от чего он не может предвидеть никакого плода. Хорошо было какому-нибудь Азиния или Мессале, обогащенным войнами между Антонием и Августом, разыгрывать роль великодушных. Но можно привести много примеров, за какую громадную цену обыкновенно говорили перед народом Публий Клавдий и Кай Курион. Пусть обратит внимание император на лиц низшего класса, которые могут блистать только в тоге, и пусть он помнит, что если занятия будут лишены вознаграждения, то они погибнут" *(223). Результатом этой, хотя и не отличающейся, по словам Тацита, особенным достоинством, но все-таки не безосновательной речи, было то, что император дозволил адвокатам брать гонорар в размере не свыше 10 тысяч сестерциев *(224).
Как понимать это постановление? Отменяло ли оно закон Цинция, разрешая условия о гонораре и предварительное его получение в пределах таксы? Или же оно удерживало прежний порядок вещей и определяло только максимум вознаграждения по окончании процесса? По-видимому, более вероятным кажется первое предположение. Но, сопоставив с этим местом Тацита другие факты, мы должны принять второе. Прежде всего, следует вспомнить то сенатское постановление, о котором упоминает Плиний, и которое было приведено нами раньше. Оно буквально повторяло закон Клавдия, понимаемый во втором смысле, так как, по словам Плиния, запрещая продавать и покупать судебную защиту, оно дозволяло по окончании дела брать деньги в размере не более 10 тысяч сестерциев. Затем при преемнике Клавдия - Нероне тоже было издано сенатское постановление относительно гонорара, но о нем существуют два, по-видимому, противоречивые показания. Именно, Тацит говорит, что им был снова подвержен закон Циния *(225), а по словам Светония, Нерон только позаботился о том, чтобы тяжущиеся давали за защиту адвокатам определенную и справедливую плату *(226). Это противоречие двух авторитетнейших писателей весьма легко устраняется, если понимать закон Клавдия в том смысле, какой мы ему придаем, и если считать сенатское постановление Нерона простым подтверждением Клавдиева закона. В самом деле, Тацит утверждает, что Нерон возобновил закон Цинция, а Светоний говорит, что он дозволил адвокатам брать "определенную (то есть, по всей вероятности, определенную таксой Клавдия) и "справедливую", то есть, соответствующую делу плату. Если соединить оба эти положения вместе, то получится ни что иное, как закон Клавдия, который, не отменяя Цинциева закона, установил таксу для приношения клиентов. Несовпадение известий, сообщаемых Тацитом и Светонием, объясняется просто тем, что каждый из них сообщал только ту часть закона, которая ему была нужна при его повествовании, или которая казалась важнее.
Внутренний смысл этих распоряжений заключался в стремлении обуздать непомерную жадность адвокатов. Но, как показывают факты, запрещение составлять условия о гонораре и требовать его судом, а с другой стороны, определение максимума платы, не могли предотвратить ловких обходов Цинциева закона и тайного вымогательства громадных гонораров. В таком положении вопрос о гонораре, по-видимому, находился до времен Александра Севера. По крайней мере, источники не сохранили никаких известий о промежутке между царствованиями Траяна (I в. по Р. Х.) и Александра Севера (III в.), из чего можно заключить, что никаких важных перемен в этом отношении не было сделано. При Александре Севере, как видно из дошедших до нас отрывков Ульниана *(227) прежний порядок вещей был принципиально изменен. Хотя всякие условия о гонораре, заключенные до судебного заседания, были, как и раньше, ничтожны, но во-первых, они имели полную силу, если были заключены после защиты дела, хотя бы до постановления решения, и вовторых, адвокаты получили право иска о гонораре. Последнее постановление наиболее важно, так как оно шло в разрез с прежними законами и обычаями и установляло новое начало. Право иска осуществлялось путем экстраординарного процесса *(228) следующим образом. Если адвокат выговорил себе после защиты дела определенный гонорар, то он мог его требовать судом с тем лишь условием, чтобы уплаченная ему впредь сумма вместе с обещанной не превышала 100 золотых (= 10,000 сестерциев), т. е. таксы Клавдия. Если же не было сделано никакого условия, то суд по требованию адвоката должен присудить ему вознаграждение, "смотря по роду дела, таланту адвоката, обычаям адвокатуры и важности судебной инстанции, в количестве, тоже не превышающем таксы" *(229). Таким образом, законодательство признало возмездность адвокатуры.
Дополняя эти положения, Константин (в 326 г.) предписал исключать из списка каждого адвоката, который будет вымогать или выговаривать себе под видом гонорара чрезмерные суммы или определенную часть спорного имущества *(230). Императоры Валентиниан и Валенций (в 368 г.) снова подтвердили, что "адвокат не должен заключать с тяжущимися (до защиты дела) никаких условий, а принимать беспрекословно ту сумму, какую по доброй воле даст ему тяжущийся" *(231). Обещание гонорара, скрытое под видом уплаты займа, могло быть уничтожено в течение двух лет возражением о фиктивности его (exceptio non numeratae pecuniae) *(232). Все эти постановления были приняты Юстинианом в его законодательные сборники.
Бросая общий взгляд на вопрос о гонораре в римской адвокатуре, мы замечаем, что через всю его историю проходит красной нитью одна тенденция, именно тенденция "относительной безвозмездности адвокатуры", т. е. приравнивание гонорара к добровольному, почетному дару со стороны клиента. Основываясь на традициях древнего патроната, она была впервые возведена в правовую норму законом Цинция. Последующие законодатели не раз возвращались к ней и подтверждали ее, так что можно без преувеличения сказать, что безвозмездность была основным принципом римской адвокатуры, начиная с древнейших времен вплоть до Александра Севера, когда ей был нанесен решительный удар признанием за адвокатами права иска о гонораре. Раз такое признание свершилось, раз гонорар из дара обратился в вознаграждение за услугу, принцип безвозмездности был нарушен, и адвокатура утратила свой первоначальный характер.
С перенесением столицы из Рима в Константинополь законодательная регламентация стала мало-помалу охватывать все стороны адвокатской деятельности. До сих пор под адвокатурой была во всех отношениях свободной профессией и не имела никакой организации. Теперь она получает постепенно правильное устройство. С IV в., в законодательных памятниках появляется термин "сословие адвокатов" (ordo, collegium, consortium advocatorum, causidicorum, togatorum). Затем, адвокаты разделяются на штатных и сверхштатных; при императоре Льве устанавливается экзамен для кандидатов в адвокатуру (V в.); ограничивается комплект штатных адвокатов в каждой провинции; предоставляются различные привелегии как всему сословию, так и некоторым из его членов, словом, законодательство стремится подробно определить все стороны профессии. Было бы крайне утомительно и для нашей цели бесполезно следить за долгим процессом превращения свободной адвокатуры в организованную. Несравненно интереснее и целесообразнее сразу обратиться к окончательному результату этой двухвековой эволюции и рассмотреть адвокатуру в том виде, какой она имела по Юстиниановым кодексам, представляющим собой, так сказать, законодательную кристаллизацию всего предшествующего развития римского права.
В Юстиниановых сводах мы находим стройно организованную систему адвокатуры. Основной принцип этой организации - приравнение адвокатской профессии к должностной службе. Адвокаты носили название сословия (ordo), но это название понималось в том смысле, в каком говорится военное или учительское сословие, т. е. просто в смысле разряда лиц, занимающихся одной и той же профессией без всякого отношения к их внутренней организации. Допущение к адвокатуре зависело от начальника провинции или города (в столицах), т. е. от высшего административно-судебного чиновника *(233). Отрицательные условия для принятия в число адвокатов были те же, что и в республиканское время. По-прежнему не допускались к адвокатуре несовершеннолетние, страдающие некоторыми физическими недостатками (глухие, слепые), женщины, лишенные гражданской чести, подвергшиеся уголовному наказанию, занимающиеся позорными ремеслами и т. п. *(234) Вместе с тем от кандидатов в адвокатуру требовались некоторые положительные условия, именно: 1) окончание курса в одной из юридических школ и 2) экзамен. При Юстиниане юридические школы существовали только в Константинополе, Риме и Берите. Все остальные были запрещены. Из предисловия к Дигестам видно, что до Юстиниана весь учебный материал, преподававшийся в этих школах, был распределен на четыре года. Юстиниан прибавил сюда еще один год, причем постановил, что первые четыре года должны посвящаться прохождению Институций и Дигест, а пятый - специальному изучению шестой и седьмой части Дигест и Кодекса *(235). По окончании этого курса, кандидаты в адвокатуру должны были подвергнуться государственному экзамену, который производился учеными правоведами в присутствии правителя провинции (rector provinciae) или коменданта города (defensor oppidi). Экзаменаторы должны были удостоверять под присягой, обнаружил ли кандидат достаточные познания или нет *(236). Выдержавший экзамен кандидат мог быть допущен с дозволения начальника провинции к занятию адвокатурой.
Адвокаты вносились в списки (rotula) по префектурам в порядке их допущения к профессии. Первый по списку назывался старшиной (primas). Все адвокаты разделялись на два разряда: штатных (statuti) и сверхштатных (supernumerarii). Разница между ними состояла в том, что первые были ограничены определенным комплектом и имели право выступать во всех судах, а вторые не были ограничены в числе и практиковали в низших судах *(237). Штатные назначались начальником провинции из числа сверхштатных. Комплект штатных был определен для каждой префектуры отдельно: в префектурах Восточной и Иллирийской их было по 150, в Римской и Константинопольской - по 80, в Александрийской - 50 и т. п. *(238). Дисциплинарный надзор за адвокатами принадлежал так же, как и принятие в число их, начальнику провинции. Главными профессиональными преступлениями считались: вероломная измена клиенту (praevaricatio) *(239) вымогательство больших гонораров, выговаривание себе части спорного имущества *(240) и кляузничество *(241). За эти и им подобные нарушения профессиональных обязанностей налагать одно наказание: запрещение практики. Но оно варьировалось на разные лады. Практика могла быть воспрещена навсегда или на известное время, при всех судах или при некоторых, притом, всякая вообще практика или один вид ее, например, составление судебных бумаг, завещаний *(242). Для адвокатов была установлена особая профессиональная присяга, которую они должны были произносить не при вступлении в сословие, а в начале каждого защищаемого дела наподобие того, как у нас произносят свидетели. В этой присяге они клялись: 1) что приложат все усилия к тому, чтобы оправдать законные и справедливые требования клиента, и 2) что не замедлят отказаться от ведения дела даже во время производства, если убедятся в его неправоте, все равно будет ли эта неправота нравственной или юридической, т. е. будет ли дело нечестным (causa improba) или юридически неосновательным (penitus desperata) *(243). В случае отказа адвоката от такого дела, тяжущийся не имел права приглашать другого, чтобы, как говорится в законе, "пренебрегая лучшими адвокатами, стороны не стали избирать нечестных" *(244). Если тяжущийся имел несколько адвокатов, из которых одни считали возможным вести дело, а другие нет, то первые могли продолжать защиту, но на место вторых нельзя было приглашать новых. На суде адвокату предписывалось воздержаться от оскорбительных выражений" *(245) и не затягивать нарочно процессов *(246). Вопрос о гонораре, как было уже сказано раньше, разрешался в том смысле, что до защиты дела адвокат не имел права обуславливать себе вознаграждения, но после защиты мог заключать такое условие и требовать вознаграждение судом. Если условие было заключено, то размер гонорара определялся им; если же не было, то по иску адвоката суд назначал ему гонорар, смотря по роду дела, таланту адвоката, обычаям адвокатуры и важности судебной инстанции. Но размер гонорара ни в каком случае не мог превышать 10 тысяч сестерциев (500 р.). Что касается, наконец, несовместимости, то законодательство указывало очень мало случаев ее: только судьям и начальникам провинций было запрещено занятие адвокатурой *(247).