— Сотни две, наверное. Но на стены с ружьями лезут женщины и даже дети.
«Похоже, тут Map ошибается, у Нейрна даже и двух сотен не наберется», — подумал Оглторп.
— И когда вы ждете прибытия амфибий?
Map глубоко вздохнул и пробормотал:
— К утру.
— Сколько их будет?
— Четыре. На каждой по пятьдесят человек.
— То есть еще двести человек. Итого семьсот человек, четыре боевых корабля и пятьдесят taloi. Что еще?
— Ничего. Форт Мальборо больше не дает.
— Получается, что и в узком месте Алтамаха под контролем. Спасибо за дополнительные сведения, Map.
«А у меня пятьдесят четыре человека», — сверлило в мозгу Оглторпа. И вдруг он улыбнулся: «Пятьдесят четыре человека и идея. Бывало, удача улыбалась мне и с меньшим количеством воинов».
Большая миля
Красные Мокасины провел пальцами по сухому стеблю кукурузы, взглядом обвел поля, огромными пятнами разбросанные по прерии, простиравшейся до лесистых холмов вдалеке, там дымок вился кольцами и тянулся к небу.
— Я чувствую себя привидением, — сказал он стоявшей рядом с ним девушке.
— Почему? — Взгляд ее темных глаз последовал за его взглядом, словно она старалась увидеть то, что видел он.
— Потому что я дома. Дом — единственное место, где оживают воспоминания. Здесь запахи и даже свет кажутся другими. Они заставляют меня вспомнить, что я чувствовал и о чем думал в пять лет, в двенадцать и в тот момент, когда покидал отчий дом. Все мои прошлые и давно умершие облики следуют за мной, как привидения.
Девушка не стала вступать с ним в философско-мистические рассуждения, а постаралась вернуть его на землю.
— Это твоя деревня? — спросила она.
— Да. Кови Чито.
— Что значит «Большая Пантера», — перевела она. Язык чокто был новым для этой красивой, но сурового вида девушки, называвшей себя Горе.
Красные Мокасины покачал головой:
— «Кови» также означает расстояние, равное примерно французской лиге. Мы назвали деревню так потому, что надо пройти целую лигу, чтобы обойти ее кругом. По крайней мере, так сейчас говорят. Но мой прадед однажды сказал мне, что это неправда.
— Зачем сочинять небылицы о названии деревни?
— Есть селение в нескольких днях пути в сторону, где восходит солнце. Сейчас это мертвая деревня, почти забытая, и деревья обступают ее со всех сторон. Однажды я отправился туда в надежде найти откровения. Когда-то это была самая большая деревня в этой местности, больше, наверное, европейских городов. Там жили великие воины и могущественные колдуны. Женщины рожали детей от духов, и от этого племя делалось еще сильнее. Их сила возросла настолько, что они возгордились и перестали охранять сакральный огонь — глаз Гаштали, Солнце — его второй глаз. Говорят, они даже хотели убить Гаштали. Я не знаю, насколько все это правда. Я только знаю, что сейчас они все мертвы. Мой прадед сказал, что из той деревни не все люди умерли, оставшиеся в живых поселились здесь, это народ Пантеры. И еще он сказал, что сейчас эти люди не решаются говорить о былом.
— Почему?
— Люди Пантеры были могущественными колдунами, они творили зло и наводили ужас. Такую силу нельзя приобрести, она должна быть в крови. Наша деревня — главное поселение племени чокто. Многие считают, что только колдовство помогло нам стать такими сильными. — Он язвительно усмехнулся.
— Должно быть, это правда, — тихо сказала Горе. — Нет сомнения, что ты самый могущественный колдун из всех, кого я знаю.
— Хопайя, так это звучит на языке чокто, — сказал Красные Мокасины. — Горе, мой народ не знает, насколько возросла моя сила. Возможно, никогда не узнает. Они помнят меня как грозного шамана, многие относились ко мне с недоверием, потому что силу можно использовать как во благо, так и во зло. Если бы они узнали, что у меня внутри мощь Рогатого Змея, то они, скорее всего, попытались бы убить меня. Если они убьют меня, я не смогу их спасти.
— Они достойны спасения?
— Это мой народ, и ты должна знать, что такие вопросы задавать нельзя.
— Догадываюсь. — Голос ее посуровел. Ее народ был уничтожен армией Солнечного Мальчика, ей удалось спастись только благодаря вновь приобретенной силе Красных Мокасин. Скоро эта армия придет и к чокто. — У меня все иначе, — продолжала Горе. — Я потеряла ребенка, мать, братьев, сестер, всех родных… Их я оплакиваю, о них болит мое сердце.
— Да, у тебя все иначе, — согласился Красные Мокасины. — У чокто не все связаны родственными узами. Наше племя разношерстное. Чокто даже одним народом назвать трудно. Но они должны быть одним народом. Сплоченным народом.
— А что же мне делать?
Красные Мокасины остановился и провел рукой по щеке девушки, почувствовал пульсирующую под кожей кровь, ее запах и на одно лишь мгновение увидел ее холодными глазами змеи — существо, одно из тех, что населяют землю, ненавистное человеческое существо, которое нужно уничтожить. Но в следующее мгновение он увидел ее глазами Красных Мокасин, человека, который любил ее.
— Ты должна быть со мной, — сказал он. — Ты часть меня. Пока ты хочешь быть со мной, будь рядом.
В ответ и она коснулась его лица.
— Раньше ты часто пугал меня, — сказала Горе. — Я вижу существо, которое ты проглотил. Оно живет в тебе и отравляет тебя ядом. Но я его больше не боюсь.
— И ты, и я, мы оба должны бояться его. Но я никогда не позволю ему причинить тебе вред.
— Я знаю, но ты можешь разрушить мир…
— Но лишь для того, чтобы он мог возродиться таким, каким и должен быть. Не по своей воле я возложил на себя миссию разрушения.
— Да, я говорю, что ты можешь разрушить мир, но в то же время я уверена, что с тобой я в полной безопасности. Это так странно.
— Все странно. И я…
В спину Красных Мокасин вонзилась стрела. Он слышал звук натягиваемой тетивы, шорох кукурузного листа, задетого летящей стрелой, и был готов увернуться, но не успел. Он не почувствовал боли, только удар, так всегда было со стрелами — глухой удар, будто кто-то кулаком двинул. Красные Мокасины выхватил боевой топор и резко повернулся на месте, собрав всех детей своей Тени. Ему нельзя было расслабляться, даже здесь, дома. По его следу идет целая армия Солнечного Мальчика, чьи скальпированные воины в поисках Красных Мокасин рыщут повсюду.
— Я убил его! — раздался крик, и заросли кукурузы взорвались целым хором криков и визгов.
Горе выхватила крафтпистоль, хотя он был не заряжен.
В зарослях запели военную песню. Красные Мокасины посмотрел вниз. Стрела — стебель тростника — лежала на черной земле.
На тропинку выскочил мальчишка с лицом, измазанным красной и белой глиной.
— Я убил тебя, дядя! — закричал мальчишка. — Теперь твой скальп мой! Теперь меня будут звать Убивший Колдуна!
— Чула?
— Добро пожаловать домой, дядя.
Красные Мокасины вздохнул и засунул топор за пояс.
— Это была глупая шутка, Чула. Я мог убить тебя.
— Ты даже не слышал, как я к тебе подкрался!
— Это правда. Но… — Он замолчал, вспомнил себя мальчишкой и улыбнулся. — Ты молодец. Я всегда говорил, ты будешь великим воином. Ты это сейчас доказал.
— Все говорят о твоем возвращении! — сообщил Чула. — Его предсказал один из старейшин. Говорят, ты возвращаешься, чтобы повести нас на войну! Это правда?
Красные Мокасины посмотрел на мальчика. Конечно, это был уже не мальчик, а пятнадцатилетний юноша, жаждущий войны. Для чокто война всегда означала короткую вылазку с потерей двух или трех воинов, скальп, как трофей, а затем долгие месяцы бахвальства.
Они не знают, что такое война с армией, огромной, как туча саранчи, оснащенной артиллерией и воздушными кораблями. Такая армия способна поглотить народ чокто, как океан поглощает каплю.
С болью в сердце он посмотрел на радостное лицо Чулы и сказал:
— Да, я поведу вас на войну.
Чула издал боевой клич и потряс маленькой, но боевой булавой, клич подхватили его друзья, невидимые в зарослях кукурузы.
— Ты идешь в дом моей матери? — спросил Чула; начатую военную песню он не допел, не помнил концовки.
— Если меня там ждут.
— Мать сказала, что ждет.
— Ну, тогда пошли. — Красные Мокасины взъерошил племяннику волосы.
— А это кто с тобой? — спросил Чула, показав на Горе.
— Моя жена, — ответил Красные Мокасины.
* * *
— Твоя жена, — уныло повторила сестра. — Ты не захотел взять девушку из племени чокто, а привел эту… из какого она племени?
— Из племени авахи, они живут далеко отсюда, на высокогорной равнине.
Красивое лицо сестры недовольно исказилось.
— И где ты будешь жить? В ее доме на высокогорной равнине? У нее есть хоть какое-нибудь имущество? Ты собираешься поселиться у меня или взять себе жену из чокто, у которой есть дом?
Красные Мокасины улыбнулся:
— Я так рад тебя видеть, Крапчатая Кукуруза, моя любимая сестра.
Женщина заколебалась. Возможно, она поклялась на этот раз его не прощать, потому что он покинул ее так надолго. Она и раньше приносила клятвы, и даже перед свидетелями.
Но, как и раньше, она не сдержала клятву. Рыдая, сестра бросилась ему на шею.
— Где же ты пропадал? Почему ты уходишь? Моим детям нужен дядя. Наш брат и мать умерли, кто еще о нас позаботится?
— Прости, прости, сестра. Ты же знаешь ответ. Я должен делать то, что Гаштали предназначил мне.
— Ты обязан выполнять мужскую работу. Охотиться. Учить охотиться своих племянников. Почему ты не такой, как все?
Кто-то должен быть другим. Как мы без таких, как я, сможем защищаться от демонов и злых духов? Особенно сейчас.
— Да. — Она отошла от Красных Мокасин и вытерла глаза. — Я слышала все эти разговоры. И Чула слышал. — Ее голос зазвучал мягче и тише. — Что ты скажешь старейшинам? Что скажешь Минко Чито?
— Они уже знают, что я им скажу.
— Если так, то им это не нравится. Поговаривали, что надо убить тебя еще по дороге сюда. Ты знаешь об этом? Они пытались скрыть это от меня. Но в этой деревне, даже если блоха пискнет, я услышу.
— Кто хочет моей смерти?
— Конечно же, Кровожадное Дитя и его друзья. Но с ними согласился и Холата Красный, и Быстрый Стрелок. Почему так, брат? Что ты можешь сказать им такого, что их так пугает?
— Большая беда надвигается. Страшнее оспы и гнилого кашля. Это самая большая беда, такую нам еще не приходилось переживать, и я понимаю, многие не хотят даже слышать о ней.
— Если они к тебе придут, ты никуда с ними не ходи. Они могут убить тебя, могут ввести тебя в транс.
— Не беспокойся обо мне, сестра.
— Ну кто же еще о тебе побеспокоится?!
— Теперь у меня есть жена.
Крапчатая Кукуруза чуть нагнулась и в низкий, узкий дверной проем посмотрела в сторону Горя, стоявшей на голой земле. Возле нее уже собрались люди, кто с любопытством, кто с откровенной враждебностью рассматривая пришлую.
— Ой, она совсем неподходящая, — сокрушалась Крапчатая Кукуруза.
— И, тем не менее, она моя жена.
Сестра кивнула, поджала губы и вышла наружу.
— Что это вы собрались здесь и рассматриваете мой дом и моих гостей?! — закричала она. — Это жена моего брата, здесь ей рады, а остальное вас не касается. А теперь расходитесь! Все расходитесь!
Собравшиеся стали расходиться, одни ворчали, другие отводили глаза в сторону, стесняясь своего грубого любопытства. Но теперь им всем было о чем поговорить. К ночи в каждом доме чокто и в окрестностях будут знать, что колдун вернулся домой с женой-колдуньей из чужого племени.
— Вот я и вернулся домой, — вздохнул Красные Мокасины.
* * *
— Кукурузный ларь, — повторил Красные Мокасины.
Горе засмеялась:
— У нас они тоже есть, но не такие просторные для этого.
Он снова накрыл ее сверху, под тяжестью его тела початки сухой, обшелушенной кукурузы заскрипели под лежавшей на спине Горе. Они двигались навстречу друг другу, наслаждаясь.
— Было так здорово, — сказала она.
— Спасибо.
— Я имею в виду кукурузные початки, которые катались подо мной.
Они лежали, тяжело дыша, в своем уютном убежище, где едва уловимо пахло дымом. Кукурузный ларь походил на маленькую хижину на сваях, с приставленной к ней узкой лестницей. Это было единственное жилище, доступное для ничего не имевшей пары. Впервые Красные Мокасины познал женщину в кукурузном ларе, сюда он привел Горе, как только солнце село и Чула уснул.
— Здесь много кукурузы, — сказала Горе. — Твое племя богатое. У моего племени кукурузы было очень мало.
— Да, мы богатые, — согласился Красные Мокасины. — Это хорошо, но другие хотят отнять то, что у нас есть. Особенно нашу кукурузу.
— Ты имеешь в виду армию Солнечного Мальчика и железных людей?
— Да, ведь им тоже нужно что-то есть.
— Ты победишь их?
— Надеюсь.
— Ты победишь обязательно, потому что ты обещал мне.
— Все будет так, как ты говоришь. — Красные Мокасины поцеловал ее.
— Какой странный у белых людей обычай — целоваться, — сказала Горе, — но это приятно.
Они провели в хижине всю ночь, а утром Красные Мокасины разбудили голоса, целый хор голосов. Он выглянул наружу.
— Они пришли, — сказал Красные Мокасины.
— Кто?
Красные Мокасины показал на собравшихся у дома сестры людей:
— Старик с лебедиными перьями на голове — это и есть Минко Чито.
— Это значит «великий вождь»?
— Да, вождь всех чокто. У него нет реальной власти, он не может вождям более низкого ранга приказать делать то, что они не желают делать. Но он обладает силой убеждения. А тот парень со сломанным носом, что стоит рядом с ним, — Тишу Минко, его правая рука. Большой воин у него за спиной — Кровожадное Дитя. Этот человек меня очень не любит. Худой, с татуировкой змеи, — Красная Краска. «Красный» — это воинское звание, что-то вроде капитана.
— И Красные Мокасины тоже звание?
— Да. «Красные Мокасины» — титул военного вождя. Красные Мокасины — это тот, кто идет тропой войны.
— Так ты военный вождь?
— В каком-то смысле. Я принял этот титул, когда мой дядя был убит, потому что на тот момент я был единственным, кому он был по плечу. Они до сих пор меня так называют, они говорят, я вождь в войне со злыми духами. Но настоящий Красные Мокасины племени — вон тот, с татуировкой солнца на плече.
— А как тебя звали, когда ты был ребенком? До того, как ты принял новое имя?
— Зачем это тебе?
— Я никогда не видела тебя ребенком, по крайней мере, буду знать, как тебя звали.
Красные Мокасины покачал головой:
— Того ребенка, которым я был, уже нет. Он умер. Мы никогда не называем имен умерших.
— А кто остальные?
— Вожди из других деревень, шаманы, вместе они образуют совет чокто.
— А кто те четверо, с черными полосами вокруг глаз?
— Ты их заметила? Их не часто можно увидеть. Это жрецы Онкала из Дома Воинов, там хранятся кости погибших. Мы также называем их Охраняющие Кости. — Красные Мокасины потянулся за набедренной повязкой и накидкой. — Вот они-то мне и нужны.
— Многие пришли сюда издалека. Откуда они узнали, что ты вернулся?
— Я сотворил детей моей Тени, у каждого под крылом было имя вождя или жреца. Они разнесли весть и зримый облик Солнечного Мальчика и его армии. — Красные Мокасины закрепил набедренную повязку и накинул на плечи пончо из оленьей кожи. — Оставайся здесь с моей сестрой.
— Я пойду с тобой.
— Тебе нельзя. Оставайся здесь.
— А если ты не вернешься?
— Значит, не вернусь.
Мгновение Горе смотрела на него молча.
— Возвращайся, — сказала она.
— Хорошо. — Красные Мокасины поцеловал ее и вышел к ожидавшим его старейшинам племени чокто.
* * *
Они молча наблюдали, как он спускается по узкой приставной лесенке. Когда он ступил на землю, Минко Чито схватил его за руку:
— Ты пришел. Это очень хорошо.
— Надеюсь, что так, — ответил Красные Мокасины, взглядом скользнув по лицам Кровожадного Дитя и Красной Краски. Похоже, было, что и оба брата видели в его возвращении добрый знак.
«Никто еще не попытался меня убить», — подумал Красные Мокасины.
— Правда, то, что мы видели в наших снах? — спросил вождь. — Ты послал нам эти сны?
— Да, это я послал вам сны. И то, что вы в них видели, правда. Своими собственными глазами я видел эту армию. Более того, я воевал с ней.
— Он — брат ночным совам, — зло проворчал Кровожадное Дитя, — и все сны, что он посылает, — ложь.
— Мы и другое слышали, — сказал Тишу Минко. — Человек из племени шауни, который остался с «желтыми тростниками», рассказал о странных событиях, которые произошли за Великим Водным Путем. С какой целью Красным Мокасинам говорить неправду?
— Для того чтобы заставить нас покинуть наши деревни, — предположил Кровожадное Дитя, — и оставить наших женщин и стариков беззащитными перед ружьями англичан.
Вождь откашлялся:
— Скажи нам, Красные Мокасины, зачем Солнечный Мальчик идет сюда? Почему мы должны считать его не другом, а врагом? К его армии присоединилось много народу.
— Да, к нему многие присоединились и стали его воинами. Те, кто не присоединился, погибли.
— Так давайте и мы присоединимся к этой армии, если она такая сильная, — предложил Красная Краска. — Когда нам было выгодно, мы сражались то на стороне французов, то на стороне англичан. Если этот Дитя Солнца может предложить нам славу и скальпы, зачем нам становиться его врагами?
— Он сияет, но он не Дитя Солнца, — сказал Красные Мокасины. — Он черный человек с Запада, вождь блуждающих в ночи, бог разрушения. Он змей с кровавыми крыльями.
— А может быть, это ты змей с кровавыми крыльями? — прервал его Красная Краска. — Может быть, это ты не тот, за кого себя выдаешь?
— Быть хопайя опасно, — неожиданно сказал один из жрецов Онкала. — Можно зайти в дебри и вернуться оттуда совершенно другим. — Он повернулся к Минко Чито. — Мы не можем продолжать совет здесь. Мы должны отправиться туда, где живет истина, в центр мира.
Вождь кивнул:
— В Наних Вайя. Мы отправимся туда прямо сейчас.
Холодок пробежал по спине Красных Мокасин, змей в нем зашевелился. На мгновение его охватила бешеная, злобная ярость, он знал, что может убить их всех, и, наверное, он должен это сделать. Он вспомнил, о чем предупреждала его сестра.
Но если он попробует убить их, то и ему конец. Охраняющие Кости могут преподнести ему сюрприз. Они помнят то, что все уже давно забыли. Они могут уничтожить его.
Но злобная ярость и ненависть, охватившие Красные Мокасины, ему не принадлежали. Они гнездились в нем, но он мог существовать от них отдельно. Каждый раз, когда он пробовал яд змея, становилось легче его проглотить, и на вкус со временем он сделался более приятным.
Он вспомнил деревню уичита, где он убил всех — от малолетнего ребенка до древнего старика. Это не должно повториться здесь, даже если это будет стоить ему жизни.
— Хорошо, идемте в Наних Вайя, — сказал Красные Мокасины.
Прием у короля Филиппа
Прошло несколько секунд после того, как стих грохот, и только тогда Франклин понял, что он жив и здоров, а все эти оглушительные залпы были не чем иным, как приветствием, сродни дружескому рукопожатию.
— Какая глупость, — пробормотал он. — И пустая трата пороха. Лучше бы били в барабаны и трубили в трубы, если им так нужно шумное приветствие. А порох можно было бы приберечь для более нужного дела. Кто знает, может быть, потраченного здесь пороха как раз и не хватит, чтобы выиграть войну.
— Это что, приветственная речь, открывающая переговоры?! — поинтересовался Роберт.
Французский капитан, стоявший на берегу, что-то прокричал. От шума в ушах Франклин не мог разобрать ни одного слова.
— Он приветствует нас и просит следовать за ним, чтобы поставить судно в док, — перевел Пениго.
— Все равно что пауку предложить взлететь, — проворчал Роберт.
* * *
Желание Франклина сбылось, хотя и с опозданием: когда они шли по грязной улице, до его слуха донеслись звуки труб и барабанов. Чернокожие мальчики-пажи в заляпанных грязью чулках разбрасывали перед ними лепестки цветов, но это не мешало их обуви тонуть в чавкающей жиже. «Лучше бы песок или гравий сыпали, — подумал Франклин. — И время, и труд были бы потрачены с пользой».
Они вошли в ворота, и те же самые мальчики-пажи принялись чистить обувь послов Каролины. Смущенный Франклин отстранил чистильщика, взял у него тряпку и сам вытер свои башмаки. Спустя некоторое время им предложили хотя и кислое, но все же вино. Франклин опасался, что вино может быть отравлено, но пить очень хотелось: по мере приближения к соленой бухте реки Мобил пресной воды оставалось все меньше. И сейчас они были благодарны французам, спасавшим их от жажды, а если им суждено умереть, то яд не самое страшное оружие смерти.
Разнообразной формы алхимические светильники — ангел, нелепый шар, похожий на тыкву, обнаженная женщина — тускло освещали парадный зал. Скудость художественных тем, очевидно, свидетельствовала о том, что все эти светильники были доставлены сюда в качестве трофеев из разных мест, а не изготовлены на заказ специально для украшения этого дворца. Тусклый, неравномерный свет только подтверждал догадку, большинство светильников было изготовлено более двенадцати лет назад, до падения кометы, и срок их службы достиг предела.
Но плохое освещение имело и свое преимущество, в противном случае зал сделался бы похож на пещеру троглодита.
Их провели в приемную, лучше освещенную и декорированную обоями с королевскими лилиями. Здесь они ждали примерно полчаса, если верить точности висящих на стене часов с круглым маятником. Наконец появился худой человек в нелепом, напудренном парике и ярко-зеленом сюртуке, он молча осмотрел их, не обратив никакого внимания на цветистые приветствия Вольтера, и вышел. Через несколько минут с чистой одеждой в руках появились пажи.
— Похоже, у них тут установлены строгие правила, — заметил Франклин, — а мы их нарушаем.
— Пожалуй, это хороший знак, — сказал Вольтер. — Они намерены побеседовать с тобой, даже если ты, и не представляешь для них особого интереса.
Франклин хмыкнул.
Он получил ярко-красный муаровый сюртук, чем-то напомнивший ему одеяния его учителя, Исаака Ньютона, который имел пристрастие к живописным и ярким нарядам. Одежда была слишком просторной и пахла неприятно. «Уж не предсмертный ли это саван?» — мрачно подумал Франклин.
— Король желает видеть мсье Франклина.
— А моих спутников?
— Он будет рад видеть дона Педро, вождя аппалачей, в другое время. Все приглашены на ужин, который состоится сегодня вечером.
Франклин виновато посмотрел на своих компаньонов:
— Думаю, ребята, он хотел сказать, что позже мы снова встретимся.
За худым человеком в парике Франклин шел по лабиринту коридоров и комнат, которые, по-видимому, считались парадными, хотя невооруженным глазом было видно, что стены — со скошенными углами, а полы неровны. С каждым шагом ему казалось, что он на целую лигу удаляется от своих товарищей.
— Вам нравится дворец? — спросил худой.
— Очень большой, — честно признался Франклин.
Худой снисходительно улыбнулся:
— Да, очень большой.
— Прошу прощения, мсье…
Худой остановился:
— Приношу свои извинения, д'Артакит, министр Новой Франции. — На мгновение он замолчал и вдруг спросил: — Что вы думаете о нас?
— Мсье д'Артакит, у меня настолько мало сведений о вас, что мне не удалось сложить какого-то определенного мнения.
— Вы увидите, здесь все находятся в… подавленном настроении. Я не питаю особых надежд.
— Надежда никогда не мешает. Я бы хотел обсудить с его величеством дела высочайшей важности.
— Его величество не часто расположен, интересоваться «делами высочайшей важности». Желаю удачи.
Франклин подумал, что министр мог бы быть и более искренним.
Они продолжали идти еще долго, пока, наконец, не оказались у больших двустворчатых дверей, которые распахнулись, но не в тронный зал, или гостиную, или кабинет совета, а в спальню, где под пологом стояла огромная кровать. На стенах светлые обои, много света благодаря большому окну над кроватью. Придворные в богато расшитых камзолах неодобрительно посмотрели на Франклина. Сильно пахло духами. В постели, на высоких подушках, наполовину закрытый покрывалом, возлежал человек в высоком парике и шелковом халате. «Должно быть, король», — подумал Франклин.
При первом взгляде он счел короля мертвым, тот лежал неподвижно, с безжизненно-тусклыми глазами. Но вот королевская голова чуть заметно кивнула.
— Мсье Бенджамин Франклин, — громко произнес министр, — величайший король Франции и ее колоний, Филипп Седьмой, приветствует вас.
— Ваше величество. — Франклин раскланялся сложным манером, которому он научился при дворе в Праге.
В спальне захихикали.
— Мне никто не сказал, что мсье Франклин был грандом при испанском дворе, — сказал король с легкой улыбкой на полном красном лице.
Замечание короля вызвало более громкое хихиканье. Франклин пожалел, что не взял у Вольтера несколько уроков французского придворного этикета. Но в последнее время придворный этикет волновал его меньше всего, главное было выжить во влажных, непроходимых лесах Америки.
— Прошу прощения, ваше величество, если я не ошибаюсь, вы также король Испании, Филипп Шестой, и я приветствую Испанию должным образом.
— Хорошее замечание, — кивнул король. В его голосе прозвучала откровенная усталость. — Над этим замечанием смеяться не надо.
Придворные мгновенно замолчали.
— Ну, мсье Франклин, надеюсь, вы пожаловали к нам не только затем, чтобы смешить моих придворных. Мы так давно не получали никаких известий из Британских колоний и начали думать, что наша дружба с англичанами прервалась.
— Напротив, ваше величество, я без устали отправлял вам сообщения по эфирографу, но боюсь, как следует из вашего замечания, кто-то их перехватывал.
— Правда?
Франклин не мог сказать наверняка, действительно ли король подозрительным взглядом окинул спальню, или это ему показалось.
— Известно ли вашему величеству, что наши колонии атакованы иностранной армией?
— Насколько я понимаю, вы подняли противозаконный бунт против моего любимого кузена Джеймса.
— Ваше величество, вероятно, посетило посольство мистера Стерна и его сторонников?
— Ну конечно. Разве я мог их не принять? Они явились прекрасно одетыми, и их не потребовалось переодевать. Более того, они любезно предложили покататься на их воздушном корабле. О, мне это так понравилось! А вы приготовили для меня какое-нибудь приятное развлечение?
— Боюсь, что нет, ваше величество. Мы шли к вам трудной дорогой.
— А я думал, что маг Америки располагает летающими машинами. Разве ваш учитель, Исаак Ньютон, не изобрел их?
— Изобрел, ваше величество, но мы с ним поняли, что их использование дорого обходится человеческому телу и еще дороже — человеческой душе.
— Ну да-а, — протянул король и поднял руку, в ту же минуту из-за портьеры появился чернокожий слуга и вложил в поднятую руку бокал вина. Король сделал глоток. — Знаете ли, мсье Стерн предложил мне арестовать вас. И это предложение очень понравилось моим министрам.
— Надеюсь, ваше величество, это не повлияло на ваше личное мнение.
Король поставил бокал себе на живот и улыбнулся:
— Мсье Стерн очень влиятельный человек. Настолько влиятельный, что его предложения звучат как приказы. А я не люблю, когда мне приказывают.
Франклину показалось, что спертый воздух спальни вдруг развеял свежий ветерок.
— Благодарю, ваше величество, — сказал он.
— Да, сегодня за ужином вы сможете обсудить с мсье Стерном эту тему.
— Он здесь?
— Ну конечно, и все еще жаждет получить от меня помощь в усмирении врагов моего кузена. Я думаю, вы прибыли сюда, чтобы выразить свою позицию в этом деле.
— Да, ваше величество, и еще напомнить вам о нашем договоре, заключенном с Луизианой.
— Ах да, де Бьенвиль подписал этот договор, но ему не давали таких полномочий. Вам это известно?
— Да, ваше величество, но мсье де Бьенвиль подписал этот договор из самых лучших побуждений, и в тот момент он не знал, что король жив.
— Вы позволите мне, сир, сделать некоторое замечание? — приторно-льстивым голосом спросил один из присутствовавших в спальне придворных, с искусственной мушкой на набеленном лице.
— Я всегда рад услышать мудрый совет от своих подданных, мсье.
— Думаю, это будет весьма забавно, если мы устроим состязание между мсье Стерном и мсье Франклином, ну, допустим, по теннису, и тот, кто выиграет, получит поддержку в том смехотворном конфликте, что между ними разыгрался.
— О, tres amusant,[3]— подхватил хор голосов.
— Вы должны понять моих придворных, — обратился к Франклину король. — Мы здесь очень любим развлечения. Карлики, что не умерли от холода и болезней в прошлую зиму, и индейские фокусники нам изрядно надоели. Ну, так что, вы согласны? Вы готовы решить будущее вашей страны посредством теннисного матча?