— Можно ли узнать почему?
— Можно. Вы бы и сами это знали, если бы внимательнее посмотрели на книгу Корин Ласт. Под рецептом рагу из белого навозника там стояла приписка: «О сопутствующих напитках смотри страницу 171». Я посмотрел на страницу 171, и там мисс Ласт указывала рецепты вина из первоцвета и джина с терновым соком. Оба напитка довольно крепкие. Разве стала бы она рекомендовать пить вино и джин с этими грибами, если бы существовал хоть малейший риск отравления? Нет. Если она хотела, чтобы ее книга продавалась, она не стала бы этого делать. Не стала бы, если не хотела получить сотни разгневанных писем и вызовов в суд.
Берден немного оживился, а потом и сам засмеялся.
Через несколько минут они пили кофе.
— Кажется мне, сейчас самое время немного подумать логически, — сказал Вексфорд. — Сегодня утром вы сказали, что мы скорее ищем доказательства не убийства, а попытки убийства. Аксель Кингман мог столкнуть ее с балкона, но никто не видел, как она падала, и не слышал, чтобы он или кто-нибудь другой поднимался в тот день в их квартиру. Однако, если две недели назад ее уже пытались убить, вероятность того, что она все-таки была убита, резко увеличивается.
Берден нетерпеливо произнес:
— Мы через это уже прошли. Все это мы знаем.
— Подождите. Попытка не удалась. Давайте подумаем, как сильно она тогда пострадала. И Кингман, и Худ утверждают, что у нее очень болел живот и ее рвало. К полуночи она уже спокойно спала и на следующее утро была совсем здорова.
— Не понимаю, что нам это дает.
— Это подводит нас к очень важному вопросу, который может быть краеугольным камнем всего этого дела. Вы говорите, что Аксель Кингман пытался ее убить. Для этого ему бы пришлось разработать тщательный план: организовать ужин, пригласить двух свидетелей, сделать так, чтобы жена попробовала рагу заранее и провернуть ловкий трюк с вылавливанием в нужный момент ядовитого гриба из общей миски. Вам не кажется странным, что настолько продуманный план провалился? Что жизни Ханны в действительности ничего не угрожало? А если бы убийство удалось? Любой патологоанатом при вскрытии обнаружил бы в ее теле ядовитое вещество или последствия его воздействия. Мог ли он надеяться выйти сухим из воды, тем более, как мы установили, ни один из свидетелей не видел, как он накладывал кушанье в тарелку жены, и одного из них тогда даже не было в комнате? Я утверждаю, что никто не пытался ее убить, но кто-то пытался сделать так, чтобы ей стало плохо. Принимая во внимание зловещую репутацию грибов и нескрываемое подозрительное отношение к ним Худа, принимая во внимание то, что брак был неудачным, это выглядело бы как попытка убийства.
Берден уставился на него.
— Кингман никогда такого бы не сделал. Если бы он это задумал, он бы постарался, чтобы дело дошло до конца, а не выглядело бы попыткой.
— Совершенно верно. И о чем нам это говорит?
Но вместо ответа Берден произнес торжествующим тоном, еще не забыв о недавнем унижении:
— Но в одном вы ошибаетесь! Ей действительно было очень плохо. Ее не просто тошнило и рвало. Кингман и Худ этого не упомянули, но Корин Ласт сказала, что у Ханны двоилось в глазах, и она видела темные пятна, и… — Голос его оборвался. — Черт возьми, неужели вы думаете, что…
Вексфорд кивнул.
— Корин Ласт — единственная из троих упомянула об этих симптомах. Только Корин Ласт может сказать, поскольку жила с ним, была ли у Кингмана привычка мыть посуду сразу после еды. А что она говорит? Что не знает. Разве это не странно? Разве не странно, что именно в ту минуту она встала из-за стола и ушла в прихожую искать свою сумочку? Она знала, что Ханна пила, ей рассказал об этом Худ. Вы говорили, что в тот вечер Худ заехал за ней по ее просьбе. Для чего? У нее есть своя машина, и у меня даже на секунду не возникает мысли, что такая женщина, как Корин, может испытывать к Худу что-либо, кроме презрения.
— Ему она сказала, что у нее что-то с машиной.
— Она просила Худа приехать в шесть, хотя ужин у Кингманов был назначен на восемь. Она напоила его кофе. Довольно странно для такого времени и тем более перед едой. А что происходит дальше, когда он предлагает по пути заехать в паб? Она не говорит «нет», не замечает, что опасно пить, когда ты за рулем. Вместо этого она так долго собирается, что у них уже не остается времени никуда заезжать. Она не хотела, чтобы Худ выпил что-нибудь спиртное, Майк, и она сделала все, чтобы предотвратить это. Сама она, конечно, не пила спиртного и знала, что Кингман — трезвенник. Но, кроме этого, она знала о привычке Ханны начинать пить примерно в шесть часов. Теперь о ее мотивах, которые гораздо убедительнее мотивов Кингмана. Мне она показалась страстной, несдержанной и самоуверенной женщиной. Ханна увела у нее Кингмана. Кингман бросил ее. Так почему не отомстить обоим: убить Ханну и сделать это так, чтобы в преступлении обвинили Кингмана? Если бы она просто убила ее, ей бы не удалось направить подозрение на Кингмана. Но если бы ей удалось убедить всех, будто он уже покушался на жизнь жены, подозрения против него были бы уже очень серьезными. Где она была в прошлый четверг днем? Ничто не мешало ей подняться по лестнице на пятый этаж. Ханна впустила бы ее в квартиру. Все знают, что она интересуется растениями, поэтому, если бы она попросила Ханну провести ее на балкон, чтобы взглянуть на зелень в горшках, Ханна с радостью выполнила бы ее просьбу. Тут перед нами встает загадка пропавшей коньячной бутылки, в которой наверняка еще оставалось содержимое. Если бы ее убил Кингман, он, несомненно, оставил бы бутылку на месте, это как нельзя лучше укладывалось бы в историю с самоубийством. Представьте, как он мог бы этим воспользоваться: «Из-за алкоголя моей жене стало плохо той ночью. Она узнала, что я перестал ее уважать, и убила себя, потому что алкоголь затуманил ее разум». Корин Ласт унесла бутылку, поскольку не хотела, чтобы стало известно об алкоголизме Ханны, и она давила на Худа, чтобы он скрыл это от нас так же, как скрывал в прошлом от всех остальных. Кроме того, она хотела утаить это, потому что фальшивое покушение на убийство, которое она организовала, зависело от наличия алкоголя в организме Ханны.
Берден вздохнул и вылил последние капли кофе в чашку Вексфорда.
— Но мы это проверили, — сказал он. — Вернее, я это проверил, и комбинация грибов с алкоголем не работает. Вы сами узнали из ее книги, что это не сработает. Да, она принесла грибы из своего сада, но у нее не было возможности подбросить к ним ядовитый гриб, потому что Аксель Кингман сразу бы это понял. А если бы не понял, они бы все отравились, кто пил и кто не пил. До ужина наедине с Ханной она не оставалась, и, когда подавалось рагу, ее не было в комнате.
— Я знаю. Но утром мы с ней встретимся и зададим пару вопросов. — Вексфорд на миг задумался, а потом негромко произнес: — «В его добре источник зла сыскав».[61]
— Что?
— Она именно так и поступила, не правда ли? Это было добро для всех, кроме Ханны. Добро получили все, зло получила Ханна. Я ухожу, Майк. Тяжелый был день. Не забудьте машину выключить. Сегодня вам не судьба попасть в больницу.
Им не удалось пробить стену холодной строгости, которой она окружила себя. Точно сошедшее с картины Климта томное лицо теперь было аккуратно накрашено, и одета она была как скрипачка, актриса или писательница. Об их визите ее предупредили, поэтому образ садовницы она с себя сняла. Длинные руки с гладкой кожей выглядели так, словно никогда не прикасались к земле и не вырывали сорняки.
Где она была после полудня в день смерти Ханны Кингман? Густые изящные брови приподнялись. Дома, у себя, рисовала. Одна?
— Художники работают без зрителей, — высокомерно произнесла она, чуть отклонилась назад и опустила ресницы. Она закурила сигарету и щелкнула пальцами Бердену, чтобы подал пепельницу, как будто он был официантом.
Вексфорд сказал:
— В субботу 29 октября у вас, мисс Ласт, кажется, поломалась машина?
Она лениво кивнула.
Поинтересовавшись сутью поломки, он надеялся подловить ее.
Не получилось.
— На парковке разбили правую переднюю фару, — сказала она. Вексфорд подумал, что она и сама вполне могла разбить фару, но вслух говорить этого не стал. Тем же спокойным голосом она добавила: — Хотите увидеть счет из гаража за починку?
— Это лишнее. — Она не стала бы спрашивать, если бы у нее его не было. — Вы попросили мистера Худа приехать к вам в шесть, насколько я понимаю.
— Да. Я не считаю его таким уж приятным человеком, просто я пообещала его матери яблок, и нам нужно было их собрать засветло.
— Вы угостили его кофе, но алкогольных напитков не предложили. По дороге к мистеру и миссис Кингман вы тоже не пили. Вас не смутила мысль о том, что вы едете на ужин в дом, где вам не предложат даже стакана вина?
— Я знаю привычки мистера Кингмана. — «Но не настолько, — подумал Вексфорд, — чтобы сказать, насколько ему свойственно мыть тарелки сразу после еды». Уголки ее губ дрогнули, выдав ее немного. — Меня это не смутило. Я не раб алкоголя.
— Давайте вернемся к грибам. Вы собрали их здесь, 28 октября, и вечером отнесли мистеру Кингману. Вы, кажется, так рассказывали.
— Да. Я собрала их в этом саду.
Эту фразу она произносила твердо и отчетливо, честные, широко раскрытые глаза смотрели прямо на него. Ее слова или, возможно, их необычная прямота натолкнули его на мысль. Но если она больше ничего не скажет, эта мысль погаснет так же быстро, как вспыхнула.
— Если вы хотите их проанализировать, или исследовать, или не знаю еще что, то вы немного опоздали. Их сезон уже почти закончился. — Посмотрев на Бердена, она вежливо улыбнулась. — Но вчера вы собрали последние, не так ли? Так что все в порядке.
Вексфорд, разумеется, не сказал ни слова об эксперименте Бердена.
— Мы осмотрим сад, с вашего позволения.
Она не возражала. Но она ошиблась.
За прошедшие двадцать четыре часа большинство грибов уже превратились в черные ребристые пагоды. И все же два новых гриба протолкнули белые овальные шляпки сквозь сырую траву. Вексфорд сорвал их, она снова не возражала. Зачем же она солгала насчет того, что их сезон близок к концу? Он поблагодарил ее, и она ушла в дом. Дверь закрылась, Вексфорд и Берден вышли на дорогу.
Грибной сезон еще далеко не закончился. Глядя на растущие вдоль дороги грибы, можно было подумать, что он продлится еще несколько недель. Навозники были повсюду, некоторые меньше размером и темнее, чем те, что росли на ухоженной и удобренной лужайке мисс Ласт. Тут же были зеленые и фиолетовые мухоморы, похожие на рога бледные поганки и маленькие шампиньоны, которые росли кругами.
— Не очень-то она возражает против того, чтобы мы изучили их, — задумчиво пробормотал Вексфорд. — Но, кажется, она бы предпочла, чтобы мы проверили те грибы, которые вы собрали вчера, а не те, что я сорвал сегодня. Возможно ли такое, или мне просто показалось?
— Если вам это показалось, значит, мне тоже показалось. Но размышлять на эту тему бесполезно, все равно ведь мы знаем, что их… воздействие не усиливается алкоголем.
— И все же я соберу еще, — сказал Вексфорд. — У вас, случайно, нет бумажного пакета?
— У меня есть чистый платок. Подойдет?
— Должен, — согласился Вексфорд, у которого чистых платков отродясь не водилось.
Он собрал еще с десяток навозников, больших и маленьких, белых и серых, незрелых и старых. Затем сели в машину, и Вексфорд велел водителю ехать к библиотеке. Пробыл он там несколько минут и вышел, неся под мышкой три книги.
— Когда вернемся, — сказал он Бердену, — я хочу, чтобы вы поехали в университет и узнали, могут ли они нам предоставить грибника-специалиста.
Прибыв в участок, он закрылся в своем кабинете с тремя книгами и кофейником. Примерно в полдень к нему постучался Берден.
— Входите, — откликнулся Вексфорд. — Как дела?
— Тот, кто изучает грибы, называется не грибник, — заявил Берден с торжественной серьезностью, — а миколог. И в университете нет таких. Но на факультете есть токсиколог, который совсем недавно издал научно-популярную книгу об отравлениях растениями и грибами.
Вексфорд усмехнулся.
— И под каким заглавием? «Убиваем из-за ничего»? Похоже, он нам подойдет.
— Я сказал ему, что мы будем его ждать в шесть. Будем надеяться, что-то из этого выйдет.
— Не сомневаюсь. — Вексфорд громко захлопнул самую толстую из книг. — Я нашел ответ, — сказал он, — но мне нужно подтверждение.
— Черт возьми, почему вы сразу не сказали?
— Вы не спрашивали. Садитесь. — Вексфорд кивнул на стул с другой стороны стола. — Я говорил, что вы сумеете выполнить домашнее задание, Майк, и вы его выполнили. Только учебник ваш был не самый полный. В нем есть раздел о съедобных грибах и есть раздел о ядовитых грибах, но нет ничего посередине. Этим я хочу сказать, что в вашей книге нет ничего о грибах, которые непригодны для еды, но не вызывают смерть или сильную боль. Здесь нет ничего о тех грибах, которыми человек может отравиться только при определенных условиях.
— Но мы же знаем, что это белые навозники, — возразил Берден. — И если под «условиями» вы понимаете наличие алкоголя в организме, то мы знаем, что на свойства белых навозников алкоголь не влияет.
— Майк, — тихо произнес Вексфорд, — знаем ли мы наверняка, что они ели именно их?
Он разложил на столе свой улов, собранный возле дома и в саду Корин Ласт.
— Вот, посмотрите внимательно на эти.
Озадаченный Берден осмотрел и потрогал с десяток грибов.
— На что мне смотреть?
— На различия, — коротко ответил Вексфорд.
— Некоторые меньше остальных, и те, которые меньше, — темнее. Вы это имеете в виду? Лучше взгляните, как отличаются эти. Тут есть и большие плоские, и совсем маленькие…
— Тем не менее самое незаметное различие здесь самое важное. — Вексфорд разложил грибы на две группы. — Все маленькие и темные были собраны у дороги. Некоторые из больших и более светлых были собраны в саду Корин Ласт, а некоторые тоже у дороги.
Он взял двумя пальцами один гриб из первой группы.
— Это не белый навозник. Это чернильный навозник. А теперь послушайте. — Толстая книга раскрылась на закладке. Медленно и внятно он стал читать: — «Навозник чернильный (coprinus atramentarius) не стоит путать с навозником белым (coprinus comatus). Этот гриб меньше и темнее, но в остальном грибы почти неотличимы. Coprinus atramentarius в приготовленном виде обычно безобиден, однако он не теряет содержащееся в нем химическое вещество, подобное главному компоненту „Антабьюса“, лекарства, применяемого для лечения алкоголизма, которое при употреблении с алкоголем вызывает тошноту и рвоту».
— Мы этого никогда не докажем.
— Насчет этого не знаю, — сказал Вексфорд. — Но для начала мы можем взяться за другую ложь Корин Ласт — ее заявление о том, что грибы, переданные ею Акселю Кингману, она собрала у себя в саду.
ЯН ФЛЕМИНГ
Осьминожка
Ян Флеминг (1908–1964) известен всему миру как создатель британского супершпиона Джеймса Бонда. Несмотря на то что его романы не нашли одобрения критиков из-за обилия «постельных» сцен и насилия, они завоевали огромную популярность читателей. Книгами о Джеймсе Бонде зачитывался президент Джон Кеннеди. Можно сказать, что Ян Флеминг в одиночку оживил литературный интерес к шпионскому роману. Жизнь Яна Флеминга до того, как он обратился к литературе, была такой же богатой и многокрасочной, как приключения его вымышленного героя. Ему довелось работать в Москве корреспондентом агентства Рейтер, а позже газеты «Таймс», банкиром, биржевым маклером и издателем. Он служил в добровольческом резерве ВМС помощником директора секретной службы ВМФ. Многие его романы были успешно экранизированы, агента Джеймса Бонда сыграли многие талантливые актеры.
~ ~ ~
— А знаешь что? — сказал майор Декстер Смайт, обращаясь к осьминогу. — Если мне повезет, у тебя сегодня будет настоящий пир.
Говорил он громко, и от его дыхания стекло маски запотело. Поставив ноги на песчаное дно рядом с коралловой глыбой, он выпрямился. Вода доходила ему до подмышек. Он снял маску, поплевал на нее, размазал слюну по стеклу, сполоснул водой и, натянув резиновый ремешок маски на голову, снова наклонился.
Из дыры в коралле за ним все так же внимательно наблюдал глаз, окруженный пятнистым коричневым мешком, только кончик небольшого щупальца несмело выдвинулся на пару дюймов из тени и медленно водил из стороны в сторону поднятыми вверх розовыми присосками. Декстер Смайт удовлетворенно улыбнулся. Уже два месяца он приручал осьминога, и, будь у него время, через месяц или два они стали бы настоящими друзьями. Но у него не было этого месяца. Может быть, стоит сегодня рискнуть, окунуться и протянуть к щупальцу руку вместо обычного куска сырого мяса на гарпуне? Обменяться рукопожатием, так сказать? «Нет, Осьминожка, — подумал он, — тебе пока еще нельзя доверять». Наверняка в ту же секунду из дыры выскользнут остальные щупальца и обхватят руку. Им достаточно затащить его под воду на каких-нибудь два фута, чтобы пробковый клапан маски автоматически закрылся, и тогда он задохнется в ней или утонет, если удастся ее сорвать. Возможно даже, он успеет ударить гарпуном, но этим Осьминожку не убьешь. Нет. Может, позже, днем. Это будет похоже на русскую рулетку, и шансы такие же: пять к одному. А что, вот быстрый и эксцентричный способ выпутаться из неприятностей! Но не сейчас. Нужно еще решить один любопытный вопрос. К тому же он обещал милейшему профессору Бенгри из института… Декстер Смайт неторопливо поплыл к рифу, глаза его высматривали только один контур: зловещие очертания притаившейся на дне клинообразной скорпены, или, как сказал бы Бенгри, scorpaena plumier.
Кавалер ордена Британской империи, майор (в отставке) Королевской морской пехоты Декстер Смайт сейчас был бледной тенью некогда бравого, находчивого офицера-красавца, покорителя женских сердец, особенно сердец молодых сотрудниц женской вспомогательной службы сухопутных войск, ВМС и армейской транспортной службы, которые обеспечивали работу коммуникационных линий и секретариата того отряда особого назначения, в котором он числился в конце своей служебной карьеры. Теперь ему было пятьдесят четыре, он облысел, и живот его некрасиво свисал над плавками «Джантзен». И он перенес два инфаркта, второй («второе предупреждение», как полушутя выразился его доктор Джимми Гривс, с которым он познакомился, когда, только приехав на Ямайку, отправился в «Клуб принца» играть в покер) случился всего месяц назад. Однако он, в элегантном костюме, скрывающем его варикозные вены, с животом, подтянутым специальным поясом-корсетом, спрятанным под безукоризненно чистым камербандом,[62] был все еще заметной фигурой на коктейлях и званых обедах, устраиваемых на северном побережье. И для его друзей и соседей было загадкой, почему он, в нарушение установленного его доктором правила «не более двух унций виски и десяти сигарет в день», продолжает курить как паровоз и каждый день ложится спать пьяным.
Истина заключалась в том, что Декстер Смайт достиг того рубежа, за которым появляется желание умереть. Причин у подобного состояния было много, но не таких уж сложных. Он крепко привязался к Ямайке, и червь тропической праздности постепенно изрешетил его до такого состояния, что, хоть внешне он напоминал целое, крепкое дерево, под полированной поверхностью лень, неспособность противиться собственным желаниям и слабостям, неизгладимое чувство вины за прошлые грехи и общее отвращение к собственной персоне превратили его некогда твердую древесину в труху. После того, как два года назад умерла Мэри, он никого не любил. Он даже не был уверен, что действительно любил ее, но знал, что не проходило и часа, чтобы его не охватывала тоска по ее любви и ее веселому, неряшливому, ворчливому и зачастую раздражающему присутствию. И хоть он ел их канапе и пил их мартини, майор Смайт не испытывал ничего, кроме презрения, к тем международным отбросам общества, с которыми он водил компанию на северном побережье. Он бы, возможно, смог сдружиться с более интересными людьми (аристократами, владеющими фермами в глубине острова, плантаторами, живущими на берегу, интеллектуалами или политиками), но это потребовало бы постановки перед собой определенной цели, чему препятствовали его лень и душевная апатия, да и о том, чтобы бросить пить, разумеется, тоже не могло быть и речи. Майору Смайту было скучно. Он умирал от тоски. И если бы не одно обстоятельство, он бы давно уже проглотил пузырек барбитуратов, который без труда достал у местного врача. Страховочный трос, который удерживал его над пропастью, был тонок. Сильно пьющие люди обычно отличаются слишком яркими проявлениями своего темперамента. Пьяный сангвиник доходит чуть ли не до истерического веселья и ведет себя как идиот. Флегматик погружается в трясину угрюмого уныния. Холерик — пьяница-забияка, какими их изображают на карикатурах, и вынужден проводить большую часть жизни в тюрьме за избиение людей и порчу вещей. Ну а меланхолика охватывает жалость к себе и слезливая сентиментальность. Майор Смайт был меланхоликом, который жил в своем фантастическом мире птиц, насекомых и рыб, обитавших на пяти акрах его поместья с пляжем (которому он дал название «Волны», что весьма симптоматично) и на коралловом рифе. Больше всего он любил рыб. Он называл их «народ», и, поскольку рифовые рыбки держатся своей территории так же упорно, как большинство небольших птиц, он за два года успел прекрасно изучить их, «любил» и верил, что они любили его в ответ.
Любить они его, может, и не любили, но то, что узнавали его, — это точно, как обитатели зоопарка узнают смотрителей, потому что он каждый день в одно и то же время снабжал их пищей, обдирал водоросли, перемешивал песок и камни для рыб, питающихся на дне, разделывал морских ежей для маленьких хищников и приносил потроха для хищников побольше. И теперь, когда он медленно и тяжело плавал вдоль рифа и через туннели, ведущие в открытое море, его «народ» кружился возле него без страха в ожидании подачек. Рыбы сновали вокруг трезубого гарпуна, который для них был всего лишь щедрой ложкой, подплывали к самой маске, а некоторые бесстрашные драчливые дамочки даже легонько прикасались к его ступням и ногам.
Краем глаза майор Смайт замечал этот яркий «народец» и здоровался с ними про себя; «Доброе утро, Красотка Грегори», — так приветствовал он темно-синюю особу, усеянную голубыми пятнышками, хемихромису, которая была на удивление похожа на флакончик духов «Guerlain Dans La Nuit»; «Извини, милая, не сегодня», — бросал он трепещущей рыбе-бабочке с черными глазками на хвосте; говорил «Пора тебе худеть, малыш» сине-фиолетовой рыбе-попугаю, которая, наверно, весила добрых десять фунтов. Но сегодня у него было дело, и глаза его искали лишь одного представителя его «народа» — единственного его врага на рифе, единственного, кого он убивал при каждой встрече: скорпену.
Скорпены обитают во всех южных водах; к этому семейству относится и рыба-крылатка — главный компонент буйабеса, традиционного блюда марсельских рыбаков. Ее вест-индская разновидность достигает в длину всего двенадцати дюймов и весит около фунта. Без сомнения, это самая уродливая морская рыба, точно сама природа придала ей такой вид специально, чтобы предупредить об опасности того, кто приблизится к этой коричневато-серой в крапинку рыбе с большой шероховатой клинообразной головой. Из-под мясистых качающихся «бровей» злобно смотрят красные глазки, и благодаря окрасу и ломаному силуэту ее практически невозможно заметить на рифе. Несмотря на то что рыба эта не большая, ее густо усеянный зубами рот настолько широк, что может проглотить почти любую из некрупных рыб, обитающих на рифе, но главное ее оружие скрывается в вертикально стоящих спинных плавниках. Передние шипы при прикосновении действуют как иглы шприца; они питаются ядовитыми железами, содержащими достаточное количество дотоксина, чтобы убить человека при попадании в уязвимое место — в артерию, например, или в область сердца, или в пах. Эта рыба является единственной угрозой для тех, кто плавает у рифа, и намного более страшной, чем барракуда или акула, потому что, уверенная в своем камуфляже и оружии, она приходит в движение, только если приблизиться к ней вплотную или прикоснуться. Да и после этого она, двигая широкими, причудливо расцвеченными плавниками, отплывает всего на несколько футов, где либо устраивается на песке, становясь почти неотличимой от куска старого коралла, либо прячется между камнями и водорослями, где заметить ее невозможно. И майор Смайт намеревался загарпунить одну из них и отнести ее своему осьминогу, чтобы проверить, примет он подношение или же отвергнет, что позволит узнать, способен ли один из самых опасных морских хищников распознать смертоносность другого. Проглотит ли осьминог тело, оставив ядовитые шипы? Проглотит ли рыбу целиком? И если да, подействует ли на него яд? Ответы на эти вопросы ждал Бенгри в институте. И сегодня, поскольку существование майора Смайта в «Волнах» подходило к концу, он решил найти ответы, пусть даже ценой смерти любимого Осьминожки, чтобы оставить хоть какое-то воспоминание о своем теперь уже бессмысленном существовании в каком-нибудь пыльном углу института в морских биологических архивах.
Ибо всего каких-то пару часов назад и без того унылая жизнь майора Декстера Смайта изменилась в худшую сторону. Причем настолько худшую, что ему повезет, если через несколько недель (время, необходимое на то, чтобы телеграмма через резиденцию губернатора Ямайки и министерство по делам колоний попала в секретную службу, потом оказалась в Скотланд-Ярде и легла на стол прокурору; и на то, чтобы майора Смайта под полицейским конвоем переправили в Лондон) приговором ему станет пожизненное заключение.
И виновником всего этого был человек по фамилии Бонд, коммандер Джеймс Бонд, который в половину одиннадцатого приехал к нему на такси из Кингстона.
День начался как всегда. Майор Смайт, очнувшись от вызванного снотворным сна, проглотил пару таблеток панадола (состояние сердца не позволяло ему употреблять аспирин), принял душ, позавтракал в тени похожих на большие зонтики миндальных деревьев, потом около часа кормил остатками завтрака птиц. После этого он принял предписанную дозу антикоагулянта и таблеток от давления и оставшееся до второго завтрака время (он несколько месяцев назад передвинул его на полчаса раньше, на половину одиннадцатого) провел за «Дейли глинер». И только он смешал себе «напиток пьяниц» — бренди с имбирным элем, — как услышал шум подъехавшего автомобиля.
Луна, его домоправительница из местных цветных женщин, вышла в сад и объявила:
— К вам какой-то господин, майор.
— Как его зовут?
— Он не представляться, майор. Он просить передать вам, что он от губернатора.
Из одежды на майоре Смайте были только старые шорты цвета хаки и сандалии. Он сказал:
— Хорошо, Луна. Веди его в гостиную и скажи, что я сейчас буду.
И он прошел в свою спальню, надел белую рубашку с коротким рукавом, брюки и причесался перед зеркалом. От губернатора! Зачем это он им понадобился?
Едва войдя в гостиную и увидев высокого мужчину в темном тропическом костюме, стоящего у обращенного к морю большого окна, он каким-то шестым чувством понял, что новости не будут хорошими. Когда мужчина медленно развернулся и направил на него внимательные серо-голубые глаза, майор Смайт почувствовал, что дело, с которым к нему явился человек, будет иметь официальный характер, а когда на его радушную улыбку не последовало ответа, он перестал сомневаться, что дело это каким-то образом направлено против него. И тогда холодок пробежал по спине майора Смайта. «Они» каким-то образом разнюхали.
— Здравствуйте. Я Смайт. Насколько я понимаю, вы от губернатора. Как сэр Кеннет?
Как-то само собой стало понятно, что руку протягивать гостю не стоит. Мужчина сказал:
— Я с ним еще не встречался. Приехал всего пару дней назад. Почти все это время я был в разъездах по острову. Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд. Я из министерства обороны.
Майор Смайт вспомнил этот старый эвфемизм для секретной службы и приветливо произнес:
— А, старая фирма?
Вопрос был оставлен без ответа.
— Мы можем где-нибудь поговорить?
— Да где угодно. Здесь или в саду? Выпьете что-нибудь? — Майор Смайт погремел кубиками льда в стакане, который все еще держал в руке. — Ром с имбирным элем, местная отрава. Лично я предпочитаю чистый эль.
Ложь с привычной легкостью сорвалась с уст алкоголика.
— Нет, спасибо. Поговорим здесь. — Мужчина небрежно оперся о широкий подоконник из красного дерева.
Майор Смайт опустился на одно из «плантаторских» кресел, которые по его заказу скопировал со старинного образца местный мебельщик, и перекинул одну ногу через низкий подлокотник. Достал из гнезда на другом подлокотнике стакан, сделал глубокий глоток и, стараясь скрыть дрожь в руке, вернул стакан на место.
— Итак, — веселым тоном произнес он, глядя мужчине прямо в глаза, — чем могу быть полезен? Кто-то на северном побережье решил провернуть грязное дельце, и вам понадобилась помощь? Буду рад снова встать в упряжку. Давно это было, но я еще кое-что помню.
— Не возражаете, если я закурю? — Мужчина уже держал в руке портсигар. Небольшая плоская коробочка, рассчитанная на двадцать пять сигарет, была сделана из оружейной стали. Этот небольшой знак, указывающий на общую слабость, немного успокоил майора Смайта.
— Конечно, дружище, курите. — Достав зажигалку, он сделал движение, чтобы встать.