– Ладно, предположим, я соглашусь помогать тебе; но не суйся, куда вздумается, и не заявляй, что ты при исполнении и ведешь официальное расследование! Рано или поздно это дойдет до ушей начальства.
– Начальства? – Сервас помрачнел. – Думаешь, наши шефы часто здесь бывают? А ведь мы все еще полицейские – насколько мне известно… Члены большой дружной семьи. – Последние слова он произнес с горьким сарказмом. – Как бы ты охарактеризовал эту «семейку»? Она дружная или неблагополучная? Сказать, что я думаю? Большинство легавых, которые обретаются в этом заведении, хоть раз да совали дуло пистолета в рот. Что в такие моменты делали их начальники?
Лицо Венсана потемнело:
– И все равно ты не можешь переть напролом.
– Он прав, патрон.
Майор резко повернул голову и встретился взглядом с уродливой молодой девушкой. «Как же давно мы не виделись, – подумал он. – Так давно, что я успел отвыкнуть от ее внешности». Самира Чен, дочь китайца из Гонконга и франко‑марокканки, пришла в его отдел последней, отличалась невероятным талантом и была единственной, кто называл его патроном.
– Я все тут обошла, – сообщила Самира. – Миленько, почти как в доме престарелых… – Она достала платок и шумно высморкалась.
– Почему ты ко мне не приезжала? – поинтересовался Мартен.
Девушка улыбнулась (ее улыбка больше напоминала гримасу) и покраснела.
– Мне сказали, вы не в форме, патрон, – прогнусавила она. – Я не горела желанием видеть вас таким… Для меня вы – воплощение «отцовского начала», если можно так выразиться. Придется поработать с моим эдиповым комплексом, понимаете?
Это была шутка – и ее шеф улыбнулся:
– Неужели я такой старый? Отцовское начало… Надо же…
– Ладно, пусть будет… мастер Йода.
Нос у Самиры был баклажанового цвета, а глаза слезились. Она снова высморкалась.
– Мастер что? – не понял ее майор.
– Это из «Звездных войн», – пояснил Венсан.
Сервас перевел взгляд с лейтенанта на девушку, покачал головой и решил не вдаваться в детали.
– Что это такое? – поинтересовалась Самира, кивнув на снимок в руке лейтенанта.
Эсперандье повторил все, что услышал от майора. Пока он рассказывал, Сервас наблюдал за обоими. Придя в отдел, и Венсан, и Самира подверглись более или менее завуалированным нападкам коллег. Девушку невзлюбили расисты, ненавидевшие арабов или китайцев – или тех и других, вместе взятых. А Эсперандье доставали гомофобы: некоторые старожилы отдела подозревали, что лейтенанта привлекают не только женщины, хотя он и был женат на потрясающей красавице. Все дело было в манере поведения Венсана и его вкусах в одежде. Что же до Самиры, то никто не хотел признавать, что молодая девушка из семьи иммигрантов может быть лучшим сыщиком, чем опытные офицеры.
– Есть идеи насчет этого снимка? – спросил лейтенант, помахивая фотографией, как делают, когда достают оттиск из ванночки с проявителем.
– Ни одной, – признался его шеф.
– А ты случайно не знаешь, была Селия Яблонка как‑то связана с космическими исследованиями?
– Шарлен сказала, что предпоследнюю выставку она сделала именно на эту тему.
На лице Эсперандье появилось хорошо знакомое Сервасу выражение: так коллекционер смотрит на заинтересовавший его предмет.
– Я не поняла, патрон, эта девушка убила себя или нет? – спросила Самира, убирая платок.
– Убила. И это так же верно, как то, что у тебя сильнейший насморк, – ответил Мартен.
Конец 2010 года. Прием в Зале Великих Людей Капитолия. Один из тех, где непременно следует быть. Длинная галерея, перегруженная позолотой, картинами и лепниной по моде буржуазно‑помпезного XIX века. Приглашенных очень много, люди здороваются, раскланиваются, радуются, что попали сюда. Что добились высокого положения, завели нужные связи и их позвали – «отметили». Что они – сливки общества. Разумеется, все – липа. Нет, не так: несколько подлинных деталей и масса подделок – в том числе мраморные колонны. Кристина знала, что подлинные только четыре, другие сделаны из искусственного камня и внутри они полые. Почти как собрание гостей в этот вечер. Несколько дорогих украшений и платьев от великих кутюрье, а все остальные – фальшивый шик, имитация. Так же и с людьми: на фоне бюстов прославленных деятелей прохаживаются настоящие знаменитости и «полузнаменитости», политики и юристы, архитекторы и журналисты, артисты и спортсмены, влиятельные персоны и «паразиты». Штайнмайер прекрасно понимала, что и сама играет привычную роль: радиоведущая, местная знаменитость. Она зовет на эфир самых разных людей, порхает по сюжетам – от серьезного (но не слишком) к легкому и веселому (чаще всего). Медийный мотылек…
В дальнем конце галереи, вокруг мэра, собрался весь цвет европейской космонавтики. Инженеры, исследователи, начальство… В главной роли – космические ковбои. Витрина дома. Обладатели кучи дипломов, мужественные, как голливудские звезды, мечта всех женщин. Кристина, рассматривавшая потолочную роспись, перехватила не один томный взгляд в сторону толпившихся у буфета красавчиков: как только вино будет выпито, свободные дамы (и не только они) накинутся на них, как голодная саранча на посевы. «Этих дамочек можно понять, – подумала журналистка, – мужики, которых катапультируют в космос, придав ускорение в четыреста тонн под задницу, а они при этом и ухом не ведут, безусловно, заслуживают внимания…» Они всю жизнь тренируются, их без конца осматривают, ощупывают, обхлопывают, измеряют, тестируют… Как породистых жеребцов… Они способны выдержать любое давление и продолжают улыбаться даже «на линии огня». Вот о чем думала Кристина, потягивая шампанское, когда незнакомый голос рядом с нею произнес:
– Только не говорите, что они и вас заворожили.
Женщина обернулась и увидела очкарика, который меньше всего был похож на космонавта.
– Мы знакомы? – удивилась она.
– Позвольте представиться: Жеральд Ларше, преподаватель и научный сотрудник Высшего института аэронавтики и космоса.
– Значит, мы с вами похожи, Жеральд, – смотрим на звезды снизу вверх.
Кристина покинула назойливого очкарика. Пожала несколько рук, поцеловала несколько щек, произнесла несколько ничего не значащих реплик – и снова услышала тот же голос:
– Да за кого вы себя принимаете, черт побери!
– Простите?
– Всегда так отделываетесь от людей?
Жеральд выглядел разъяренным. Его глаза за стеклами очков метали молнии. Эти глаза, кстати, были очень даже ничего. Женщина с трудом сдерживала улыбку, но, приглядевшись повнимательней, она поняла, что первое впечатление было ошибочным. Мужчина был высок, мускулист и одет со вкусом – дорогое пальто, серый твидовый пиджак, голубая рубашка… Черты лица приятные, почти красивые.
– Вам нужно сменить очки, – посоветовала ему Штайнмайер.
– Снова грубите?
– Ну что вы, это комплимент!
Так это началось. Час спустя журналистка знала о нем почти все: холостяк, с настоящим чувством юмора (в зале и по этой части было много фальшивок: смех то и дело возникал как по команде). Кристина поняла, что он ей нравится.
Но история на этом не закончилась…
На приеме она познакомилась с Лео – с Леонардом Фонтеном. С настоящим киношным прекрасным принцем, с космическим ковбоем. С самым знаменитым из космических ковбоев, с гвоздем программы, «лицом» Европейского космического агентства. Она сама подошла к Лео. Хотела пригласить его на передачу, для чего ей пришлось пробиваться через толпу обожателей (на 75 % – обожательниц). Кристина думала, что он окажется несносным и самоуверенным, но увидела перед собой… спокойного атлетически сложенного человека с белозубой улыбкой («Хороший у него стоматолог!») и красивым лицом, которому морщины только добавляли обаяния. Пятьдесят пять лет. Архетип «хорошего парня»… «Женат, двое маленьких детей», – добавил внутренний зануда‑голосок. Тем не менее радиоведущая почувствовала себя польщенной – и даже более того! – когда он с ходу начал к ней подкатываться.
– Скажите, мадемуазель Штайнмайер, вы когда‑нибудь задавались вопросом, почему ночью всегда так темно? – спросил он. – Если Вселенная, как нас уверяют, бесконечна, значит, и звезд в ней без счета, и ночью должно быть светло как днем. И куда бы человек ни посмотрел, в какую бы сторону ни повернулся, он должен был бы увидеть звезду… – Космонавт подвел ее к одному из высоких окон с видом на центральную площадь и декабрьскую ночь. – Там не должно быть ни единого атома ночи – только мириады звезд, то есть света… Это так называемый парадокс Ольберса. В действительности, как вам наверняка известно, у Вселенной было начало: свет большинства звезд не успел дойти до нас, потому что он путешествует со вполне определенной скоростью, а сами звезды давно умерли. Второе объяснение – прямо противоположное: жизнь звезды короче жизни вселенной, звезда тоже умирает. Вы верите в случай, Кристина?
– А вы? – отозвалась женщина.
– Случай царит и правит на уровне атомов – там все возможно, – но не в макрокосмосе.
– А на каком уровне находимся мы?
– Выбирайте на свой вкус…
Штайнмайер вспомнила, что очень удивилась, когда на следующий день Фонтен позвонил ей и сказал, что согласен дать интервью, а потом пригласил ее поужинать. В тот же вечер они переспали. Леонард действовал решительно – и ей это понравилось. Он был хорошим любовником. Изобретательным. Кристина и сегодня немного стыдилась, что спала с Лео, а Жеральда держала на расстоянии, хотя и принимала его ухаживания. Фонтен редко бывал свободен по вечерам – он ведь не собирался бросать семью, так что любви они предавались днем, в номере отеля. Лео ее не обманывал. Во всяком случае, так она считала тогда. Сегодня Кристина назвала бы такое поведение совершенно бесчестным: этот мужчина оправдывал себя, зная, что его партнерша будет жестоко страдать, даже если примет его условия. Он жил в мире с собой и вел игру по своим правилам. Ни одного невыполнимого обещания, никакой ответственности. В самом начале она любила Лео больше, чем Жеральда, но мало‑помалу чаша весов стала склоняться в пользу очкарика. Так почему она не порвала с Лео раньше? Почему ждала так долго? Почти два года! Штайнмайер рассталась с любовником всего месяц назад – когда Ларше подарил ей кольцо. Но даже в тот момент она с трудом могла представить, что больше никогда не будет лежать в объятиях астронавта. Лео олицетворял собой приключение, риск и необузданность; он чувствовал потребность жить «на краю», ходить по лезвию ножа. А Жеральд был «землянином». Человеком практического ума с умеренными амбициями. В конце концов, именно это она в нем и полюбила: чувство, что их любовь не угрожает всему остальному, что он не шторм, а твердая суша, пригодная для строительства.
Неужели за всем происходящим стоит Лео? Конечно, нет, она уже задавала себе этот вопрос и сразу дала на него отрицательный ответ. Леонард – самый эгоистичный и одновременно самый уравновешенный человек из всех, кого она знает. Кроме того, он никогда не был в нее влюблен – по‑настоящему влюблен, – потому‑то она так долго его и не бросала. Надеялась взять реванш: пробить броню, достать до сердца – и лишь тогда нанести удар…
Но этот момент так и не настал.
А что было бы, узнай Жеральд, что в первые два года их романа она изменяла ему с другим мужчиной? Кристина поежилась, на секунду поддавшись панике. Жених уже от нее отдалился… Надолго ли? Она любит его, и именно с ним хочет завести семью. Несмотря на то, что воспоминания о «полуденном отдыхе» до сих пор ее возбуждают.
Журналистка слушала гудки в трубке и готовилась к разговору с человеком, которого всего месяц назад изгнала из своей жизни.
– Кристина? Ты передумала?
В его голосе не было ни горечи, ни удивления. Только добродушное поддразнивание. У Штайнмайер кольнуло сердце: их роман длился два года, они только‑только расстались, а он так веселится! Голос все тот же – низкий, бархатный. Наверное, это его способ справиться с переживаниями, пережить разрыв. Он не выставляет свои чувства напоказ, но это не значит, что их у него нет.
– Прости… – Тон Леонарда изменился, стал более серьезным. – Я идиот… Что случилось, бельчонок? Как у тебя дела?
У журналистки закружилась голова: бельчонок. Одно из ласковых прозвищ, которые он ей давал. Прошел месяц, но он не утратил своей власти над ней.
– Мне нужно с тобой увидеться, Лео, это очень важно.
– У тебя странный голос… В чем дело?
– Лучше не по телефону… – ответила Кристина и по наступившей паузе поняла, что ее бывший любовник удивлен.
Она закрыла глаза и попыталась прогнать сомнения: как, какими словами описать то, что с ней случилось за последние дни? Как передать всю меру своего отчаяния? Если кто и способен помочь, так только Фонтен – самый сильный и уверенный в себе мужчина на свете.
– Прошу тебя, – произнесла она бесцветным, угасающим голосом.
– Конечно, успокойся. Все так плохо?
– Я в опасности. В смертельной опасности.
Последовала долгая пауза.
– Где? – спросил наконец космонавт.
– В нашей гостинице, в нашем номере – ты заказываешь… Через час.
– Договорились. И, Кристина…
– Да?
– Я не знаю, что происходит, но мы все уладим, не сомневайся.
Мадемуазель Штайнмайер почувствовала невероятное облегчение. Последние слова Лео вселили в нее надежду. Она правильно сделала, что позвонила… Мягкое прикосновение теплой фланелевой рубашки… Лимонный аромат мужского одеколона… Толчки крови внизу живота… Леонард Фонтен был лекарством – почти таким же опасным, как сама болезнь.
Выйдя из кафе, она надела капюшон и огляделась по сторонам. В воздухе кружились большие, легкие, как пух, снежинки. Кристина направилась к знакомому кинотеатру и выбрала фильм, который вряд ли мог привлечь особое внимание публики – она, во всяком случае, даже названия такого не слышала.
– Сеанс начался тридцать минут назад, – сообщила продавщица билетов.
– Ничего, я уже видела эту картину.
Кассирша пожала плечами, взяла деньги и протянула в окошко билет. Журналистка прошла по устланному ковром и подсвеченному понизу коридору в зал и оказалась в полной темноте. На экране целовались мужчина и женщина. Она устроилась в последнем ряду и посчитала по головам зрителей – человек шесть, не больше. Штайнмайер хватило пары минут, чтобы понять сюжет: грядет конец света, вернее, последний день Земли, и завтра, ровно в 4.44, мир исчезнет, убитый смертоносным солнечным излучением. Люди выкидываются из окон, напиваются до бесчувствия, зажигают свечи, предаются любви… Сиско и Скай – мужчина лет пятидесяти и молодая женщина (его играет Уильям Дефо, ее – какая‑то не известная Кристине актриса) – хотят провести последний день вместе. Прощальное любовное свидание. «Какая печальная ирония…» – с горечью думала зрительница, не забывая поглядывать на дверь. Минут через пятнадцать, убедившись, что ее никто не выследил, она встала и пошла к другой двери с надписью «Выход» справа от экрана. Фильм произвел на нее гнетущее впечатление.
Расчет журналистки оказался верным: пройдя по коридору и спустившись на несколько ступенек, она оказалась на соседней улочке. Слава богу, никого! Только темнеют вдалеке присыпанные снегом мусорные баки.
Она дошла до конца улицы, остановилась и обвела взглядом площадь, а затем сунула руки в карманы, быстрым шагом пересекла сквер, обогнула замерзший фонтан и направилась в сторону «Гранд‑Отеля Томас Вильсон». Толкнув крутящуюся дверь, женщина откинула капюшон, но доверия у служащих гостиницы не вызвала – они проводили ее взглядом до лифтов. Двери открылись на втором этаже. В коридоре было тихо и пусто, ковровая дорожка приглушала шум шагов.
Она остановилась перед темной дверью и осторожно постучала. Ей сразу открыли, и мадемуазель Штайнмайер шагнула в комнату под номером 117.
Знакомый узкий коридор, отделанные панелями стены, багажная сетка, два белых махровых халата на плечиках, слева – приоткрытая дверь в ванную… Привычный запах чистоты и цветочной отдушки. Лео закрыл дверь, повернул гостью к себе за плечи и поцеловал. Кристина ответила на поцелуй, но сразу отстранилась:
– Не нужно…
Она прошла в комнату. Огромная кровать, телевизор с плазменным экраном, бюро с черной кожаной столешницей, кофемашина, мини‑бар, плетеное серебристое изголовье кровати, красные подушки… Маленькие хромированные лампы освещают стены цвета черного дерева…
Сколько раз они сюда приходили? Тридцать? Сорок? Не реже раза в неделю в течение двух лет. Вычтем отпускное время, и получится… сто свиданий…
Сто!
Сто раз она входила в этот номер – образец безвкусной роскоши, сто раз он стягивал с нее джинсы прямо на пороге, и они предавались страсти на столе, на полу, в кресле, у стены, в ванной… А иногда просто лежали обнявшись и часами разговаривали – делились маленькими секретами – и пили шампанское. Как бы отреагировал Жеральд, если бы узнал? От этой мысли Кристине стало нехорошо.
Фонтен подошел к столу, на котором стоял поднос с бутылкой шампанского и двумя бокалами.
– Мне не наливай, – сказала журналистка.
– Уверена? – переспросил мужчина. – Черт, до чего же все это странно…
Ее удивили нежность и раскаяние, прозвучавшие в голосе Лео: он был не из тех, кто оглядывается назад. Они встретились взглядом, и в его глазах Штайнмайер угадала ту же нежность. Леонард вытащил бутылку из ведерка, и женщина заметила, что он успел выпить, пока ждал ее.
– Я не за этим пришла, – напомнила она ему.
– Расслабься, Кристина. Мы поговорим, и ты объяснишь, что происходит. Здесь тебе ничто не угрожает.
Космонавт взял бокал и присел на край кровати. На нем была голубая джинсовая рубашка с закатанными рукавами и расстегнутым на загорелой груди воротом. На шее на цепочке висел зуб акулы. Лео рассказывал, как занимался сёрфингом у побережья Южной Африки и на гребне волны на него напала белая акула; удар был как от столкновения с автобусом, челюсти хищницы сомкнулись на его левой ноге, и она потащила его под воду. Фонтен сумел ухватиться за камни и отбиться от акулы. Его погрузили в вертолет и отправили в больницу. На правой икре остался огромный шрам: Кристина часто гладила его узловатую поверхность кончиками пальцев, и у нее возникало странное, возбуждающее чувство. Зуб‑кулон был одним из тех, что хирурги вытащили из его ноги… Ростом Леонард был ниже Жеральда, а сложением – крепче и намного мускулистей. Он показывал подруге фотографии, на которых был снят голым по пояс, с прикрепленными к груди электродами и в окружении целой своры вооруженных инструментами врачей. На других снимках он лежал, привязанный ремнями к качающейся доске, которую используют для контроля прилива крови к голове, или сидел во вращающемся с бешеной скоростью кресле. Так проходили «пыточные» сеансы в Звездном городке в России, недалеко от Москвы. Тело Лео было идеально отлаженной и прекрасно функционирующей машиной. Как и его не ведающий страха мозг… Возможно, именно поэтому он был не способен испытывать обычные человеческие чувства, а журналистка сегодня нуждалась именно в этом. Кристине требовался рыцарь, бесстрашный герой из детских сказок или из приключенческих романов для подростков. Она взяла стул, поставила его перед астронавтом и села. Он нахмурился:
– Рассказывай. По телефону у тебя был совершенно «перевернутый» голос. И выглядишь ты сейчас не лучше. Начинай, мы никуда не торопимся…
– Знаешь, я, пожалуй, выпью; налей мне полбокала.
Леонард встал, и Штайнмайер заговорила ему в спину – медленно и спокойно, стараясь быть максимально честной и по возможности объективной. Он слушал молча, а когда она закончила, присвистнул. Взгляд у него был задумчивый, обращенный внутрь себя – так выглядят люди, пытающиеся припомнить аналогичные случаи из собственной жизни.
– Похоже, дело серьезное, – сказал мужчина наконец, и Кристина поняла, что услышанное его всерьез обеспокоило.
Она знала, что в устах Лео слово «серьезный» означает «тяжелый» или «тревожный», то есть «драматичный». Наверное, именно это слово он употребил, когда работал с двумя русскими космонавтами на станции «Мир» и у них вышел из строя и загорелся запал‑нагреватель генератора кислорода. По официальным данным, пожар продлился девяносто секунд; в действительности же они боролись с огнем целых четырнадцать минут и надышались ядовитыми парами этиленгликоля. Когда на изношенной станции впервые отключилось все электричество и она погрузилась в темноту, Фонтен сказал: «На сей раз все серьезно, парни». Кристина воображала, как он произносит эту фразу – совершенно спокойно, «без нервов», а неуправляемая станция готовится навсегда отчалить в темные глубины космоса.
– Ты абсолютно уверена, что все произошло именно так? – уточнил ее собеседник.
Такая постановка вопроса женщине не понравилась, но она не взорвалась – не осталось сил.
– На что ты намекаешь? – вздохнула она в ответ. – Считаешь меня мифоманкой?
– Ты даже не догадываешься, кто за всем этим стоит? – спросил Лео, проигнорировав ее замечание.
Кристина ответила с секундной задержкой:
– В какой‑то момент я подумала на тебя…
Астронавт вздернул бровь.
– На меня?
– Н‑н‑ну… Я бросила тебя месяц назад, сказала, что между нами все кончено, и вдруг кто‑то принимается портить мне жизнь…
– Надеюсь, ты шутишь?
В голосе Фонтена прозвучал гнев, и журналистка, несмотря на драматизм момента, подумала, что ей все‑таки удалось пробить его защитную броню.
– Я ничего не понимаю, Лео… Корделия не может действовать одна, ее интересуют только деньги, – попыталась объяснить она.
– Не важно, все слишком далеко зашло, нужно предупредить полицию.
– А ты не забыл, как они отреагировали, когда я принесла им письмо?
– Я все помню, но иного выхода нет. Если хочешь, я пойду с тобой.
Кристина покачала головой. Что подумают легавые, если она заявится в комиссариат в сопровождении женатого мужчины, которого через секунду все узнают в лицо?
– Не самая удачная идея… – покачала она головой.
Космонавт посмотрел ей в глаза.
– Ты должна пойти в полицию, Кристина. Время уже упущено. Ты потеряла работу! А то, что случилось с Игги, вообще ни в какие ворота не лезет… Это не просто преследование… Кто‑то хочет причинить тебе вред. Он проник в твою квартиру. Покалечил собаку.
Мадемуазель Штайнмайер болезненно сощурилась. А то она не знает… Страх ледяной рукой скрутил ее внутренности. Она отчаянно ищет выход, просит о помощи, а он предлагает обратиться к служителям закона! Если даже Лео не видит иного выхода, что остается ей, слабой женщине?
Фонтен почувствовал смятение бывшей подруги и накрыл рукой ее ладонь.
– Не расстраивайся. Мы найдем решение… Действовать нужно методично. Для начала тебе следует на какое‑то время переехать из дома в гостиницу.
– А куда девать Игги?
– Возьми псину с собой. Или поручи кому‑нибудь о нем позаботиться – родителям или друзьям.
«Каким друзьям?» – едва не сорвалось с губ Кристины.
– Может, поживешь у меня несколько дней? – спросила она. – Скажешь жене, что у тебя деловая поездка.
Журналистка знала, какая насыщенная у Лео жизнь: придя в эфир на «Радио 5», он подробно рассказал, как привыкал к «гражданке», когда перестал летать в космос. Некоторое время руководил тренировочным центром в Кёльне и работал консультантом над проектом АСД[50]– беспилотного грузового корабля, предназначенного для доставки свежих запасов для экипажа МКС. Потом основал свое дело – GoSpace, филиал Национального центра космических исследований, который организует научные полеты по параболической траектории на борту «Аэробуса А300 ZERO‑G» (штаб‑квартира находится в промышленной зоне аэропорта Тулуза‑Бланьяк). Кроме того, Лео Фонтен стал одним из главных разъездных представителей ЕКА – Европейского космического агентства. Его основной обязанностью было пропагандировать пилотируемые полеты и покорение человеком космического пространства, выступать перед широкой публикой, депутатами, преподавателями и студентами университетов.
Космонавт бросил на нее раздраженный взгляд.
– Это невозможно. Но мы должны что‑то предпринять… Хорошо, что ты мне рассказала. Кто еще в курсе?
Кристина вспомнила Макса, сидящего на диване у нее в гостиной – в грязном пальто, со спутанными волосами и длинной бородой.
– Никто… – ответила она. – Жеральд на нынешней стадии наших отношений вряд ли мне поверит.
Леонард бросил на нее еще один взгляд, на сей раз – понимающий.
– Он ведь не знал о нас, я прав?
Женщина покачала головой.
– Вот как мы поступим: ты отправишься в полицию, а я наведу справки, – заключил Лео.
– Наведешь справки?
– У меня есть связи в Общественной безопасности. Попробую узнать, не было ли в Тулузе и окрестностях подобных случаев, подавали ли женщины заявления о преследовании, расследовали эти случаи как положено или нет. Существует ли список потенциальных подозреваемых…
Фонтен подошел к столу, взял листок бумаги с логотипом отеля, ручку и вернулся к Кристине:
– Для начала составим список людей, с которыми ты встречалась в последние месяцы, и тех, с кем у тебя были разногласия. Называй даже тех, кто вызывает хоть малейшее подозрение. Посмотрим, что удастся раскопать.
– Как ты собираешься это сделать? – недоверчиво прищурилась Штайнмайер.
Космонавт одарил ее загадочной улыбкой:
– Ну, я человек со связями…
Несколько имен сразу пришли журналистке в голову: Бекер, мачист‑придурок, глава информационной службы «Радио 5», соседка Мишель, Дениза… Еще люди… Неприятно вдруг осознать, что врагов у тебя больше, чем друзей. Однако парадокс: чем длиннее становился список, тем легче становилось у нее на душе. Этот мерзавец наверняка один из тех, кого она перечислила.
– Да уж, – сказал Лео, когда они закончили, – умеешь ты заводить друзей… Голову даю на отсечение – твой мучитель в этом списке.
Он был прав. И как она сама не додумалась! Нужно было действовать и рассуждать логически…
– Повторяю свой вопрос: как ты собираешься действовать? Я хочу знать, – потребовала ответа Штайнмайер.
Леонард снова хитро улыбнулся.
– Есть один частный детектив… Мой должник. Несколько лет назад он затеял нелегальное расследование, хотел покопаться в деятельности моей компании: чистой воды промышленный шпионаж… Его наняла заграничная конкурирующая фирма. Я поймал голубчика с поличным, но в полицию не сдал, а предложил сделку: я не подаю жалобу, а он сворачивает свою бурную деятельность и будет должен мне услугу. Я собирался использовать его для расследования, скажем так, коммерческих, а не частных вопросов… но это уже не важно.
Детектив, друзья‑сыщики… Да, она не ошиблась, позвонив Лео. Он не из тех, кто опускает руки… По поверхности сознания скользнула мысль: «А что на его месте сделал бы Жеральд?», но женщина от нее отмахнулась. Ее душу заливала благодарность к бывшему любовнику.
– Расслабься, – мягко повторил тот. – Все будет хорошо.
Он долил шампанского в бокал Кристины, обошел стул и положил руки ей на плечи:
– Позволь помочь тебе.
– Лео…
– Да?
– Спасибо.
Сильные нежные пальцы Фонтена разминали ее плечи – он всегда так делал, если она не могла справиться с напряжением, массировал ей трапециевидную мышцу и шейные позвонки. Журналистка закрыла глаза. Она чувствовала, как разогревается и оживает ее тело, как уходит боль из затылка. Глоток шампанского… Как вкусно! Пузырьки золотистого вина веселили мозг.
– Помнишь ту гостиницу в Невшателе, на озере? – спросил космонавт. – Мы жили в роскошном номере на сваях и по утрам любовались парусами, птицами и горами на горизонте…
Еще бы она не помнила один из редких уик‑эндов, который они провели вместе… Солнечные блики на озерной глади, похожие на отблески слюды, белизна парусов и чаек, стол, накрытый к завтраку над тихо плетущейся водой, – и гора вдалеке. Они прожили там два дня, а ей хотелось остаться на месяц, на год…
– Налей мне еще, – попросила женщина.
Ей вдруг захотелось напиться. Она сделала большой глоток, чувствуя, как веселеет у нее на душе.
– Мне тебя не хватало, – сказал Лео.
Он поцеловал ее в шею. Кристина вздрогнула, и следующий поцелуй пришелся в уголок ее рта. Тогда она повернула голову и приоткрыла губы. Их дыхание смешалось, Леонард стянул с нее джинсы и трусики и начал ласкать, едва касаясь кончиками пальцев. Она застонала. Они занимались любовью, как первобытные люди, ведомые только инстинктом и силой желания. Штайнмайер вдыхала знакомый запах кожи и волос космонавта, прижималась к его мускулистому телу… Эту «территорию» она долго считала своим королевством, хотя и делила ее с другой женщиной. Но другая была не важна: как и в королевскую эпоху, официальная супруга не могла соперничать с фавориткой. Кристина задохнулась и провела ладонями по телу Фонтена – от лопаток к бедрам и ягодицам. Звуки городской жизни – голоса людей, гуденье машин – аккомпанировали их страсти, контрапунктом ворковал голубь. Потолочные лампы светили, как маленькие таинственные луны. Журналистка закрыла глаза, подалась навстречу Лео и приняла в себя его сок.
В то самое мгновение, когда он оторвался от нее и лег рядом, Кристина почувствовала раскаяние: собственное тело предало ее. Она вскочила и кинулась в ванную, чтобы стереть постыдные свидетельства проявленной слабости, а потом вернулась в комнату и начала быстро одеваться.