Звук работающих телевизоров. Граффити…
Квартира 19 Б. «Возьми себя в руки, дыши ровно…» Из‑за двери неслась музыка. Как тогда… Сердце работало на ста шестидесяти оборотах. Бух‑бух‑бух… Штайнмайер позвонила и вскоре услышала шаги и поняла, что ее разглядывают в глазок. Дыши…
Дверь распахнулась.
– Какого черта ты сюда приперлась?! – Корделия смотрела на гостью с высоты своих метра восьмидесяти. На этот раз она была одета – в майку и легинсы. С ее лица еще не сошли следы побоев: синяки всех оттенков, от горчичножелтого до черного, лопнувшие сосуды в глазах, нос картошкой… «Интересно, кто над нею “поработал”? – подумала Кристина. – Сообщник? Дружок? За деньги или “за идею”?»
– Ты оглохла? – переспросила стажерка.
Гостья откинула капюшон. Ее обведенные черным карандашом глаза, губы, жирно накрашенные черной помадой, и по‑клоунски набеленное лицо произвели впечатление на хозяйку. То ли гот, то ли чокнутая идиотка. А может, она нарядилась для Хэллоуина…
– Черт, не знаю, во что ты играешь, но… – В голосе Корделии звучали злость и страх. – Если он узнает, что ты сюда заявилась…
Рука резко поднимается, и струя спрея летит ей в глаза. «Гадина‑а‑а‑а‑а!» – кричит дылда. Она отшатывается и едва не падает. Складывается пополам. Закрывает лицо ладонями и надсадно кашляет. Кристина закрывает половину лица шарфом, толкает девицу ладонью внутрь квартиры, входит за ней и захлопывает дверь. Корделия судорожно трет веки, из глаз у нее текут слезы, она захлебывается кашлем, а Кристина тыкает электрошокером ей между лопатками на уровне шеи. Майка у стажерки такая тонкая, что ее противница чувствует позвонки. Удар в пятьсот тысяч вольт: потрескивание, голубой свет электрической дуги… Тело Коринны Делии сотрясает дрожь, ноги у нее подкашиваются, и она падает, как марионетка, у которой обрезали ниточки. Еще пять секунд – и дело сделано. Конец игры. Девушка валяется на полу – она в сознании, но совершенно дезориентирована и не способна подняться. Электрический разряд мгновенно купировал связь между ее мозгом и мышцами.
Кристина ставит сумку на пол и открывает молнию. «Ну что, каково это – превратиться из палача в жертву? Странное чувство, да? Вряд ли тебе понравилось. Подожди, то ли еще будет…»
Мумия. Широкий металлизированный скотч обмотан вокруг лодыжек и икр, груди и рук.
«Мумия» лежит на полу. На боку. В позе эмбриона. Руки образуют букву L, запястья и ладони склеены вместе. Видны только колени, локти, ключицы – и верхняя часть головы. Шея, подбородок и рот тоже скрыты под несколькими слоями клейкой ленты, поэтому дышит жертва довольно шумно.
Глаза ее мечут искры, в них застыли злоба и изумление. Корделия мычит, дергается, извивается, как червяк на крючке. Кристина сидит в метре от нее, на журнальном столике, и наблюдает, похлопывая дубинкой по ладони.
– Ну как, не слишком больно было? – спрашивает она. В инструкции сказано, что эта штука не оставляет ни следов, ни физических травм. Вруны.
– Гггрррмммхх… – пытается ответить связанная.
– Заткнись.
Конец дубинки касается обнаженного места на спине Корделии, рядом с ожогами от электрошокера. Стажерка вздрагивает.
– Это не планировалось, – равнодушным тоном сообщает ей мадемуазель Штайнмайер.
– Гггрррммммхх…
– Заткнись!
– Ддда… пппош… ла… ттты… ввв…
Кристина вздыхает и смотрит на одну из коленных чашечек своей жертвы. Выпуклая треугольная косточка под тонкой бледной кожей. Ей не по себе, она колеблется, и на секунду у нее в голове мелькает мысль: «Остановись – сейчас, сию же минуту, пока не поздно!» Она, конечно, представляла, как все будет, но одно дело – воображать, и совсем другое – совершать реальные действия. Руки вдруг задрожали, а ноги стали ватными, так что пришлось напрячься, чтобы не выдать слабину. Штайнмайер прицелилась и ударила: дубинка с легким шумом рассекла воздух. Кость отозвалась странным, похожим на всхлип звуком. Стажерка выпучила глаза и закричала, но скотч превратил ее вопль в сдавленное ржание. По щекам Корделии текли слезы, а глаза девушки теперь выражали страдание и ненависть. Кристина испугалась, что раздробила дылде колено, и дала ей время отдышаться.
– Я сейчас сниму скотч. Если начнешь звать на помощь, закричишь – даже голос повысишь, я выбью тебе все зубы рукояткой дубинки, – ледяным тоном сообщила она… и не узнала собственный голос: жесткий, металлический… «Другая» мадемуазель Штайнмайер вытесняла прежнюю. «Она ведь тебе нравится, разве нет? Себе ты можешь в этом признаться. Частица цивилизованной, благоразумной, полной добрых – и лицемерных! – чувств Кристины осуждает твое поведение, но ты не можешь не думать, как сладко вершить правосудие собственными руками. Отвечать ударом на удар. Как в Ветхом Завете. Признайся – тебе нравится новая Кристина ».
Корделия наконец осознала, что расклад изменился, и энергично закивала. Ее противница наклонилась к ней и сорвала ленту с ее губ. Стажерка поморщилась от боли, но не издала ни звука.
– Спорим, ты такого не ожидала, а? Не думала, что Кристина‑идеальная‑жертва, Кристина‑удобнейшая‑мишень, бедная‑несчастная‑Кристина превратится в опасную‑психопатку‑Кристину? – усмехнулась ее коллега. – Видишь, я теперь даже разговариваю иначе. То, что вам удалось сотворить со мною за несколько дней, воистину достойно восхищения…
Стажерка не вымолвила ни слова. Она смотрела снизу вверх и лихорадочно пыталась оценить свои шансы.
– Главный вопрос, – вкрадчивым тоном продолжила Штайнмайер, – заключается в следующем: что скрывается за этим самым «вы».
Бывшая сотрудница не спускала с нее глаз – и ничего не говорила.
– Это был вопрос… Ты что, не уловила интонацию? – поинтересовалась Кристина.
Ответа по‑прежнему не было.
– Корделия… – угрожающе начала женщина, поднимая дубинку.
– Не спрашивай меня об этом. Пожалуйста! – подала наконец голос ее противница.
– Ты не в том положении, чтобы отказываться.
– Можешь снова ударить, я все равно ничего не скажу…
– Мне придется причинить тебе боль…
– Зря потратишь время.
– Я так не думаю. Да и времени у меня теперь предостаточно…
Тон Кристины был ледяным, голос звучал все спокойней, и в глазах замотанной скотчем девицы заплескалась паника. Она была почти уверена, что Кристина рехнулась.
– Умоляю, остановись… Он на все способен… Я знаю, что он за мною следит… – забормотала стажерка. – Сматывайся, пока не поздно… Ты сама не понимаешь, что творишь. Не знаешь, с кем имеешь дело, и не представляешь, насколько он опасен.
Штайнмайер сокрушенно вздохнула:
– Я не о том спрашивала, Корделия. Кто? Больше я ничего не хочу знать.
– Уходи. Уходи, пока не поздно… Я ничего не расскажу о случившемся, обещаю.
Кристина не шевельнулась, и стажерка повторила:
– Ты даже вообразить не можешь, на что он способен…
Вооруженная дубинкой женщина вздохнула и снова заклеила своей жертве рот, прижав скотч как можно плотнее. Глаза стажерки округлились.
Мадемуазель Штайнмайер посмотрела на ее костлявое плечо, выступающее из‑под рукава футболки, примерилась, подняла дубинку и нанесла удар по ключице. Кость хрустнула, и лицо Корделии исказила немыслимая боль, а из‑под ресниц ручьем полились слезы.
Кристина подумала, что девушка могла потерять сознание, и освободила ей рот:
– Уверена, что ничего не хочешь сказать?
– Иди на хрен…
Склонившаяся над стажеркой женщина задумалась. Да, она стала другим человеком – но не палачом же! Можно ли квалифицировать ее действия как «незаконное лишение свободы и пытки» – с точки зрения правосудия? Безусловно. «В конечном итоге, – подумала она, – каждый руководствуется собственными принципами и моралью. У каждого свои правила…» Настоящая пытка – вовсе не то, что происходит сейчас, худшее может начаться потом…
– Уходи, – молящим тоном произнесла Коринна Делия. – Он причинит тебе зло. И мне тоже.
– Похоже, что мне он его уже причинил… – с горькой усмешкой ответила Кристина и вернула скотч на место. Однако сомнение и страх уже просочились в душу. Ее жертва выглядела по‑настоящему испуганной. Что за человек способен наводить подобный ужас?
Нужно действовать. И способ добиться результата есть. Омерзительный, тошнотворный, но есть.
Штайнмайер достала из сумки каттер и перехватила обезумевший взгляд стажерки:
– Антон спит?
В глазах девушки плескалась свирепая ярость.
– Хочешь, чтобы я занялась твоим малышом? – Кристина снова сняла скотч с ее рта.
– Убью тебя, сука, если с его головы упадет хоть волосок! – прошипела Корделия. – Ты этого не сделаешь… Ты блефуешь, играешь в игры. Ты не из тех, кто способен на подобное.
– Была не способна. Раньше была… До того как…
– Ты не сможешь… – Голос девушки дрогнул.
– Неужели? Тогда смотри: вот что вы со мной сделали.
Журналистка встала и пошла в соседнюю комнату. Толкнув приоткрытую дверь, она почувствовала, как ее ноги наливаются свинцом. Ребенок мирно спал в коляске, над которой висели погремушка и подвеска с месяцем и планетами. Кристина подошла ближе: ее рука с ножом задергалась, как у больного паркинсонадой, а в висках застучала кровь. Корделия не ошиблась – это был блеф чистой воды, хотя… Женщина протянула руку… Ч‑ч‑ч‑ерт!.. И тихонько ущипнула малыша за пухлую розовую ладошку. Антон открыл глаза и заплакал, Штайнмайер повторила попытку, и он заорал во все горло.
– Вернись! – крикнула молодая мать. – Умоляю тебя! Я все скажу!!!
Она зарыдала.
Не поддавайся. Сконцентрируйся на своем гневе.
Кристина вернулась в гостиную. Ребенок орал как резаный. Корделия посмотрела на нее глазами больной собаки и заговорила, захлебываясь словами:
– Имени я не знаю… Этот тип сам вышел на нас с Маркусом и предложил денег. Сначала речь шла только о звонке на радио, о письме – он точно объяснил, что и как делать… А потом захотел, чтобы мы тебя напугали, чтобы…
По лицу стажерки ручьем текли слезы.
– Чтобы… твоему псу сломали лапу… Я была против… – всхлипывала она. – Но не отступать же, когда столько бабок на кону… Много, очень много денег. Мне правда жаль, я не знала, что все зайдет так далеко, клянусь, что не знала!
– Кто такой Маркус?
– Мой друг.
– Это он меня изнасиловал? Он убил мою собаку?
Корделия оторопела:
– Что?.. Он должен был… должен был только… накачать тебя наркотиками!
Она качала головой, как боксер в состоянии «грогги».
– Что за человек ваш «заказчик»? – задала Штайнмайер следующий вопрос.
– Да не знаю я! Ничего не знаю, жизнью клянусь!!!
– Как он выглядит?
Стажерка посмотрела через плечо Кристины:
– Компьютер… Там есть фотография… Он садится в машину. Маркус щелкнул его – незаметно, на всякий случай – после первой встречи… Файл называется…
Штайнмайер обернулась. На журнальном столике стоял ноутбук, открытый и включенный. Она встала и вдруг почувствовала, что не так уж и жаждет узнать правду. Чье лицо посмотрит на нее с экрана? Вдруг это окажется кто‑нибудь из знакомых?
– На рабочем столе иконка, – сказала ей в спину Корделия. – Написано «X»…
Кристина медленно обошла стол и наклонилась к экрану. Взялась за мышку и подвела курсор к иконке. Дважды кликнула дрожащим пальцем по клавише. Папка открылась. Снимки. Штук шесть.
Она узнала его, даже не успев толком разглядеть первый кадр.
Все ее мысли и чувства исчезли.
Лео…
Балкон
В этот момент открылась входная дверь.
– Корди, ты дома? – позвал хозяйку мужской голос.
Кристина резко повернулась и встретилась взглядом со стажеркой. Проклятие! Она схватила баллончик и шокер.
– МАРКУ‑У‑УС! НА ПОМОЩЬ! – заорала Корделия.
Не обращая внимания на корчившуюся на полу жертву, Штайнмайер рванулась к вошедшему и брызнула ему в лицо слезоточивым газом. Коротышка успел заслониться ладонью, но зашелся в приступе кашля, заморгал, и Кристина послала ему в плечо 500 000 вольт. Маркус застыл, потом задергался и рухнул как подкошенный. Кристина еще пять секунд жала на кнопку, но батареи уже начали разряжаться, и она, схватив дубинку, нанесла ему два удара по коленным чашечкам и последний, завершающий, между ног, оказавшийся не слишком действенным: ее противник успел принять позу эмбриона.
«Узнаю тебя, сестричка: ничего не делаешь наполовину. Браво‑брависсимо! Бегать он сможет нескоро… А теперь сматывайся».
Штайнмайер сгребла весь свой арсенал в сумку, рывком закрыла молнию и побежала к двери.
– Сволочь, гади‑и‑и‑на! – простонала ей в спину Корделия. – Ты нам за все заплатишь! Маркус тебя достанет!!!
Кристина неслась к лифтам, как спринтер на стометровке, сердце бухало у нее в груди африканским тамтамом. В кабине она привалилась к стенке и попыталась унять дрожь. Затем, когда двери наконец открылись, она заставила себя замедлить шаг, а оказавшись на улице, вдохнула полной грудью холодный влажный туман и тут… О, ужас! Рядом с Эхнатоном‑Жеральдом толкались два парня в капюшонах. Электрошокер все еще висел у женщины на запястье, и она убедилась, что он снят с предохранителя, но с тихим ужасом в душе подумала: «Батареи наверняка совсем разрядились…»
– А вот и она… – сказал Ларше.
Кристина напряглась, услышав его голос, но, приглядевшись, поняла, что ее сообщник не выглядит ни нервным, ни испуганным.
– Обязательно пришлите мне резюме, парни, посмотрим, что я смогу сделать, договорились? – сказал он своим собеседникам.
– Круто, мсье, спасибо! – откликнулся один из них.
– Да не за что. Желаю удачи.
– Вам тоже. Здравствуйте, мадемуазель.
Кристина кивнула, и молодые люди быстро пошли в сторону метро.
– Ты теперь проводишь собеседования на улице? – с нервным смешком поинтересовалась она.
– Они были моими студентами, – объяснил ее друг.
– И узнали тебя, несмотря на этот… прикид? – изумилась журналистка.
Жеральд коротко хохотнул:
– Ребята поинтересовались, что я тут делаю, пришлось сказать: «Жду подружку…» Тогда они спросили: «На маскарад собрались?» – Он вдруг резко остановился и посмотрел Кристине в лицо. – Ну и?.. Сработал твой план?
– На все сто. – Ее голос не дрогнул.
– И что ты узнала? – Глаза Ларше загорелись азартом.
– Имя мерзавца‑«кукловода»…
Тон женщины был ледяным. Они с Жеральдом встретились взглядом, но от дальнейших объяснений Кристину спас завибрировавший в кармане джинсов мобильник. Она взглянула на экран. Что за черт, никакого вызова… Ага, понятно. Это был другой телефон – с предоплаченной картой, который она купила, чтобы звонить Лео. Она достала его из другого кармана и прочла сообщение:
Встречаемся в «Макдоналдсе», в Компансе, Лео.
Кристина смотрела на экран и пыталась понять, в чем хитрость. Где ловушка. Успели Маркус и Корделия предупредить Фонтена? Если стажерка и впрямь так его боится, к чему было торопиться? Но это не может быть совпадением: она «расколола» девчонку – и сразу получила приглашение… Что‑то не так. Предположим, Лео решил заманить ее в ловушку – но тогда зачем он назначил свидание в «Макдоналдсе», где всегда полно народу?
Логика событий ускользала от Кристины, и это ее дико раздражало. Она чувствовала себя капитаном, чей корабль попал в шторм, сбился с курса и оказался невесть где…
– Эй, что происходит? – Голос Жеральда вывел ее из задумчивости.
– Мне нужно идти… Я потом все тебе объясню… – пробормотала Штайнмайер.
Ларше ошарашенно смотрел, как она быстро удаляется в сторону метро, а потом опомнился, крикнул: «Черт, Крис, подожди меня!» – и побежал следом.
Кристина обернулась.
– Я должна пойти туда одна! Не обижайся…
Она толкнула дверь «Макдоналдса», по непонятной причине оформленного в модернистском стиле – этакий урок пространственной геометрии, – нашла глазами Леонарда и начала пробираться между столиками. Он был в уютном бушлате из серой фланели и свитере грубой вязки с высоким горлом. Кристина села напротив и посмотрела на его серьезное лицо:
– Привет, Лео.
Космонавт выглядел озабоченным… Потому что знает, что она знает?
Леонард взглянул на свой истекающий сыром, горчицей и кетчупом «Роял бэкон», поднял глаза и прищурился:
– Я должен перед тобой извиниться…
Женщина удивленно вздернула брови.
– За то, что сказал по телефону, – добавил Фонтен. – Это было несправедливо. И жестоко…
No comment…
– Тому была веская причина… – Космонавт огляделся, как будто хотел удостовериться, что их никто не слышит, и понизил голос. Кристина поняла, почему он назначил ей свидание в столь экзотическом для себя месте: стечение народа и уровень шума гарантировали некоторую конфиденциальность.
– …мне нужно было выиграть время, – объяснил ее собеседник. – Кроме того, я опасался, что… мой телефон на прослушке.
Сидевшие за соседним столиком мальчик и девочка лет десяти шумно спорили из‑за последних куриных наггетсов, а мать пыталась унять их, не переставая шумно тянуть через соломинку свое фраппе манго‑маракуйя.
– На прослушке? – переспросила журналистка.
– Да.
Штайнмайер задумалась и несколько секунд молча смотрела на Лео.
– Так для чего же ты хотел выиграть время? – Ей пришлось повысить голос – в зале стало совсем шумно.
– Чтобы кое‑кого проверить…
Фонтен наклонился совсем близко и посмотрел Кристине прямо в глаза, так что она увидела в его зрачках собственное крошечное отражение.
– Тебе что‑нибудь говорят имена Маркус и Коринна Делия? – спросил он.
Женщина кивнула. Ее взгляд был ледяным.
– Только что их видела, – сообщила она космонавту.
На его лице отразилось неподдельное удивление.
– Когда?
– Минут десять назад.
– Но как…
– Они назвали мне имя, Лео…
Мужчина не отвел взгляд – только желваки заходили у него под скулами.
– И?.. – спросил он нетерпеливо.
– Твое имя…
– Что?..
– За что ты так со мною? Дело в Жеральде? Я бросила тебя ради него, и твое мужское самолюбие, твоя гордыня этого не вынесли? Или дело в другом? Ты со всеми женщинами, кроме жены, затеваешь подобные извращенные игры?
Леонард моргнул, и Кристина подумала, что он подбирает слова для ответа.
– Маркус был в гостинице – в тот день, когда мы встречались, – продолжила она. – Я вспомнила его по татуировке. Запоминающаяся деталь, как и его рост… Я выходила из лифта и налетела на него. Как он там оказался? Я была уверена, что за мною не следили. Кто – кроме тебя, конечно, – знал о нашем свидании? – Женщина с вызовом посмотрела на космонавта.
Тот покачал головой.
– Господи, Кристина, тебе не приходило в голову, что он мог кому‑то поручить «вести» тебя, что ты не профессионал, что твой телефон могли слушать?!
– Я звонила по одноразовому…
– Они могли сунуть «жучок» в твои вещи… потерять тебя, а потом найти… в конце концов, мы встречались не в лесу, а на площади Вильсона!
Кровь отхлынула от лица мадемуазель Штайнмайер, и она упрямо покачала головой:
– Корделия во всем призналась… я пригрозила, что займусь ее малышом, и она сломалась.
– Что ты сделала?.. – Леонард явно был ошарашен. – Ты ошибаешься. Во всем. Ничего не понимаешь…
– Чего я не понимаю, Лео? Почему ты так поступаешь? Да, не понимаю. Так объясни мне.
Фонтен помрачнел и вдруг постарел лет на десять.
– Это длинная история…
Кристина не знала, что думать. По дороге домой она перебирала в голове объяснения Леонарда, пытаясь найти пробел в его доводах, и чувствовала, что совсем запуталась. Трудно, почти невозможно поверить, что кто‑то способен затеять столь сложную интригу из обычной ревности, злости или даже ненависти. Она как будто приоткрыла дверь в незнакомый мир, полный теней и ловушек, мир, который всегда существовал, но оставался скрытым от ее глаз.
Космонавт рассказал ей о женщине, которая много лет преследует его. По его словам, она и есть «кукловод». «Странная история …» Некто преследует Лео. Терзает близких ему людей. Не людей – женщин. Превращает их жизнь в ад. Фонтен выглядел всерьез обеспокоенным, но назвать имя своей недоброжелательницы не захотел. «Я должен проверить кое‑какие детали… Нужны доказательства… тот сыщик, вернее, “сыщица”, о которой я тебе говорил, проследила за нею – и вышла на Корделию с Маркусом…» Голос Леонарда зазвучал глуше, а потом он и вовсе замолчал, уйдя в свои мысли, однако затем встряхнулся, как будто принял решение, и сказал:
– У меня на банковском счете тридцать тысяч евро. У тебя есть отложенные деньги?
– Страховой полис на двадцать тысяч… А что? – удивилась Штайнмайер.
– Сними их. Завтра же. Как можно раньше. Нам могут понадобиться наличные…
– Зачем?
– Чтобы выкупить твою свободу, Кристина. Вырвать тебя из ее когтей. Покончить с этой историей – если я не ошибся, если все обстоит так, как я думаю…
Ей казалось, что мир вокруг превратился в одну большую ловушку. Пошел дождь, и город заполнили тени, отсветы, свет фар, блики на мокром асфальте… Картинка стала резкой и обманчивой. Кристина шла, как в трансе, и пыталась переварить слова Лео. Он рассказал ей о другой женщине: у них был роман, а потом она неожиданно покончила с собой. Тогда Фонтен ничего не заподозрил, тем более что Селия – так ее звали – как‑то вдруг от него отдалилась, и они расстались. Теперь он думает, что это звенья одной цепи.
Главную новость космонавт приберег на конец разговора: он разводится. Его жена забрала детей и уехала. У них давно не ладилось, но они не расставались ради сына и дочери, и вот теперь решили, что тянуть дальше бессмысленно, договорились об опеке над детьми и уже встретились с адвокатом.
Можно ли ему верить? Корделия указала на Лео, он обвиняет какую‑то загадочную женщину… Штайнмайер спускалась по улице Лангедок к кварталу Кармелитов, шла мимо кафе, куда забегали погреться студенты, мимо погрузившихся в сон дорогих особняков и напряженно размышляла. Из‑под колес машин на тротуар летел грязный подтаявший снег, и асфальт влажно блестел в желтом свете фонарей. Кристина свернула на свою улицу и резко замедлила шаг: по фасадам, балконам из кованого железа, карнизам, лепнине, кимам и медальонам («богатый» декор всегда напоминал ей витрину кондитерской) шарил свет фары, вращавшейся на крыше полицейского автомобиля. В большинстве окон горел свет, а балконные двери были распахнуты – жильцы наблюдали за происходящим, как из театральных лож.
В мозгу журналистки прозвучал сигнал тревоги: желтая лента огораживала ту часть улицы, где находился ее дом. Она откинула капюшон и пробралась через толпу к полицейскому в форме.
– Я живу вот там, – сказала она, кивнув на свой подъезд.
– Минутку, мадам.
Полицейский повернулся к одному из членов выездной бригады, и Кристина сразу узнала лейтенанта Больё. Того самого Больё, который посадил ее под замок.
Сыщик подошел и процедил сквозь зубы:
– Мадемуазель Штайнмайер…
Его «пуделиные» кудри промокли от дождя, и вода стекала по лицу на «дежурный» галстук, больше всего напоминающий половую тряпку. В круглых глазах мужчины отражались оранжево‑синие всполохи.
– Вы его знаете? – спросил он все так же злобно.
Треск и бульканье раций, вспышки фотоаппаратов, радуга водяных брызг на линзах прожекторов, возбуждение, суета… Кристина попыталась дышать спокойно, чтобы унять дурноту. Макс… Лежит среди своих коробок. Она могла видеть только его лицо и глаза – широко открытые, глядящие то ли на небо, то ли на тучи, но уж точно не на тот крошечный кусочек суши, где осталось его бренное тело. Над ним склонились эксперты в белых комбинезонах, перчатках и синих пластиковых бахилах. Они делали снимки и переговаривались, то и дело перемещаясь между трупом и фургоном с высокой крышей.
– Да. Его звали Макс, – ответила журналистка.
– Макс?.. – переспросил лейтенант.
– Фамилия мне неизвестна. Мы иногда беседовали… Когда‑то он был учителем… Потом волею судьбы и обстоятельств оказался на улице… Что произошло?
Больё сделал «значительное» лицо и посмотрел на собеседницу со всей возможной суровостью, которую сумел изобразить:
– Начнем с того, что его имя – вовсе не Макс…
– Что?!
– Этого человека звали Хорхе До Нассименто, и он никогда не работал учителем. Хорхе тридцать лет был бездомным. Когда я учился в школе, он уже жил на улице… Этот человек был своего рода звездой, городской знаменитостью. И токсикоманом. Его часто «заметали» за пьянство в общественных местах. Помню, как он однажды разулся при мне… Видели бы вы его ноги, мадемуазель Штайнмайер, до чего же они были изуродованы… Знаете почему? Политоксикомания. Денег, сами понимаете, у бездомных нет, вот они и употребляют что придется. Алкоголь, таблетки – бензодиазепины и антидепрессанты, их прописывают не слишком совестливые врачи. Гашиш. Героин – он дешевле «кокса». Уличный товар высоким качеством не отличается, его смешивают со всякой дрянью – парацетамолом, кофеином и даже мелом. Чтобы усилить действие кокаина, наркоманы «дозаправляются» спиртным и таблетками, поэтому «отходняк» бывает очень тяжелым. Чтобы это пережить, бедняги всю ночь бродят по улицам, стаптывая ноги. СПИДа у Макса не было, только вирусные гепатиты В и С. Наверняка подцепил от другого наркоши, нюхали через одну и ту же соломинку, вот и… А еще Хорхе лечился от туберкулеза… Вы наверняка замечали, какой он тощий и изможденный. Ему было сорок семь, а выглядел он лет на пятнадцать старше.
Кристине показалось, что лейтенант внезапно утомился, сдался, признал себя побежденным в абсурдном сражении с несправедливостью мира.
– А вот книги он любил – что правда, то правда… – Больё показал ей пакет для улик, в котором лежал томик Толстого, и Штайнмайер содрогнулась, заметив засохшую кровь на обложке. – И классическую музыку. Хорхе мог без конца рассуждать о русских писателях, барочной музыке и опере… Многие коллеги терпеть не могли его болтовню, а я записывал названия и фамилии авторов… Этому человеку я обязан доброй половиной своего «культурного багажа», – заключил полицейский с печально‑ироничной улыбкой.
– Он был… у него была семья? – с трудом выдавила из себя журналистка.
Полицейский смахнул каплю дождя с кончика носа и покачал головой:
– Насколько я знаю, нет.
– Зачем же он мне солгал?
Лейтенант пожал плечами.
– Хорхе обожал сочинять истории и байки, придумывать для себя… фиктивные биографии. Почти как вы… Возможно, пытался заполнить пустоту, приукрасить грубую реальность. Или дело было в его склонности к романтике, кто знает?.. Он врал и превращался в героя романа Диккенса или Дюма. – Больё сделал паузу. – Хорхе открыл для меня многих авторов. Этот человек мне нравился. Очень. – Он бросил очередной взгляд – недоверчивый – в сторону Кристины. – А теперь он умер. По словам соседей, вы часто с ним разговаривали.
Ее соседка Мишель… Придушить мало мерзкую старую ханжу!
Дождь усилился, тяжелые капли били мадемуазель Штайнмайер по макушке, но она не реагировала.
– Как это случилось? – спросила она.
– Его ударили ножом. Прошлой ночью. Никто ничего не видел и не слышал, но потом люди заметили кровь на тротуаре.
Прошлая ночь… Та самая ночь, когда убили Игги, а ее накачали наркотиками и изнасиловали… Кристине показалось, что она превращается в ледяную статую.
– Вы сегодня ночевали дома, мадемуазель Штайнмайер? – поинтересовался полицейский.
– Нет.
– Где же вы были?
– В «Гранд‑Отель де лʼОпера».
– Почему?
– Не ваше дело…
Снова этот подозревающий взгляд.
– Зачем вы приглашали Хорхе к себе? – задал страж порядка новый вопрос. – Бездомного вонючего пьяницу, совершенно незнакомого человека…
Кристина задумалась.
– Из сострадания? – подсказал полицейский. – Пожалели бедолагу? Зима холодная, снежная, а вы каждое утро видели его в окно, так? Вот и решили накормить горячим, поделиться, так сказать, человеческим теплом?
– Что‑то вроде того.
Больё наклонился, и журналистка почувствовала на щеке его дыхание.
– Не вешайте мне лапшу на уши. Ничего не выйдет… Вы не умеете врать. Я сталкиваюсь с вами второй раз – и снова по печальному поводу. Не знаю, кто вы на самом деле такая, чем занимаетесь и что замышляете, но я буду не я, если не выясню ваш маленький гадкий секрет.
Лейтенант простуженно шмыгнул носом. А может, он хотел таким образом выразить презрение? Его собеседница встряхнула мокрыми волосами и надела капюшон:
– Это всё?
– Да – на данный момент…
Фасад дома потемнел и казался глянцевым от дождя. Кристина так разозлилась, что сумела набрать код только со второго раза.
Сервас достал платок и высморкался. Холодные струйки воды стекали за воротник его рубашки. Он ужасно замерз.
Кто эта женщина? Мартен заметил, как побагровел от злости лейтенант Больё, обычно совершенно невозмутимый и даже скорее равнодушный. Эта же самая женщина встречалась в «Макдоналдсе» с Леонардом Фонтеном, и разговор у них был очень напряженным. Сыщик сидел достаточно далеко, и время от времени кто‑нибудь из посетителей заслонял ему обзор, но от него не укрылось, что вид у космонавта был весьма озабоченным. А его собеседница, уходя, выглядела встревоженной. Кто же она? Следующая жертва? Сервас по наитию решил проследить за ней и тоже вышел из забегаловки: в конце концов, ему известно, где живет и работает Фонтен, он изучил его привычки, так что никуда эта сволочь не денется.