ШЕСТЬ ПРОПОВЕДЕЙ
(«VOLKSSTAAT» 1870—1875)
|
[12—17] Любезные сограждане! Принципы социал-демокра-
тии содержат в себе материал для новой религии, которая, в от-
личие от прежних религий, желает быть постигнута и понята
не только чувством и сердцем, но и умом...
«Бог», т. е. Добро, Красота, Святыня, станет человеком,
снизойдет с небес на землю, но не как в старину, с помощью чуда,
а естественным, земным путем...
|
До сих пор религия была делом пролетариата. Теперь же,
наоборот, дело пролетариата начинает становиться религиозным,
т. е. таким, что оно захватывает верующих всем сердцем, всей
душой, всеми чувствами и помыслами...
|
Наши противники — книжники и фарисеи старого завета —
приходят и уходят вместе с догмами своей веры; они не способны
к действительному освобождению, они бесповоротно осуждены.
Тот же, кто стоит на почве науки, подчиняет свое суждение
фактам; он ученик нового евангелия. Противоречие между верой
и знанием, между старым и новым заветом существует не только
с времен социал-демократии...
«Даже в цепях рожденный — свободен человек». Ну, нет!
В цепях рождается человек, но свободу он должен себе завоевать.
Самые тяжелые цепи, самое сильное ярмо наложила на него
природа. Против ее невзгод человек борется с начала дней своих.
Он должен отвоевать у нее одежду и пищу. С плетью потребно-
стей стоит природа за его плечами, и ее милостью и немилостью
создается и рушится все его величие. И только потому религия
могла получить такое влияние, что она обещала освобождение
от этого рабства...
Религия культивировалась и освящалась с таких давних
времен, что даже те, кто давно отказался от веры в некоего
персонифицированного бога, некоего верховного хранителя рода
человеческого, все же не желают оставаться без религии. В угоду
 |
|
|
этим консерваторам оставим старое название за новой сущностью.
Это не только уступка, которую мы делаем предрассудку для
того, чтобы легче побороть его, но название, оправданное самой
сущностью. Религии не более и не менее различаются между
собой, чем все они, вместе взятые, отличаются от антире-
лигиозной демократии. Все они имеют одно общее стремление —
освободить страждущее человечество от его земных печалей,
привести его к пониманию добра, красоты, права, божества.
Да, социал-демократия постольку истинная религия, единая
дарующая блаженство церковь, поскольку она стремится к общей
цели не фантастическими путями, не мольбами, желаниями,
вздохами, а реальным, деятельным, действительным и истинным
путем, путем общественной организации физического и умствен-
ного труда...
Речь идет об освобождении рода человеческого в самом по-
длинном значении этого слова. Если вообще есть что-нибудь
святое, то здесь перед нами — святая святых. Это не фетиш,
не ковчег завета, не святилище и не чудовище, но настоящее,
осязаемое благо всего цивилизованного человечества. Это благо,
или святыня, не выдумано, не явилось откровением, оно выросло
из накопившегося труда истории. Как из грязи мастерской, из
затраченного материала и пота рабочего создается, сверкая и
блистая великолепием, новый продукт, так из тьмы варварства,
из рабства народа, невежества, суеверия и нищеты, из плоти и
крови людской, сверкая и сияя светом познания и науки, выросло
богатство настоящего. Это-то богатство и составляет прочный
фундамент для социал-демократической надежды. Наша надежда
на избавление построена не на мистическом идеале, а на проч-
ном материальном основании...
Что дает народу право не только верить в освобождение от
тысячелетних мучений, но и видеть его, деятельно стремиться
к нему — это феноменальная продуктивная сила, удивительная
производительная способность его труда...
[19] Справедливо, что человек и ныне еще находится в зави-
симости от природы. Не все еще препятствия преодолены. Куль-
туре все еще остается много дела, можно даже сказать, что ее
задачи беспредельны. Но в известной мере мы уже господа по-
ложения: мы знаем оружие, которым можно победить, мы знаем
метод обращения дикого зверя в полезное домашнее животное.
От молитвы и долготерпения мы перешли к мышлению и созида-
нию...
[21—22] Конечно, все еще открываются новые заводы и пол-
ным ходом работают существующие, конечно, все еще строятся
железные дороги, возделывается земля, открываются пароход-
ные линии, каналы, новые рынки сбыта. Истина скрывается
еще под личиной своей противоположности. Волк рядится в овечью
шкуру. Но тот, кто имеет глаза, чтобы видеть, тот замечает
общую тенденцию, несмотря на отдельные противоречия, тот ви-
дит перепроизводство, видит перебои в работе промышленности,
несмотря на все еще дымящиеся трубы. Что не идет тем темпом,
каким оно по своей природе должно идти, то хромает. И кто мог
бы отрицать, что налицо есть потребность и сила удвоить, ут-
роить, удесятерить производство? Пусть тут и там улучшается
земледелие, совершенствуется какая-нибудь машинка, но в об-
щем и целом развитие останавливается перед проблемой по-
требления...
|
|
|
О, вы, близорукие и бессердечные, вы, которые
не можете отказаться от своей причуды — размерен-
ного, органического прогресса! Разве вы не видите,
что все ваши либеральные затеи превращаются в ни-
чтожные пустячки, потому что на очереди стоит вели-
кое дело социального освобождения? Разве не можете
вы понять, что миру должна предшествовать борьба,
созиданию — разрушение, планомерной организации —
хаотическое нагромождение вещей, буре — затишье и
общей разрядке — буря? Ни освобождение различных
народов, ни эмансипация женщины, ни переустройство
школы и системы воспитания, ни уменьшение налогов
и армий, ни одно из требований времени не может
быть выполнено раньше, чем падут цепи, которые
приковывают рабочего к бедности, невзгодам, нищете.
История остановилась, потому что она собирается
с силами перед большой катастрофой...
II
[23—28] Мы нашли в социал-демократическом движении
новую форму религии постольку, поскольку она имеет с рели-
гией одну общую цель — освободить род человеческий от нищеты,
с которой, беспомощный, он должен был начать борьбу за свое
существование в мире невзгод...
|
Религия культивировала дух. Но какой смысл могла бы иметь
подобная культура, если бы она не служила тому, чтобы посред-
ством духа культивировать реальный мир — материю?! Я от-
лично знаю, любезные мои слушатели, что христианство отри-
ца ет этот единственный, истинный, земной смысл своего суще-
ствования; я хорошо знаю, что оно утверждает, будто его цар-
ствие не от мира сего и что его задача в спасении нашей
бессмертной души. Но мы также хорошо знаем, что не всегда
достигаешь, чего хочешь, и действительно делаешь не всегда то,
|
|
|
|
|
что предполагаешь. Мы понимаем разницу между тем, кто мы
на самом деле, и тем, кем мы хотим казаться. И особенно матери-
алист-демократ привык к тому, чтобы оценивать людей не по
осколкам их собственных мыслей, а по тому, что они на самом
деле представляют собой в реальной действительности. Дейст-
вительной и осуществленной цель религии становится только
через посредство материальной культуры, культуры материи.
Труд назвали мы спасителем и освободителем рода человече-
ского. Наука и ремесло, умственная и физическая деятельность —
только два различных воплощения одной и той же сущности.
Наука и ремесло, как бог-отец и бог-сын, только два образа
одного целого. Я назвал бы эту истину кардинальной догмой
демократической церкви, если демократию можно вообще на-
звать церковью, а разумное познание — догмами. Наука до
тех пор была пустой спекуляцией, пока она не дошла до созна-
ния, что для мышления, изучения, понимания необходим веще-
ственный объект, осязаемый предмет...
Наука дедов носила в большинстве случаев умозрительный
характер, т. е. они пытались ее создать одним только мышлением
без содействия чувственной действительности, без помощи на-
копленного опыта...
|
|
|
|
|
Взаимное проникновение этих двух форм труда в течение сто-
летий привело, наконец, человечество к тому месту, на котором
заложен отныне фундамент храма демократии. Он заключается
в мощи нашего материального производства, в современной про-
изводительной силе промышленности. Но не будем подразуме-
вать при этом только одну духовную силу. Накопившиеся путем
исторического развития до нашего времени результаты труда
состоят не только в духовных или научных приобретениях,
не только в одном умении, но еще больше в наличности матери-
ального богатства, поскольку это последнее является необходи-
мым орудием современного труда...
Однако вернемся к учению нашей социал-демократической
церкви, которая считает накопленные богатства, как матери-
альные, так и духовные, своим краеугольным камнем...
Подобно тому, как различие между единством и разно-
образием в природе вещей фактически объединено в одно целое
и преодолено, — точно так же социальная жизнь будущего
должна дать людям одинаковое общественное положение и зна-
чение, одинаковое право на пользование личной жизнью, не
ли шая их, однако, тех различий, которые каждому укажут его
осо бое пр извание и позволят каждому стать счастливым на свой
собственный лад...
|
|
|
[31—32] Древнее, феодальное и современное бур-
жуазное рабство суть прогрессивные шаги к органи-
зации труда...
Если считать, что религия состоит в вере в над-
или внеземные материальные силы и существа, в вере
в высших богов и духов, то демократия не имеет ре-
лигии...
На место религии демократия ставит гуманность...
|
|
III
[33—43] В религии, как и в демократии, мы находим общее
стремление к освобождению. Но мы видим, что в этом отношении
демократия идет дальше и ищет освобождения не в духе, но
с помощью человеческого духа собственно в плоти, в реальной,
материальной действительности...
«Имущие и образованные», которые заботятся об истине и
науке только постольку, поскольку они служат накоплению
их сокровищ и сохранению привилегий, представляют собой
действительных мерзких материалистов, которым ничто не до-
рого, кроме эгоистических забот о собственном желудке и
холеном теле...
|
Однако либерализм так же мало серьезно относится
к вере, как и к неверию. Благодаря своему привилеги-
рованному социальному положению, он осужден на
то противное безучастие, на индифферентизм, который
ни холоден, ни горяч. Их религиозное франкмасонство,
их протест против суеверия — всякая вера есть суе-
верие — не могут быть искренни, потому что религиоз-
ное воспитание народа — могучая поддержка их со-
циального господства...
|
Если народ ничему не верит, кто же тогда будет
освящать нашу собственность и поставлять пушечное
мясо отечеству?
Ремесленник-мещанин, который замечает и чувст-
вует, как промышленные новшества выбивают его из
седла, ничего не знает и знать не хочет об откры-
тиях и изобретениях науки. То же самое происходит
с «имущими и образованными» в вопросах религии.
Они имеют обыкновение говорить: если нельзя дока-
зать истину религии, то противное доказать еще труд-
нее. Так как их интерес идет вразрез с этой наукой,
они не знают и не хотят знать, что вот уже почти
|
|
полстолетия, как Фейербах ясно и окончательно дока-
зал, что всякая религия есть замена человеческого
невежества...
Цель и требования исторического развития заклю-
чаются в стремлении к тому, чтобы предоставить все
наличные материальные факторы и силы на службу
человеческих потребностей, использовать природу, со-
здать в мире стройную систему с помощью нашего
духа...
|
|
|
|
|
|
|
И тот же естественный инстинкт, который сотворил
мир, исторически создал также его высший продукт —
наделенный разумом genus homo *. Как уже было ска-
зано, развитие это состоит в том, чтобы сделать разно-
образные проявления природы и мира понятными че-
ловеческому разуму...
Не вещи, которые чтит религия, презренны сами
по себе, но презренна религиозная манера, не знающая
границ в своем почптании...
Чем ниже ступень развития идеи божества, тем она
конкретнее, и чем современнее формы религии, тем пу-
танее, тем извращеннее религиозные идеи. Историче-
ское развитие религии характеризуется ее постепенным
распадом...
Для людей просвещенных, прогрессивных, благо-
словенное имя божие право же не более, чем буква А,
начало в азбуке их мировоззрения. Раз перешагнув
начало, мир беспрепятственно и сам по себе движется
равномерно вперед. Все в мире естественно, только
начало мира кажется этим нехристианским христианам
неестественным, или божественным. Поэтому они не хо-
тят отказаться от веры в существование бога, — веры,
которая кстати, как уже было указано выше, имеет
благую цель держать в узде «необразованных»...
Последняя и следовательно самая сильная опора
для непредубежденных в общем умов — не поддаю-
щаяся отр ицанию целесообразность природы, или миро-
здания. Кто станет отрицать удивительный порядок
естественных явлений, их гармонию, организацию или
планомерность? Не говоря уже о бесчисленном ко-
личестве устарелых единичных примеров, вроде тех
|
N B
* — человеческий род. Рев.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
зеленых, голубых и пестрых кукушечьих яиц, всегда
подходящих по цвету и величине к яйцам тех птиц,
которым кукушка их подсовывает, на каждом шагу
сказывается всеобщая разумность, которая всем, что
живет и дышит, ползает и летает, будь то материя,
животное или человек, распоряжается как целесооб-
разным звеном целого...
Существует невежественная манера, от которой,
однако, так бесконечно трудно отказаться, именно —
измерять внешний мир масштабом своего внутреннего
мира. Оттого что человек преследует свои цели с по-
мощью воли и сознания, он предполагает, что и за
всеобщей целесообразностью природы скрывается по-
добное ему существо с сознанием и волей. Там, где
свободомыслие развито настолько, что уж нельзя го-
ворить об олицетворенном божестве, он все же не может
отказаться от философской мистики, которая расска-
зывает сказки о воле и представлении бессознательных
вещей, о философии бессознательного.
Нельзя отрицать факта, что в мертвой материи жи-
вет животворящее стремление организовываться и что,
следовательно, материальный мир не мертв, а жив.
О его воле и цели можно говорить только сравнительно.
Однако эта всеобщая разумность лишь смутно про-
является в инстинкте животных и получает чистое,
определенное выражение только в функции человече-
ского мозга, другими словами, в нашем сознании.
Точно так же, как нельзя назвать сумерки, сколько бы
при этом ни было света, ясным днем, так же мало вне-
человеческая целесообразность, воля, представление
или разум природы заслуживают этих названий. Если
я позволил себе прежде, уважаемые сограждане, го-
ворить об этом, то только с определенным намерением
дискредитировать в конце концов эту манеру выра-
жения. Без сомнения, разум имеется в естественных
религиозной помощи, мог
вещах.
явиться на свет одаренный разумом человек? Кто
признает разум, этот рычаг всякой системы и целесооб-
разности, за естественный продукт, тот не может не
пр изнать систематическую целесообразность природы.
Но тем не менее дух человека есть единственный дух.
Ни разумность в движении звезд, ни в яйцах кукуш ки,
ни здравый смысл в конструкции пчелиного улья,
|
|
|
|
|
|
|
|
головы муравья или обезьяны, — только высшая сила,
сознание, дух или разум в виде функций человеческого
мозга заслушивает этого названия.
Наги дух — высшее духовное существо. Однако не бой-
тесь, благоговейные, т. е. внимательные слушатели,
что мы поставим его на высокий пьедестал религиозного
божества. Высокое и низкое в смысле действительности
значит только более или менее организованное. Чем
менее самостоятельны части какой-либо вещи, чем ин-
тенсивнее они функционируют как органы, сообщаясь
с другими частями целого, тем выше стоит последнее
в естественном порядке вещей. Наше сознание есть
общий центральный орган, универсальное средство об-
щения. Но то, что оно есть, оно есть не само по себе,
как господь бог, но, по демократическому понятию,
только в связи с другими вещами. Ученые а 1а Фогт
много спорят о том, что различно по степени и что
абсолютно различно, о том, составляют ли люди и
обезьяны два мало различных вида, или два совер-
шенно различных рода...
IV
[44—50] Собственно говоря, это поповский прием —
обращаться к вам, мои уважаемые товарищи, с высоты
амвона. Амвон, христианство, религия — все это вещи
и названия, которыми столько уже злоупотребляли,
что правдивому человеку должно быть противно при-
ходить с ними в какое бы то ни было соприкосновение.
Тем не менее необходимо подойти к ним как можно
ближе, чтобы разделаться окончательно со всем этим.
Чтобы выкинуть из храма нарушителя тишины, его
приходится об нимать. Такова уж диалектика жизни...
Пусть даже христианство и социализм имеют до-
вольно много общего, тем не менее тот, кто сделал бы
Х риста социалистом, по праву заслуживал бы на-
зв ания вредного путаника. Не достаточно еще знать
общее сходство вещей — следует также узнать их раз-
личия. Не то, что социалист имеет общего с христиа-
нином, но то, что в нем есть особенного, что его отли-
чает от последнего — вот предмет нашего внимания.
Недавно христианство было названо религией раболе-
пия. Этo действительно самое удачное его обозначение.
Раболепна, конечно, всякая религия, но христианская
религия самая раболепная из раболепных. Возьмем
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
| NB |
наудачу какое-нибудь обычное христианское изрече-
ние. На моем пути стоит крест с надписью: «Сжалься,
милосердный Иисусе! Святая Мария, молись за нас!»
Тут пред нами безмерное смирение христианства во
всей его жалкой ничтожности. Ибо тот, кто таким
образом возлагает все свои надежды на жалость, тот
поистине жалкое создание...
Мы, нерелигиозные демократы, имеем то преиму-
щество, что мы ясно сознаем положение вещей...
Разве первые христиане хотели уйти из мира?
Разве не ожидали они скорее, что Христос, как могучий,
победоносный царь, сойдет к ним на землю, чтобы суще-
ствующий дурной земной порядок заменить иным,
лучшим, но все же земным порядком? Так говорит
софист-резонер, которому дола нет до правды, а только
хочется украсить свою свободомыслящую половинча-
тость и трусость звонким именем религии и христиан-