Фасцинативный сигнал не просто волнует и возбуждает, но и мобилизует оптимальным образом на достижение сфасцинированной цели. Порой человек, восприняв фасцинирующий сигнал, бросает все и устремляется к предмету фасцинации. Так частенько бывает с мужчинами при неожиданной встрече обаятельной молодой особы, бросившей ему кокетливый сигнал.
Можно сказать, что это функция провоцируемой страстности поведения при достижении ожидаемых, прогнозируемых, ставших привычкой удовольствий и вызываемых ими эмоций, а также оптимального спасения от прогнозируемых или уже реально подступивших опасностей.
В этом отношении фасцинацию можно представить себе как выстрел стартового пистолета, приводящего в максимальное напряжение-действие весь потенциал организма. Как эффектно описал К. Лоренц, влюбленный гусак – это нечто совершенно иное, чем вчера еще этот же самый гусак, но еще не влюбленный: «Со мной случалось, что я буквально не узнавал хорошо знакомого гусака, если он успевал «влюбиться» со вчера на сегодня. Мышечный тонус повышен, в результате возникает энергичная, напряженная осанка, меняющая обычный контур птицы; каждое движение производится с избыточной мощью; взлет, на который в другом состоянии решиться трудно, влюбленному гусаку удается так, словно он не гусь, а колибри; крошечные расстояния, которые каждый разумный гусь прошел бы пешком, он пролетает, чтобы шумно, с триумфальным криком обрушиться возле своей обожаемой». Выстрел – это и есть полюбившаяся гусыня для гусака, кокетливо призывной сигнал обаятельной женщины для мужчины, предупредительный сигнал взлетевших и прокричавших птиц о приближении леопарда для павианов, сигнал воздушной тревоги или сирена пожарной машины.
Функция эмоционального тонуса
Функция сугубо социальная и социализаторская – пробуждать мажорные чувства единения и единства.
Именно преимущественно мажорные, но никак не минорные.
Социально фасцинативен уже импринтинг у животных. В основе импринтинга лежит память на первичную фасцинацию, которая впечатывается в память на всю жизнь. Все, что впервые, что является новым, особенно неожиданно новым, волнует и запечатлевается в эйдетической памяти. Эволюционно это крайне полезно и потому наделено сопровождением сильной положительной эмоцией. Импринтинг формирует чувствование родства и переживание родного. Поэтому так прекрасно все то, что запечатлелось в первые мгновения жизни хоть гусенка, хоть человеческого ребенка, даже если оно и безобразно. Это может быть все что угодно, даже гнилостный запах!
У человека социальная фасцинация приобретает массовые ритуальные и праздничные формы. Удовольствия и наслаждения праздника – одни из самых фасцинативных человеческих удовольствий. Я бы назвал эту функцию фасцинации – фасцинацией коммунитас (по В. Тэрнеру). Она абсолютно характерна для первобытного общества и это можно видеть в образе жизни всех примитивных племен, слитых в своем бытии с формами массовой фасцинации: красочными трансовыми ритуалами, хоровыми песнопениями и танцами, коллективными обрядами и т.д. Древние греки и римляне требовали зрелищ и любили праздники. Современное общество настолько усложнило и разнообразило эту социализаторскую функцию фасцинации, что погоня за ее услаждающим потреблением становится своеобразной коммуникативной наркоманией: люди уже не могут жить без разного рода массовых шоу, карнавалов, шумных массовых увеселений, фейерверков, зрелищ, фестивалей. Им без всего этого просто-напросто… скучно жить.
Фасцинация соединяет людей в эмоциональном тонусе радости и единения, она прогоняет скуку, она – убийца мертвящей скуки.
АНТИФАСЦИНАЦИЯ
Жизнь отнюдь не прекрасна.
Уродство преобладает.
Ж. Ренар
Говорить о серости, отсутствии фасцинации не буду – мир ею переполнен. Именно потому и существует фасцинация, чтобы взрывать серость и вызывать оптимальную организованность и устремленность к выживанию и жизни, разрушая мертвящую энтропию затухания..
Но, как и во всем, у фасцинации есть свой явный разрушительный антипод. Назову его антифасцинаций. Антифасцинация – это такие Образы-сигналы, которые, как и фасцинация, тоже не оставляют равнодушными, но вызывают отвращение, брезгливость или разрушают чарующую фасцинацию, как громкое сморкание оратора, до этого прекрасно говорившего и державшего себя перед аудиторией весьма эффектно (трудно поверить, но я был однажды свидетелем такого «ораторского мастерства»). В таких случаях говорят про себя «Какая гадость!», и… очарование улетучивается.
Под антифасцинацией я предлагаю понимать все те признаки, свойства и действия, которые активно разрушают коммуникацию (нецензурщина, диковатая и вульгарная жестикуляция и мимика, плохая, трудно распознаваемая дикция, сиплый шепот вместо необходимой громкости звучания голоса, нечленораздельное мычание, антиэстетические формы коммуникативных объектов и т. д.), а также отключение фасцинации там, где она совершенно необходима (в лекциях, в публичном обращении высоких государственных лиц к населению, на предвыборных митингах и т. п.).
Нечистоты. Грязь. Вонь. Гнилостный запах изо рта. Или запах чеснока. Дурной запах прыщавой кожи. Запах потных ног и носков, пропотевшей обуви и одежды. Михаил Жванецкий замечательно сострил: история цивилизации – это история борьбы с вонью. Не случайно, когда хотят унизить нацию, приплетают к ее якобы ничтожным качествам «грязность» и «дурной запах». Папуасские племена, живущие у моря, находят, что папуасы-горцы пахнут плохо, не так, как соплеменники. Во многих языках до сих пор сохранилось страшное оскорбление, с особым смаком произносимое по адресу чуждых элементов, – «вонючий». Вонючий – значит вызывающий брезгливость и антипатию. Именно поэтому расисты и националисты всех мастей, унижая какую-либо нацию или народность, непременно снабжают их «вонючестью», непотребным запахом. Гитлер снабдил «немытостью» и «вонючестью» евреев, противопоставляя их чистоплотным немцам-арийцам. Геббельс эту «находку» разукрашивал в массовом зомбировании нации. На многих этот примитивный прием действовал: приятно сознавать, что «свои» пахнут хорошо (сладко).
Э. Фукс, описывая нравы Европы в «Истории эротики», отметил такую особенность: «Чрезмерное употребление духов и румян в XVIII веке имело, правда, еще и другие побудительные причины. Главная и важнейшая состояла в желании заглушить неприятные испарения, исходившие тогда решительно от всех и каждого… Век элегантности был в то же время и веком отвратительной нечистоплотности. Внешний блеск и чарующий аромат были во всех отношениях не более как замазкой. Люди совершенно разучились рационально умываться. Людовик XIV довольствовался тем, что по утрам слегка обрызгивал руки и лицо одеколоном – этим ограничивался весь процесс умывания. Зато от него и воняло на десять шагов так нестерпимо, что могло стошнить, как ему однажды в минуту раздражения заявила г-жа Монтеспан.
Так как огромные прически требовали нескольких часов работы, то женщины перестали каждый день подвергаться процедуре причесывания и даже знатные дамы причесывались только раз в неделю или в две. Большинство же женщин среднего и мелкого мещанства, как достоверно известно, причесывались только раз в месяц.
Неудивительно поэтому, что волосы женщин кишели насекомыми и отдавали запахом испортившейся помады. Ко всему этому присоединялся еще нехороший запах изо рта, так как уход за зубами был тогда совсем неизвестен, и у большинства зубы были плохие или гнилые».
А вот какие наставления юношеству Европы о «поведение при естественных побуждениях» давал в 1653 г. великий педагог Ян Амос Коменский: «Если тебя одолевает слюна, то плюнь, но только в сторону, чтобы не оплевать кого-нибудь. (Часто плеваться – неприлично, глотать слюну – похоже на животное)
Если тебя одолевают сопли, то высморкайся, только не рукавом и не шапкой, но платком или двумя пальцами (опять-таки отвернувшись), так чтобы не замарать пальцев; сопли разотри ногой, чтобы не возбуждать ничьей брезгливости.
Пускать от себя ветры – постыдно, остерегись.
Громко дышать и храпеть свойственно скорее медведям, чем людям».
Похоже некоторый прогресс в приличиях все же наблюдается. Уместно вспомнить, что Петр I с трудом, но все же отучил бояр заваливаться в постель в грязных сапогах.
Чистота всегда оценивалась у большинства этносов планеты очень высоко, а чистая кожа и волосы были признаком телесной красоты, ухоженности и особыми притягательными сигналами. Оценивались они так: «бархатная кожа», «волосы, как шелк». Грязь и неумытость отвращали. Как и кривые зубы, сумбурная аффектированная жестикуляция.
Или скрипучий тембр голоса. Если тенор может довести своей суперфасцинацией до оргазма, то на противоположном конце фонетико-голосовой градации располагаются шипяще-трескуче-металлические голоса с невнятной дикцией, превращающие членораздельную речь в почти нечленораздельную, что может привести слушателя в состояние стресса от трудности распознавания речи.
Многие люди личностной антифасцинативностью создают самим себе огромные трудности в жизни. А еще чаще другим людям, так как о своей «яркой» антифасцинативности и не догадываются и потому ее весьма навязчиво демонстрируют. Сигналами антифасцинации становится все, что используется или присутствует в коммуникации и имидже, но вызывает отторжение, омерзение, брезгливость, отвращение. Одежда не к месту (в футболке и кроссовках в оперный театр). Дикий или блуждающий взгляд, вызывающий неприязнь и опаску. Мутный или стеклянный взгляд наркомана. Похотливые, скабрезные лица сексуально озабоченных мужчин и женщин. Истеричность в голосе и жестах. Отрыжка и почесывание интимных мест на виду у всех. Загаженные нечистотами дворы, жуткие граффити на стенах домов и в подъездах, скабрезные надписи на лестничных клетках и в лифтах – все это антифасцинация, наносящая психические травмы.
Ковыряние в носу при деловых встречах или на банкетах у многих новых российских бизнесменов, вышедших из полукриминальных слоев, стало одно время темой анекдотов. Мне приходилось наблюдать подобный «процесс» у депутатов и глав вполне респектабельных фирм (при этом еще и отсутствовал носовой платок!). Ковыряние было для них рефлекторным, а имиджмейкеры, по-видимому, стеснялись отменить такую подробность в поведении шефов.
Преодоление антифасцинации – единственный путь в мир фасцинации личности и социума.
Вполне закономерно повышенное внимание к фасцинации внешности в элитных группах общества – иначе бы они и не могли приобрести значения элитности. Все, что увеличивает, усиливает фасцинацию имиджа, с древних времен включается в арсенал сигнально-фасцинативного, эстетического оформления облика первых лиц в обществе и государстве.
Бурное развитие в последние десятилетия технологий коррекции тела и внешнего облика, их доступность производят своеобразную революцию в оформлении коммуникативной фасцинации. Это прекрасно прослеживается на коррекции зубов и улыбки. Кривые зубы становились для многих людей источником депрессии и неудобств уже из-за того, что люди стеснялись их демонстрировать при смехе и улыбке. Следовательно, они были постоянно зажаты, контролировали себя, недоулыбались, а смеясь, прикрывали рот рукой. А ведь роскошная искренняя улыбка и открытый смех являются суперфасцинацией, вызывают симпатию и любование. Теперь с этим, в принципе, нет особых проблем и каждый может стать оптимально улыбчивым. Параллельно этому индустрия зубопротезирования как бы мимоходом сняла проблему так называемых «фикс» и демонстрирования золота в зубах. Металлические зубы ушли в прошлое и как коммуникативный знак особого значения, как это было у блатных, цыган и продавцов, уже почти не используются. Население цивилизованных стран перешло к фасцинации белоснежных ровных зубов и полноценных улыбок. Жемчужные зубы элиты напрочь убили тягу к золотым и платиновым коронкам.
Таким образом, устранение антифасцинативности во внешнем облике – а это очень важно для эффективной коммуникации! – становится во многом технической проблемой благодаря развитию индустрии коррекции тела и внешнего облика. Уродство еще преобладает, но его становится все меньше и меньше. Зато на первый план выступают проблемы психологической антифасцинации, проблема психического уродства.
В арсенале психологической антифасцинации самое, пожалуй, «почетное» место, принадлежит в России хамству.
Писатель Сергей Довлатов был убежден, что не две беды у России – дураки и дороги, – а три: плюс хамы. О хамстве он оставил такие строки: «Рассказывают, что писатель Владимир Набоков, годами читая лекции в Корнельском университете юным американским славистам, бился в попытках объяснить им «своими словами» суть непереводимых русских понятий – «интеллигенция», «пошлость», «мещанство» и «хамство». Говорят, с «интеллигенцией», «пошлостью» и «мещанством» он в конце концов справился, а вот растолковать, что означает слово «хамство», так и не смог». И далее: «Десять лет я живу в Америке, причем не просто в Америке, а в безумном, дивном, ужасающем Нью-Йорке, и все поражаюсь отсутствию хамства. Все, что угодно, может произойти здесь с вами, а хамства все-таки нет. Не скажу, что я соскучился по нему, но все же задумываюсь – почему это так: грубые люди при всем американском национальном, я бы сказал, добродушии попадаются, наглые и нахальные – тоже, особенно, извините, в русских районах, но хамства, вот такого настоящего, самоупоенного, заведомо безнаказанного, – в Нью-Йорке практически нет. Здесь вас могут ограбить, но дверью перед вашей физиономией не хлопнут, а это немаловажно».
Хам – это особое живое скабрезное существо, почти разумное, некое антифасцинативное чудовище, прекрасно устроившее свою жизнь среди людей, как та бесцеремонная гусеница среди трудяг-муравьев, которую описал Р. Докинз.
А между морями фасцинации и антифасцинации лежит океан серости, безликости, ряби, бульона. Унылый мир однообразия и скуки. Не от того ли так стремится каждый человек вырваться из серой трясины на свет фасцинации. Способы выбирают разные, часто диаметрально противоположные: одни создают теорию относительности, другие показывают, как шевелить ушами. Герострат поджег храм Афродиты и вошел в историю. Подростки устраивают своим школам телефонный терроризм угрозами взрывов и поджогов. Только бы не серость и забвение. С одной стороны – чарующая красота, с другой – мерзость похабности и вульгарности.
Все это особенно рельефно проявляется в массовой фасцинации.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Массовая фасцинация