Третий тип отношений – Христос над обществом

Сторонники этого подхода говорят, что Христос есть воплощение чаяний культуры и возвращение к истинному общественному устройству. И все же в Нем есть нечто, что не имеет корней в обществе и что ничего обществу не дает. Он и связан, и не связан с социальной жизнью и культурой.

Последняя может направлять людей ко Христу, но лишь в каком-то предварительном смысле, так что им необходим гигантский прыжок, чтобы действительно достичь Его. Или, точнее, истинное общество невозможно, если независимый от всех человеческих достижений, поисков ценностей, социального устройства Христос не войдет в жизнь откуда-то свыше и не привнесет в нее дары, недоступные человеку до тех пор, пока он не соединится через Самого Христа с новым источником ценностей и с миром сверхъестественным. Здесь Иисус действительно принадлежит обществу, но одновременно Он есть ХРИСТОС НАД ОБЩЕСТВОМ. Такая позиция предполагает СИНТЕЗ, и лучше всего она представлена Фомой Аквинским его последователями, хотя и кроме них у нее находится немало сторонников как в древности, так и в наши дни.

Синтез под вопросом

Синтез кажется привлекательным решением проблемы отношений между Христом и обществом всем христианам. Поиск единства — неотъемлемая часть человеческой природы, а у христиан есть к тому особый повод: ведь они веруют в единого Бога. На собственном опыте и при здравом размышлении каждый верующий приходит к понима-

нию, что невозможно находиться в единстве с самим собой, если отрицать природу и общество из желания быть послушным Христу; или же что такой отказ ведет к нарушению заповедей Христа о любви, поскольку социальные институты являются инструментами этой любви. Тогда ему приходится искать способы примирить Христа и общество так, чтобы не отвергнуть ни Того, ни другого.

Стремление к нравственному единству в себе самом сочетается с настойчивыми попытками разобраться в причинах этого стремления, отыскать источник этого единства и, наконец, основополагающий принцип той реальности, к которой направлена вся человеческая душа. Синтез разума и откровения, в котором соединяются, не смешиваясь, мысли философа и проповеди пророка обещает утолить эту жажду. Со стремлением к нравственному интеллектуальному единству неразрывно связано социальное требование о единстве в обществе.

Общество по сути своей есть воплощение желания многих быть вместе, его недостатки обусловлены разномыслием, а мир являет показателем социального здоровья. Союз церкви и государств договоры между странами, перемирие в классовой борьбе и соединение всех ранее враждовавших между собой сторон со всемогущим Господом и добрым Спутником — вот как бы заветная мечта каж­дого верующего.

Складывается впечатление, что синтез — не только субъективное желание разных людей, но и объективное требование Бога, выраженное как в Его управлении человеческой природой, разумом, сообществами посредством единого Духа, так и в богодухновенном Писании и в Слове, ставшем плотью. Господь обращается к народу Ветхого Завета и к новозаветной церкви с великим изречением: «Слушай, Израиль, Господь Бог твой един Господь есть». И на эти субъективные желания и объективные требования очень удачно можно ответить с помощью синтеза — просьбы о решении всех проблем. Именно поэтому он так нравится христианам. Даже когда они отрицают форму, в которой им его преподносят, все равно синтез остается для большой их части символом идеального решения.

Все христиане, кроме разве что самых радикальных и обособ­ленных верующих, соглашаются с тем, что справедливые соци­альные институты и нравственные нормы поведения в обществе очень важны.

Уверенность в том, что «должное» обязательно основывает на «имеющемся», которое, в свою очередь, основывается на «должном» сокрытом в Промысле Божием, привлекает тех, кто осознал опасность мечтаний не только для социальной жизни, но и для веры. Если все мысли заняты только грядущим Царством Божием, то легко забыть о том, что Бог уже сейчас правит миром. Странное желание обладать тем, чего еще нет, легко переходит в убеждение, что все, что есть, — не от Бога, а от дьявола. Синтез же провозглашает, что грядущий Господь управляет настоящим миром и правил им в прошлом, что Его рукой соткана природа вещей, что человек строит свою жизнь на основании, положенном Всевышним.

Эта уверенность привлекает величием написанной картины. На ней изображен принцип, который не удалось столь же удачно вы­разить ни одной другой христианской группе, но которого все они придерживаются, а именно: что Творец и Спаситель — одно, а спа­сение не означает разрушения творения. В практической и ясной манере эта картина показывает, что образ жизни искупленных не свободен от обязанностей перед законом, как бы высоко ни воз­носился их дух над земными заботами; что закон не изобретен людьми, а содержит волю Божию.

Благодаря признанию этих положений, синтез дает христианам разумную основу для совместной работы и жизни с неверующи­ми. Хотя Тертуллиан и говорит, обращаясь к язычникам: «вместе с вами мы поднимаем паруса, сражаемся с врагами, обрабатываем землю... торгуем с вами»[44], — он никак не объясняет, на каком ос­новании христианин может позволить себе такое широкое сотруд­ничество, и не дает указаний, как и в каких пределах, следует это делать.

С другой стороны, социохристиане выступают с неверую­щими настолько единым фронтом, что теряют характерные для своей религии особенности. Кажется, только синтез открывает возможности для добровольной и разумной совместной деятельности во благо мира при сохранении отличительных черт христианской веры и образа жизни.

Наряду с этой заслугой у синтеза есть и другая: его настойчивость в утверждении того, что Евангелие обещает и требует больше чем просто рациональное знание о замысле Творца, и большего, чем осознанное повиновение законам природы. Радикально настроенные христиане, критикующие приверженцев синтеза, слишком часто забывают, насколько возвышенно говорили о законе и о цели любви Климент Александрийский и Фома Аквинский.

Для сторонников синтеза христианская жизнь — это служение, как и заповедал Иисус Своим ученикам. Полностью выполнить все свои обязанности они не могут, ведь надо работать в поле, прислуживать за столом, прибирать в доме. Тем не менее, этих не достойных рабов пригласили на царский пир в конце трудового дня, и потому кроме обычных забот у них появилось дополнитель­ное беспокойство: ведь надо готовиться к празднику. При этом их изнурительный труд преображается, освещается ожиданием, но они ожидают не жалованья, а неоценимой и незаслуженной радо­сти. Им достается больше, чем они думали, в их жизни всегда есть «всё и небеса в придачу». И для приверженца синтеза «большее» всегда находится в самом центре его учения, а не среди дополни­тельных примечаний, как это часто случается у социохристиан.

Не только церковь, но и общество многим обязано направле­нию «синтез». В истории западной цивилизации творения Климен­та Александрийского, Фомы Аквинского, а также их последовате­лей и соратников имели влияние, которое невозможно измерить. Наука и искусство, философия и юриспруденция, управление и об­разование, экономика и хозяйство приобрели привычный нам вид во многом благодаря им. Сторонники этих взглядов привнесли в современную культуру греческую мудрость и римское право. Они сформировали и обустроили наиболее влиятельное религи­озное учреждение в мире — римско-католическую церковь, а так­же помогли организоваться целому ряду менее влиятельных религиозных обществ и движений.

Когда мы размышляем над ценностью такого подхода к решению нашей проблемы для веры и человечества, трудно не учитывать мнения о его неизбежности и необходимости, а также о том, что в результате получается нечто более или менее истинное. То, что это — истина и ничего, кроме истины, уже менее очевидно.

Помимо конкретных замечаний к конкретным постулатам учения, христиане других групп высказывали опасение, что все данное направление по самой сути своей ошибочно. Попытки свести в одну систему Христа и общество, деяния Божий и человеческие, вечное и тленное, закон и благодать имеют тенденцию абсолютизировать относительное, ограничивать бесконечное, останавливать движущееся.

Одно дело утверждать, что закон Божий встроен в тварную природу так, что всякое создание должно постараться познать его разумом и затем построить свою жизнь в соответствии с ним.

Совсем другое — сформулировать закон при помощи языка и ра­зумных понятий, которые всегда несут в себе особенности культу­ры. Вероятно, возможен синтез, при котором честно признается относительный характер всех формулировок закона Создателя, сделанных созданиями.

Но до сих пор ни один представитель данного направления в христианской истории не избежал отождествления общественно­го взгляда на закон Божий с самим законом. Понимание св. Кли­ментом вопроса о том, что для человека естественно, до обидного провинциально. Иерархический взгляд на естественный порядок у св. Фомы попахивает средневековьем. Что же, провинциальные и устаревшие истины могут быть полезны, если соответствуют ре­альной ситуации, но при этом они остаются фрагментарными, а потому при малейшей настойчивости их сторонников и вовсе те­ряют всякую истинность.

Итак, синтез состоит из фрагментарных, устаревших и относи­тельных формулировок закона о тварном мире и не менее фраг­ментарных изложений закона об искуплении человека, а значит, его используют как временную меру или как символ, не более того. Но когда приверженец синтеза вдруг понимает, что слишком близко подошел к тому, чтобы принять точку зрения какой-то другой группы, он сразу оговаривается, что для общества свойственно постоянное и бесконечное стремление к единообразию, а его собственные определения элементов синтеза, как и достижения этой теории в деле укрепления структуры церкви и социума, неясны и являются временной мерой.

Нередко отмечается, что Фома Аквинский, как и весь период, им олицетворяемый, страдает отсутствием исторического мышления. Современное представление, что разум участвует во всех культурных процессах, а социальные институты, несмотря на присущий и ряд стабильных элементов, непрерывно меняются, согласуется с христианским учением о том, что все достижения человечеств подвержены тлению и однажды уйдут в небытие. Сторонники синтеза, строящие свою теорию христианской жизни на столь эфемерном основании, вынуждены защищать хрупкий фундамент от перемен в обществе, ибо с ним может рухнуть и воздвигнутое ими здание.

Логично предположить, что при подобном подходе к решению нашей проблемы его приверженцы больше начинают заботиться о христианизированном обществе, чем о самом христианстве. При этом Евангелие кажется настолько слившимся с культурой, что его вечная природа начинает угрожать тленной природе общества. По­этому сторонники синтеза бросают все силы на его восстановле­ние или охрану и постепенно превращаются в социохристиан. Эта тенденция наблюдается при феодализме и демократии, в средние века и в наши дни, в условиях аграрной экономики и во времена индустриализации. Не избежали ее ни католики, ни протестанты, ни представители англиканской церкви. Похоже, что склонность к заботе о достижениях общественного прогресса и о старых тради­циях является отличительной чертой данного направлении,

В то же время складывается впечатление, что попытки синтеза ведут к превращению Христа и Благой вести в официальное уч­реждение. Может быть, однажды получится такой синтез, при ко­тором закон Христа не отождествляется с уставом церкви, благо­дать Божия не ограничена благотворительной деятельностью религиозных организаций, а власть Иисуса не приравнена к полномо­чиям его так называемых преемников.

Вполне вероятно, что возможен синтез, при котором социальный религиозный институт по имени «церковь» является частью общественного устройства в той же степени, как достижения человеческой культуры типа государства, школ и промышленности. Но такое трудно даже представить, поскольку если благодать, закон и власть Христовы не получат официального статуса, синтез опять окажется временной мерой, открытой для нападок со стороны радикальных христиан, желающих заменить любое учреждение на совместные деяния свободного Господа и подчиненных Ему людей.

Все возражения сходятся в одной точке: устойчивость и мир являются вечным упованием всякого верующего, а неуклюжее воплощенные мечты о единстве в рукотворную форму является пося­гательством времени на роль вечности, а человека — на роль Бога.

Есть и другие замечания, которые сторонники дуализма, реформизма и радикализма обрушивают на св. Фому и его последователей. Упомянем лишь одно из них, а именно то, что стремление со­единить общество и Христа ведет к вычленению «уровней» хрис­тианской святости, а это, в свою очередь, разделяет христиан на группы по полноценности, для которых пишутся «низшие» и «выс­шие» законы, которым даются особые имена типа «физики» и «гно­стики» или «мирские» и «религиозные».

Никто не сомневается в том, что в христианской жизни есть свои этапы, но никакое конечное количество этапов не приведет человека ближе к бесконечности и никакие официальные постанов­ления, методы воспитания, порядки ведения богослужений, нормы поведения нельзя приписать тому или иному уровню святости.

Одно дело, когда священник приспосабливается к степени духовной зрелости своих прихожан и старается оказать им пастырскую помощь соответственно их потребностям, и совсем другое - утверждать, будто созерцательная жизнь более богоподобна,

чем деятельная, или что монах лучше исполняет закон Христа, чем политик или экономист. Такие суждения выходят за рамки дозволенного грешному человеку. Тем не менее, сторонники синтеза, по-видимому, не могут соединить жизнь в этом мире с жизнью во Христе, не прибегая к идее «уровней».

Главное же замечание в адрес синтеза, которое высказывают все кроме социохристиан, состоит в следующем: Несмотря на всю горячность, с которой приверженцы этого направления говорят о человеческой греховности и о величии спасения Кровью Христовой, они почему-то забывают о том, что зло присутствует во всех людских делах. Лучше всего развивают эту тему дуалисты, о которых в следующих пунктах.