Записка была от мистера Биссетта.
"Дорогой Джон,
Бонни Эйвери сказала мне, что ты сегодня ушел пораньше. Она очень тревожится за тебя, да и я тоже, хотя в нашей практике это отнюдь не первый случай, особенно во время экзаменационных недель. Пожалуйста, завтра первым делом загляни ко мне, хорошо? Любые твои проблемы разрешимы. Коль скоро тебя угнетает необходимость сдавать экзамены (хочу повторить: такое случается сплошь и рядом), можно устроить так, что сдача будет отсрочена. Наша главная забота – твое благополучие и процветание. Позвони мне сегодня вечером, если захочешь; связаться со мной можно по телефону 555-7661. Я буду там до полуночи.
Помни, что всем нам ты очень симпатичен и все мы на твоей стороне.
A votre sante (будь здоров – фр.), Х.Биссетт"
Джейк чуть не заплакал. Мистер Биссетт открыто выразил свою тревогу – замечательно, но в коротком письмеце между строк угадывалось и кое-что иное, гораздо более чудесное: теплота, участие, попытка (пусть основанная на ложных представлениях) понять и поддержать.
В низу листка мистер Биссетт нарисовал стрелочку. Джейк перевернул записку и прочел следующее:
"Кстати, Бонни попросила меня заодно переслать тебе вот это – поздравляю!"
"Поздравляю"? Это как же понимать, черт возьми?
Джейк быстро раскрыл синюю папку. К первой странице его "Итогового эссе" был подколот лист бумаги с грифом "СО СТОЛА БОНИТЫЭЙВЕРИ". С растущим изумлением Джейк читал тонкую, угловатую чернильную вязь:
"Джон!
Харви, без сомнения, облечет в слова то беспокойство, какое мы все испытываем, – на это он большой мастер – а потому позволь мне ограничиться комментарием к твоему "Итоговому эссе", которое я прочла и оценила за время свободного урока. Сочинение ошеломляет своей оригинальностью. Ни одна из ученических работ, прочитанных мною за последние несколько лет, не идет с ним ни в какое сравнение. Ты вдохновенно используешь инкрементный повтор ("…и это истина"), но, конечно, инкрементный повтор, в сущности, лишь ловкий прием. Подлинная же ценность сочинения в его символичности, заявленной с самого начала изображениями поезда и двери на титульном листе и великолепно выдержанной до самого финала. Логическое завершение символического мотива достигается изображением "черной башни", которое я расцениваю как заявление, что банальные амбиции не только ложны, но и опасны.
Я не претендую на понимание всех символов (например, "Владычица Теней", "стрелок"), но кажется ясным, что сам ты – "Невольник" (школы, общества и т.д.) и что система образования – это "Говорящий Демон". Возможно ли, что "Роланд" и "стрелок" – одна и та же властная, авторитарная фигура… быть может, твой отец? Меня так заинтриговала подобная возможность, что я посмотрела в твоем личном деле, как его зовут. Констатирую: зовут его Элмер, однако замечу и следующее: его второй инициал – "Р".
Мне это представляется крайне пикантным. А может быть, выбранное тобой имя – символ двойной, своим появлением обязанный не только твоему отцу, но и поэме Роберта Браунинга "Чайльд Роланд"? Вопрос, который я не стала бы задавать большей части учеников – но, конечно, я знаю, как ты всеяден, когда дело касается чтения!
Как бы то ни было, твоя работа произвела на меня сильнейшее впечатление. Учеников младших классов частенько привлекает манера письма, условно называемая "поток сознания", но им редко удается контролировать этот поток. Ты проделал выдающуюся работу по единению потока сознания с языком символов.
Браво!
Забеги ко мне, как только вновь окажешься "у дел", – хочу обсудить с тобой возможность публикации данной работы в первом выпуске ученического литературного журнала в будущем году.
Б.Эйвери.
P.S. Если сегодня ты ушел из школы из-за того, что внезапно усомнился в моей способности понять такое неожиданно богатое "Итоговое эссе", надеюсь, я успокоила твои сомнения".
Джейк выдернул листок из-под скрепки, открыв титульный лист своего сногсшибательно оригинального и богатого символами "Итогового эссе". Там авторучка мисс Эйвери красными чернилами начертала и обвела кружком оценку: "Отлично с плюсом". Пониже значилось: "ПРЕВОСХОДНАЯ РАБОТА!!!"
Джейка разобрал смех.
Весь день – долгий, страшный, повергающий в смятение, наполняющий то радостью, то ужасом таинственный день – сгустился и выплеснулся раскатами оглушительного заливистого хохота. Джейк повалился на стул, запрокинув голову и хватаясь за живот. Он смеялся до слез, до хрипоты; едва он начинал успокаиваться, ему всякий раз попадалась на глаза какая-нибудь строчка из доброжелательного критического отзыва мисс Эйвери – и его опять расхватывало. Он не видел, как отец подошел к двери, озадаченно и настороженно поглядел на него и вновь удалился, покачивая головой.
Наконец Джейк спохватился, что миссис Шоу все еще сидит у него на кровати, глядя с выражением дружелюбного безразличия, подкрашенного слабым любопытством. Он попытался заговорить, но едва открыл рот, как опять прыснул.
"Надо остановиться, – подумал он. – Надо остановиться, не то помру. Кондрашка хватит. Или разрыв сердца. Или…"
Тут он подумал: "Интересно, что она углядела в чух-чух, чух-чух?", и снова принялся дико хохотать.
Наконец приступы гомерического смеха пошли на убыль, постепенно сменяясь хихиканьем. Утерев рукавом льющиеся из глаз слезы, Джейк сказал:
– Простите, миссис Шоу – просто я… ну… получил за "Итоговое эссе" "Отлично с плюсом". Эссе оказалось такое… такое богатое… и очень сим… сим…
Но закончить Джейк не сумел. Он снова сложился пополам от смеха, держась за ноющий живот.
Улыбаясь, миссис Шоу встала.
– Отлично, Джон. Я очень рада, что все обернулось так хорошо. Уверена, твои родные тоже порадуются. Но я страшно задержалась… пожалуй, попрошу привратника вызвать мне такси. Доброй ночи, спи спокойно.
– Доброй ночи, миссис Шоу, – сказал Джейк, с усилием сохраняя спокойствие. – Спасибо вам.
И, едва за ней закрылась дверь, опять захохотал.
– 21 -
В течение следующего получаса к Джейку по отдельности заглянули и мать, и отец. Они в самом деле успокоились, а оценка "отлично с плюсом" на "Итоговом эссе" Джейка, кажется, успокоила их еще больше. Джейк принял родителей, сидя за письменным столом над раскрытым учебником французского, однако в действительности не только не смотрел в текст, но даже не собирался смотреть. Он просто ждал, чтобы предки ушли и дали ему возможность внимательно изучить купленные днем книжки. Мальчику казалось, что настоящие испытания еще поджидают где-то за горизонтом, и ему отчаянно хотелось их выдержать.
Примерно в без четверти десять, минут через двадцать после ухода матери (она пробыла недолго, и цель ее короткого визита так и осталась неясной), в комнату Джейка просунул голову отец. В одной руке Элмер Чэмберс держал сигарету, в другой – стакан с шотландским виски. Джейку отец показался не просто более-менее спокойным, а почти заторможенным. Интересно, мелькнула у мальчика равнодушная мысль, он что, долбанул мамину заначку валиума?
– Ты в норме, парень?
– Да. – Джейк снова стал тем маленьким опрятным мальчуганом, который всегда полностью владел собой. Взгляд, обращенный им на отца, уже не пламенел – он был тусклый, непроницаемый.
– Я насчет давешнего… ты уж извини. – Просить прощения Элмер Чэмберс не привык, и получалось у него неважнецки. Джейк вдруг почувствовал легкую жалость к отцу.
– Да ладно.
– Денек – врагу не пожелаешь, – пожаловался отец, вертя в руках пустой стакан. – Может, забудем, что было, и дело с концом? – Он говорил так, будто эта замечательная разумная мысль пришла ему в голову только что.
– Я уже забыл.
– Ну и хорошо. – В тоне отца звучало облегчение. – Самое время тебе отправляться спать, верно? А то завтра пойдет писать губерния – объяснения, проверки…
– Уж наверное, – согласился Джейк. – Как ма, ничего?
– Отлично. Лучше всех. Я буду в кабинете. Накопилась уйма бумажной работы, и все нужно сделать за сегодняшний вечер.
– Пап?
Отец настороженно оглянулся.
– Как твое полное имя? Элмер, а дальше?
Что-то в лице отца подсказало Джейку, что оценку на "Итоговом эссе" он видел, но не потрудился прочесть ни само сочинение, ни критический отзыв мисс Эйвери.
– Дальше? Никак. Инициал, как у Трумэна – "Гарри С.". Только у меня – "Р". А что?
– Просто любопытно, – ответил Джейк.
В присутствии отца ему как-то удавалось сохранять самообладание… но едва дверь за Элмером Чэмберсом закрылась, мальчик кинулся к кровати и уткнулся лицом в подушку, чтобы заглушить очередной приступ безудержного хохота.
– 22 -
Убедившись, что последний пароксизм смеха миновал (хотя редкие смешинки еще клокотали в горле – так при землетрясении за главным толчком следуют мелкие и слабые) и что отец, должно быть, благополучно заперся в кабинете с сигаретами, виски, бумагами и флакончиком белого порошка, Джейк вернулся к столу, включил настольную лампу и раскрыл "Чарли Чух-Чуха". Бросив беглый взгляд на страницу с выходными данными, он увидел, что впервые книга вышла в пятьдесят втором году; его экземпляр представлял четвертое издание. Джейк заглянул в конец книги, но никакой информации об авторе, Берил Ивенс, не нашел. Он возвратился к началу, посмотрел на картинку (допотопный паровозик; в будке машиниста усмехающийся блондин), вгляделся (усмешка светловолосого машиниста при ближайшем рассмотрении оказалась гордой улыбкой) и начал читать.
"Боб Брукс водил поезда Межземельской железнодорожной компании на линии Сент-Луис – Топека. Боб Брукс был самым лучшим машинистом Межземельской железнодорожной компании, а Чарли – самым лучшим паровозом!
Чарли был Паровоз Марки Четыре-Ноль-Два-Икс-Пресс, и одному только машинисту Бобу дозволялось подыматься на его высокое сиденье и гудеть в гудок. "УУ-УУУ" гудка Чарли знали все, и всякий раз, заслышав этот голос, летящий над ровными просторами канзасских степей, люди говорили: "Вот едут Чарли и Машинист Боб, самая быстрая команда от Сент-Луиса до Топеки!"
Девчонки и мальчишки выскакивали из домов посмотреть, как Чарли и
Машинист Боб поедут мимо. Машинист Боб всякий раз улыбался и махал им рукой. Ребятишки улыбались и махали в ответ.
У Машиниста Боба был особый секрет. Только он один знал, что Чарли Чух-Чух по самому-пресамому настоящему живой. Как-то раз на перегоне между Топекой и Сент-Луисом Машинист Боб услыхал пение – тихое-тихое и басистое.
– Кто это со мной в кабине? – сурово спросил Машинист Боб."
– Лечиться надо, Машинист Боб, – пробормотал Джейк и перевернул страницу. На картинке Боб, нагнувшись, заглядывал Чарли под топку. Джейк задался вопросом, кто же ведет поезд и следит за дорогой, высматривая на рельсах коров (не говоря уж о мальчишках и девчонках), пока Машинист Боб занят ловлей зайца, и заключил, что Берил Ивенс в поездах разбиралась слабо.
"– Не тревожься, – послышался чей-то хриплый голосок. – Это я.
– Кто это "я"? – спросил Машинист Боб. Он говорил своим самым внушительным, самым суровым голосом, поскольку все еще думал, что его кто-то разыгрывает.
– Я, Чарли, – отвечал хриплый голосок.
– Три ха-ха! – воскликнул Машинист Боб. – Паровозы не умеют говорить! Может, я не семи пядей во лбу, но уж это-то я знаю! Коли ты – Чарли, так, сдается мне, сумеешь сам дать гудок!
– Ясное дело, – отозвался хриплый голосок, и только он это сказал, как гудок оглушительно загудел, и над равнинами Миссури раскатилось: "УУ-УУУ!"
– Батюшки-светы! – ахнул Машинист Боб. – Да это и впрямь ты!
– Вот видишь, – сказал Чарли Чух-Чух.
– Как же это я до сих пор не знал, что ты живой? – спросил Машинист Боб. – Почему раньше ты никогда со мной не разговаривал?
Тогда Чарли своим хриплым голоском спел Машинисту Бобу песенку. Вот эту:
Не приставай с вопросами, играть мне недосуг -
Стучу-кручу колесами: тук-тук, тук-тук, тук-тук.
Зима, весна ли, осень – по рельсам я качу,
Трудяга-паровозик по имени Чух-Чух.
Мечта моя простая: под небом голубым
Бежать, не уставая, – чух-чух, колечком дым!
И я хотел бы только (скажу вам – не совру),
Чтоб оставалось все, как есть, покуда не умру!
– Надеюсь, мы с тобой еще не раз потолкуем в дороге? – спросил Машинист Боб. – Мне это по душе.
– Непременно потолкуем, – пообещал Чарли. – Я люблю тебя, Машинист Боб.
– И я тебя люблю, Чарли, – сказал Машинист Боб и сам дал гудок – просто, чтобы показать, как он счастлив.
"УУ-УУУ!" Так громко и красиво Чарли еще никогда не гудел, и все, кто услышал его, вышли посмотреть."
Иллюстрация к этому последнему отрывку обнаруживала большое сходство с изображением на обложке. На предыдущих рисунках (аляповатых и безыскусных, напомнивших Джейку картинки к любимой книжке детсадовского детства "Майк Маллиган и его паровой каток") Чарли был паровоз как паровоз – энергичный, жизнерадостный, без сомнения, интересный мальчишкам эры пятидесятых, кому предназначалась книга, но всего-навсего механизм. Здесь, однако, у него были явно человечьи черты, и, несмотря на улыбку Чарли и довольно тяжеловесное жеманство рассказа, Джейка пробрал озноб.
Улыбка не внушала ему доверия.
Он схватил свое "Итоговое эссе" и пробежал глазами по строчкам. "Возможно, Блейн опасен, – прочел он. – Истина ли это, я не знаю".
Он закрыл папку, несколько мгновений задумчиво барабанил по ней пальцами, потом вернулся к "Чарли Чух-Чуху".
"Машинист Боб и Чарли провели вместе много счастливых дней и толковали обо всем на свете. Машинист Боб жил бобылем, и Чарли был первым настоящим другом, каким Боб обзавелся после смерти своей женушки – а умерла она давным-давно, в городе Нью-Йорке.
Но однажды, вернувшись в Сент-Луисское паровозное депо, друзья обнаружили на месте стоянки Чарли новый тепловоз. Да какой! Пять тысяч лошадиных сил! Сцепка из нержавеющей стали! Двигатель из "Механических мастерских Ютики", Ютика, штат Нью-Йорк! А на самом верху, позади генератора, расположились три ярко-желтых вентилятора радиаторного охлаждения.
– Что это? – встревоженно спросил Машинист Боб, но Чарли лишь пропел самым тихим и хриплым голоском, на какой был способен:
Не приставай с вопросами, играть мне недосуг -
Стучу-кручу колесами: тук-тук, тук-тук, тук-тук.
Зима, весна ли, осень – по рельсам я качу,
Трудяга-паровозик по имени Чух-Чух.
Мечта моя простая: под небом голубым
Бежать, не уставая, – чух-чух, колечком дым!
И я хотел бы только (скажу вам – не совру),
Чтоб оставалось все, как есть, покуда не умру!
Тут появился мистер Бриггс, Начальник Депо.
– Прекрасный тепловоз, – сказал Боб, – но вам придется вывести его с места Чарли, мистер Бриггс. Как раз сегодня после обеда Чарли обязательно нужно поменять смазку.
– Чарли уже никогда больше не понадобится менять смазку, Машинист Боб, – грустно промолвил мистер Бриггс. – Этот новехонький тепловоз "Берлингтон-Зефир" прислан ему на смену. Когда-то Чарли был самым лучшим в мире паровозом, но теперь он состарился и его котел дал течь. Боюсь, Чарли пришла пора уйти на покой.
– Вздор! – Машинист Боб был вне себя. – Чарли еще работник хоть куда! Да я отобью телеграмму в головную контору Межземельской железнодорожной компании! Телеграфирую лично Президенту, мистеру Реймонду Мартину! Он меня знает, потому как однажды он лично вручил мне Медаль За Отличную Службу, а после мы с Чарли катали его дочурку. Я дал малышке потянуть за шнурок, и Чарли гудел для нее во всю мочь!
– Мне очень жаль, Боб, – сказал мистер Бриггс, – но заменить Чарли новым тепловозом распорядился сам мистер Мартин.
Это была истинная правда. И Чарли Чух-Чуха отвели на запасной путь в самом дальнем уголке станции Сент-Луис Межземельской железной дороги, ржаветь в бурьяне. Теперь перегон Сент-Луис – Топека оглашал своим "ГУУУ! ГУУУ!" "Берлингтон-Зефир", а свистка Чарли больше не было слышно. В сиденье, там, где когда-то, глядя на стремительно убегающую назад степь, так гордо восседал Машинист Боб, поселилось мышиное семейство; в трубе паровоза свили гнездо ласточки. Чарли был одинок и очень грустил. Он скучал по стальным рельсам, по яркому синему небу и широким просторам. Порой поздно ночью он думал обо всем этом и плакал темными, маслянистыми слезами. От них ржавел его прекрасный стрэтхэмовский головной прожектор, но Чарли было все равно – ведь теперь старый стрэтхэмовский прожектор больше не зажигался.
Мистер Мартин, Президент Межземельской железнодорожной компании, прислал письмо – он предлагал Машинисту Бобу занять место машиниста на новом "Берлингтон-Зефире". "Это прекрасный тепловоз, Машинист Боб, – уговаривал мистер Мартин, – он полон сил и кипит энергией, на нем должен ездить именно ты! Ты самый лучший машинист на Межземельской железной дороге. Сюзанна, моя дочь, и по сей день помнит, что ты давал ей погудеть в гудок старины Чарли".
Но Машинист Боб сказал, что раз ему нельзя водить Чарли, то машинистом ему больше не работать.
– Где ж мне понять такой отличный новый тепловоз, – сказал Машинист Боб. – А ему не понять меня.
Машинисту Бобу поручили мыть моторы на станции Сент-Луис-Сортировочная, и Машинист Боб превратился в Мойщика Боба. Случалось, другие машинисты, водившие отличные новые тепловозы, смеялись над ним. "Поглядите-ка на старого дуралея! – говорили они. – Он не может понять, что мир сдвинулся с места!"
Иногда поздним вечером Машинист Боб уходил на задворки станции, туда, где на приютивших его ржавых запасных путях стоял Чарли Чух-Чух. Колеса Чарли оплели сорняки, навсегда потухший головной прожектор изъела ржавчина. Машинист Боб всякий раз заговаривал с Чарли, но Чарли отвечал все реже и реже. А частенько и вовсе отказывался разговаривать.
Однажды вечером в голову Машинисту Бобу пришла ужасная мысль.
– Чарли, ты умираешь? – спросил он, и Чарли своим самым тихим, самым хриплым голоском ответил:
"По рельсам я не бегаю уже давным-давно -
Ржаветь и гнить в бурьяне мне, видно, суждено.
Наверное, тебе я ни капли не совру,
Сказав, что простою тут, покуда не умру."
Джейк долго не сводил глаз с картинки, которая наглядно иллюстрировала такой не-вполне-нежданный поворот событий. Взыскательному взору рисунок, пожалуй, показался бы грубым, и все же это определенно была классная работа. Постаревший, потрепанный, позабытый-позаброшенный Чарли. Машинист Боб глядел так, точно лишился последнего друга… то есть соответственно сюжету. Джейк без труда представил себе, как по всей Америке дети отчаянно ревут над этой картинкой, и ему пришло в голову, что историй с такой вот начинкой, историй, плещущих в ребячью душу кислотой, полно. Гензель и Гретель, прогнанные злой мачехой в лес; мать Бэмби, которой свернул шею охотник; смерть Старого Крикуна. Легче легкого было причинить малышам боль, заставить страдать, довести до слез; похоже, во многих сочинителях это пробуждало некую странно садистскую жилку… и, кажется, Берил Ивенс не была исключением.
Впрочем, Джейк обнаружил, что его самого вовсе не огорчает ссылка Чарли на глухой, заросший бурьяном пустырь, дальнюю окраину сортировочного узла станции Сент-Луис Межземельской железной дороги. Совсем напротив. "Это хорошо, – сказал он себе. – Туда ему и дорога. Там ему самое место, потому что он опасен. Пусть сгниет на этом пустыре. Слезы в глазах? Не верьте – говорят, крокодилы тоже плачут".
Джейк быстро дочитал оставшиеся страницы. Разумеется, все заканчивалось хорошо, хотя, несомненно, именно минуты безысходного отчаяния на задворках сортировочной станции помнились ребятишкам и тогда, когда счастливая развязка была давно позабыта.
В Сент-Луис с проверкой нагрянул мистер Мартин, президент Межземельской железнодорожной компании. Его план состоял в том, чтобы на "Берлингтон-Зефире" доехать до Топеки, где в этот самый день его дочка Сюзанна, пианистка, давала свой первый концерт. Вот только "Зефир" не желал раскочегариваться. Похоже, в дизельное топливо попала вода.
("Уж не ты ли напоил тепловоз водичкой, машинист Боб? – подивился Джейк. – Провалиться мне на этом месте, твоя работа, старый шакал!")
Все остальные поезда были на линии! Что делать?
"Кто-то потянул мистера Мартина за рукав. Это был Мойщик Боб, только он больше совсем не походил на мойщика. Покрытые масляными пятнами рабочие штаны он сменил на чистый комбинезон. На голове красовалось старое полотняное кепи машиниста.
– Вон там, на запасном пути, стоит Чарли, – сказал Боб. – Чарли поедет в Топеку, мистер Мартин. Чарли свезет вас туда, и вы поспеете к дочке на концерт!
– Этот старик? – с издевкой спросил мистер Мартин. – Чарли и к вечерней зорьке все еще будет в пятидесяти милях от Топеки!
– Чарли поспеет, – настаивал Машинист Боб. – Поспеет, коли ему не придется тянуть состав, уж я-то знаю! Я ведь все свое свободное время чистил да мыл Чарли – и паровую машину, и котел, вот оно как.
– Ну, так и быть, пусть попробует, – сдался мистер Мартин. – Жаль было бы пропустить первый концерт Сюзанны!
Чарли был полностью готов к отправлению; Машинист Боб давно уж засыпал в тендер свежий уголек, и топка раскалилась докрасна. Боб помог мистеру Мартину подняться в будку и впервые за много лет задним ходом вывел Чарли с проржавевших рельсов всеми забытого запасного пути на главный путь. Потом, установив Первый Вперед, он потянул за шнурок, и Чарли как встарь лихо прокричал: "УУ-УУУ!"
Все сент-луисские ребятишки услыхали этот крик и высыпали из домов поглядеть, как старый, порыжелый от ржавчины паровоз катит мимо. "Смотрите! – кричали они. – Это Чарли! Чарли Чух-Чух вернулся! Ура!" Все дети радостно махали Чарли, и когда Чарли, набирая скорость, на всех парах вылетел за городскую черту, он, как в старые добрые времена, сам дал гудок: "УУУ-УУУУУ!"
"Тра-та-та!" – стучали колеса.
"Чуффа-чуффа!" – пыхтела труба.
"Брамп-брамп" – погромыхивал конвейер, подавая уголь в топку!
Сил и энергии надобно вам?! Йо-хо-хо и фи-фай-фо-фам! Никогда еще Чарли не ездил так быстро! Степь, фермы, деревеньки сплошной полосой проносились мимо! Машины на шоссе № 41 Чарли, Боб и мистер Мартин обогнали так, точно те стояли на месте!
– Хоптидудл! – вскричал мистер Мартин, размахивая шляпой. – Вот это паровоз, Боб! Вот это паровозище! Не понимаю, почему мы вообще отправили его на покой! Как тебе удается на такой скорости загружать конвейер?
Машинист Боб только улыбнулся – ведь он-то знал, что Чарли подбрасывает себе уголька сам! И сквозь тра-та-та, и чуффа-чуффа, и брамп-брамп он слышал, как Чарли тихим хриплым баском напевает свою старую песенку:
"Не приставай с вопросами, играть мне недосуг -
Стучу-кручу колесами: тук-тук, тук-тук, тук-тук.
Зима, весна ли, осень – по рельсам я качу,
Трудяга-паровозик по имени Чух-Чух.
Мечта моя простая – под небом голубым
Бежать, не уставая, – чух-чух, колечком дым!
И я хотел бы только (скажу вам – не совру),
Чтоб оставалось все, как есть, покуда не умру!"
Мистера Мартина на концерт дочки-пианистки Чарли доставил вовремя (само собой), Сюзанна оттого, что снова видит своего старого друга Чарли, была на седьмом небе (само собой), и все вместе они отправились обратно в Сент-Луис и всю дорогу гудели в гудок так, что чертям делалось тошно. Мистер Мартин выделил Чарли с Машинистом Бобом открытую платформу – катать ребятишек по новенькому парку чудес "Межземелье" и калифорнийскому луна-парку
"там вы найдете их и сегодня – они катают смеющихся ребятишек по царству огней, музыки и хорошего, здорового веселья. Волосы Машиниста Боба белы как снег, а Чарли уже не говорит так много, как когда-то, но у обоих сил и энергии по-прежнему хоть отбавляй, и до ребятишек то и дело доносится тихий хрипловатый голос Чарли, который мурлычет свою старую песенку.
КОНЕЦ"
"Не приставай с вопросами, играть мне недосуг", – пробормотал Джейк, разглядывая заключительную картинку. На ней Чарли Чух-Чух тянул от американских горок к чертову колесу два украшенных поверху гирляндами и лентами пассажирских вагончика, битком набитых радостной ребятней. В кабине сидел и тянул за шнур гудка Машинист Боб, довольный, как свинья в навозе. Джейк полагал, что улыбка Машиниста Боба должна выражать высшее счастье, однако ему она больше напоминала ухмылку безумца. Чарли и Машинист Боб оба походили на безумцев… и чем дольше Джейк смотрел на детей в вагончиках, тем сильнее становилось ощущение, что нарисованные личики искажены гримасой ужаса. Казалось, дети умоляют: "Позвольте нам сойти с этого поезда. Пожалуйста, позвольте нам сойти с этого поезда, пока мы еще живы".
"Чтоб оставалось все как есть, покуда не умру".
Джейк закрыл книжку и задумчиво посмотрел на нее. Потом снова открыл и принялся пролистывать, обводя определенные слова и выражения, которые словно бы взывали к нему.
"Межземельская железнодорожная компания… Машинист Боб… тихий хриплый голосок… УУ-УУУ… первый настоящий друг, каким Боб обзавелся после смерти своей женушки, а умерла она давным-давно в городе Нью-Йорке… мистер Мартин… мир сдвинулся с места… Сюзанна…"
Он положил ручку. Почему эти слова и фразы притягивают его? Насчет Нью-Йорка, в общем, понятно, но остальные? Если уж на то пошло, зачем ему эта книжка? Бесспорно, ему было назначено купить ее. Джейк не сомневался, что, не окажись у него в кармане денег, он просто схватил бы историю Чарли и пулей кинулся из магазина. Но почему? Зачем? Мальчик чувствовал себя иглой компаса. Игла знать не знает о магнитном севере; знает только, что хочешь не хочешь должна указывать определенное направление.
Джейк знал наверняка лишь одно: он страшно устал и если в скором времени не заползет в постель, то уснет прямо за письменным столом. Он снял рубашку и опять уперся взглядом в обложку "Чарли Чух-Чуха".
Эта улыбка. Он не верил этой улыбке. Не верил, и все.
Ни на грош.
– 23 -
Сон пришел не так быстро, как надеялся Джейк. Голоса, вновь заспорившие о том, жив он или мертв, не давали уснуть. Наконец мальчик сел в кровати, не открывая глаз, прижимая кулаки к вискам.
"Хватит! – мысленно завопил он. – Цыц! Вас целый день не было, сгиньте!"
"Пожалуйста – пусть только он признает, что я мертв", – угрюмо сказал один голос.
"Ладно, пусть только, Христа ради, оглядится и признает, что я совершенно определенно жив", – огрызнулся второй.
Джейк понял, что сейчас завизжит в голос. Удержаться было невозможно – мальчик чувствовал, как крик подкатывает к горлу, точно рвота. Он открыл глаза, увидел на сиденье стула возле письменного стола свои штаны, и его осенило. Он вылез из постели, подошел к стулу и ощупал правый передний карман брюк.
Серебряный ключ по-прежнему лежал там. Стоило пальцам Джейка обхватить его, как голоса смолкли.
"Скажи ему, – подумал мальчик, понятия не имея, кому предназначается эта мысль. – Скажи, пусть возьмет ключ. Ключ прогоняет голоса".
Он вернулся в постель, коснулся головой подушки и через три минуты спал, некрепко сжимая в пальцах ключ.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ДВЕРЬ И ДЕМОН
– 1 -
Эдди уже засыпал, когда чей-то голос отчетливо проговорил ему в самое ухо: "Скажи ему, пусть возьмет ключ. Ключ прогоняет голоса".
Он вскинулся и сел, дико озираясь. Сюзанна подле него крепко спала; голос принадлежал не ей.
Кажется, этот голос вообще никому не принадлежал. Они уже восемь дней пробирались чащей вдоль Луча, и этим вечером устроились на ночлег в глубоком овраге, выходившем в лесной распадок. Слева в некотором отдалении шумела широкая стремнина; она мчала свои бурные воды в ту же сторону, куда шли путники: на юго-восток. Справа на крутой косогор поднимались ели. Никаких непрошеных гостей, только спящая Сюзанна да бодрствующий Роланд. Сжавшись в комок под одеялом, стрелок сидел над самой рекой, устремив застывший взгляд в темноту.
"Скажи ему, пусть возьмет ключ. Ключ прогоняет голоса".
Эдди колебался всего мгновение. Здравый рассудок стрелка находился в шатком равновесии с безумием, баланс мало-помалу смещался – не в пользу здравомыслия – и, что хуже всего, никто не понимал этого лучше самого Роланда. А посему Эдди был готов хвататься за любую соломинку.