Мэриэнн подпрыгнула, силясь достать газету, которую переросток в черных штанах свернул в трубку, но ухватить ее не успела; в последний момент парень отдернул руку и шлепнул Мэриэнн газетой по макушке, точно собаку, напустившую лужу на ковер. На глазах у Мэриэнн показались слезы – главным образом, полагал Джейк, от унижения. Она страшно покраснела – хоть спички от щек зажигай – и заорала:
– Ну и подавись! Читать не умеешь, я знаю, так хоть картинки посмотришь!
И развернулась, чтобы уйти.
– Отдай, ну чего ты, – тихонько сказал младший мальчик. Мальчик Джейка.
Переросток протянул Мэриэнн свернутую трубкой газету. Девушка схватила ее, дернула к себе, и даже со своего места, с расстояния в тридцать футов, Джейк услышал треск рвущейся бумаги.
– Говно ты, Генри Дийн! – выкрикнула она. – Самое настоящее говно!
– Ох-ох-ох, большое дело! – Генри казался искренне обиженным. – Уже и пошутить нельзя! И потом, ну, порвалась твоя газета, так ведь всего в одном месте, Гос-споди помилуй, читать-то можно. Выше нос, чего скисла?
Тоже в цвет, сказал себе Джейк. Хмыри вроде этого Генри даже самую несмешную хохму пихали на два шага дальше, чем нужно… а потом, когда кто-нибудь орал на них, оскорблялись: их, мол, не так поняли. И всегда это было "а чего, чего?", и "шуток, что ль, не понимаешь?", и "выше нос, чего скисла?"
"На кой он тебе сдался, парень? – подивился он. – Если ты на моей стороне, на кой тебе сдался этот урод?"
Но, когда мальчик развернулся и они с Генри опять зашагали по улице, Джейк получил ответ на свой вопрос. Черты лица у старшего из ребят были крупнее, тяжелее, щеки нещадно изрыты угрями, но в остальном сходство оказывалось разительным. Мальчики были братьями.
– 22 -
Джейк отвернулся и неторопливо двинулся по тротуару впереди них. Трясущейся рукой он залез в нагрудный карман, вытащил отцовские солнечные очки и исхитрился водрузить их на нос.
Сзади, словно кто-то постепенно поворачивал верньер радиоприемника, все громче раздавались голоса.
– Зря ты так, Генри. Западло было так над ней стебаться.
– Ей в кайф, Эдди. – Голос Генри: самодовольный голос человека бывалого и искушенного. – Подрастешь – поймешь.
– Она же плакала.
– Небось, менструха, – философски заметил Генри.
Они были теперь очень близко. Опустив голову и глубоко затолкав руки в карманы, Джейк отступил к стене здания. Почему-то (он не знал, почему) страшно важным казалось не дать себя заметить. Не Генри; Генри с любой точки зрения пустое место; не Генри, а…
"Младший не должен меня вспомнить, – скользнула ему в голову мысль. – Почему – толком не знаю, только не должен".
Ребята миновали Джейка, даже не взглянув на него; тот, к кому Генри обращался "Эдди", шел с краю и быстрыми шлепками ладони вел мяч по мостовой, вдоль бровки тротуара.
– А скажи, смотрелась она потешно, – говорил Генри. – Обхохочешься! Прынцесса Мэриэнн скачет за газетой. Гав! Гав!
Эдди глянул вверх, на брата, с выражением, задуманным как укор… но тут же сдался и залился смехом. В запрокинутом лице парнишки светилась такая абсолютная, безоговорочная любовь, что Джейк догадался: Эдди еще многое простит старшему брату прежде, чем бросить это безнадежное дело.
– Ну как, идем? – спросил Эдди. – Ты говорил, после школы можно.
– Я сказал, может быть. Не знаю, чего-то неохота тащиться пехом в такую даль. И мать, небось, уже пришла. Может, фиг с ним? Айда домой, ящик посмотрим.
Мальчики уже отошли от Джейка на десяток футов и удалялись.
– Да ладно тебе! Ты ведь обещал!
К зданию, мимо которого сейчас проходили мальчики, примыкала ограда из металлической сетки. Ворота были открыты. За оградой Джейк увидел спортивную площадку, приснившуюся ему накануне… или, во всяком случае, некий ее вариант. Ее не обступали со всех сторон деревья, да и никакой палатки, раскрашенной по фасаду косыми желтыми и черными полосами, там не было, но Джейк узнал и растрескавшийся бетон, и линялую желтизну затертых штрафных линий.
– Ну… может быть. Не знаю. – Джейк понял, что Генри снова куражится. Эдди, однако, это в голову не приходило – слишком уж он рвался попасть в то неведомое Джейку место, о котором шла речь. – Надо подумать. А пока я буду думать, давай постукаем в баскет.
Неожиданно выхватив мяч у младшего брата, Генри неуклюже повел его по площадке и вышел на бросок; мяч попал в верхнюю часть деревянного щита и отскочил, даже не коснувшись края корзины. "Это тебе не газеты у девчонок таскать, козел", – злорадно подумал Джейк.
Эдди зашел в ворота, расстегнул и спустил штаны. Под зеленым вельветом оказались те самые линялые полосатые шорты, в которых он снился Джейку.
– Никак, мы в колотеньких станисках? – тотчас противно заворковал Генри. – У-ти, какие у нас станиски холе-есенькие! – Дождавшись, чтобы братишка, стоя на одной ноге и с трудом сохраняя равновесие, начал стаскивать свои вельветы, он запустил в него мячом. Эдди исхитрился отбить мяч (чем, вероятно, спас себя от расквашенного носа), но при этом потерял равновесие и неуклюже шлепнулся на бетон. Он чудом не порезался: вдоль сетки, отделявшей площадку от тротуара, сверкали на солнце целые россыпи битого стекла.
– Ладно, Генри, кончай, – выговорил он, впрочем, без истинного упрека. Должно быть, догадался Джейк, Генри осыпал брата мелкими пакостями так давно, что тот замечал их только тогда, когда жертвой становился кто-нибудь другой – кто-нибудь вроде белобрысой кассирши.
– Лядно, Генли, каньсяй.
Эдди поднялся на ноги и выбежал на площадку. Генри тотчас попытался провести мяч (отбитый Эдди при падении, он ударился в сетку ограды и рикошетом вернулся к Генри) мимо братишки. Молниеносным, но странно изящным движением кисти Эдди мяч отобрал. Без труда пронырнув под вытянутой вперед и отчаянно трепыхающейся рукой старшего брата, парнишка устремился к корзине. Насупившийся, мрачный Генри повис у него на хвосте, но рядом с Эдди он казался сонной мухой. Эдди подпрыгнул – колени согнуты, носки красиво оттянуты – и положил мяч в корзину. Генри подхватил его и повел к центру поля.
"Не надо было тебе этого делать, Эдди", – сказал про себя Джейк. Он следил за мальчиками с того места, где заканчивалась ограда. Занятая им позиция (по крайней мере, в данную минуту) казалась вполне безопасной – верхнюю часть лица Джейка прикрывали отцовские темные очки, а оба мальчика были до такой степени увлечены своим занятием, что не заметили бы и президента Картера, подойди тот посмотреть. Джейк вообще сомневался, знает ли Генри, кто такой президент Картер.
Он ожидал, что Генри отыграется на братишке за отнятый мяч – и, возможно, жестоко, – но он недооценил хитрость Эдди. Генри сделал обманное движение головой, которое не сбило бы с толку даже мать Джейка, но Эдди как будто бы купился. Прорвавшись мимо него, Генри радостно ринулся к корзине. Джейк не сомневался, что Эдди мог бы играючи догнать брата и вновь отнять мяч, который Генри почти все время вел по земле, но вместо этого парнишка приотстал и держался сзади. Генри неуклюже бросил, и мяч опять отскочил от кольца. Эдди поймал его… и очень ловко не сумел удержать. Мяч проскочил у Эдди между пальцев, Генри подхватил его, развернулся, и мяч наконец прошел в обруч без сетки.
– Очко, – пропыхтел Генри. – Играем до двенадцати?
– Угу.
Джейк увидел достаточно. Игра будет напряженной, но в конце концов победу одержит Генри. Эдди об этом позаботится. Это не просто спасет его от синяков и шишек; это приведет Генри в хорошее настроение, и его проще будет уговорить на то, чего так хотелось Эдди.
"Эй, Лось, – по-моему, твой младший братишка уже давно вертит тобой как хочет, а тебе и невдомек, верно?"
Джейк стал потихоньку отступать и отступал до тех пор, пока жилой дом, примыкавший к площадке с северной стороны, не скрыл братьев Дийн от него, а его – от них. Прислонясь к стене, он прислушивался к глухим ударам мяча о бетон. Вскоре Генри запыхтел, как Чарли Чух-Чух, взбирающийся по крутому склону. Не иначе, курильщик; хмыри вроде Генри всегда курят.
Игра длилась почти десять минут, и к тому времени, как Генри объявил о своей победе, улицу заполнили и другие ребята, возвращавшиеся домой из школы. Кое-кто с любопытством поглядывал на Джейка.
– Классно сыграли, Генри, – сказал Эдди.
– Ничего себе, – тяжело пропыхтел Генри. – А ты все клюешь на старые приемчики.
"Ясное дело, – мысленно прокомментировал Джейк. – И будет клевать – до тех пор, пока не прибавит фунтов этак восемьдесят. А тогда, пожалуй, жди сюрприза".
– Ага, наверно. Генри, а Генри, может, смотаемся посмотреть на тот дом? Пожалуйста.
– А почему нет? Давай прогуляемся.
– Есть, капитан! – оглушительно завопил Эдди. – Дай пять! – Послышался мягкий звонкий шлепок – видимо, Генри "дал пять".
– Топай наверх. Скажешь мамке, мы будем к полпятому. Или к без четверти. Но про Особняк молчи как рыба об лед. Не то она говном изойдет. Она тоже думает, там есть привидения.
– Сказать, что мы пошли к Дьюи?
Молчание. Генри обдумывал предложенный вариант.
– Не-а. Она может позвонить миссис Банковски. Скажи… скажи, что мы погнали в магазин. В "Дейли". Она поверит. И попроси пару долларов.
– Она ни цента не даст. За два-то дня до получки?
– Херня. Поклянчишь – даст. Ну, топай. Одна нога здесь, другая там.
– Ладно. – Но шагов Эдди Джейк не услышал. – Генри…
Нетерпеливое "чего? "
– В Особняке правда есть привидения, как ты думаешь?
Джейк бочком подобрался поближе к спортплощадке. Попасться ребятам на глаза ему не хотелось, но, остро ощущая необходимость услышать ответ, мальчик поступился осторожностью.
– Не-а. Дома с привидениями в кино бывают, етитская сила, а по жизни – ни хрена.
– А. – В голосе Эдди прозвучало несомненное облегчение.
– Но уж если такой дом когда и был на свете, – продолжал Генри ("чтобы младшему братцу не слишком легко дышалось, что ли?" – подумал Джейк), – так это Особняк. Я слыхал, пару лет назад пацан с пацанкой с Норвуд-стрит поперлись туда перепихнуться, а потом их фараоны нашли – горло у обоих почикано, и вся кровянка из трупов вытекла. Только ни на трупешниках, ни вокруг никакой крови не нашли. Дошло? Вся кровь пропала.
– Небось, заливаешь? – выдохнул Эдди.
– Не-а. Но самое паршивое было не это.
– А что?
– Волосы у их напрочь поседели, – ответил Генри. Голос, долетавший к Джейку, звучал мрачно. Мальчику пришло в голову, что на сей раз Генри не поддразнивает брата и сам верит каждому своему слову. (К тому же Джейк сомневался, что у Генри хватило бы ума сочинить такую историю.) – У обоих. А глаза были широко открытые и вытаращенные, как будто они такую жуть увидели, что страшней не бывает.
– Да ладно врать-то, – сказал Эдди, но говорил он тихо, испуганно.
– Еще не расхотел идти?
– Не-е, ты чего! Если не надо будет… ну… подходить слишком близко, понимаешь?
– Тогда дуй к мамке. Постарайся выцыганить пару долларов. Курить охота. А заодно мяч этот драный домой снеси.
Джейк медленно попятился и шагнул в ближайший подъезд в ту самую минуту, когда Эдди показался из ворот спортплощадки.
К ужасу Джейка, парнишка в желтой футболке направился в его сторону. "Мамочки мои! – всполошившись, подумал мальчик. – А вдруг это его дом?"
Джейк не ошибся. Едва он успел отвернуться и приступить к пристальному изучению фамилий подле шеренги звонков, как мимо, так близко, что Джейк ощутил запах пота, наработанного парнишкой на баскетбольной площадке, прошел Эдди Дийн. Джейк наполовину почувствовал, наполовину увидел любопытный взгляд, брошенный мальчиком в его сторону. В следующую секунду Эдди со скомканными школьными штанами под одной мышкой и побитым мячом под другой очутился в вестибюле и направился к лифтам.
Сердце Джейка тяжело бухало в груди. Тайком следить за людьми в реальной жизни оказалось гораздо труднее, чем в детективах, которые он иногда читал. Джейк перешел улицу и остановился в половине квартала от дома Дийнов, между двумя жилыми многоэтажками. Оттуда просматривался и подъезд дома братьев Дийн, и спортивная площадка. Площадка постепенно заполнялась детьми, в основном, малышней. Генри, привалясь к металлической сетке, дымил сигаретой и старался казаться полным тревожного страха и тоски, свойственных подросткам. По временам, завидев, что какой-нибудь малыш во всю прыть мчится в его сторону, Генри выставлял ногу и до возвращения Эдди успешно подсек троих. Третий и последний во весь рост растянулся на бетоне, в кровь расшиб лоб и с ревом кинулся по улице наутек.
"Ну просто массовик-затейник", – подумал Джейк.
После этого ребятишки поумнели и стали обходить Генри стороной. Генри вразвалочку покинул площадку и неторопливо двинулся в сторону многоэтажки, куда пятью минутами раньше зашел Эдди. Он был уже у самого дома, когда дверь открылась и появился Эдди. Он переоделся в джинсы и свежую футболку, а вокруг лба повязал зеленую косынку, ту самую, что была на нем в сне Джейка. Парнишка торжествующе помахивал парой долларовых банкнот. Генри выхватил у него деньги, потом что-то спросил. Эдди кивнул, и мальчишки тронулись в путь.
Держась в половине квартала позади, Джейк пошел следом.
– 23 -
Они стояли в высокой траве у края Великой Дороги и глядели на вещуньину круговину.
"Стоунхендж, – подумала Сюзанна и вздрогнула. – Вот на что это похоже. На Стоунхендж".
Хотя вокруг подножий высоких серых монолитов и росла густая и жесткая равнинная трава, внутри хоровода камней была голая земля, на которой местами что-то белело.
– Что это там? – негромко спросила Сюзанна. – Щебенка?
– Приглядись, – ответил Роланд.
Она послушно пригляделась и увидела, что это кости. Косточки мелких зверюшек? Сюзанна от души надеялась, что так.
Эдди переложил заостренную палку в левую руку, насухо вытер правую ладонь о рубаху и снова перехватил палку правой рукой. Он раскрыл рот, но пересохшее горло не исторгло ни звука. Откашлявшись, Эдди сделал еще одну попытку:
– По-моему, я должен зайти внутрь и что-то нарисовать на земле.
Роланд кивнул.
– Теперь?
– Скоро. – Эдди взглянул Роланду в лицо. – Тут что-то есть, верно? Что-то, чего нельзя увидеть.
– Сейчас – нет, – отозвался Роланд. – Так, во всяком случае, мне кажется. Однако хозяин еще пожалует, привлеченный нашим кеф – нашей жизненной силой. И будет ревностно защищать свое жилище. Верни мне револьвер, Эдди.
Эдди расстегнул ремень и передал его стрелку. Потом опять повернулся к кольцу двадцатифутовых камней. Да, сомневаться не приходилось: в круговине обитала какая-то тварь. Эдди чуял ее – густой смрад, невольно приводивший на ум волглую штукатурку, плесневеющие диваны и гниющие в полужидкой оболочке плесени допотопные матрасы. Запах отчего-то казался знакомым.
"Особняк – вот откуда мне знаком этот запах. Так пахло на Райнхолд-стрит в тот день, когда я уломал Генри сводить меня на Голландский Холм, поглядеть на Особняк".
Роланд застегнул пряжку револьверного ремня и нагнулся завязать шнур. Возясь с узлами, стрелок исподлобья смотрел на Сюзанну.
– Нам может понадобиться Детта Уокер, – проронил он. – Она тут?
– Эта стерва всегда тут, – Сюзанна сморщила нос.
– Хорошо. Одному из нас предстоит защищать Эдди, покуда он станет делать то, что должен сделать. От второго же толку будет чрезвычайно мало. Ибо мы – в обители демона. Природа демонов отлична от человеческой, но тем не менее среди них встречаются и мужские, и женские особи. Похоть – и оружие их, и слабость. Кем бы ни оказался хозяин круговины, он обрушится на Эдди. Дабы охранить свое жилище. Не дать чужаку им воспользоваться. Понимаешь?
Сюзанна кивнула. Эдди, казалось, не слушал. Квадратик оленьей шкуры с завернутым в него ключом он сунул за пазуху и теперь неотрывно, как загипнотизированный, смотрел в вещуньину круговину.
– Изъясняться деликатно или тонко времени нет, – продолжал, обращаясь к молодой женщине, Роланд. – Одному из нас…
– Одному из нас придется с ним бороться, чтоб не допустить его до Эдди, – перебила Сюзанна. – Такая тварь ни в жисть не откажется от халявного пистона. Ты ведь к этому ведешь?
Роланд кивнул.
Глаза молодой женщины блеснули. Теперь это были глаза Детты Уокер – умные, недобрые, сияющие жестоким весельем. Голос же все сильнее сбивался на поддельный тягучий говорок южных плантаций, который был визитной карточкой Детты.
– Ежели этот твой бес – девка, бери ее себе. А вот ежели парнишечка, он мой. По рукам?
Роланд утвердительно наклонил голову.
– А что, коли он может и так, и эдак? Как насчет этого, красавчик?
Губы Роланда дрогнули в слабейшем намеке на улыбку.
– Тогда мы примем его вместе. Но помни…
Эдди рядом с ними еле слышным замирающим голосом пробормотал: "Не всюду тишь в чертогах мертвецов. Чу! спящий пробуждается…" Затравленный, полный невыразимого ужаса взгляд юноши обратился на Роланда:
– Там какое-то чудище.
– Демон…
– Нет. Чудовище. Что-то между дверьми – между мирами. Что-то ждет в засаде. Стережет. И СЕЙЧАС ОНО ОТКРЫВАЕТ ГЛАЗА.
Сюзанна бросила на Роланда испуганный взгляд.
– Крепись, Эдди, – сказал Роланд. – Не подведи.
Эдди тяжело вздохнул.
– Буду стоять до последнего. Ну, я пошел. Ничего не поделаешь. Началось.
– Мы с тобой, – заявила Сюзанна. Прогнув спину, она выскользнула из инвалидного кресла. – Хоть черт, хоть дьявол – один хрен; приспичило меня вы…ть – получай, б.., высший коечный пилотаж. Я вашего беса так отсношаю – подыхать будет, не забудет.
Когда они прошли меж двух высоких камней и очутились в вещуньиной круговине, начал накрапывать дождь.
– 24 -
Едва завидев дом, Джейк понял две вещи: во-первых, он уже видел его – в снах столь страшных, что "дневное" сознание наотрез отказывалось вызывать их из памяти; во-вторых, дом этот – обитель смерти, убийства, безумия. Мальчик стоял на углу Райнхолд-стрит и Бруклин-авеню, семьюдесятью ярдами дальше от Особняка, чем Генри и Эдди, но даже здесь он чувствовал, что, пренебрегая братьями Дийн, Особняк тянет к нему свои нетерпеливо-жадные невидимые лапы. Джейк подумал, что лапы эти заканчиваются кривыми птичьими когтями. И преострыми.
"Ему нужен я. Убежать я не могу. Войти туда – самоубийство… не войти – безумие. Ведь где-то в недрах этого дома есть запертая дверь. У меня ключ, который ее откроет, и единственное, на что я могу надеяться, единственное мое спасение – за этой дверью".
Джейк с замиранием сердца в упор разглядывал Особняк. Дом буквально кричал о своей аномальности, опухолью взбухая посреди заросшего буйными сорняками двора.
Одолев неторопливым шагом по послеполуденному солнцепеку девять бруклинских кварталов, братья Дийн вступили, наконец, в ту часть города, которая, судя по именам на вывесках больших и маленьких магазинов, несомненно, и носила название Голландский Холм. Сейчас они стояли посреди квартала, перед Особняком. Удивительное дело: дом, пустовавший, видимо, уже много лет, почти не пострадал от рук вандалов. А ведь когда-то, подумал Джейк, это действительно был особняк, где со своими многочисленными чадами и домочадцами жил, допустим, какой-нибудь состоятельный негоциант. В те давно минувшие дни дом, должно быть, исправно белили, но теперь он был неопределенного грязно-серого цвета. Давно повышибали окна, размалевали аэрозольными красками облезлый штакетник – но сам Особняк стоял нетронутый.
Ветхий, полуразвалившийся, горбатый – не дом, а вернувшийся дух давно сгинувшего дома, – вырастал он из бугристой земли захламленного дворика, залитого горячим светом, и Джейку ни с того ни с сего представился прикинувшийся спящим злобный и опасный пес. Крутая крыша Особняка нависала над покоробленными, занозистыми досками парадного крыльца, как насупленные брови. На окнах без стекол (в некоторых, точно полоски омертвелой кожи, еще висели древние портьеры) – покосившиеся ставни, в прошлом зеленые. Слева от здания отставала не первой молодости деревянная решетка, которую ныне удерживали не гвозди, а стелющиеся по ней пышные плети безымянных и непонятно почему вызывающих омерзение вьющихся растений. Джейк заметил две таблички – одну на лужайке, другую на двери – но разобрать, что на них написано, со своего места не сумел.
Дом был живой. Джейк знал это, он чувствовал, что Особняк насторожился и внимательно следит за ним; эта настороженность дымком курилась над досками и горбатой крышей, потоками изливалась из черных оконных впадин. Мысль о том, чтобы приблизиться к этому жуткому месту, страшила; мысль о том, чтобы войти, наполняла мальчика невыразимым ужасом. Но деваться было некуда. Джейк расслышал басистое сонное жужжание – так гудит в жаркий летний день пчелиный улей – и на миг испугался обморока. Он закрыл глаза… и его голову заполнил тот голос.
"Ты должен придти, Джейк. Ты вступил на тропу Луча, на путь Башни, в пору своего Извлечения; будь честен и прям, будь стоек и терпелив, приди ко мне".
Страх не проходил, зато жуткое ощущение подступающей паники исчезло. Джейк вновь открыл глаза и увидел, что он – не единственный, кто чувствует энергетику и пробуждающееся сознание дома. Эдди явно хотелось отойти от забора; он повернулся в сторону Джейка, и тот разглядел под зеленой косынкой парнишки его глаза – большие и тревожные. Старший брат схватил Эдди и толкнул к заржавленной калитке, однако слишком уж вяло и неохотно для полноценной подначки; каким бы бестолковым и тупым ни был Генри, ему Особняк нравился не больше, чем Эдди.
Братья отошли подальше и некоторое время стояли, глядя на дом. Джейк не мог разобрать, о чем они говорят, но голоса звучали испуганно и тревожно. Джейк вдруг вспомнил, что сказал ему во сне Эдди: "Только помни: здесь опасно. Будь осторожен… и не зевай".
Внезапно настоящий Эдди – тот, что стоял через улицу, – повысил голос настолько, что Джейку удалось разобрать слова. "Может, хватит, пойдем домой, Генри? А? Пожалуйста. Мне тут не нравится". Тон был молящий.
– Нюня сраная, – фыркнул Генри, но Джейк подумал, что слышит в голосе Генри не только снисходительность, но и облегчение. – Хрен с тобой, айда.
Братья двинулись прочь от развалюхи, по-звериному сжавшейся в комок за покосившимся шатким забором, к мостовой. Джейк попятился, отвернулся и, уставясь в витрину захудалой лавчонки, именовавшейся "Комиссионный", стал следить, как Эдди и Генри – смутные призрачные отражения, наложенные поверх древнего пылесоса "Гувер", – переходят Райнхолд-стрит.
– Ты уверен, что там правда нету привидений? – спросил Эдди, когда ребята очутились на том тротуаре, где стоял Джейк.
– Видишь, какое дело, – сказал Генри, – сходил я сюда еще раз, и теперь уж не поручусь. Ей-богу.
Они прошли у Джейка за спиной, не взглянув на него.
– А ты б согласился туда зайти? – спросил Эдди.
– Не-а, хоть мильен долларов выложи, – сразу ответил Генри.
Они свернули за угол. Джейк отлепился от витрины и украдкой бросил им вслед быстрый взгляд. Мальчики удалялись по тротуару той же дорогой, что пришли. Увалень Генри брел, едва переставляя ноги, обутые в говнодавы со стальными носами, и сутулясь, как человек много старше его лет, а рядышком шагал Эдди – парнишка в отличие от брата двигался ловко, с безотчетной грацией. Мирно слившиеся длинные тени бежали за ними по мостовой.
"Домой пошли, – подумал Джейк, и одиночество захлестнуло его такой мощной волной, что мальчику почудилось – она сомнет его. – Поужинают, сделают уроки, поспорят, что смотреть по телеку, и лягут спать. Может, Генри дрянь и хамло, но они, эти двое, живут своей жизнью – нормальной, обычной, понятной жизнью… и сейчас возвращаются в нее. Интересно, они хоть понимают, какие они счастливчики? Эдди – пожалуй".
Джейк отвернулся, поправил лямки ранца и перешел Райнхолд-стрит.
– 25 -
На пустынном лугу за хороводом камней Сюзанна почувствовала движение – шелест, шорохи, порывистое дуновение.
– Что-то на подходе, – напряженно проговорила она. – Шустро катит.
– Ты, гляди, поаккуратней, – сказал Эдди, – но ко мне его тоже не пускай. Ясно? Не подпускай его ко мне.
– Слышу, не глухая. Ты своим делом занимайся, а уж я сама разберусь.
Эдди кивнул. Он стал на колени посреди круговины и вытянул вперед руку с заостренной палочкой, словно оценивая, хорошо ли та заточена. Затем опустил руку и провел на влажной земле темную прямую линию.
– Роланд, приглядывай за ней…
– Пригляжу, если смогу, Эдди.
– …но не подпускай ко мне эту тварь. Джейк идет. Чес-слово, идет, псих ненормальный.
На глазах у Сюзанны травы к северу от вещуньиной круговины разделила длинная темная межа – что-то вспарывало зеленый ковер, прокладывая борозду прямо к кольцу камней.
– Приготовься, – велел Роланд. – Оно кинется на Эдди, и одному из нас придется отвлечь его.
Сюзанна привстала на культях, как змея, поднимающаяся из корзины факира. Руки, сжатые в твердые коричневые кулаки, были прижаты к щекам. Глаза горели.
– Я готова, – сказала она и крикнула: – СЫПЬ СЮДА, КРАСАВЧИК! НУ, ЖИВЕЙ ДАВАЙ! ДУЙ, КАК НА СВОЕ ДЕНЬРОЖДЕНЬЕ!
В тот миг, когда демон стремительной гудящей волной ворвался в круговину, дождь усилился. Сюзанне только-только хватило времени понять безжалостную, ядреную, несомненно мужскую суть этого существа (словно в ноздри ей ударил крепкий запах можжевеловой настойки, от которого на глаза навертываются слезы), и демон стрелой метнулся к центру круга. Зажмурив глаза, молодая женщина потянулась к нему – не руками, не мыслью, но всей своей женской силой, силой самки, таившейся в самой глубине ее "я":
– Эй, красавчик! Куда намылился? Кисулька-то вона где!
Демон круто развернулся. Она почувствовала его удивление… а следом – саднящее желание: настойчивое, напряженное, как тугая пульсирующая артерия. Демон прыгнул на Сюзанну, как насильник, выскочивший из зева узкого проулка.
Сюзанна взвыла и откачнулась назад, на шее вздулись жилы. Платье у нее на животе и на груди разгладилось и вдруг начало само собой рваться в клочья. Сюзанна слышала тяжелое дыхание, но откуда, с какой стороны оно идет, определить было невозможно, точно спариться с ней решил сам воздух.
– Сьюзи! – крикнул Эдди и начал подниматься.
– Нет! – истошно закричала она в ответ. – Делай, что делаешь! Этот м…ла у меня аккурат там, где… где надоть! Валяй дальше, Эдди! Тащи мальца! Тащи… – В нежную плоть между ног Сюзанны толчками рвался холод. Она застонала, опрокинулась на спину… потом оперлась на руку и с вызовом прянула вперед и вверх. – Тащи его сюда!
Эдди неуверенно взглянул на Роланда. Тот кивнул. Бросив на Сюзанну еще один быстрый взгляд, полный беспросветной боли и еще более беспросветного страха, Эдди, намеренно повернувшись спиной и к ней, и к стрелку, вновь бухнулся на колени. Не обращая внимания на холодные капли, падающие ему на руки и за ворот, он вытянул вперед руку с заостренной палочкой, временно превратившейся в карандаш, и палочка задвигалась, выводя линии и углы, вычерчивая контур, который Роланд сразу узнал.
Это была дверь.
– 26 -
Джейк вытянул руки, уперся ладонями в занозистую калитку и толкнул. Повернувшись на ржавых скрипучих петлях, калитка медленно отворилась. За ней оказалась неровная кирпичная дорожка. Дорожка вела к крыльцу. Крыльцо – к двери. Наглухо забитой досками.
Джейк медленно двинулся к дому. Сердце выстукивало быстрые тире и точки где-то у самого горла. Между выпирающими кирпичами дорожки проросла сорная трава. Мальчик слышал, как она шуршит о джинсы. Все пять его чувств словно подкрутили на пару делений. "Но ведь на самом деле ты туда не пойдешь, а?" – спросил панический голос у него в голове.
Ответ, пришедший Джейку на ум, при полном своем идиотизме показался мальчику совершенно разумным: "Все на свете служит Лучу".
Табличка на лужайке сообщала: "ПОСТОРОННИМ ВХОД КАТЕГОРИЧЕСКИ ВОСПРЕЩЕН! НАРУШИТЕЛИ БУДУТ ПРЕСЛЕДОВАТЬСЯ ПО ЗАКОНУ!"
Пожелтевший, в потеках ржавчины листок, прибитый к одной из досок, которыми была крест-накрест заколочена входная дверь, был менее красноречив:
"СОГЛАСНО РАСПОРЯЖЕНИЮ НЬЮ-ЙОРКСКОГО ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА ПО ЖИЛЫМ ПОМЕЩЕНИЯМ ЗДАНИЕ ПОДЛЕЖИТ СНОСУ".
У подножия ступеней Джейк помедлил, глядя вверх, на дверь. Вчера на пустыре он слышал голоса – здесь, сейчас он услышал их вновь… но то был хор проклятых, обреченных, сливающиеся в невнятный ропот безумные угрозы и столь же безумные посулы. И все же Джейк угадал в этой разноголосице один голос – голос дома. Голос некоего чудовищного привратника, поднятого от долгого, но отнюдь не мирного сна.
На миг вспомнив про отцовский "Ругер", мальчик даже прикинул, не вытащить ли его из ранца – но что было бы в том толку? За спиной Джейка по Райнхолд-стрит в обе стороны проезжали машины, какая-то женщина во всеуслышанье требовала, чтобы ее дочка бросила любезничать с кавалером и несла домой белье, но здесь был иной мир – мир, подвластный неведомому суровому и мрачному существу, против которого бессильно оружие.