Но и ветхозаветный взгляд на богатство, как на благо и на благословение Божие, не является безусловным, но обусловливается такими этическими требованиями, которые приближают ветхозаветное учение к христианскому. Первое требование подобного рода то, чтобы богатство было приобретаемо честным путем. Мы выдели уже, что такой богач называется счастливым10. Наоборот, богатство, приобретенное неправедным путем, сурово осуждается. «Лучше малое со справедливостью, – читаем в книге Товита, – нежели многое с неправдой; лучше творить милостыню, нежели собирать золото»[206]. Лучше немногое при страхе Господнем, нежели большое сокровище и при нем тревога; лучше блюдо зелени и при нем любовь, чем откормленный бык и при нем ненависть[207]. Лучше бедный, ходящий в своей непорочности, нежели богатый со лживыми уста‑ ми[208]. Еще сильнее и выразительнее говорит о греховности неправедного богатства книга Иисуса, сына Сирахова, когда считает преступлением самые жертвы Богу из неправедно приобретенного. Что заколающий на жертву сына пред отцом его, то приносящий жертву из имения бедных; хлеб нуждающихся есть жизнь бедных: отнимающий его есть кровопийца. Убивает ближнего, кто отнимает у него пропитание, и проливает кровь, кто лишает наемника платы[209]. В книге Псалмов и в книге пророка Амоса мы встречаем редкие по силе выразительности места, рисующие и осуждающие неправые пути обогащения. «По гордости своей, – повествуется в первой книге, – нечестивый преследует бедного... Ибо нечестивый хвалится похотью души своей, корыстолюбец ублажает себя... Глаза его подсматривают за бедным, подстерегают в потаенном месте, как лев в логовище; подстерегает в засаде, чтобы схватить бедного, увлекая в сети свои; сгибается, прилегает, и бедные падают в сильные когти его; говорит в сердце своем: забыл Бог, закрыл Лицо Свое, не увидит никогда. Вос‑ стани, Господи Боже, вознеси руку Твою, не забудь униженных Твоих до конца»[210]. Подобное же описывает и пророк Амос: «Выслушайте это, – говорит он, – алчущее поглотить бедных и погубить нищих; вы, которые говорите: когда‑то пройдет новолуние, чтобы нам продавать хлеб, и суббота, чтобы открыть житницы, уменьшить меру, увеличит цену сикля и обманывать неверными весами: чтобы покупать неимущих за серебро и бедных за пару обуви, а высевки из хлеба продавать. Клялся Господь славой Иакова: поистине во веки не забуду ни одного из дел их»[211]. И не только осуждается такая крайняя жадность в деле приобретения богатства, но мы встречаем в Ветхом Завете и целый ряд законов, ограничивающих пути обогащения даже на основе юридического права, и высокий взгляд на долг богатого соблюдать внутреннюю независимость от богатства и не смотреть на него, как на орудие личного только благополучия. Что касается относящихся сюда законов, то они уже отчасти были ранее названы нами. Так, запрещалось притеснять ближних, особенно вдов и сирот[212]; запрещалось отдавать деньги в рост единоплеменникам[213], брать в залог дольше вечера предметы первой необходимости[214]. Напротив, предписывается давать взаймы бедному[215], прощать долги в седьмой год[216]и т. д. Что касается собственно этической оценки богатства, то идеалом в отношение его даже в Ветхом Завете ставилось не «охранение и умножение», но милосердие, готовое делиться своим с другими. Добрый человек с этой точки зрения не тот, что приумножил свое достояние, но тот, который расточил, раздал нищим, правда его пребывает во век[217]. И обратно: кто закрывает глаза свои от неимущего, на том много проклятий[218]. Несомненно, что действительность в жизни израильского народа глубоко расходилась с таким идеалом, и картины, переданные нами из книги Псалмов и пророка Амоса, были взяты из жизни. Поэтому, чем дальше шла история, тем яснее мы слышим предостерегающий голос учителей народа от обольщения богатством и готовности в нем видеть свою опору. Напротив, с силой подчеркивается суетность богатства и звучит призыв сохранять внутреннюю независимость от него. «Не заботься о том, – советует книга Притчей, – чтобы нажить богатство: оставь такие мысли твои. Устремите глаза свои на него и – его уже нет, потому что оно сделало себе крылья и, как орел, улетело к небу»[219]. Не поможет богатство в день гнева... Надеющийся на богатство свое упадет[220]. Вообще выразительно оттеняются, как характерные черты богатства, его непостоянство и кратковременность, благодаря чему оно всегда оставляет человека при смерти. В этом – утешение бедному и урок богатому не полагаться на свое достояние. Не бойся, когда богатеет человек, когда слава дома его умножается; ибо умирая не возьмет ничего, не пойдет за ним слава его[221]. «Есть мучительный недуг, – рассказывает Екклесиаст, – который видел я под солнцем: богатство, сберегаемое владельцем, во вред ему. И гибнет богатство это от несчастных случаев... Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего... И это тяжкий недуг»[222]. Поэтому богатый не должен хвалиться богатством своим[223], но сохранять внутреннюю независимость от него, подобно праведному Иову: «полагал ли я, – спрашивал этот праведник, – в золоте опору мою и говорил ли сокровищу: ты надежда моя. Радовался ли я, что богатство мое было велико, и что рука моя приобрела много?»[224]. Существенно ту же мысль исповедует и псалмопевец, давая совет: «Когда богатство умножается, не прилагайте к нему сердца»[225]. Если к сказанному присоединить, что для сознания ветхозаветного верующего были ясны отрицательные стороны богатства и в отношении настроения владеющих им, как‑то: тревога[226], пресыщение[227], утомительная бдительность[228]и т. д., то понятна будет молитва древнего праведника: «прошу у Тебя... нищеты и богатства не давай мне, – питай меня насущным хлебом. Дабы, пресытившись, я не отрекся от Тебя и не сказал: кто Господь; и чтобы, обеднев, не стал красть и употреблять имя Бога моего всуе»[229]. Таким образом, хотя, бесспорно, в ветхозаветном мировоззрении богатство оценивалось как жизненное благо, но как низшее, сравнительно с другими, не только с таким безусловным благом, как, например, страх Божий[230], но и по сравнению с такими условными благами, как добрая слава у людей: доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота[231].
После сделанных указаний на отношение к богатству в миросозерцании ветхозаветного верующего нам нетрудно установить и взгляд ветхозаветного Откровения на бедность. Как богатство есть в условном смысле жизненное благо, так бедность есть несчастье. Ветхозаветные писания полны изображениями страданий бедняков и всюду дышат горячей, сострадательной любовью к последним. Бедный ненавидим бывает даже близкими своими[232]. С мольбой говорит нищий, а богатый отвечает грубо[233]. Богатый господствует над бедным, и должник делается рабом заимодавца[234]. Мудрость бедняка пренебрегается, и слов его не слушают[235]. Богач обидел – и сам же грозит; бедняк обижен – и сам же упрашивает... Отвратительно для гордого смирение, так отвратителен для богатого бедный[236]. Вообще жизнь нищего тяжела для сердца[237], настолько тяжела, что, по взгляду ветхозаветного мудреца, лучше умереть, нежели просить милостыню[238].
Но это житейское злополучие бедняка в сознании ветхозаветного человечества не совпадало с нравственным достоинством неимущего. Хотя указывается, что бедность иногда является результатом беспечности и лености[239], но вообще бедность не только не рассматривается в качестве возмездия за неблагочестивую и недобрую жизнь, но, скорее, напротив: бедные поставляются в особенно близкие отношения к Богу. Мы уже говорили, что великий Законодатель дал народу Израильскому целый ряд гуманных законов в виду того горестного предвидения, что всегда будут нищие среди земли[240]. И постоянным сильным покровителем последних выступает в сознании верующего сам Господь. Он, именно, спасает бедного от беды его[241]. «Тебе, – говорит Господу псалмопевец, – предает себя бедный; сироте Ты помощник... Открой ухо Твое, чтобы дать суд сироте и угнетенному»[242]. Ради страдания нищих и воздыхания бедных ныне восстану, говорит Господь, поставлю в безопасность того, кого уловить хо‑ тят[243]. Нищий взывает, и Господь слышит его и избавляет от всех бед[244]. Господь внемлет нищим[245]. Он извлекает бедного из несчастий[246]. Он – отец сирот и судья вдов во святом своем жилище. Господь не уважит лица перед бедным и молитву обиженного услышит; Он не презрит молений сироты, ни вдовы, когда они будут изливать прошение свое[247]. Господь всегда пребывает убежищем бедных, убежищем нищего в тесное для него время[248]. Именно эта особенная близость бедняков к Богу, их Покровителю, Отцу сирот, делает то, что милосердие к бедным рассматривается в Ветхом Завете как религиозный долг верующего: кто теснит бедного, тот хулит Творца его; имущий же Его благотворит нуждающемуся[249]. Кто ругается над имущим, хулит Творца его[250]. И обратно: благотворящий бедному взаймы дает Господу, и Он воздает ему за благодеяние его[251]. Но подробнее об этом ниже. Здесь скажем вообще, что долг благотворения бедным поставляется в ветхозаветном нравоучении на самое видное место57, а угнетение бедняка оценивается как тяжкий грех[252].
Мы не находим в Ветхом Завете определенных указаний на то, чтобы бедность рассматривалась с этической точки зрения в качестве более удобного пути богоугождения, чем жизнь в достатке и согласно с заповедями закона. Однако и в период ветхозаветного домостроительства идея произвольной бедности рассматривается как нравственный подвиг. Вдохновенные образы пророков наглядно проповедовали народу, что ради служения Богу нужно иногда отрекаться от всего. И величайший из пророков Ветхого Завета – Предтеча Небесного Учителя – явился именно в таком образе совершенного небрежения о земном ради правды Божией.
Нетрудно нам сделать общие выводы из кратко изложенного ветхозаветного взгляда на богатство и бедность. И то, и другое рассматривается как состояние, имеющее лишь условное значение: первое – жизненного блага, а второе – такого же зла. И то, и другое были ничто в отношении безусловного блага – веры в Бога и страха Божия[253]; и определенно указывается, что в очах Божиих нет различия между богатым и бедным[254]. Скорее, напротив: суровые обличения богатых за притеснения бедных и постоянная речь о близости бедных к Иегове, что мы уже раскрыли достаточно подробно, дают косвенное основание думать, что и в древности были ясны соблазны богатства на пути истинно богоугодной жизни[255]. Поэтому нравственной нормой в отношении богатства поставляется внутренняя независимость от него: не желать богатства[256]; когда оно течет, не прилагать к нему сердца[257]; не надеяться на богатство[258]и не бояться потерять его[259].
Что касается, наконец, связанных с вопросом о богатстве и бедности грехов и добродетелей, то в ветхозаветном Откровении мы встречаем ясные суждения об этом: сребролюбие и корыстолюбие, как мы видели, равно как и скупость [260], всегда осуждаются. Обратно: щедрая благотворительность признается высокой добродетелью.
Изложение ветхозаветного учения о богатстве и бедности, несомненно, показало, что в основе этого учения лежит начало любви к ближнему. Этим только могут объясняться настойчивые указания на долг помогать нуждающимся и суровые обличения за скупость и желание увеличивать богатство, пользуясь нуждой ближних. Но как в вопросе об отношении к собственности вообще принцип любви не нашел в Ветхом Завете совершенного выражения, так точно не выразился он всецело и в оценке жизненных явлений, связанных с вопросом об отношении к богатству и бедности. Только в новозаветном Откровении Божием миру мы встречаем совершенное учение о любви, как едином верховном начале жизни, и в лучах этого новозаветного солнца нам представляются ясными все христианские отношения к миру и его благам. И прежде чем перейти к более подробному изложению новозаветного взгляда на богатство и бедность, мы должны определенно отграничить то решение вопроса, какое предлагалось в Ветхом Завете, от того, какое дано миру Христом Спасителем. Разница между этими решениями, конечно, очень существенная, соответственно различию основного начала нравственной жизни дохристианской и христианской. Как мы уже сказали, Евангелие вывело закон любви из ограничения его числом и местом и поставило перед верующими идеал бесконечного нравственного совершенствования в единении с Богом. Эта абсолютность христианской морали не могла не отразиться и на оценке частных явлений и отношений человеческой жизни, и теперь мы кратко отметим то существенное различие, какое выступает между ветхозаветной и новозаветной оценкой богатства и бедности.
Прежде всего, если в Ветхом Завете богатство рассматривалось как благо само по себе, хоть и условное, а бедность – как зло, хотя и не нравственного порядка, то в христианстве не могло быть и речи о такой оценке богатства и бедности самих по себе. И первое, и второе являлись чем‑то несущественным по сравнению с верховным благом – Царством Божиим: жизнь человека не зависит от изобилия его имения[261]. Эти слова Христа Спасителя являются прямым выражением абсолютной христианской точки зрения, высота которой, сравнительно с ветхозаветным взглядом, определенно отмечены и святыми отцами. Св. Иоанн Златоуст, например, говорит, что «так как многие слабы душой, то Бог даровал им и чувственные блага. Таким образом, он руководил народ иудейский: у них и богатство текло, и жизнь продолжалась до старости... Но когда пришел Господь наш Иисус Христос, призывающий нас на небо, убеждающий презирать блага здешние, внушающий любовь к благам тамошним и отторгающий нас от всего житейского, то справедливо... все богатство заключено в благах будущих, так как мы сделались совершенными»[262]. Св. Златоуст утверждает поэтому, что, если в Ветхом Завете и сказано было, что богатство и нищета от Господа[263], то сказано лишь иудеям, «не знавшим ничего, кроме предметов чувственных», сказано «подобно тому, как и мы не одинаково говорим с детьми и людьми взрослыми»[264]. И разница между ветхозаветной и новозаветной точкой зрения в данном вопросе так велика, что оценка богатства и бедности прямо противоположна, по взгляду св. Иоанна, в Ветхом и Новом Завете. В Ветхом Завете «богатство считалось весьма важным, а бедность была презираема; одно было проклятием, а другое – благословением. А теперь не так... даже надобно искать бедности, если ее нет. Такое она составляет благо... Христос назвал ее совершенством добродетели[265]. Это Он выразил словами, показал и делами, преподал и через учеников»[266]. Иными словами, сознание новозаветного верующего навсегда вынуждено расстаться с теми ожиданиями, которым даже невольно отдавался ветхозаветный верующий: что внешнее благополучие и богатство суть блага, которые следуют за праведником, а бедность есть зло, которое составляет законный удел нечестивого. Много волнений доставляло уму и сердцу ветхозаветного верующего то, что не видел он такого соответствия в действительности. Вся книга Иова – живой свидетель этих треволнений и попыток выяснить трудный жизненный вопрос. Но для христианского сознания самый вопрос отпадает; жизнь человека не зависит от изобилия его имения. Перед лицом истинной жизни в общении с Богом ничтожны и самый мир с его благами[267], и временные страдания в этой жизни[268], и самая земная жизнь человека есть лишь начало лучшей будущей жизни»[269]. Поэтому св. апостол не смущается выразить ту поражающую ум наш мысль, что все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы. Злые же люди и обманщики будут преуспевать во зле[270].
Такая абсолютная точка зрения обусловливает то, что первая заповедь христианину в отношении его к миру и благам мира – не собирать себе здесь сокровищ, имея в виду сокровище лучшее, небесное[271], не заботиться о пище и одежде[272], даже не заботиться о завтрашнем дне[273]. Христианство не может, таким образом, видеть в богатстве самом по себе блага, а в бедности самой по себе зла, потому что это лишь внешние условия временной жизни, даже для нее не имеющие существенного значения. В христианском жизнепонимании и богатство, и бедность, говоря словами св. Иоанна Златоуста, не истина, но лишь «приятные и благозвучные названия»[274]; это лишь «картины», «тень действительности»[275]и обманчивый театр[276].
Ввиду такого отношения христианства к богатству и бедности самим по себе ясно, что оценка этих явлений жизни должна иметь своим исходным пунктом не отношение их к земному благополучию человека, но к делу его спасения, процессу постепенного совершенствования. Иными словами, мы вправе ожидать найти в новозаветном Откровении ту собственно этическую оценку богатства и бедности, какая осталась далеко не раскрытой в ветхозаветном Откровении. И мы, действительно, встречаем такую именно оценку, и притом выраженную столь определенно, что перетолкование новозаветного учения невозможно без извращения его прямого смысла или же без замалчивания прямо относящихся к данному вопросу мест. Мы не можем не поражаться, читая Евангелие и послание святых апостолов, как много и выразительно говорит Новый Завет об отношении человека к богатству и бедности, несмотря на то, что, согласно сказанному, сами по себе они ничто в христианском мировоззрении. Неизмеримая высота евангельского учения о предметах духовных высочайшей ценности не помешала уделить много внимания и вопросам нашей обыденной жизни и осветить их, а в том числе и вопрос о богатстве и бедности, своим новым светом. Для раздельности изложим взгляд новозаветного Откровения на богатство и бедность отдельно, хотя, конечно, в идейной связи, так как евангельское учение о бедности и нельзя было бы правильно понять без предварительного уяснения его отношения к богатству.
Итак, прежде всего, как смотрит Евангелие на богатство?
Согласно только что сказанному нами, христианство не может рассматривать богатства изолированно, вне его отношения к личности обладателя; и в этом последнем случае отношение новозаветного Откровения к богатству безусловно отрицательное. Уже в Ветхом Завете сознанию верующих ясно была видна та темная сторона богатства, что оно по природе своей тленно и скоропреходяще. Эта сторона выпукло обозначена и в Новом Завете. «Не собирайте себе сокровищ на земле, – учил Господь, – где моль и ржа истребляют, и где воры подкапывают и крадут»[277]. Послушайте вы, богатые: плачьте и рыдайте о бедствиях ваших, находящих на вас. Богатство ваше сгнило, и одежды ваши изъедены молью. Золото ваше и серебро проржавело, и ржавчина их будет свидетельствовать против вас и съест плоть вашу, как огонь: вы собрали себе сокровище на последние дни[278]. Подобное пишет и св. апостол Павел Тимофею: «богатых в настоящем веке увещевай, чтобы они не высоко думали о себе и уповали не на богатство неверное, но на Бога живого»[279]. Притча Христа Спасителя о неразумном богаче с образной выразительностью противопоставляет полное ничтожество всех надежд на богатство перед лицом одного несомненного для человека факта – неизбежности смерти[280]. Как увидим, притча эта постоянно напоминается и изъясняется святыми отцами в их поучениях. Это, бесспорно, потому, что ничтожество богатства ввиду неизбежности смерти наиболее доступно сознанию каждого, и эта сторона дела была ясна и ветхозаветному человечеству. Но в новозаветной характеристике богатства мы встречаем еще черту, какой не видели в Ветхом Завете, и которая усваивает богатству неизбежно осуждающий приговор именно с этической точки зрения. Это та характеристика богатства, когда оно называется по самому своему существу «неправедным». «Приобретайте себе друзей, – учил Христос Спаситель, – богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители. Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом, неверен и во многом. Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное? И если в чужом не были верны, кто даст вам ваше?»[281]. Ниже, когда мы будем излагать святоотеческое учение о богатстве, то встретим обстоятельное раскрытие мысли о неправедности всякого богатства. Теперь же мы должны отметить неразрывную связь этой евангельской характеристики всякого богатства как неправедного с раскрытым уже нами христианским взглядом на право личной собственности.
Если, как мы видели, в отношении своего имущества человек, с христианской точки зрения, есть лишь «приставник» и «управитель» в «чужом достоянии», обязанный управлять этим достоянием согласно с волей Божией; если верность этой воле Божией состоит в том, чтобы не был обижен никто из детей одного небесного Отца, то само собой несомненно, что всякое богатство, как скопление в одних руках излишков, есть и неверность Богу, и обида ближнего, а потому всякое богатство по самой своей природе является «неправедным». Эта важная в христианском мировоззрении черта, характеризующая богатство, подробно выясняется святыми отцами, и поэтому теперь мы не будем долго останавливаться на детальном выяснении этой черты, но перейдем к дальнейшему раскрытию того отношения к богатству, какое составляет долг христианина.
Если, как мы отметили, в отношении наших ближних богатство характеризуется в Евангелии как «неправедное», то в отношении конечной цели христианской жизни, в отношении Божиего Царства, богатство признается тяжелым бременем, затрудняющим для богатого путь в Царство Божие; Иисус сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное: и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие[282]. И в Евангелии мы находим прямой ответ, почему это так, то есть почему богатство всегда оказывается неудобоносимым бременем на пути в Царство Небесное: «где сокровище ваше, там будет и сердце ваше»[283], – говорит Христос Спаситель. «Никто не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне (богатству). Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить; ни для тела вашего, во что одеться... Ищите же прежде Царствия Божия и правды Его, и это все приложится вам»[284]. И на эту же, по существу, сторону дела обращает внимание св. апостол, когда утверждает, что желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть, и во многие безрассудные и вредные похоти91. И поэтому апостол с силой говорит, что сребролюбие есть корень всех зол и приводит к потере веры в истинного Бога[285], вследствие чего св. апостол не усомнился любостяжание назвать идолослужением93, разумея здесь, несомненно, того же самого бога – маммону, служение которому несовместимо со служением истинному Богу.
Нас не может поэтому удивлять, что в Евангелии и апостольских посланиях мы встречаем в отношении богатых и богатства определенно осуждающий приговор. «Горе вам, богатые! – возвещает Сам Спаситель. – Потому что вы уже получили свое утешение; горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете»[286]. Св. апостол Иаков, обличая богатых, обращает внимание на обычное угнетение ими ближних: «не богатые ли, – пишет он, – притесняют вас, и не они ли влекут вас в суды? не они ли бесславят доброе имя, которым вы называетесь?»[287]. И самим богатым говорит: «вы собрали себе сокровище на последние дни. Вот, плата, удержанная вами у работников, пожавших поля ваши, вопиет, и стоны жнецов дошли до слуха Господа Саваофа. Вы роскошествовали на земле и наслаждались; напитали сердца ваши, как бы на день заклания»[288]. Предупреждает и св. апостол Павел богатых об опасности сделаться рабами богатства вместо служения Богу97.
И если так, если богатство в отношении к ближним всегда соединяется с неправдой, а в отношении Царства Божия есть бремя, затрудняющее шествование в это Царство путем узким, то нам понятно это отрицательное отношение новозаветного Откровения к богатству, и понятно также то, что единственный путь сделать богатство свободным от этого осудительного приговора есть путь раздачи его нуждающимся. В таком только отношении к богатству найдет удовлетворение и правда Божия, требующая «верности» в «управителе» при распределении благ мира; и чувство любви к ближним, не позволяющее «утешаться» богатством, когда брат страдает от нищеты; и, наконец, будет снято тяжкое бремя с плеч «странника» на пути его к истинному отечеству.
И, действительно, в Евангелии мы находим прямые советы раздавать свои имения. Богатому юноше Христос Спаситель определенно указал, что для достижения нравственного совершенства необходимо продать все, что юноша имел, и отдать нищим[289]. И общая заповедь Христа Спасителя говорит: «продавайте имения ваши и давайте милостыню»[290]; «приобретайте друзей богатством неправедным»[291]. И мы уже видели, что на заре христианства так именно верующие и поступали[292].
Являлось ли это требование раздавать свое богатство «евангельским советом», обязательным лишь для «совершенных», или же такое отношение к богатству есть норма общехристианской жизни? Мы ставим вопрос так, как он обычно ставится в наших богословских системах. Ответ последних, в общем, известен: это совет для «совершенных» или же вообще для отдельных лиц, стремящихся к совершенству, но отказ от богатства ни в коем случае не может быть рассматриваем в качестве общехристианского долга. Но мы думаем, что сама постановка вопроса в корне неправильна. Все евангельское нравоучение предлагает ряд норм идеальных, то есть таких, следование которым ведет человека к нравственному совершенству. Дело нашей свободы – принять христианское учение или отвергнуть; дело нашей совести – исполнять евангельские заповеди или же нарушать их. Одного только права мы не имеем: называясь христианами, изменять учение Того, Кого зовем своим Учителем. Верно, что заповедь раздавать имения свои обращена Господом к желающим совершенства; но ведь христианин и обязан его желать [293]. И разве заповеди о полной негневливости[294], чистоте помыслов[295], совершенной кротости[296], любви к врагам[297]и другие – разве эти заповеди не имеют в виду совершенства христианской жизни? Все христианское учение проповедует идеал высочайший, святой, совершенный. И если заповедь раздавать богатство свое имеет в виду лишь совершенных или вообще не всех, то как же все могут исполнять безусловно уже общую заповедь: всякому просящему у тебя давай[298]? Исполняйте эту только заповедь, имеющую значение элементарного выражения братской любви, исполняйте ее, не думая о совершенстве, и неминуемо произойдет то, что требуется будто бы только от совершенных: имение будет роздано. «Если брат или сестра наги, – учит святой апостол Иаков, – и не имеют дневного пропитания, а кто‑нибудь из вас скажет им: идите с миром, грейтесь и питайтесь, но не даст им потребного для тела, что пользы?»[299]. Едва ли кто‑нибудь искренне станет отрицать, что единственный способ сохранить богатство, это именно говорить ближним то, что предвидел св. Иаков, или же и вовсе «замыкать сердце свое от вопля бедных».
Таким образом, мы думаем, что заповедь раздавать богатство свое есть иное словесное выражение той же заповеди давать просящим. Это не идеал недосягаемый, а одно из условий того христианского совершенства, которого все мы должны желать и искать, пока считаем себя учениками Христовыми. И мы уже говорили, что такое отношение к своей собственности есть необходимое выражение любви, как общение с любимым во всем. И до тех пор, пока началом христианской нравственной жизни признается любовь, то есть, иными словами, пока Евангелие будет для нас верховным авторитетом, до тех пор невозможно будет найти основания для защиты с христианской точки зрения права «хранить и умножать» богатство. Xранить – это значит замыкать свое сердце для любви, не слышать молящего голоса нуждающегося брата или отвечать отказом на просьбу; умножать – это значит собирать себе сокровище здесь и притом неправедное: не только не давать своего, но и брать чужое. Поэтому, между прочим, христианство не может не отнестись отрицательно и ко всякого рода роскоши; оно не может считать добродетелью ту бережливость, которая является путем собирания богатства; оно строго и беспощадно должно осудить корыстолюбие и любостяжание. Все эти мысли нашли определенное раскрытие и всестороннее обоснование в святоотеческой письменности. Но мы думаем, что и помимо этого ясно для каждого согласие их с духом Евангелия. Так, например, роскошь. Мы уже говорили, что Христос Спаситель и апостолы жили в бедности. Если св. апостол Павел говорит о себе, что он умеет жить и в скудости, и в изобилии[300], то нужно знать, что он разумеет под изобилием: «имея пропитание и одежду, будем довольны тем», – заповедует он[301]. И, по нашему убеждению, может произвести только тяжелое впечатление попытка утверждать законность роскоши в христианской жизни вообще, а на основании жизни Христа Спасителя – в особенности. Эти последние удивительные попытки заслуживают того, чтобы о них сказать несколько слов, особенно потому, что они иногда принадлежат серьезным ученым, труды которых пользуются большим уважением и широким распространением у нас в России. Для примера назовем два евангельских повествования из жизни Христа Спасителя, которые рассматриваются в качестве оснований для оправдания и даже утверждения законности роскоши в жизни христианина. Первый рассказ – о помазании миром ног Христа Спасителя. Епископ Мартенсен[302]и профессор Пибоди112 видят в этом рассказе доказательство «нравственного права роскоши» в жизни христианина. Известна эта трогательная и глубоко поучительная история: здесь, действительно, налицо противопоставление милостыни и другого доброго дела[303]. Но какого? Очевидно, предполагается, роскоши, если этим фактом стремятся оправдать законность избытка в жизни христианина. Не будем говорить, как не подходит к образу Христа Спасителя такая мысль о Его любви к умащиванию. Приведем Его подлинные слова: «возливши миро сие на Тело Мое, она приготовила Меня к погребению». Гроб и роскошь! Любящее снисхождение к доброму порыву сердца, вопреки лицемерной заботе о нищих[304], и законность для христианина роскоши, законность «носить на себе целые состояния сирот», говоря образом св. Златоуста[305].