Во-вторых, нормы морали из инвариантного ядра ее обладают той условностью, что они справедливы, истинны и т.п. только для некоторых нормальных условий их применения. А могут быть и такие обстоятельства в жизни, при которых и эти нормы отменяются или изменяются. Даже "не убий" означает не убий просто так, ни за что, корысти ради и т.д. Но на войне, справедливой, навязанной войне или при самообороне, когда нет другого средства защитить жизнь, тогда можно или даже бывает нужно убить. Разработка этой обусловленной морали – сложнейшая задача, которой человечество вынуждено заниматься с давних пор, скажем, разрабатывая уголовный кодекс. И не только. Отдельные элементы обусловленной морали содержатся в Библии, во Второзаконии Моисеевом. Много и успешно занимался обусловленной моралью Конфуций, что сослужило и продолжает служить хорошую службу китайскому народу. Но все эти разработки не покрывают и малой части того, что требует живая жизнь во всем бесконечном разнообразии порождаемых ею ситуаций. Теория оптимальной морали дает эффективный инструмент для дальнейших разработок в этом направлении.
Предложенная модель позволила также конкретизировать нормы морали, входящие в ее инвариантное ядро. Ядро это, в общем, совпадает с 10-ти заповедной моралью. В него вошли, например, "не убий" и "не кради", "возлюби ближнего" (в смысле относись к нему с приязнью и не делай гадостей), не лги, не сплетничай, не лжесвидетельствуй, не прелюбодействуй, запрет на все половые извращения и т.д. Некоторые из этих норм получили уточненный по сравнению с распространенным во многих христианских конфессиях смысл. Например, "не
прелюбодействуй" не означает запрета на внебрачные половые связи при условии, что обе стороны не связаны браком. Такое по большому счету совпадение, можно сказать, ожидаемо. Ведь Бог по идее всеблаг, а, следовательно, не может учить людей плохому. Если же Библия не от Бога, а творение самих людей, тогда предложенная в ней мораль – результат эволюционного отбора. И поскольку народы, принявшие Христианство, создали западную цивилизацию, доминирующую сегодня в мире, и достигли (по расхожему мнению, по крайней мере) наивысшего качества жизни, то и христианская мораль должна быть близкой к оптимальной. Такое совпадение благоприятно и для принятия всем человечество оптимальной морали. Ведь мусульманская мораль весьма близка к христианской, да и буддистская не далека от нее. Такое совпадение очень важно и для примирения науки с религией. Получается, что и наука и религия, хоть и с разных позиций, но учат одному тому же.
Еще эта модель позволяет уточнить то поле морали за пределами инвариантного ядра ее, где возможна этноэтика, не противоречащая общечеловеческой. Например, у разных народов может варьироваться принятая степень свободы внебрачных половых связей людей, не связанных браком: от полного запрета их до полного отсутствия осуждения их количества и качества. Все это не будет противоречить оптимальной общечеловеческой морали. Возможны различия между народами и странами в отношении к алкоголю и наркотикам (Не путать с отношением к преступлениям, творимым в состоянии опьянения или под влиянием наркотиков). Это моральное поле за пределами ядра общечеловеческой морали позволяет также определить меру терпимости в отношении разных явлений, подлежащих моральному суждению.
И, пожалуй, самое главное, что дает теория оптимальной морали, это возможность определения и рационального обоснования отличения "хорошо" и "плохо", добра и зла, для бесчисленного количества ситуаций, порождаемых жизнью и не подпадающих, не описываемых уже существующими нормами морали. Это особенно важно сегодня, когда с помощью науки мы все быстрее преобразовываем действительность, в которой живем, (ГМО, клонирование, возможность генетического модифицирования самого человека и т.д.) и все актуальней становится вопрос: "Камо грядеше?" - "Куда идешь, Человек?".
Глава 8
МЕСТО ДУХА В РАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОМ
МИРОВОЗРЕНИИ
Мировая философия издавна занята проблемой первичности-вторичности материи и духа (или в другой терминологии- идеи). Проблема эта всегда представлялась настолько кардинальной, что в соответствии с тем, как та или иная философия решала ее, все они с древнейших времен подразделялись на материалистические, идеалистические и дуалистические (в последних признавалась независимость этих двух глобальных начал).
По сложившемуся и весьма распространенному стереотипу рационализм отождествляется с материализмом. Поскольку моя философия является, безусловно, рационалистической (хотя содержание рационализма уточнено по сравнению с классическим), то инерция мысли толкнет многих к предположению, что я исповедую первичность материи. Однако, это не так. Более того, сама постановка проблемы первичности представляется мне неверной и уводящей философию от ее истинных задач.
В самом деле, как показано в моей теории познания («Неорационализм», глава 1), все наши понятия, включая "материю", "дух" или "идею" имеют условные границы. Что касается материи и духа, то тут границы настоль условны, что дай Бог сформулировать эти понятия так, чтобы осталось что-то содержательное от них, хоть в каких-то границах. Для материи я и не берусь этого делать. Читатель легко может убедиться, что нигде выше я не пользовался этим понятием. В свое время, лет 200.назад и прежде, понятие материи казалось самоочевидным, поскольку она отождествлялась со всем тем, что имеет массу покоя. Однако, со времени открытия силовых полей, со времени введения понятия энергии не связанной обязательно с массой покоя, со времени установления превращения массы в энергию и наоборот, со времени обнаружения факта, что интеллектуальная и психическая деятельность вызывают изменения определенных физических полей, подразделение сущего на материю и дух или идею стало не то чтобы невозможным (это можно сделать проведением границы произвольно там или сям), но не дающим никакой пользы познанию. Тем более нелепо сегодня рассуждать о первичности -вторичности материи и духа.
Отмечу здесь, что не следует путать подразделение сущего на материю и
дух (или идею) и проблему познания, занимающуюся соотношением между всем сущим вообще, включая идею и дух, и нашим восприятием его, и отражением в сознании.
Цель данной главы - вычленить из всего сущего с помощью определения понятие духа (а заодно и души), указать способ включения его в модели общественных процессов и в самом общем виде описать его взаимодействие с прочими параметрами этих моделей или иными словами описать его влияние на общественные процессы с одной стороны и на индивидуума, участвующего в этих процессах, с другой.
Я хочу напомнить, что научное познание не является единственно возможным. Другим способом познания является, например, искусство. Поскольку есть альтернативные виды познания, то уместно говорить об их сравнительных достоинствах и можно предположить, что для каждого вида есть своя сфера действительности, которой он наиболее адекватен. Очевидно, что в эмоциональной сфере духа и души искусство обладает несравненно большими возможностями передачи всех оттенков предмета, чем любая рационально научная модель. Отличным тому примером служит для меня знаменитый дуалистический принцип Бубера ("Я и ты"). Методом философии, т. е. по сути, рациональным методом, хотя и не без художественности стиля, Бубер отобразил определенную сферу действительности, тесно связанную с душой и духом. Но упомянутая сфера отражалась уже много, много раз и до него, но иными средствами, а именно искусством и прежде всего поэзией. И как по мне, несколько строк из Данте, Петрарки, Шекспира или Пушкина, ("Я помню чудное мгновенье, Передо мной явилась Ты...") гораздо лучше выражают суть дуалистического принципа, чем посвященная предмету и доставившая известность автору работа Бубера. Кстати, вышесказанное не уменьшает значимости его, как философа, в моих глазах, но упомянутое "Я и ты" очаровывает меня гораздо меньше других его работ.
Зачем я сделал вышеупомянутую оговорку? Прежде всего, чтобы показать, что адекватно определить понятия души и духа в рационалистической модели не легко. Затем, чтобы заявить заранее, что я не собираюсь соревноваться с искусством в исследовании души и духа во всех нюансах. В чем я да собираюсь соревноваться с искусством, осознавая при этом полное преимущество моего метода для предмета, это в установлении взаимосвязи и пропорций между явлениями души и духа и явлениями общественной жизни и жизни индивидуума.
Как уже показано в моей теории познания, любое определение не является ни хорошим ни плохим само по себе. Оно является хорошим или плохим лишь для той задачи, для которой оно строится. Теперь, когда ясно, что
именно я хочу исследовать, я могу позволить себе сформулировать определение духа.
Духом и душой я буду называть в дальнейшем эмоциональную привязанность человека к надличному. Определение не блещет излишней строгостью, но таков предмет. Для того же, чтобы было яснее, что я имею в виду (а также, чтобы "отделить" душу от духа) я буду вынужден пуститься в более или менее многословные объяснения.
Я буду называть душевными привязанности к конкретным людям: любимой женщине, детям (своим), родителям, друзьям, товарищам и даже более дальним, но все же конкретным, зримым, а не абстрактным людям вообще, и, наконец, к конкретным животным, местам и вещам.
Духовной я буду называть привязанность к некой абстрактной идее, содержание которой может быть самое разное: Бог, благо всего человечества, причем соответственным образом понимаемое (скажем социализм или технический прогресс), благо своего народа (его освобождение, или культурное развитие, или экспансия и мировое господство), отвлеченная справедливость ("пусть рухнет мир, но торжествует справедливость"), истина, наука, искусство, всевозможные фетиши вроде отдельно взятых правил морали (семья), традиции (шабат, хождение в Мекку, христианский Новый год), правил, запретов и требований к поведению (например, рыцарская честь, кодекс самураев, правила джентльмена, китайская церемония питья чая и даже воровской "закон"), природа как таковая (пантеизм), конкретный вид животных, как таковой (священная корова в Индии), и даже конкретный предмет, но в функции фетиша, святого (священный камень в Мекке; Иерусалим не просто, как любимый город, а как священный город; священный дуб языческих Полян; священные идолы; иконы) и т. д.
Одни и те же люди и вещи могут быть объектами порознь душевной, либо духовной привязанности, либо и той и другой вместе взятой, либо, естественно ни той, ни другой. Например, можно любить жену свою и членов семьи своей в силу душевной привязанности к ним как таковым, но это будет одновременно и выражением духовной привязанности, служения надличной идее, например, Богу, который заповедовал "Возлюби жену свою" или абстрактной морали или фетишу семьи. Может также быть ситуация, когда человек не любит душевно свою жену или даже всю семью, но относится к ним хорошо, выполняя свой долг перед великой идеей. И, наконец, у человека могут быть заглушены, подавлены и душевная и духовная привязанности, и тогда его близким нечего ждать от него ничего хорошего, да и сам он рано или поздно станет себе тошен.
Еще примеры: Иерусалим может быть предметом и душевной и духовной привязанности. Человек может любить Иерусалим, потому что он в нем родился и вырос. В другом случае он его в глаза не видел, но любит как символ. Аналогично, природа, народ, родина и т. д.
Теперь можно перейти к рассмотрению способа включения понятий души и духа в рационалистические модели. Для этого я использую тот же прием, который был использован при построении теории оптимальной морали и изложен вкратце в предыдущей главе, где указывалось, что в числе внутренних потребностей природы человека, обуславливающих структуру функции качества жизни, наряду с физиологическими потребностями, потребностями в свободе и прочими, есть также душевные и духовные.
Существование, по крайней мере, некоторых из душевных потребностей в природе человека легко может быть проиллюстрировано. Например, такой вид душевной привязанности (т.е. потребности в такой привязанности), как любовь родителей к детям, хорошо известен и принят под названием материнского и вообще родительского инстинкта, тем более, что он существует не только у людей, но и у многих высших животных.
Точно так же любовь детей к родителям не есть лишь результат воспитания. Хорошо известно, что рано осиротевшие люди, у которых эта чувство не могло быть воспитано, как правило, проносят через всю жизнь жажду этой любви, тоску по ней, ощущение неудовлетворения этой душевной потребности.
Что касается любви между мужчиной и женщиной, любви хоть и связанной с сексуальным влечением, но не сводящейся вполне к нему, то нет нужды приводить примеры, что таковая существует у людей и может достигать необычайной силы, превзойдя по потенциалу все прочие потребности, включая инстинкт жизни. Можно сослаться на примеры избирательной любви (сама избирательность которой свидетельствует о том, что она не сводится к одному лишь либидо) в мире животных, например лебедей, у которых, как известно, самец погибает от тоски, утратив возлюбленную, и никогда не спаривается с другой. Все это, однако, не будет доказательством (даже не математическим) того, что любовь между мужчиной и женщиной есть обязательная, нормальная часть природы человека, поскольку есть очень много людей, которые проживают всю свою жизнь без нее и по крайней мере не жалуются, что им ее недоставало.
То же самое, и даже в большей мере, можно сказать о большинстве других видов душевных привязанностей, а именно, можно дать много ярких
примеров существования и силы их, но при этом окажется, что многие люди, а для некоторых видов привязанностей - подавляющее большинство, проживают свою жизнь, не испытав их и не осознавая своей обездоленности при этом. Например, бывают случаи сильной привязанности к любимой собаке, но те, кто не имел такой привязанности, не чувствуют себя обездоленными.
Еще в большей мере это относится к духовным привязанностям. Мы знаем, что во имя служения истине, Богу своему народу, Родине, кодексу чести и т. д. люди всходили на костры, закрывали грудью амбразуры, проходили через невообразимые пытки, истязали себя голодом, заточались добровольно в пещеры, дрались на дуэлях и даже приносили в жертву детей своих. С другой стороны, именно в наш бездуховный век крайне тяжело убедить среднего человека Запада, зачастую не имеющего ничего за душой, не говоря о духе, убедить его, что ему чего-то не хватает, особенно, если у него есть хороший "джоб", вилла, машина и т. д. Правда, можно сослаться на другие эпохи, например, средневековье, во время которого вряд ли кому-нибудь в христианской Европе пришло бы в голову отрицать наличие в человеке духовной потребности. Да и в; наши дни положение аналогично для многих мусульманских стран, например, хумейнистского Ирана.
Можно продолжить исследование вопроса, существуют все же или нет рассматриваемые душевные и духовные потребности в природе человека, в том же смысле, как в ней существует потребность в еде и питье, но я этого делать не буду. Я лично считаю, что существуют, хотя они и моложе по происхождению в эволюционном смысле, чем физиологические, а что касается духа, то я считаю, что потребность в нем еще не закончила процесса формирования.
Кроме того, эти потребности, если существуют, то, конечно, не в такой дифференциации, как они перечислены в пояснении к определению. Т. е. материнский инстинкт и потребности в некоторых других видах душевных привязанностей существуют как таковые, но вряд ли существует в чистом виде потребность в привязанности, скажем, к собаке. Точно также не существуют в дифференцированном виде конкретные духовные потребности. Скорее всего помимо упомянутого материнского инстинкта и некоторых других видов, существует еще недифференцированная душевная и духовная потребность, которая может проявлять себя в привязанности к друзьям, животным; конкретным предметам, местам и т. д., и в привязанности к одному или нескольким вышеперечисленным объектам духа.
Но как я уже сказал, доказывать этого я не буду, поскольку для моей модели неважно, существуют ли эти потребности в природе человека в
том же смысле что, скажем, потребность в пище или являются результатом воспитания и обстоятельств жизни. Замечу только, что если даже они и существуют, то уж, во всяком случае, их дифференциация, т. е. обращение на тот или иной конкретный объект, включая идею, есть, безусловно, результат воспитания и внешних обстоятельств, что особенно очевидно для духовных привязанностей. Человек не рождается ни с верой в Бога, тем более в конкретного, иудейского, скажем, или христианского, ни с любовью к Родине, ни с кодексом джентльмена.
Что же да, важно для модели? Важно то, что качество жизни человека, при прочих равных, безусловно, выше, у того, кто имеет или осознает свои душевные и духовные потребности и удовлетворяет их, по сравнению с тем, кто осознает, но испытывает неудовлетворение этих потребностей, или по сравнению с тем, кто не имеет или не осознает их. Доказательством этого служит как сила положительных эмоций человека, имеющего душевные привязанности и живущего духовной жизнью, так и сила отрицательных эмоций, а проще глубина страдания и горя человека, у которого по каким-то причинам разорвана упомянутая привязанность или разрушен идеал, бывший объектом духа его. Кстати, хоть я и сказал, что не намерен доказывать наличие душевных и духовных потребностей в природе человека, но не могу все же по ходу не отметить, что могучий потенциал соответствующих переживаний является, безусловно, аргументом в пользу наличия их. Коль скоро потребности душевные и духовные, независимо от того, той же они природы, что и физиологические, или нет, удовлетворяясь, повышают качество жизни, то и входят они в функцию качества жизни так же, как и прочие потребности в виде слагаемых с поправочными коэффициентами. Это и дает ключ к включению души и духа в рационалистические модели.
Я не буду и не могу, естественно, строить точно функцию качества жизни, а воспользуюсь для дальнейшего лишь существованием ее и знанием ее структуры, включающей, как было сказано, душевные и духовные потребности человека. Для того же, чтобы по возможности представить, как эти последние влияют на упомянутую функцию в сравнении с прочими, а также во взаимосвязи с ними, рассмотрим свойства души и духа, имеющие отношение к модели.
Прежде всего, замечу, что душевные и духовные потребности гибче, чем физиологические (особенно такие, как в пище). Гибче - это значит, что их удовлетворение может откладываться на более долгий срок, особенно, если они не разбужены изначально. В последнем случае их неудовлетворение может не замечаться и всю жизнь. Однако эта большая гибкость не означает меньшего потенциала. Скорее, верно обратное. Как
уже сказано, движимые душевными порывами и во имя служения духовным идеалам люди способны жертвовать своей жизнью. (Что касается чужих жизней, то жертвование успешно происходит и по причинам душевно-духовным и под влиянием физиологических и прочих потребностей). Это в индивидуальном плане. Что касается потенциала влияния на общественные процессы, то здесь дух и живот, а заодно и либидо и жажда свободы успешно соревнуются, хотя, как по мне, дух оказал более сильное влияние на человеческую историю, чем живот и прочее. Конечно, не мало значительных и кровавых событий истории происходили под влиянием голода или угнетенной свободы - мятежи, войны, революции, массовые миграции и т. д. Но из них разве одни только голодные бунты и миграции могут быть отнесены целиком за счет недуховных потребностей. Уже освободительные войны - явление более духовного, чем иного плана, ибо главная цель их - свобода своего народа намного превалирует над вспомогательной целью - индивидуальной свободой, которая для многих была, возможно, изначальным импульсом борьбы, зато для многих других она не только не возростала, но даже убывала в процессе борьбы (военная дисциплина). В различных революциях духовный и недуховный элемент переплетены сильно и разнообразно. Конечно, почти во всех них работал потенциал голодного желудка и жажда свободы личной, но поверх этого непременно накладывался и господствовал дух, в виде заботы о свободе и желудке не только своих, но и всего народа, а также в виде таких идеалов, как равенство, справедливость, достоинство и проч.
Наконец, история знает и мощнейшие и продолжительнейшие чисто духовные движения, прежде всего религиозные, включая религиозные войны, но еще более того внутренние не военные, но глубокие и существенные изменения человеческого общества под влиянием религий, а также великих нерелигиозных учений, как то идеология буржуазных революций, марксизм, экзистенциализм.
Говоря о потенциале душевно-духовных потребностей, нужно отметить еще одну их особенность. Потенциал большинства прочих потребностей по мере его удовлетворения убывает, или, если растет, то ограничено. Поэтому возможности повышения качества жизни человека и общества за счет удовлетворения большинства потребностей, кроме душевно-духовных, представляются также ограниченными. Т. е. на этапе острой неудовлетворенности этих потребностей их потенциал может быть огромен: в минус, к аду жизни мы можем сползать сколько угодно. Но когда мы находимся в области приличного среднего уровня, скажем, в современных промышленно-развитых странах, то возможности существенного дальнейшего повышения качества жизни за счет еще большего удовлетворения этих потребностей становятся все более
ограниченными, хотя инерция жизни потребительского общества и мешает это понять (значительную роль здесь играет и искусственное разжигание потребительских страстей). Замена холодильника еще лучшим холодильником, а машины еще более шикарной машиной имеет отношение лишь к весьма иллюзорному счастью и удовлетворяет по преимуществу относительно слабую и лишь искусно раздуваемую потребность быть не хуже других или лучше других, причем лучше или не хуже - только в смысле материального уровня. В отличие от прочих потребностей удовлетворение душевно-духовных не только не приводит к снижению их потенциала, но даже наоборот. И хотя дух зачастую разгорается, наталкиваясь на препятствия, но неизвестно, нужно ли считать эти препятствия неудовлетворением духа или его пищей, т. е. удовлетворением. Интересен в этом отношении пример Сэнт Экзюпери в "Ночном полете", где он описывает отношение арабов к Лоуренсу. Лоуренс был их заклятый и горячо ненавидимый враг и борьба с ним давала пищу духу и наполняла их жизнь содержанием и острым интересом. Когда же он уезжал, эта жизнь погружалась в сонную спячку. Главное же, что во многих случаях удовлетворение потребностей души и духа и без упомянутых препятствий и остроты способствует разгоранию, усилению и углублению их потенциала. Так происходит и в случае любви к детям и в случае любви к женщине (не всегда), и в случае любви к Родине и любви к искусству и т. д. Причем существенно, что разгорание это может происходить, очевидно, в неограниченных масштабах. Поэтому хоть душа и дух играли существенную роль и на всех предыдущих этапах истории, но, начиная с какого-то момента, душевно-духовная сфера должна будет стать основным и чуть ли не единственным поприщем поисков дальнейшего улучшения качества жизни человека и общества.
Тут следует заметить, что вообще-то не только духовные потребности могут расти вследствие их удовлетворения, разжигания, пробуждения, воспитания и т. п. Даже такую фундаментальную потребность, как в пище, можно развивать доводя до обжорства. Тем более это относится к потребностям не чисто физиологическим, но и не душевно духовным, а, например, таким, как потребность в развлечениях, приключениях, азарте, риске, успехе и т. д. Более того, следует заметить, что существуют потребности изначально решительно не присущие человеческой натуре, а являющиеся результатом исключительно воспитания, привития и разжигания, и посему вообще встречающиеся лишь у тех, у кого они привились. Это такие потребности как в курении, алкоголе, наркотиках и т. п. Однако потенциал всех этих потребностей (за исключением потребности в свободе) не может быть развит до такой степени, как потенциал духовных потребностей. Человек, будучи голодным, может убить другого из-за пищи, но не пожертвовать собой. Можно рисковать собой во имя риска, как такового, в азарте борьбы за успех, в погоне за
красивой женщиной, из-за наркотиков, даже из-за бутылки водки и сигареты. Но! Но не сознательно жертвовать собой, как во имя души и духа (и свободы).
Есть и другой путь сравнения возможного максимального потенциала духовных и недуховных потребностей. Многочисленные мемуары, художественная литература и личный опыт, подтверждают, что, если в юности, скажем, человек вел богатую духовную жизнь с борьбой за идеалы, но одновременно и с физическими лишениями, связанными с этой борьбой, а со временем "остепенился", т. е. дух угас, а материальное положение стабилизировалось, то всю свою жизнь он будет вспоминать тот духовный период не только, как лучшую часть жизни, но и вообще как единственную часть, которую только и можно по настоящему называть жизнью, в отличие от сыто спокойного существования.
Следует отметить, что любые потребности под влиянием внешних обстоятельств могут не только разжигаться, но и подавляться и увядать. Классический пример тому -увядание сексуальных потребностей в старости. Для нашей модели существенно, что не только удовлетворение одних потребностей может сокращать удовлетворение других, но и разростание одних потребностей может подавлять другие. Крайние примеры - это, скажем, разрастание потребности, а проще говоря, чрезмерное употребление наркотиков или алкоголя, которое может приводить к разрушению организма и вместе с тем и к увяданию жизненно важных его функций и потребностей.
Разростание духовных потребностей может также приводить к увяданию прочих потребностей. Это в сильной степени зависит от того,на что направлен дух, от его идеи. Опять же в качестве крайнего примера можно привести различные изуверские секты, изнуряющие плоть и даже толкающие своих членов на самоубийство (хлысты, адвентисты седьмого дня и проч.). Но даже если идея духа не направлена непосредственно против каких-либо потребностей человека, экзальтированное, неуравновешенное, нарушающее гармонию служение этому духу может приводить к увяданию многих, так сказать, нормальных потребностей, к увяданию самого интереса к жизни.
Правда, тут зависимости сложны и эффекты экзальтированного духа могут быть самыми разнообразными и неожиданными, в том числе и прямо противоположными тому, о котором идет речь. К тому же здесь мы вступаем в сферу большого индивидуального отличия людей.
Продолжая тему потенциала душевно-духовных потребностей, следует отметить еще, что упомянутое разрастание их по мере удовлетворения
имеет и отрицательную сторону, а именно, если удовлетворение прекращается, это приводит к снижению качества жизни, причем чем больше был потенциал, тем резче снижение, что в принципе вызывает неустойчивость жизни человека и общества и может приводить к катаклизмам и трагедиям. Все зависит от того, на что направлена духовная потребность и каковы возможности ее удовлетворения в настоящий момент в обществе вообще и у индивидуума в частности. Это обстоятельство является причиной того, что во многие века для большинства населения такие потребности, как любовь мужчины и женщины, любовь к искусству и даже жажда справедливости и чести считались и действительно являлись недопустимой роскошью и были уделом аристократии (всяких там Нифертити). Более того, и сегодня и в развитых и просвещенных странах есть немало людей, которые добровольно отказываются от этих потребностей, от развития их потенциала, опасаясь, что их неудовлетворение сделает жизнь хуже, чем она есть, не желая рисковать неустойчивостью, не желая бороться, и обрекая себя на серое существование.
Следует, однако, отметить, что в тех случаях, когда обстоятельства позволяют удовлетворение тех или иных душевно-духовных потребностей, их наличие и потенциал делают жизнь человека, а заодно и его самого, не только богаче, но и устойчивей. Не случайно поэтому не только в суровые давние времена, когда семейный союз был необходим для выживания, как самая удобная форма кооперации (муж гоняется с дубиной за дикими зверями, а жена шьет из их шкур одежды), но и сегодня в развитых странах семейные люди считаются в среднем более надежными и устойчивыми в жизни. Примеров необычайной устойчивости, которую придает людям подлинный и высокий дух, помогая им проходить через невообразимые испытания, не стану приводить: их слишком много и они хорошо известны из истории и литературы.
Еще одно свойство духа, именно духа, а не души, отличающее его,от всех прочих потребностей человека, это его возможная нетерпимость к другому духу, духу направленному на другой объект или идею, зачастую весьма близкую идее или объекту данного духа. Примеров этому несть числа в истории. Это - и многовековая вражда христианства и иудаизма и протестантизма с католицизмом внутри христианства, и фарисеев и садукеев внутри иудаизма, и марксизма с буржуазной идеологией, и большевиков и меньшевиков внутри марксизма и т. д., и т. д., и т. д. Эти свойственные духу (хотя и необязательные) фанатизм и нетерпимость, как уже сказано, не имеют места у прочих потребностей человека, как,(например, физиологических, что порождает иллюзию преимущества последних и опасности духа для человечества, иллюзии, широко