В 1817 г. при войске была сформирована конно-артиллерийская рота, а через два года состав строевых частей увеличился на один конный полк. Таким образом, 11 конных полков, 10 пеших батальонов и конно-артиллерийская батарея удерживали 270 км. границы с более чем 100 пикетами, 60 постами и батареей. Для внешней службы формировался сводный полк от всех кавказских казаков. В 1832 г. из чинов этого полка был сформирован Лейб-гвардии Кавказский линейный полуэскадрон, вскоре разделенный на две очереди.
Согласно положению о ЧКВ 1842 г. территория Черномории разделялась на три военных округа — Таманский, Екатеринодарский и Ейский. Войско обязано было выставлять 12 конных полков, 9 пеших батальонов, 3 конно-артиллерийские батареи, Лейб-гвардии Черноморский казачий дивизион и гарнизонную артиллерийскую роту. Для укомплектования всех строевых частей требовалось 12 тысяч человек. Срок воинской службы определялся в 25 лет полевой и 5 — внутренней.[4]
Служба линейцев также заключалась в пограничной страже и выставлении частей для службы вне пределов Кавказского края. Сроки службы были такие же, как и у черноморцев. По положению о КЛКВ, линейцы должны были выставлять команду казаков императорского конвоя, 17 конных полков сведенных в 8 бригад, 3 конно-артиллерийские батареи, дивизион в составе Кавказского сводного иррегулярного полка при действующей армии.[5]
Поражение в Крымской войне вызвало всплеск интереса к проблемам русской армии, тактики и стратегии современной войны, обсуждение необходимых преобразований в армии. Было как минимум две важнейшие проблемы, требующие скорейшего разрешения — сокращение расходов и уменьшение численности армии, не уменьшая при этом обороноспособность страны.
Расходы на армию возрастали постоянно, особенно в годы Крымской войны. В 1853 г. эти расходы составляли 103.479 тыс. руб. сер.; в 1854 г. — 178.694 тыс. руб. сер.; в 1855 г. 239.823 тыс. руб. сер. Исключительно тяжелое положение финансов страны повлекло значительное сокращение военных расходов в 1857 г., которые составили 101.848 тыс. руб. сер. В целом же военные расходы составляли около 25% бюджета страны, но при этом этих сумм было явно недостаточно для создания армии по европейскому образцу.[6]
К 60-м гг. XIX в. назрела необходимость коренного преобразования основ отбывания воинской повинности и армии в целом. Необходимо было ввести всеобщую воинскую повинность и систему кадровой комплектации офицерским составом. Данные нововведения позволили бы использовать значительно большие людские и материальные ресурсы.[7]
Воззрения Д.А.Милютина, возглавившего военное ведомство и проводившего военную реформу, представляли сплав достижений лучших представителей военно-теоретической мысли того времени (Астафьева, Горемыкина, Теляковского и др.). Военный министр стремился приспособить вооруженные силы страны к новым условиям — «условиям развивающегося капитализма».[8] В основе проводимой реформы было стремление Д.А.Милютина увеличить число постоянных тактических единиц, уменьшить нестроевой элемент, превратить резервные войска в реальный «боевой резерв», уменьшить численность армии в мирное время за счет запаса.
Практически во всех странах в период феодализма существовали различные военизированные группы населения, выполнявшие специфические функции, связанные с военной службой в самом широком смысле. К таким группам можно отнести реконкистадоров на Пиренейском полуострове; кнехтов в Швейцарии; гайдуков, клефтов, граничар на Балканах; гайдамаков на Украине; гуркхов в Индии; самураев в Японии и др. Возникали они обычно в периоды смут, в условиях пограничных конфликтов, религиозных войн, осуществления колонизаций. В начальный период основным занятием данных образований являлась война полуразбойного характера. Однако позже они либо переходили на службу государства на договорных началах, либо исчезали.[9] Так что в этом смысле в российском казачестве нет ни чего сверх уникального.
Уникальность российского казачества обуславливается уникальностью исторического пути России. Вплоть до начала XX в. в стране были огромные территории, требующие колонизации, что выступало своеобразным «гарантом» существования казачества, наиболее приспособленного для решения колонизационных задач. С другой стороны, в стране, отягощенной феодальными пережитками, с режимом, опирающимся на довольно узкую социальную базу, казачество как опора самодержавия было «обречено» на «поддержку» со стороны правительства и «защиту» от размывания как военного сословия.
П.А.Зайончковсий указывал, что подготовка и осуществление военных реформ осуществлялись в условиях борьбы между консерваторами и либералами, «по разному представляющими себе пути укрепления одного из основных орудий самодержавия — дворянского государства — армии».[10] В середине XIX в. «победу» в этой борьбе одержали либералы вот главе с Д.А.Милютиным. Естественно, что передовые армии Европы практически не знали уже иррегулярных соединений, поэтому и казачество в составе вооруженных сил России в теории не могло играть сколь либо значительной роли. Эта вспомогательная роль и положение четко отразилось в Уставе о воинской повинности, где в списке армейских единиц казачьи войска поставлены после армии и запаса, перед войсками из инородцев.[11] Таким образом, казачьи войска не вошли в «основной состав» кавалерии и рассматривались как войска вспомогательные.
В «Главе 1» достаточно подробно изложены взгляды правительства на будущее казачьих областей, которое виделось в слиянии казачьего населения с гражданским. Отличие казачьего и не казачьего населения заключалось бы лишь в порядке отбывания воинской повинности, да и то временно.
Обращаясь к рассуждениям должностных лиц Кавказа того времени, ясно видно понимание неизбежности и необратимости процесса расказачивания военного сословия. М.Т.Лорис-Меликов писал: «…и казачество заметно утратило уже прежний характер той сторожевой цепи, которою искони прикрывались окраины России сопредельные с враждебным и хищническим населением востока, и хотя нет сомнения в том, что оно служит и будет служить лучшим залогом сохранения спокойствия на Северном Кавказе (а в Терской области особенно), но, тем не менее, нельзя не признать, что активная роль казачества уже едва ли окажется здесь необходимою, оно будет влиять скорее одним присутствием своим, вселяя в горцев нравственное убеждение в полной невозможности сдвинуть русское население с места».[12]
Весьма ценно замечание М.Т.Лорис-Меликова, указывающее на изменение характера службы казаков с окончанием Кавказской войны. По мнению наказного атамана ТКВ, в нынешних условиях (то есть в 60-х гг. XIX в.) казаки несут службу не военную, а полицейскую. Собственно военная служба для них теперь была уже службой на кордонах русско-турецкой и русско-персидской границ, отдаленных от мест проживания, которые казаки должны были собственно охранять в предшествующий период. В этих условиях ККВ и ТКВ, как и Донское войско, переходят в разряд «внутренних войск», то есть могут давать переселенцев для новых войск, своим присутствием способствовать сохранению мира на Кавказе. Однако, по мнению М.Т.Лорис-Меликова, «…роль и задача казачества (выделено автором — А.М.) на Северном Кавказе уже окончена, в том, конечно, смысле, в каком казачество наиболее оказывало услуги России, т.е. в смысле вооруженной охраны пределов ее, и упрочнения за нею, путем постепенной колонизации, территории, занимаемой силою оружия».[13]
Исходя из выше сказанного, М.Т.Лорис-Меликов предлагал разделить казаков на две части, первой из которых разрешить выход из казачьего сословия, облегчить занятия мирным трудом. Для второй же, видимо из «природных казаков», наоборот — приоритетным оставить военную службу, чтобы дать выход их «энергии».[14]
Такие взгляды были довольно распространены. Так исполняющий должность наказного атамана ККВ генерал-лейтенант Н.А.Иванов писал о будущем устройстве казачьих войск на Кавказе: «Ибо, как ни полезно казачество, в известных случаях, но излишек его, для государства, во многих отношениях, бесспорно, тягостен».[15]
Часть казачества, безусловно, поддерживала данные взгляды. Анонимный автор письма в газету «Русский инвалид» высказывал сходные суждения, указывая на то, что «…исчез неприятель, а вместе с тем и те условия казацкой жизни, которые сделали из него неутомимого и недремлющего бойца». Теперь соседство с иногородним населением, мирно трудящимся, призывает казаков более к хлебопашеству, чем к ратной доблести.[16]
В обществе отношение к казачьим войскам было еще более бескомпромиссно. Литературно-политическая газета «Голос» в 1871 г. поместила заметку, в которой содержалась весьма критическая оценка вышедших к тому времени 5 томов «Сборника правительственных распоряжений по казачьим войскам». Особое раздражение редакции вызывало увеличение расходов на содержание войск, в том числе на управленческий аппарат. Практически ставился вопрос о целесообразности существования казачьих войск вообще: «Нет, конечно, нужды говорить, что эти прибавки вызвались потребностью благоустройства казачьих войск; но когда речь идет о спорном вопросе, о необходимости самого существования этих войск, то естественно возникает дилемма: отягощение государства в пользу силы, которой боевые качества не могут быть совершенны, не есть ли расход малопроизводительный?»[17]
По поводу боевых качеств казачьих подразделений высказывались различные мнения. Так, упоминаемый выше анонимный корреспондент «Русского инвалида», оценивал прошедшие полковые сборы ККВ в 1868 г. как вполне успешные, указывая на несомненные достижения казаков в строевой подготовке, умении маневрировать. В.Кравцов те же сборы, прошедшие в трех округах Черномории и закубанских полках, оценивал как «большей частию весьма удовлетворительные и даже хорошие». Далее автор писал о казаках: «их наступление и отступление с пальбою были живы и проворны, их атаки полковыми лавами, с гиком по казачьему обычаю, отличались стремительностью и быстротой, а при переходе церемониальным маршем, посотенно, рысью и в карьер, лучшего равнения, кажется, на мой взгляд, едва ли и желать нужно».[18]
Почему оценки качества казачьих подразделений отличались? В рассматриваемый период на кавалерию возлагались задачи охранения войск на марше, глубокая разведка, подкрепление пехоты в наступлении.[19] Все эти задачи как нельзя более лучше могли выполнять казаки. Как представляется, критика казачества исходила из уст столичных обывателей, мало знакомых с казачьим бытом и в выводах своих исходящих их правительственного подхода, заключавшегося в уверенности исчерпания казаками своей миссии. Лично же наблюдавшие казаков в деле, предлагали совершенно иные подходы и взгляды.
Несмотря на все обсуждения казачьих вопросов, законодательство развивалось в соответствии с взглядами чиновников военного министерства, и исходя из правительственных взглядов и государственных интересов. Общее направление в регулировании военной повинности казачьих войск заключалось в облегчении отбывания службы и унификации казачьих подразделений с регулярной кавалерией. Таким образом «казачество сохранило свое существование, но, вместе с тем, были приняты решительные меры к тому, чтобы приблизить быт и устройство этого сословия к тем условиям жизни, в которые было поставлено прочее население империи».[20]
В царствование Александра II произошло значительное сокращение сроков службы. В 1856 г. общий срок службы был сокращен до 25 лет, из которых 22 года приходилось на полевую службу, а 3 — на внутреннюю. В дальнейшем законодательное отделение при УИВ предложило срок службы сократить до 22 лет, из которых бы 15 приходилось на полевую службу, а 7– на внутреннюю. 8 сент. 1863 г. данные предложения были разосланы на рассмотрение командирам отдельного Сибирского корпуса, Оренбургского и Кавказского, генерал-губернатору Восточной Сибири. В ответе на имя военного министра главком Кавказской армией писал: «…прошу Ваше Превосходительство исходатайствовать эту милость у Государя Императора и объявить ее одновременно с обнародованием об окончании войны с Кавказскими горцами».[21] 12 июля в Высочайшей грамоте для ККВ в честь покорения Кавказа объявлялось о предполагаемом сокращении сроков службы полевой — до 15 лет, внутренней — до 7. В тот же день данные сроки утвердились специальным указом.[22]
В целом в 60-е гг. XIX в. большая часть правительственных распоряжений была связана с преобразованиями казачьих войск на Северном Кавказе и созданием двух новых войск — Кубанского и Терского. В военном отношении важнейшие распоряжения относились к порядку формирования строевых частей, изменению значимости родов войск.
В 1861 г. было высочайше указано сводно-иррегулярный дивизион в действующую армию высылать исключительно от ККВ.[23] В этом же году было утверждено положение о Лейб-гвардейских Кавказских Казачьих эскадронах Собственного Его Императорского Величества Конвоя. В соответствии с документом, Лейб-гвардии Черноморский казачий дивизион соединялся с Лейб-гвардии Кавказским казачьим эскадроном собственного е.и.в. конвоя. Состав конвоя образовывали три лейб-гвардейских эскадрона, меняющихся посменно, через два года. В состав эскадрона от ККВ командируется 4 офицера, 13 унтер-офицеров, 123 казака; от ТКВ — 1, 5, 41 соответственно.[24]
Надо отметить, что в законодательстве этого периода полностью отсутствует какая ни будь системность и упорядоченность. Распоряжения издавались исходя из сиюминутных потребностей и выделить общее направление не представляется возможным.
Строевые части бывшего Черноморского и Кавказского линейного войск изменили свои наименования по имени нового войска. Тот есть 1–9-й Черноморские полки стали именоваться 1–9-м Кубанскими полками. Линейцам «повезло» меньше — 1–2-й Кавказские, 1–3-й Лабинские, 1–2-й Урупские, Кубанские, Ставропольские, Хоперские полки стали именоваться по номерам — 10–22-й полки Кубанского войска. То же самое касалось пеших батальонов и артиллерийских бригад.[25]
С водворением за Кубанью новых станиц продолжалось формирование новых полков и бригад. Управление осуществлялось на основании статей положения о КЛКВ. Каждый полк должен был составить отдельный полковой округ с полковым правлением. Соединять полки в бригады предполагалось исходя из интересов кордонной службы.[26] В период с 1861 по 1867 гг. было сделано около десятка распоряжений по перечислению станиц из полка в полк, из бригады в бригаду, по формированию новых полков. За это время в Закубанье было водворено более сотни станиц, сформированы 23–27-й, Абинский и Псекупский конные полки, составившие 7-ю и 8-ю бригады.[27] Однако уже в 1866 г. правления 7-й и 8-й бригад были упразднены, так же как и 22-й и 23-й конные полки. 24-й и 25-й полки образовали отдельные округа с полковыми правлениями, а нумерация полков изменилась следующим образом: 24-му полку присвоен номер 22, 25-му — номер 23 соответственно, 26-му — номер 24 и 27-му — номер 25.[28] То есть новые полки формировались по мере водворения новых станиц. Окончательное же распределение населенных пунктов области по 7 военным отделам и 11 полковым округам состоялось в 1888 г. по приказу по ККВ № 211.[29]
Исключение в смысле системности составляют распоряжения по артиллерийской части войска, в которых видно последовательное стремление к усилению казачьей артиллерии. В соответствии с распоряжением, сделанным в 1861 г., артиллерия ККВ усиливалась за счет 13–14-й батарей бывшего КЛКВ.[30] В этом же году должность командира конно-артиллерийской бригады была упразднена, а командование казачьей артиллерии возлагалось на помощника начальника артиллерии Кубанской области.[31] Как ни странно, уже в 1865 г. должность командира конно-артиллерийской бригады была восстановлена, а должность помощника начальника артиллерии упразднена.[32]
В 1861 г. в целях «единства управления» в ведении начальника артиллерии Кубанской области были переданы все состоящие на Нижне-Кубанской кордонной линии и в пределах Черномории 85 орудий с принадлежностями. Прислугу для орудий планировалось назначать из казаков полевой артиллерии, гарнизонную артиллерийскую роту ККВ — упразднить.[33]
В 1865 г. в полном соответствии с видами правительства на армию вообще, конно-артиллерийские бригады ККВ были переформированы. Все 5 батарей переведены в мирное время в 4-х орудийный состав, предполагающий развертывание в случае военных действий до 8-ми орудийного состава. Для этого предполагалось содержать двойной комплект нижних чинов в мирное время, излишек прислуги — считать находящимися на льготе. На артиллерийские должности предполагалось назначать только лучших казаков, с утверждения наказного атамана. Все льготные части ежегодно призывать на учения с 16 апр. по 1 июня.[34]
Вышеперечисленные мероприятия свидетельствуют как в пользу тезиса о бессистемности в развитие военного законодательства, так и подтверждают тезис об усиленном внимании к артиллерии, как перспективному роду войск.
Одним из важнейших документов данного периода является положение о воинской повинности ККВ, принятое в 1870 г. Данный документ регулировал отбывание воинской повинности казаками в новых исторических условиях. Поголовная служба казачьего войска была отменена. В мирное время ККВ должно было выставлять десять конных полков, два пластунских батальона, пять артиллерийских батарей, отдельный дивизион в г. Варшаве, два эскадрона императорского конвоя. В военное время количество полков и батальонов увеличивалось втрое. Не служащие казаки именовались казаками неслужилого разряда и обязаны были ежегодно уплачивать определенный налог в войсковой капитал. По достижению 19 лет все жители войска м.п. обязаны были являться к жеребьевке на службу. Срок службы устанавливался в 15 лет строевой — 1/3 действительной, 2/3 — на льготе; плюс 7 лет внутренней службы. Конным полкам были присвоены наименования: 1 — Таманский, 2 — Полтавский, 3 — Екатеринодарский, 4 — Уманский, 5 — Урупский, 6 — Лабинский, 7 — Хоперский, 8 — Кубанский, 9 — Кавказский, 10 — Ейский (полки второй и третьей очереди наименовались 2-м и 3-м полками соответственно).[35]
В 1874 г. было присвоено старшинство ККВ, пластунским батальонам и конным полкам. Старшинство войска устанавливалось по старшинству Хоперского полка — 1696 г.[36]
Практически сразу после введения в действие положения 1870 г. возник ряд вопросов, требующих рассмотрения на местах. В ККВ такая работа была возложена на специальный комитет при наказном атамане под председательством И.Д.Попко. Комитет создавался как постоянно действующий, но со сменяющимся составом, для рассмотрения всех спорных вопросов в ходе масштабных преобразований.[37]
Одним из вопросов, неоднократно обсуждавшихся на протяжении всего пореформенного периода, был вопрос о прохождении казаками службы, в том числе и вопрос об обмене очередями. В 1866 г. по данному вопросу командующий отдельным гвардейским корпусом высказывался резко отрицательно, указывая на то, что подобная практика «приносит вред как самой службе, так и чистоте нравов казаков, редко случается, чтобы казак нанимался по нужде, а большей частью им руководят другие побуждения. Между тем, бросая семью на долгое время, он делается ей совершенно чуждым и, по возвращению домой, вносит в дом, весьма часто раздор, а иногда и разврат. Нередко случается слышать жалобы родителей и жен на разстройство их хозяйств, вследствие того, что сыновья и мужья покидают их, часто против их желания, нанявшись на службу».[38]
В 1872 г. в комитет при войсковом штабе и наказном атамане рассматривал предложения ГУИВ, по всей видимости продиктованные стремлением искоренить недостатки в порядке отбывания воинской повинности. Комитет предлагал установить 4-летний срок полевой службы с однократным выходом на службу, для этого ежегодно сменять ¼ личного состава. Казаков служилого разряда предполагалось разделить на три возрастных ряда. Первый «полковой комплект по возрастам» включал бы 22, 23, 24, 25-летних казаков; второй и третий комплекты — 20,21, 26, 27, 28 и 29, 30, 31, 32, 33-летних казаков соответственно. В этом случае обмен очередями стал бы весьма затруднителен, а математический порядок в отбывании службы казаками был бы, наконец, установлен.
Комитет при войсковом штабе указывал следующее. В соответствии с положением 1870 г. сроки службы в пределах Кавказского края устанавливаются командующим войсками округа, вне пределов края — военным министром. Данное распределение полномочий по установлению сроков полевой службы опиралось на понимание того, что реальные сроки необходимо устанавливать исходя из реальных военных потребностей, состояния каждого отдельного казачьего хозяйства и множества других случайностей, не видных в столице, но составляющих жизнь реального казака. Смены осуществляются таким образом в соответствии с административными распоряжениями военного министра и главкома, в три очереди, по личным очередям. Льготные казаки делятся на две смены только в силу необходимости разделить «первоочередных» от «дальнеочередных». Таким образом, у местного начальства и самих казаков остается возможность маневра при определении на действительную службу для действительно нуждающихся в отсрочке. При принятии к руководству предложений ГУИВ, не остается никаких возможностей как для законных отсрочек, так и для личного обмена очередями. К тому же, при переводе на льготу сразу пяти возрастов получается избыток казаков, которых следует в таком случае насильственно зачислять в неслужилый разряд с ежегодной платой, что многим просто не выгодно.
В настоящее время сложилась оптимальная система, по мнению членов комитета. Льготные казаки разделены на два комплекта — первоочередной и второочередной (или дальнеочередной). Некомплект в строевых частях пополняется за счет первоочередных казаков, разделенных на сотни. На их место зачисляются малолетки из второй очереди, имеющие безусловную годичную льготу перед выходом на службу. Вторая же очередь, или «дальнеочередники», пополняются за счет вновь призванных малолетков и выходящих на льготу казаков строевых частей.[39]
Это весьма показательный пример, как столичные власти, не имеющие, или не желающие иметь, представление о положении на местах, стремились к бездумной унификации как казачьих законоположений, так и самой жизни казачества. В основе данных устремлений, как представляется, лежало не стремление к защите интересов казачьего населения, но типичное стремление чиновника к упрощению действительности, видимо, для простоты составления отчетов и документации.
Из документов 60–70 гг. XIX в. следует отметить уравнение в выплате жалованья офицерам в строевых частях ККВ с регулярными войсками.[40] Эта мера вызвана, по всей видимости, стремлением привлечь к службе в казачьих войсках офицеров, поскольку ощущался недостаток местных кадров. Вообще о местном (точнее — черноморском) дворянстве столичные власти были весьма невысокого мнения. Так члены столичного комитета по пересмотру казачьих законоположений в «главных основаниях» для положения о ККВ писали о черноморском дворянстве следующее: «Большинство из дворян крайне бедно, необразованно, требовательно и неспособно ни к какой полезной деятельности, неспособно даже к казачьей службе… желать надобно, чтобы… явился новый, живой благотворительный элемент, способный внести …в боевые ряды их иной дух, облагородить их понятия и службу».[41]
Таким образом, естественный источник пополнения офицерских вакансий — местное дворянство — не мог удовлетворить спрос. Поэтому правительство вынуждено было привлекать для службы в казачьих войсках офицеров из регулярных частей. Зачастую в войска шли карьеристы и желающие покрасоваться в красивой форме франты, поэтому качественный состав офицерского корпуса оценивался невысоко.
Итак, в 60–70-е гг. XIX в. основным содержанием в реформировании воинской повинности ККВ стало сокращение срока службы и уменьшение численности казаков на действительной военной службе. Преобладающими в это время стали взгляды на кавказское казачество как на внутренние войска, утратившие свое боевое значение и по необходимости переходящие в русло мирной жизни. Программы по реформе воинской повинности, системы в принятии законов не было, поскольку сами войска находились в процессе реформирования, армия в целом переживала период изменений. Однако можно выделить несколько существенных моментов. Во-первых, это усиление артиллерии. Во-вторых, стремление к улучшению качественного состава офицерского корпуса. В-третьих, принижение значения казачьих формирований в регулярной армии (проектируемой по европейскому образцу) до роли вспомогательных войск.
Стремление рассматривать историю казачества в контексте общероссийской исторической парадигмы оправдывает себя и в случае с развитием взглядов на казачество как военную силу. Безусловно, всякие воззрения появляются не вдруг, однако перемена во взглядах на казачьи войска, ставшая основой проводимых мероприятий, весьма соответствует общей атмосфере эпохи Александра III.
Прежде чем обратиться непосредственно к развитию взглядов на казачьи войска, необходимо сказать несколько слов об изменениях в организации армии в целом. При Д.А.Милютине корпусная организация армии была заменена военно-окружной. При такой организации в округе высшим войсковым соединением стала дивизия, низшая тактическая единица — батальон. Предполагалось, что такая организация армии будет максимально близкой к полевому устройству армии в военное время. Существенными недостатками данной системы являлось отсутствие связи между родами войск, что лишало командиров возможности отработки единых оперативных и стратегических задач, но самое печальное заключалось в том, что высшие командные кадры не получали в мирное время опыта управления крупными военными соединениями.[42]
Кн. А.М.Барятинский возглавил часть генералитета, недовольного реформами Д.А.Милютина. С трудом военный министр отстоял существующий порядок управления войсками, однако уже в 1876 г. вернулись к корпусной системе.[43] Корпус включал в свой состав 2 пехотных дивизии, 1 кавалерийскую дивизию, саперный батальон, летучий парк. Кавалерийская дивизия в 1-м и 2-м Кавказских корпусах, восстановленных в 1878 г., состояла из двух кавказских бригад по два полка и двух конно-артиллерийских батарей.[44]
Итоги русско-турецкой войны 1877–1878 гг. выявили существенные недостатки в использовании кавалерии, численность которой была мала, отсутствовала единая тактическая организация, что делало невозможным использование в полное мере боевой мощи казачьих частей. Полки прикомандировывали к армейским корпусам, что приводило к дезорганизации кавалерийских дивизий, которые могли в составе бригад выполнять самостоятельные боевые задачи.[45] Как представляется, столь бездарное использование кавалерии и казачества стало прямым следствием предшествующего периода, когда казачество не рассматривали как реальную боевую силу, а как вспомогательные подразделения.
Переосмысление роли кавалерии привело к росту численности кавалерийских частей. В 1863 г. численность кавалерии составляла 71.648; затем последовало значительное сокращение в 1869 г. — 59.334, а в 1870 г. — 59.076. Однако уже к 1879 г. численность кавалерии возросла до 80.041 и на протяжении двадцати лет оставалась на уровне 70–80 тыс.[46] Помимо того, увеличивалась боевая мощь отдельных подразделений. Так полки доводились до шестисотенного состава — находящиеся на службе в 1895 г., льготные в 1905 г. Так же возросло число полков, выставляемых ККВ в мирное время. В 1889 г. сформирован еще один первоочередной полк — Черноморский, а в 1890 г. были добавлены полки второй и третьей очереди.[47]
Вполне очевидно, что с изменением понимания значения кавалерии должно было измениться и отношение к казачеству. Несмотря на огромные траты (210–214 млн. руб. ежегодно), финансирование армии было недостаточным для ликвидации отличий от передовых армий Европы. В этих условиях относительная «дешевизна» казачьих войск стала одним из факторов к пересмотру взглядов на «ценность» казаков как военной силы.
Помимо общеармейских изменений, ситуация на Северном Кавказе требовала отказаться от иллюзий «полного умиротворения». А.М.Дондуков—Корсаков, несомненно прекрасно осведомленный о ситуации в крае, писал в 1883 г. следующее: «…да и само умиротворение края, как оказалось, было достигнуто далеко не вполне и потому многие из мер гражданского характера явились резким противоречием бытовым особенностям казачества, внесли неопределенность отношений войсковых сословий к властям и часто не только не улучшали, а, напротив, разстраивали благосостояние казачьих общин».[48]
По мнению А.М.Дондукова-Корсакова, «ненормальное положение» кавказских казачьих войск было вызвано рядом правительственных мер в последние 15–20 лет, которые имели своими последствиями «не только разстройство экономического быта казаков, но и утраты тех воинских качеств этого славного войска, составляющих неоценимую государственную силу в военное время».[49]
Командующий войсками ратовал за возрождение казачества как реальной военной силы. В предыдущей главе упоминался комитет в г. Тифлисе под председательством Г.А.Леонова, который пришел к следующим выводам о причинах упадка «духа и военных качеств» казачества: а) смешанная система военного и гражданского управления, с преобладанием гражданской администрации; б) ослабление прежних патриархальных отношений казаков в станицах и военной дисциплины среди них, вследствие чрезмерного наплыва в станицы иногородних и устранения войскового начальства от наблюдения за станичными правлениями.[50]