Мадам Оленская издала удивленный возглас и, крикнув Настасье «Gia‑gia», (джиа‑джиа) снова принялась поправлять прическу. А в гостиную уже входил князь Сан‑Острейский в сопровождении полной, розовощекой дамы в высоком черном парике и роскошном меховом манто.
«Дорогая графиня, я хочу представить вам свою давнишнюю знакомую, миссис Страферс. На прием ее не пригласили, а она мечтает познакомиться с вами!»
Князь мило улыбнулся, и мадам Оленская поднялась навстречу новым гостям, пролепетав слова приветствия. Казалось, она не понимала, что перед ней в высшей степени странная пара, а князь, скорее всего, не отдавал себе отчета в том, что поступил опрометчиво, явившись в дом графини без приглашения и, более того, приведя к ней свою знакомую.
«Горю желанием с вами познакомиться, дорогая!» – воскликнула миссис Страферс. Говорила она громко, и тембр ее голоса был вполне под стать султану из пышных перьев и высокому парику.
«Я хочу быть знакома со всеми, кто молод, интересен и обаятелен. Князь говорил, что вы без ума от музыки. Вы и сами музицируете, не так ли? Кстати, хотите послушать игру Джохима завтра вечером в моем доме? А знаете, я устраиваю нечто вроде салона по воскресеньям, когда Нью‑Йорк не знает, чем себя занять! Так что я принимаю гостей и говорю им: „Развлекайтесь, друзья!“ Князь уверен, что Джохим вас очарует. К тому же, у меня вы непременно встретите своих знакомых».
Лицо мадам Оленской засияло от восторга.
«Как мило! Спасибо, князь, что вспомнили обо мне!»
Она пододвинула кресло к чайному столику, и миссис Страферс с удовольствием в нем расположилась.
«Я буду счастлива побывать у вас!»
«Вот и отлично, дорогая! И прихватите с собой своего молодого человека! – миссис Страферс небрежно махнула рукой в сторону Ачера. – Что‑то не припоминаю вашего имени, но мы с вами определенно где‑то встречались! Я со всеми пересекаюсь либо здесь, либо в Париже, либо в Лондоне. Вы, часом, не в дипломатическом корпусе? Вокруг меня вечно крутятся одни дипломаты! Вы тоже любите слушать музыку? Князь, непременно возьмите его с собой!»
Князь отозвался: «Ну, разумеется!» из глубины своей бороды, и Ачер поспешил откланяться. Он поклонился с неуклюжестью школьника, стоящего среди беззаботных и не обращающих на него ни малейшего внимания взрослых.
Впрочем, он нисколько не сожалел о том, что все так обернулось. Он желал лишь одного: чтобы все поскорее кончилось. В самом деле, стоит ли понапрасну тратить эмоции?
Когда он вышел на улицу, в зимнюю ночь, Нью‑Йорк вновь стал казаться ему таким огромным и родным. И Мэй Велланд, конечно, была самой красивой девушкой не только в этом городе, но и в целом мире. Он зашел к своему торговцу цветами, чтобы заказать для своей невесты букет ландышей. Он забыл прислать их Мэй в то утро, и это его огорчало.
Пока Ачер писал записку на карточке и ожидал, когда ему принесут конверт, его взгляд случайно упал на букет чайных роз. Ему никогда не приходилось видеть розы такого золотистого цвета. Они словно хранили в себе солнечный свет. Первым его побуждением было отослать их Мэй вместо ландышей. Нет, не ее цветы эти розы: слишком уж они пышные и вызывающе‑красивые. Внезапно поддавшись порыву, и почти не осознавая, что делает, он попросил хозяина уложить розы в длинную коробку. Он взял еще один конверт и, вложив в него свою визитную карточку, надписал на нем имя графини Оленской. Но когда молодой человек уже собирался уходить, он снова взял конверт и, вынув из него свою визитку, оставил его на коробке пустым.
«Их отнесут прямо сейчас?» – спросил он, кивая в сторону роз.
Торговец заверил его, что цветы будут доставлены сей же час.
Глава десятая
На следующий день он предложил Мэй «сбежать» с ним вместе на прогулку в парк сразу после ланча. В епископальном Нью‑Йорке было заведено, чтобы дети сопровождали своих родителей на воскресные службы. Но в то утро миссис Велланд не пошла в церковь: слишком много накопилось дел, связанных с подготовкой к свадьбе. Одна ручная вышивка вороха вещей для приданного отнимала уйму времени.
Денек выдался чудесный. Голые ветви деревьев вдоль мола были сплошь покрыты инеем, словно ляпис‑лазурью. Они аркообразно изгибались над заснеженной землей; казалось, вся поверхность усеяна мелкими, светящимися осколками кристаллов. В погожий день и Мэй сияла и разрумянилась на холоде. Она напоминала Ачеру молодой клен, прихваченный морозом. Он переполнялся гордостью всякий раз, когда видел, какими восхищенными взглядами окружающие провожают его невесту. Простая радость обладания таким сокровищем изгнала все сомнения из его души.
«Как чудесно, просыпаясь утром в своей комнате, вдыхать тонкий аромат свежих ландышей!» – пропела она.
«Вчера я поздно послал их вам. Утром совершенно не было времени…»
«Самое главное то, что вы делаете это по велению сердца, и оттого я люблю их еще больше. Эти цветы не были бы мне так дороги, если б вы присылали их в одно и то же время по утрам просто в силу заведенного порядка. Я знаю, так делал один учитель музыки… И Гертруде Лоренс Лефертс тоже присылал цветы строго по расписанию, – когда они были помолвлены».
«Неужели!» – рассмеялся Ачер; он был приятно поражен ее деликатностью и, искоса взглянув на ее румяную, как яблочко, щечку, почувствовал в себе достаточно сил и уверенности, чтобы сказать своей невесте о розах.
«Вчера, готовясь отослать вам ландыши, я увидел роскошные чайные розы и попросил упаковать их для мадам Оленской. Как вы думаете, я поступил правильно?»
«Как мило с вашей стороны! Любое проявление внимания так ее трогает! Но странно, что она об этом ничего не упоминала. Она обедала с нами сегодня и сказала, что мистер Бьюфорт прислал ей великолепные орхидеи, а наш кузен, Генри Ван‑дер‑Лайден, – целую корзину красных гвоздик из Скайтерклифа. По‑моему, она просто счастлива, что получила их. Неужели, в Европе люди не посылают друг другу цветы? Во всяком случае, она считает, что это превосходная традиция».
«Ну, конечно, цветы Бьюфорта совершенно затмили мои!» – раздраженно сказал Ачер. Но потом он вдруг вспомнил, что в последний момент вынул из конверта свою визитку. И зачем только он заговорил об этих розах? Он хотел сказать Мэй: «Я ведь был вчера у вашей кузины», – но что‑то удерживало его от этого. Если мадам Оленская ни словом не обмолвилась о его визите, ему самому было как‑то неловко затевать разговор на эту тему. Но делать из этого тайну ему тоже не хотелось.
Чтобы отвлечься от грустных мыслей, он заговорил о планах на будущее – их будущее! – и о том, что миссис Велланд напрасно откладывает свадьбу на такой долгий срок.
«Долгий срок!.. Изабель Чиверс с Реджи были помолвлены два года, а Грейс с Торли – полтора. Куда нам, собственно, спешить?»
Это был традиционно‑девичий вопрос, и Ачер устыдился своих мыслей, когда подумал, что Мэй, в сущности, еще ребенок. Вне всякого сомнения, она просто повторила то, что ей сказали ее родители. Да, но ведь ей скоро исполнится двадцать два! Ачер задавался вопросом, в каком возрасте «прекрасные дамы» начинают высказывать свои собственные мысли.
«Никогда, если, конечно, не предоставить им свободу слова», – подумал он, и в который раз вспомнил, как вышел из себя в присутствии мистера Силлертона Джексона, и свои собственные слова: «Женщины должны быть свободными, – такими же, как и мы, мужчины!»
Он чувствовал, что должен сделать все, чтобы с глаз этой молодой женщины упала пелена, и его задача – ввести ее в реальный мир. Подумать только, сколько ее предшественниц (женщин разных поколений) предпочитали тешить себя иллюзиями у домашнего очага! Ачер слегка вздрогнул, когда ему на ум пришли кое‑какие новомодные советы, почерпнутые им в научной литературе; в этой связи ему особенно вспоминались рыбы‑слепоглазки, живущие в пещерах под Кентукки. Глаза, как орган зрения, у них атрофированы: они им вроде бы в темноте и ни к чему. Но что если, когда он заставит Мэй Велланд открыть глаза, она не увидит вокруг ничего, кроме пустоты?
«Нам нужно все время быть вместе! И мы должны как можно больше путешествовать», – сказал он.
Ее лицо оживилось.
«Это было бы просто здорово!» – воскликнула она и призналась, что у нее страсть к путешествиям. Но вот ее мать едва ли поймет их тягу к переустройству мира, – и, прежде всего, их собственного.
«Ну, даже если и не поймет, – ничего страшного», – смело заявил молодой человек.
«Ньюлэнд! Вы такой оригинальный!» – всплеснула руками Мэй, сияя от восторга.
Его сердце забилось чаще, ибо он понял, что произнес именно те слова, которые молодые люди обычно говорят своим девушкам в аналогичных ситуациях; а Мэй, повинуясь инстинкту и следуя традициям, впитанным с молоком матери, отвечала ему именно так, как нужно. Даже ее восторженное замечание насчет оригинальности Ньюлэнда тоже было весьма типичным.
«Оригинальный?.. Нет, Мэй, мы все – как те самые куколки, которых вырезают, сложив пополам лист бумаги. Мы все – словно надписи на стене, выведенные по трафарету. Можем ли мы с вами, Мэй, вырваться из этого заколдованного круга?»
Он остановился и, в разгаре дискуссии, заглянул в лицо своей невесты. Она смотрела на него с нескрываемым восхищением.
«А мы возьмем и сбежим!» – засмеялась она.
«Если пожелаете…»
«Вы любите меня, Ньюлэнд! Я так счастлива!»
«Так давайте попытаемся стать еще счастливее!»
«Но ведь мы не можем вести себя так, как герои книжных романов».
«Но почему нет, почему?..»
Казалось, Мэй немного устала от его настойчивости. Она прекрасно понимала, что они все равно не смогут жить так, как в романах, но ей трудно было объяснить даже себе самой, почему она так считает.
«Я не достаточно умна, чтобы спорить с вами. Но не кажется ли вам, что все романы довольно вульгарны?» – сказала она, делая акцент на последнее слово, надеясь, что после этого Ньюлэнду вообще не захочется продолжать разговор.
«А вы так боитесь стать вульгарной?»
Такой вопрос явно шокировал ее.
«Разумеется, мне бы не хотелось, – да и вам, надо думать, тоже!» – ответила она немного раздраженно.
Ачер молчал, нервно постукивая палочкой по кончику своего ботинка. А Мэй, считая, что нашла верный способ прекратить затянувшуюся дискуссию, защебетала непринужденно:
«Кстати, я не говорила вам, что показывала Элен мое кольцо? Она так прямо и сказала, что ничего подобного в своей жизни не видела. Говорит, такого не купишь даже в фешенебельных парижских магазинах! Ньюлэнд, как я вас люблю! Как славно, что у вас такой превосходный художественный вкус!»
На следующий день Ачер сидел у себя в библиотеке в полном расстройстве и курил; перед ланчем к нему заглянула Дженни.
Он не стал заходить в клуб на обратном пути с занятий по юриспруденции, которую он изучал на досуге, особенно себя при этом не утруждая (что было характерно для всех состоятельных людей Нью‑Йорка, принадлежавших к его кругу).
Ачер был не в духе; накопившееся раздражение могло с минуты на минуту выплеснуться наружу. Он с ужасом думал о том, что изо дня в день ему придется делать одно и то же в течение всей своей жизни.
«Однообразие – и скука!» – пробормотал он, и эта фраза, как его собственный девиз, прочно засела у него в мозгу. Он повторял ее, глядя на знакомые фигуры людей в цилиндрах, развалившихся на кушетках. И, вместо того, чтобы зайти в клуб, он решил отправиться домой. Он знал не только то, о чем в этот час пойдет разговор в клубе, но и кто какую точку зрения выскажет. Темой дискуссии, вне всякого сомнения, будет визит князя. Впрочем, не обойдут молчанием и появление на Пятой Авеню золотоволосой леди в экипаже черного цвета, запряженного парой черных лошадей (похоже, мистер Бьюфорт уже взял на себя заботу о ней). «Такие женщины» (как их обычно называют в Нью‑Йорке) – большая редкость. А если они при этом управляют собственным экипажем… Одним словом, когда мисс Фанни Ринг соизволила прокатиться по Пятой Авеню среди бела дня, людской муравейник зашевелился. Всего за день до этого ее экипаж едва не сбил с ног миссис Ловелл Мингот, которая тут же позвонила в маленький колокольчик, привязанный к ее локтю, и попросила кучера немедленно отвезти ее домой.
«А если подобное случится с миссис Ван‑дер‑Лайден?» – с тревогой в голосе спрашивали друг друга люди. Ачер буквально слышал, как Лоренс Лефертс пытался воспрепятствовать дезинтеграции клуба.
Ачер раздраженно поднял голову, когда Дженни вошла в кабинет, а потом снова уткнулся в книгу («Частелард» Свинбурна, только что вышедшую в свет); он сделал вид, будто не замечает сестру. Девушка бросила взгляд на письменный стол, заваленный книгами, взяла один из томов и, прочтя название – «Юриспруденция», – скорчила гримасу и бросила его поверх учебника французской грамматики. Она со вздохом произнесла: «До чего же умные книги ты читаешь!»
«Ну?» – спросил он, когда девушка принялась расхаживать по комнате с видом вещей Кассандры.
«Мама сердится…»
«Сердится? На кого? И, главное, за что?»
«Только что я навестила мисс Софи Джексон. Она сказала, что после обеда к нам заедет ее братец. Софи не стала особенно распространяться по существу дела: он ей строго‑настрого запретил. Самому хочется рассказать во всех подробностях! Он сейчас у своей кузины, Луизы Ван‑дер‑Лайден…»
«Ради бога, детка, ближе к делу! Одному богу известно, что за бред ты несешь!»
«Не следует поминать Господа всуе, Ньюлэнд… Мама недовольна тем, что ты не посещаешь церковь!»
С тяжким вздохом он снова уткнулся в книгу.
«Ньюлэнд! Послушай! Эта ваша мадам Оленская была вчера вечером у миссис Лемюэль Страферс. Она явилась в сопровождении князя и Бьюфорта.»
При упоминании имени последнего, молодой человек почувствовал, как у него в душе все закипает.
Чтобы не дать раздражению вылиться наружу, он рассмеялся.
«Ну и что из того? – сказал он. – Я знал, что она собиралась поехать».
Дженни побледнела. Глаза ее даже забегали от нервного напряжения.
«Тебе это было известно, и ты не попытался остановить ее? Ты ее не предупредил?»
«Остановить? Предупредить? – он снова рассмеялся. – Но ведь я не на графине Оленской женюсь, не так ли?»
Слова эти прозвучали, как гром среди ясного неба, даже в его собственных ушах.
«Ты, можно сказать, женишься на ее семье!»
«Семья – семьей!» – усмехнулся он.
«Ньюлэнд, неужели тебе никакого дела нет до ее родных?»
«Ни малейшего!»
«И тебе все равно, что обо всем этом подумает мамина кузина, Луиза Ван‑дер‑Лайден?»
«А чего ради она идет на поводу у наших старых дев и слушает ту галиматью, которую они несут!»
«Ты и маму нашу готов записать в старые девы?» – спросила незамужняя Дженни. При этом губы ее дрожали.
Ему очень хотелось крикнуть ей в лицо: «Да, и не только ее, но и Ван‑дер‑Лайденов и вообще всех вас. Вы похожи на наседок, старающихся уберечь своих цыплят от бурь и невзгод неумолимой реальности».
Но тут он увидел, что доброе лицо девушки вытянулось, и она залилась слезами; ему стало стыдно, что он напрасно причинил ей боль.
«Сдалась мне эта графиня Оленская! Ну, Дженни, не глупи! Я не обязан быть ее телохранителем».
«Нет, конечно! Но ведь это ты настоял на том, чтобы Велланды объявили о помолвке раньше намеченного срока. Мы ведь все чувствуем, что должны оказывать ей поддержку. Именно поэтому тетя Луиза и пригласила ее на прием в честь князя. Иначе ноги бы ее там не было!»
«Ну и какой вред она причинила? Смотрелась она куда лучше, чем остальные дамы! Традиционный ван‑дер‑лайденовский банкет, обычно напоминающий поминки, она превратила в более привлекательное зрелище».
«А знаешь, это дядя Генри попросил ее немного развлечь тебя: он так и сказал тете Луизе. Но теперь они оба так расстроены, что хотят завтра же вернуться обратно в Скайтерклиф. Думаю, Ньюлэнд, тебе лучше спуститься вниз. Мама так переживает!»
Миссис Ачер сидела внизу в гостиной. Когда Ньюлэнд вошел, она приподняла брови и, оторвав взгляд от рукоделия, озабоченно взглянула на него.
«Дженни сказала тебе?»
«Да, – он старался говорить так же ровно, как и она. – Но не понимаю, зачем же делать из мухи слона?»
«И тебя не беспокоит то, что Ван‑дер‑Лайдены разобижены?»
«Ну и чего ради они обижаются по пустякам? Подумаешь, графиня Оленская посетила свою новую знакомую, которую все считают женщиной легкого поведения!»
«Считают!..»
«Ну, которая таковой и является… Зато у нее всегда хорошее музыкальное сопровождение вечеров, и по воскресеньям, когда весь Нью‑Йорк умирает от скуки, на них весело и интересно».
«Хорошее музыкальное сопровождение? Ах, да! Говорят, там есть одна девица, которая залезает на стол и исполняет куплеты, которые любят распевать в разных парижских заведениях. У нее в так называемом „салоне“ курят сигары и пьют шампанское!»
«Да, но разве подобное времяпрепровождение не характерно также и для других мест? Жизнь не стоит на месте!»
«Неужели ты, дорогой, и в самом деле защищаешь идею всех этих „французских салонов“ по воскресным дням?»
«Помнится, матушка, вы частенько ворчали, когда мы в Лондоне посещали „английские салоны“…»
«Не забывайте, что мы с вами – не в Париже и не в Лондоне, а в Нью‑Йорке!»
«Что верно – то верно…» – вздохнул Ачер.
«Не хочешь ли ты сказать, что наше общество в чем‑то уступает лондонскому или парижскому? Может, и уступает, я согласна. Но мы живем здесь, и пусть тот, кто приезжает в наш город, уважает наши порядки. В особенности это касается Элен Оленской. Она как‑никак сыта по горло тамошней жизнью!»
Ньюлэнд ничего не ответил, и после непродолжительной паузы миссис Ачер продолжала: «Я как раз собиралась, после того, как надену шляпу, попросить тебя отвезти меня до обеда к кузине Луизе». Он нахмурился, но его мать решительно закончила свою мысль: «Полагаю, ты мог бы объяснить ей все так же, как и мне: просто скажи, что за границей все иначе, чем у нас, что люди там особенно не церемонятся друг с другом, и что мадам Оленская, вероятно, просто не знает порядка вещей… Все это делается, дорогой, – добавила она с невинным выражением на лице, – исключительно в интересах самой мадам Оленской».
«Но, матушка, я и в самом деле не понимаю, где тут собака зарыта! Ну, подумаешь, князь отвез мадам Оленскую к миссис Страферс! Собственно говоря, до этого он привозил миссис Страферс домой к графине знакомиться. Я присутствовал при этом. Уж если Ван‑дер‑Лайдены ищут виновника скандала, чтобы затеять ссору, они спокойно найдут его, не выходя из собственного дома!»
«Ссору? Ньюлэнд, ты когда‑нибудь видел, чтобы дядя Генри с кем‑нибудь ссорился? А князь – его гость, к тому же иностранец. Разве они могут ссориться с человеком из совершенно другого мира? Графиня Оленская живет в Нью‑Йорке, а, значит, должна уважать наши традиции».
«Ну, тогда, если они потребуют, можете принести им в жертву мадам Оленскую, – раздраженно сказал Ачер. – нечего ни мне, ни вам замаливать ее грехи!»
«Так я и думала, что в этой ситуации тебя, прежде всего, будут волновать Минготы!» – воскликнула миссис Ачер в сердцах. Это означало, что скоро она начнет раздражаться.
Угрюмый дворецкий раздвинул портьеры в гостиной и громко произнес:
«Мистер Генри Ван‑дер‑Лайден».
Миссис Ачер уронила иглу и трясущейся рукой отодвинула назад свой стул.
«Принесите еще одну лампу!» – приказала она слуге, который уже готов был ретироваться, в то время, как Дженни спешно поправляла чепчик на голове миссис Ачер.
На пороге гостиной выросла фигура Ван‑дер‑Лайдена, и Ньюлэнд Ачер направился к дяде, чтобы поприветствовать его.
«Мы только что говорили о вас, сэр!» – сказал он.
Казалось, мистер Ван‑дер‑Лайден был несколько ошарашен таким приемом. Он снял перчатки, чтобы пожать руки дамам, и в смущении теребил свой цилиндр, пока Дженни пододвигала ему кресло.
«А еще мы говорили о графине Оленской», – добавил Ачер.
Миссис Ачер стала бледной, как полотно.
«О, это очаровательнейшая женщина! Я только что от нее», – сказал мистер Ван‑дер‑Лайден, и на его лице появилось благодушное выражение.
Мистер Ван‑дер‑Лайден уселся в кресло, а перчатки и цилиндр положил на пол, позади себя: он всегда делал так, следуя своей старомодной, но элегантной привычке. Уютно устроившись в кресле, он продолжал:
«Вы бы видели, как она составляет букеты из цветов! Да у нее просто талант! Я послал ей несколько гвоздик из Скайтерклифа и был потрясен! Вместо того, чтобы всем скопом поместить их в огромную вазу, как сделал бы наш главный садовник, она разделила цветы на небольшие букетики и поставила их в разных концах комнаты… И как ей это удается? Князь сказал мне: „Поезжайте и взгляните, как она обставила свою гостиную!“ И в самом деле, вкус у нее отменный. Я бы непременно свозил туда Луизу, если бы район, в котором живет графиня, не был таким неприятным».
Эту длинную, столь нехарактерную для него речь, мистер Ван‑дер‑Лайден произнес в полной тишине. Миссис Ачер осторожно извлекла вышивание из корзины, в которую сунула его, как только мистер Ван‑дер‑Лайден вошел. Ньюлэнд, прислонившийся к камину, чуть коснулся кончиками пальцев защитного экрана из перьев колибри; он заметил, как Дженни, чье лицо было хорошо освещено принесенной дворецким лампой, подавила зевок.
«В общем, – продолжал мистер Ван‑дер‑Лайден, поглаживая ногу своей белой рукой, на которой поблескивала большая „Соломонова печать“, – в общем, я заскочил к графине, чтобы поблагодарить ее за ту записку с любезными словами, которую она мне прислала после того, как получила мои цветы. А также (только пусть это останется между нами!) я хотел по‑дружески предупредить ее, чтобы она не позволяла князю приглашать ее на вечеринки сомнительного толка. Не знаю, в курсе ли вы…»
Миссис Ачер спросила с невинной улыбкой: «А что, князь и в самом деле возит ее на вечеринки?»
«Вы же знаете этих английских аристократов! Они все одинаковые. Мы с Луизой, конечно, очень гордимся своими родственными связями, но… бесполезно ожидать от людей, привыкших вращаться в высшем свете европейских столиц, что они воспримут наши маленькие республиканские ограничения. Князь без страха и упрека идет туда, где его развлекают», – мистер Ван‑дер‑Лайден сделал паузу, но никто не проронил ни слова. Тогда он продолжал:
«Так вот, кажется, вчера он взял ее с собой к миссис Лемюэль Страферс. А сегодня к нам пожаловал Силлертон Джексон с очередной сплетней, которая весьма обеспокоила Луизу. Так что я решил поехать прямо к графине Оленской и объяснить, как мы в Нью‑Йорке относимся к подобным вещам. Разумеется, я действовал дипломатично. Я чувствовал себя вправе давать советы, не боясь показаться чересчур навязчивым, потому что в тот вечер, когда графиня соизволила отобедать у нас, она сама предложила… то есть дала мне понять, что будет благодарна, если ей помогут разобраться, каков здесь порядок вещей. Она и в самом деле поблагодарила меня».
Мистер Ван‑дер‑Лайден обвел комнату удовлетворенным взглядом. О человеке более страстном можно было бы сказать, что он остался весьма доволен собственным спичем. Но лицо их скромного кузена озарилось мягким светом, исходившим из недр его души; он выполнил свой долг, и по выражению лица миссис Ачер можно было судить, что она высоко оценила этот благородный поступок.
«Как вы с Луизой добры, дорогой кузен! Вы никогда не изменяете себе! Ньюлэнд особенно благодарен вам за то, что вы сделали. Он ведь прежде всего думает о Мэй и членах семьи, с которой собирается породниться».
Миссис Ачер предостерегающе взглянула на сына, который поспешил сказать:
«О, да, сэр! Вы так добры! Но я был уверен, что мадам Оленская вам понравится!»
Мистер Ван‑дер‑Лайден взглянул на него с глубокой нежностью и произнес:
«Дорогой мой Ньюлэнд, я никогда не приглашаю в свой дом людей, которые мне не нравятся. То же самое я только что сказал Силлертону Джексону».
Взглянув на часы, он поднялся и добавил: «Тысяча извинений: меня ждет Луиза. Мы с ней отужинаем пораньше, чтобы не опоздать в Opera. Мы сегодня идем туда вместе с князем».
После того, как за высоким гостем опустились портьеры, в кругу семьи Ачеров воцарилась тишина.
«Надо же, как романтично!» – в конце концов, воскликнула Дженни. Никто так и не понял, что именно стало причиной ее бурных восторгов (родственники долго ломали голову над этой загадкой, но потом оставили надежду найти им объяснение).
Миссис Ачер со вздохом покачала головой. «Будем надеяться, это всем нам послужит хорошим уроком, – сказала она назидательным тоном. – Ньюлэнд, ты должен дождаться мистера Силлертона Джексона. Он собирался заглянуть к нам сегодня вечером, но я понятия не имею, что ему сказать!»
«Бедная мамочка! – засмеялся Ньюлэнд, склоняясь над миссис Ачер, чтобы поцеловать ее в нахмуренные брови. – Не беспокойтесь, он не придет!»
Глава одиннадцатая
Через две недели Ньюлэнд Ачер обосновался у себя в кабинете в новом офисе «Леттерблеяр, Лэмсон и Лоу». Это была частная юридическая фирма, в которой работали адвокаты, предоставлявшие свои услуги нью‑йоркской аристократии. Глава ее, прервав послеобеденную медитацию Ачера, пригласил молодого человека подняться к нему.
Старый мистер Леттерблеяр, аккредитованный советник по юридическим вопросам, служивший интересам, по крайней мере, трех поколений нью‑йоркских «сливок общества», восседал за письменным столом из красного дерева. Вид у него был несколько растерянный. Пока он поглаживал коротко остриженные усы и убирал взлохмаченные седые волосы со лба, его непочтительный молодой партнер сравнивал его с лечащим врачом, выведенным из себя пациентом, чей недуг не поддавался врачебно‑медицинской диагностике.
«Дорогой сэр, – он всегда так обращался к Ачеру, – я послал за вами, чтобы ознакомить вас с одним делом… Но о нем, в настоящий момент, я предпочитал бы не упоминать в присутствии мистера Скипворда или Редвуда.»
Джентльмены, которых он назвал, являлись его старыми партнерами. Так уж было заведено в старом Нью‑Йорке, что все юридические фирмы, с момента их основания, сохраняли в списках имена всех своих партнеров. Мистер Леттерблеяр, таким образом, по возрасту мог вполне сойти за внука одного из своих экс‑партнеров.
Мистер Леттерблеяр, нахмурив брови, откинулся на спинку кресла и продолжал:
«Речь идет о семействе Минготов, – он многозначительно улыбнулся. – Миссис Мэнсон Мингот приглашала меня вчера к себе. Ее внучка, графиня Оленская, хочет возбудить дело о разводе со своим мужем. Ко мне в руки попали кое‑какие бумаги… – он выждал некоторое время, барабаня пальцами по поверхности стола, а потом продолжал: – В связи с вашим альянсом с этой семьей, я бы хотел проконсультироваться именно у вас. Пожалуй, стоит рассмотреть это дело с вами прежде, чем мы предпримем дальнейшие шаги».
Ачер почувствовал, как кровь стучит у него в висках. С тех пор, как он побывал у графини дома, они виделись всего один раз, не считая мимолетной встречи в Opera в ложе Минготов. Она как бы отошла на задний план в его мыслях и чувствах, которые теперь по праву принадлежали только Мэй Велланд. Об ее разводе он впервые услышал от Дженни, чей домысел он сразу же отверг, как необоснованную сплетню.
Внутренне он восставал против самой идеи развода; в этом отношении он был вполне солидарен со своей матерью, которая разводов терпеть не могла. Поэтому, его раздражало то, что мистер Леттерблеяр (без сомнения поддавшийся влиянию старой Кэтрин Мингот) планировал поручить это дело ему, о чем ясно дал ему понять. В конце концов, у Минготов есть свои адвокаты, готовые взяться за подобную работу. Но он‑то не Мингот и, к счастью, никогда не будет носить эту фамилию, даже после женитьбы.
Ачер дождался прихода одного из старейшин. Мистер Леттерблеяр захлопнул папку и извлек из стола пакет.
«Если вы удосужитесь просмотреть эти документы…»
Ачер нахмурил брови.
«Прошу прощения, сэр, но именно в связи с тем, что я собираюсь вскоре породниться с этим семейством, я бы предпочел, чтобы по этому вопросу консультировали мистер Лоу или мистер Лэмсон».
Мистер Леттерблеяр посмотрел на него с недоумением и легкой обидой. Где это видано, чтобы стажеры отказывались от ведения такого дела?
Он покачал головой.
«Я ожидал, что у вас будут сомнения на этот счет, сэр. Но это дело такое деликатное, что, надеюсь, вы передумаете и сделаете то, что я прошу. Вообще‑то поручить это дело вам мне посоветовали миссис Мэнсон и ее сын. Я побывал у Ловелла Мингота и встретился с миссис Велланд. И они все назвали ваше имя».
Ачер почувствовал внутреннее напряжение. За последние две недели он не давал втянуть себя ни в одну историю и предоставил себе полную свободу наслаждаться обществом своей прекрасной невесты, не обращая внимания на несколько навязчивую опеку со стороны Минготов. Но этот новый приказ миссис Мингот вызвал в нем внутренний протест. Итак, клан уже готов манипулировать им, как будущим зятем миссис Велланд? Роль, которую ему навязывали, раздражала его.