Для меня парк был неким волшебным местом, потому что там я могла превращаться в обычного ребенка: играть, качаться на качелях, съезжать с горки и вести себя так, как другие дети. Дети Зиты за это время тоже стали относиться ко мне лучше. Прежде всего – Паийя, с которой мы стали почти подругами. Мы играли в догонялки на лугу, качались на качелях и наперегонки съезжали с горки.
Иногда Паийя даже позволяла мне проехать пару кругов на ее розовом, как у Барби, велосипеде с опорными колесиками. Дома мне разрешалось наряжать ее кукол и Барби в разную одежду. Она даже разрешала перелистывать ее школьные учебники и показывала мне свои домашние задания. Я старалась, как только могла, списывать их. Таким способом я, по крайней мере, научилась писать простые предложения и решать задачи на сложение и вычитание. Я даже выучила пару английских слов.
Зита иногда брала меня с собой в ресторан, к своим друзьям и на вечеринки. С тех пор я люблю пиццу и горы.
Когда Зита бывала в хорошем настроении, мы все вместе ходили в американскую пиццерию. Нам давали забавные бумажные колпаки или воздушные шарики, да еще и кока‑колу. Газ приятно щекотал небо. Мы смеялись и что‑то рассказывали друг другу. Было такое чувство, что я почти являюсь членом этой семьи.
У друзей Зиты я однажды даже встречала Рождество. Раньше я не знала, что существует такой праздник. Ее друзья были христианами. В гостиной у них стояла елка, украшенная разноцветными бумажными гирляндами. В окне мигали светящиеся электрические лампочки. Нам дали очень сладкие кексы и подарки для детей. Даже для меня они подготовили подарочный пакетик – маленькую плитку шоколада.
Вместе с семьей Зиты мы праздновали большие непальские индуистские праздники, такие как Дассаин и Тихар. Дассаин празднуют осенью, в месяце картик, и он длится пятнадцать дней и ночей – от того момента, когда Луна становится полумесяцем, до полнолуния. Празднуется победа над демонами богини Кали или Дурга, как мы здесь, в Непале, называем ее.
Люди наводят порядок в своих жилищах и украшают все цветами, маленькими свечками и изображениями богини. Они устремляются в храмы с пожертвованиями. В жертву приносят целые стада буйволов, коз, овец, целые стаи уток и кур, чтобы настроить на мирный лад кровожадную Дурга. Прежде всего – на восьмой день, в день Черной ночи.
В одном только знаменитом храме Кали в Патане в этот день приносят в жертву сто восемь буйволов – это я слышала от родственников Зиты, которые присутствовали на этом ритуале. Число сто восемь является священным числом для индусов. Они рассказывали, что тогда все залито кровью и внутренности жертвенных животных развешивают на воротах.
Кроме того, в праздник Дассаин много едят – прежде всего мясо. На десятый день люди посещают своих родственников. Родители благословляют своих детей тика – красной точкой, которую наносят им на лоб. Люди дарят друг другу желтые цветы джамара, которыми украшают волосы или носят их на шее. Даже в бедных семьях в этот день обязательно нужно надевать что‑то новое. Это приносит счастье. Детям дарят новую одежду и немножко денег. Зита тоже подарила мне бумажные купюры и дала новую одежду.
Тихар – это праздник света. Он не такой кровожадный. Его празднуют в честь Лакшми, богини богатства и счастья. Лакшми является женой Вишну. Она родилась из моря и владеет всеми богатствами океана. Люди везде в домах и квартирах зажигают масляные светильники и свечи и молятся о благополучии и довольстве. Ночью светится весь город. Видеть это просто чудесно. Праздник продолжается пять дней. Мы наводим основательный порядок в домах и украшаем все цветами, потому что, по преданию, богиня любит красивые дома, в которых царит порядок.
На праздник Тихар мы чествуем Создателя и животных. Особенно корову, священное животное индусов и национальное животное в Непале. Но также чествуют ворону, собаку, и сову – символ Лакшми. Последним днем праздника является Бхай Тика – в этот день женщины благословляют своих братьев, других мужчин в семье и друзей тикой и цветами. Знаменитый астролог рассчитывает точное время благословения. Информацию о нем целый день передают по телевизору и радио, и все верующие‑индуисты в Непале строго придерживаются этого времени, даже высокопоставленные персоны и политики. Это священный момент, когда все женщины молятся о долгой жизни своих мужей, отцов, сыновей, дядей и братьев, родных и двоюродных.
МАНАКАМАНА – ХРАМ ЖЕЛАНИЙ
Зита впервые взяла меня с собой в храм в Патане, на знаменитой площади Дурбар в Катманду, и в Бхактапур. Бхактапур очень красив. Мы поехали туда в солнечный субботний день вместе с семьей Зиты. Вместе с нами были Паийя, Мохан и другие родственники. Зита специально наняла для этого отдельную машину.
Мы прогулялись по храмовому комплексу, и Паийя рассказывала мне все. Она показала мне храм Таледжу, которому уже несколько столетий. В этом дворце пятьдесят пять окон, восьмиугольный павильон и самая высокая пагода Непала. Мы провели там все полуденное время, ели сладкий липкий рисовый пудинг, кормили голубей и рассматривали туристов. Там было очень много иностранцев. Так много иностранцев в одном месте сразу я еще не видела. Наше особое внимание привлекла женщина с короткими светлыми волосами. На ней было красивое платье с очень узкими тесемками, и она в одиночку гуляла между храмами с толстым туристическим путеводителем в руках.
– Давай подойдем, поговорим с ней, – сказала Паийя и потащила меня с собой.
– Нет‑ нет, ты не можешь просто так заговорить с ней. Что ты хочешь ей сказать?
Я была слишком робкой.
Паийя самоуверенно подошла к женщине и заговорила с ней:
– Hello! My name is Paiya. Where are you from?[11]
– I am from Australia, – сказала женщина.
– What is your name? – хотела узнать Паийя.
– My name is Emily. Nice to meet you, Paiya. And this is your friend? – Она показала в моем направлении.
– Yes, she is my friend. – Паийя подтолкнула меня, чтобы я тоже что‑нибудь сказала. Но я не решилась. Мой английский язык был еще очень плох.
– Her name is Urmila, – сказала Паийя вместо меня.
– That's a nice name. Are you from Bhaktapur? – спросила Эмили.
– No, we are from Katmandu, – сказала Паия.
– How old are you? – спросила Эмили.
– I am thirteen and she is also.
– Do you have children? – спросила Паийя из любопытства.
– No, – засмеялась Эмили. – I don't have children yet. I am still studying, but I would like to have some later. And you?
Теперь Паийя покраснела и захихикала:
– Yes…
На этом и ее познания английского закончились.
– Bye‑bye, have a nice day! – махнула она рукой Эмили и потащила меня дальше.
Я восхитилась Паийей, что у нее хватило храбрости заговорить с австралийской студенткой.
– Мне это доставляет удовольствие! – сказала Паийя. – С кем нам еще поболтать?
Она уже высматривала следующих туристов. Группа иностранцев двигалась как раз в нашем направлении. Паийя помахала рукой, и люди помахали ей в ответ. Затем какой‑то пожилой мужчина спросил, можно ли сфотографировать нас. Я скептически посмотрела на Паийю.
– Да, о'кеу, – сказала она, к моему удивлению.
Мужчина сунул в руки своему другу фотоаппарат, стал между нами и положил нам руки на плечи. Мне это было очень неприятно. Но для Паийи, казалось, в этом не было ничего странного. Она любезно улыбалась в камеру. Когда первый мужчина сфотографировался, фотографию захотел еще второй, а затем и третий. И всегда только мужчины. Мне это не понравилось. После третьего фото я покачала головой и потащила Паийю в сторону.
– Чего ты? – воспротивилась она. – Это же весело.
– Нет, я больше не хочу. Мне не нравится, как они прижимают меня к себе. Нет.
– Да что тут такого, тут ничего особенного! – Паийя помахала рукой группе туристов на прощание, а я осмотрелась по сторонам, ища Зиту и остальных.
Мы нашли их возле Золотых ворот.
– Посмотри‑ка, это же артист Говинда Арун Ахуджа! – Паийя вдруг очень заволновалась. Она побежала вперед, а я – за ней. Зита и все остальные стояли вокруг Говинды, известного артиста кино и телевидения из Индии.
– Не могу себе поверить, неужели это действительно он! – Паийя была вне себя от восторга. Она протиснулась сквозь толпу к Говинде и попросила дать ей автограф. А я осталась с краю.
Но Говинда увидел меня и спросил Паийю:
– А кто это, твоя подружка?
– Это Урмила, – объяснила она. – Она наша камалари, служанка.
– Ах да? Такая красивая девочка и служанка? – Говинда посмотрел на меня с недоверием. Ему было чуть за тридцать, и он прекрасно выглядел – как настоящая кинозвезда. В открытой белой рубашке и зеркальных очках.
– Ты сфотографируешься вместе с нами? – спросила Паийя. – Пожалуйста, пожалуйста!
Вся семья стала вокруг Говинды перед воротами храма. Я осталась в стороне.
– Пожалуйста, не стой там в сторонке, иди сюда, вперед! – позвал меня Говинда. А затем Паийя захотела сфотографироваться вдвоем с Говиндой. И снова Говинда позвал меня к себе:
– Давай, иди сюда. Ты тоже должна быть на фотографии!
Несколько смущенная, я стала рядом с Паийей. Однако Говинда перетащил меня на другую сторону.
– Cheese! – сказал он и продемонстрировал свои блестящие белые зубы. Я постаралась улыбнуться в камеру как можно лучше. Однако на фотографии видно, что я чувствую себя не в своей тарелке.
В семье Зиты тоже был артист. Звали его Судип. Он был племянником мужа Зиты и часто заходил к нам. Зита и Паийя считали его красавцем, и им льстило, что такой знаменитый актер телевидения иногда заглядывал к ним.
– Быстренько, Урмила, приготовь нам чай. Принеси подушку. Вынеси это в кухню…
Перед важными гостями Зита начинала вновь командовать мной, чего она обычно не делала.
– Нет, оставь в покое бедную девочку, – защищал меня Судип, – у нее такое милое личико. Она так сладко выглядит.
С одной стороны, конечно, его слова радовали меня, но, с другой, я немножко стеснялась, что он говорил это в присутствии других людей. Зите и Паийе тоже не нравилось, что он хвалил меня. Это было заметно по их лицам.
Но он снова и снова начинал с этого. Он следовал за мной в кухню и пытался взять меня за руку. Он касался моей руки, когда я подавала чай. На прощание он обнимал меня, хотя у нас это было не принято.
– Ах, Урмила, ты такая милая девочка, – шептал он мне на ухо.
Я стала бояться его визитов. Однажды он неожиданно явился в дом, когда я была там одна.
– Привет, Урмила, как у тебя дела? Я принес манго.
– Намаскар, сэр. Зита, Паийя и Мохан ушли. Они знали, что вы придете? – робко спросила я.
– Нет, я просто так хотел заглянуть к вам. Ты приготовишь мне чай?
Я не могла сказать «нет», это было бы невежливо. В конце концов, он был родственником Зиты и телезвездой. Я пошла на кухню, чтобы поставить воду на огонь. Он последовал за мной. Я повернулась к плите, и тогда он погладил меня по волосам и снова сказал, что я красивая и милая. Я увернулась от него и отошла на два шага в сторону.
Но он не отставал.
– Иди сюда, посиди немного со мной.
Он взял меня за руку и попытался посадить к себе на колени.
– Нет, пожалуйста, вода уже кипит.
Я освободилась и пошла назад к плите. Я налила чай в стакан и протянула ему. Но снова его пальцы погладили мою руку. Я чувствовала себя более чем жутко в этой ситуации.
– Как у тебя дела, Урмила? Расскажи мне о себе, – сказал он. – Что такая красивая девочка, как ты, делает в чужом доме?
– Я – камалари. Моя семья прислала меня сюда, чтобы я зарабатывала деньги и научилась кое‑чему по хозяйству.
– И как тебе здесь, нравится?
– Мне здесь нравится, – торопливо сказала я. – Зита очень хорошо обращается со мной.
– Если ты камалари, значит, ты можешь быть немножко полюбезнее со мной, не так ли? – Он улыбнулся, бросив на меня какой‑то странный взгляд. – Я ведь тоже член семьи.
– Да, сэр, я сейчас принесу еще чаю.
Я посмотрела на часы, надеясь, что кто‑нибудь скоро появится дома, чтобы избавить меня от этой неприятной ситуации.
Я также боялась, что Зита или Паийя могут истолковать это неправильно. Потом они будут думать, что я специально назначила Судипу свидание, когда их не было дома. Действительно, мне тоже нравилось, что хоть кто‑нибудь интересовался мной и спрашивал, как у меня дела. Но вместе с тем мне было неприятно оставаться с Судипом наедине.
– Ты хотела бы когда‑нибудь выйти замуж? – спросил Судип.
– Да, но мне только тринадцать лет, у меня еще много времени, – поспешно ответила я.
Я начала мыть посуду. Он встал и подошел ко мне сзади.
– Давай я помогу тебе, – сказал он.
– Нет‑нет, я сама, – отказалась я.
Как же мне отшить его, не проявляя невежливости?
– Расскажите мне что‑нибудь о ваших фильмах, сэр, – попросила я и обрадовалась, что эта просьба вовремя пришла мне в голову, потому что Судип любил поговорить о своих фильмах.
– Ты можешь не говорить мне «сэр». Обращайся ко мне «Судип», и можешь говорить мне «ты», – потребовал он.
– А какую роль вы играете… ой, извините, ты играешь сейчас? – Для меня было очень странно и неуважительно обращаться на «ты» к мужчине старше меня, к тому же племяннику мужа моей махарани и артисту телевидения. Но, к моему счастью, Судип начал рассказывать. Он болтал о своем новом фильме – какой‑то душещипательной любовной истории. На какой‑то момент он отвлекся и отстал от меня, и я облегченно вздохнула.
Через пять минут в дверь позвонили. У меня на душе стало легче. Зита и Паийя вернулись с покупками. Они удивились, увидев Судипа и меня наедине. Паийя бросила на меня вопросительный взгляд. Я лишь пожала плечами, чтобы показать ей, что заранее не знала о его приходе. Но вместе с тем они, как всегда, были очень рады видеть его и сразу же стали улыбаться ему и кокетничать.
– А что случилось? – поинтересовалась Паийя.
– Ничего, – пожала плечами я. – Он вдруг возник перед дверью. Я приготовила ему чай, а тут и вы появились.
Когда вечером Паийя улеглась спать, я рассказала Зите, что мне было не по себе, когда пришел Судип. Что я ему сообщила, что нахожусь дома одна, но он все же захотел зайти в квартиру. Что он пытался взять меня за руку и постоянно делал комплименты. Зита ничего не сказала, но я предполагаю, что она поговорила с ним, потому что с того дня он стал очень редко заходить в гости и больше никогда не пытался прикоснуться ко мне. Я испытывала некоторое чувство вины, потому что как бы очернила его в глазах Зиты. Может быть, он и вправду ничего не хотел от меня? Может быть, я поступила с ним неправильно? Но, тем не менее, я была рада, что теперь мне больше не приходится видеть его так часто.
Полгода спустя я увидела Судипа в Гхорахи, в том самом желтом доме. Там он закрылся в одной комнате с другой девочкой‑камалари, которая была немного старше меня. Меня и еще одну служанку он попросил посидеть перед дверью, чтобы мы их сторожили. Он сказал нам, что хочет отдохнуть и чтобы мы никого не впускали в комнату. Мы не знали точно, что там происходило, но, естественно, догадывались. Мы остались сидеть там и никому об этом не рассказывали. Для этого мы слишком уважали Судипа.
Через четыре месяца после моего возвращения Паийя рассказала мне, что одну девочку‑камалари отослали из Гхорахи обратно в деревню, потому что она забеременела. Я предполагаю, что речь шла именно о той, с которой Судип закрывался в комнате. Бедная девочка! Значит, мне повезло, что меня не постигла ее судьба.
Но были и чудесные события. Как, например, посещение храма Манакамана богини Бхагавати в горах. Он находится в полутора часах езды от Катманду, в предгорьях Гималаев, на высоте тысячи трехсот метров. Туда с 1998 года ведет единственная в Непале канатная дорога. Ее построила одна фирма из Австралии. Кабины там крепятся к канатам лишь с помощью одной металлической подвески.
– Давай, заходи, – сказала Паийя и засмеялась. Сначала я очень боялась, что мы сорвемся вниз, и закрыла глаза руками.
Но другие закричали:
– Открой глаза, Урмила! Посмотри, как здесь красиво! Ты видишь маленькие машины, маленьких человечков? Такое впечатление, что мы летим!
И тогда я решилась отнять руки от глаз, а когда удостоверилась, что кабина не падает вниз, осторожно выглянула из окошка. Вид был потрясающий! Мы парили над зелеными склонами гор, поднимаясь вверх. Внизу, в долине, я увидела речку Тришули. Словно коричневая змея, она извивалась по территории долины. Дома, машины, автобусы и киоски становились все меньше. Вскоре они стали совсем маленькими, словно игрушки.
Клочья тумана висели на деревьях. Но когда мы поднялись над облаками, вдруг засияло солнце. Его свет совсем ослепил меня. Наверху, на площадке вокруг храма, трепыхались на ветру желтые, синие, красные, зеленые и белые молитвенные флажки. Здесь было намного холоднее, чем в долине, но мне это даже понравилось.
Вокруг храма толпилось множество людей. Все они приехали сюда, потому что богиня Бхагавати – а все мы в Непале в это верим – может исполнять наши желания. Здоровье, богатство, успех, любовь, дети – все это она может подарить нам, если будет хорошо к нам относиться. «Мана» означает желание, а слово «камана» означает «то, что идет от сердца».
«Пусть богиня выполнит пожелания каждого человека, идущие от его сердца, и благословит каждого богатством и здоровьем», – так написано на камне храма.
Зита дала мне немножко денег. На них я купила у пожилой женщины свечу, установленную в половине кокосового ореха, и гирлянду из цветов. Я встала в очередь верующих, которые ждали перед храмом. Когда я наконец зашла в храм, положила свои пожертвования перед Бхагавати. Богиня из бронзы скупо улыбалась мне.
– Ну, что ты себе желаешь? – спросила меня Зита.
– Это останется моей тайной, – уклончиво ответила я. К моему счастью, Зита не стала спрашивать больше.
– Это, наверное, очень большое желание, – насмешливо сказала Паийя.
Потом я позвонила в каждый из молитвенных колоколов. Они являются связующим звеном с богами. От всего сердца я пожелала себе, чтобы когда‑нибудь я могла ходить в школу и самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Но вслух я этого никому не сказала.
Позже мы поднялись еще выше на гору. С платформы над храмом можно было даже видеть, как вдалеке блестят на солнце пики гор высотой восемь тысяч метров. Белые сверкающие вершины Гималайских гор навсегда запечатлелись в моей памяти. Когда‑нибудь я хотела бы побывать ближе к ним, как многие чужестранцы, которые приезжают в Непал для восхождения в горы, ближе к Аннапурна или Шаргаматха, как мы называем священную гору Эверест. Я хотела бы почувствовать, каким холодным на ощупь бывает лед. Я хотела бы поиграть с белым снегом. Я хотела бы почувствовать себя как птица на вершине горы.
Там, наверху, возле храма, все было таким мирным, таким спокойным. Повседневность, Катманду, моя жизнь там – все было так далеко. Больше всего мне хотелось остаться там, наверху, навсегда. В моем фотоальбоме есть фотография, где я стою перед храмом и улыбаюсь как Будда – счастливо и как‑то далеко, очень далеко отсюда.
Я тогда чуть не забыла, что я – камалари.
КОРОТКОЕ СЧАСТЬЕ
Но, к сожалению, счастье мое было недолгим. Через пару месяцев брат Зиты вернулся в Катманду и заявил сестре: – У тебя такая маленькая семья, вас только трое, тебе не нужна постоянная помощь. Урмила должна работать и для нас тоже!
Какой бы милой ни была Зита по отношению ко мне, но она не могла ни в чем отказать своему брату. Она очень зависела от него. Кроме того, ей, как женщине, которая живет в Катманду одна, полагалось во всем слушаться свою семью и прежде всего своих родственников‑ мужчин.
Таким образом, мне пришлось разрываться сначала между двумя, а позже – между тремя квартирами, чтобы убрать там, навести порядок, сбегать за покупками и приготовить еду, потому что, когда ее зять услышал, что я работаю у брата Зиты, он заявил о равных правах на меня. Остальные две семьи жили где‑то в четверти часа ходьбы от Зиты. Я, как и прежде, всегда ночевала в квартире Зиты, остальные просто звонили ей и приказывали, чтобы я являлась к ним – в зависимости от их потребностей. Как только я заканчивала работу в одной семье, мне тут же приходилось мчаться в другую. Иногда они ссорились из‑за меня, как из‑за какого‑то предмета.
– Урмила принадлежит мне, – говорила Зита.
– Отец привез ее не только для тебя! – кричал ее брат. – Нет, сегодня она нужна нам больше всего, у нас уже целая гора немытой посуды. У нас работы намного больше!
– А у нас она сегодня должна постирать белье и, кроме того, сходить за покупками и принести воду!
Я сильно похудела и вскоре совершенно выбилась из сил. Но намного хуже, чем физические нагрузки, были нагрузки психологические. Родственники Зиты оставались такими же высокомерными и грубыми, как и раньше. Они командовали мной как хотели, а когда я бывала у них в квартире, давали мне только объедки или вообще забывали покормить меня. Они орали на меня, а когда ее брат из‑за чего‑то сердился, мог избить меня. Он оставался таким же крикливым, вспыльчивым и раздражительным, как и раньше. Я очень его боялась.
Однажды телефон не работал и я не могла слышать звонков брата Зиты. Тогда он, совершенно раздраженный, заявился к Зите и наорал на меня.
– Ты почему не подошла к телефону, ты, ленивая наглая девчонка‑ тхару?
Он грубо схватил меня за руку, втащил в машину и привез в свою квартиру. За весь день он ни разу не дал мне еды, зато предупредил:
– Смотри, если пожалуешься Зите, я тебя отлуплю как следует, клянусь!
Я ни с кем об этом не говорила. Даже с другими девочками‑камалари, которых я часто встречала, когда ходила за водой или на базар. Они иногда жаловались друг другу на судьбу и рассказывали свои истории: что им не дают есть, что они вынуждены работать с утра до ночи, как с ними плохо обращаются или даже бьют. Но я никогда не говорила ничего плохого о Зите.
И все же однажды я поняла, что дальше так не смогу. Я сильно исхудала и вздрагивала при малейшем шуме. Когда утром Паийя и Мохан были в школе, Зита села рядом со мной на кухне и спросила, что случилось.
Я уже не могла сдерживать слез и расплакалась.
– Я не хочу больше работать на вашего брата! Ваша родня – злые и подлые люди, они плохо обращаются со мной, – всхлипывала я, – пожалуйста, пожалуйста, не посылайте меня больше к другим! Я больше не хочу ходить к ним, – вырвалось у меня.
Я испуганно посмотрела на Зиту – ведь я до сих пор еще никогда так не разговаривала с ней.
Но она не стала ругать меня. Она задумчиво посмотрела и ничего не ответила. Я собрала все свое мужество:
– Вы всегда обещали, что разрешите мне ходить в школу. Сейчас мне уже четырнадцать лет, а я все еще не умею ни правильно писать, ни считать.
До сих пор Зита всегда только утешала меня, когда я время от времени начинала разговор о школе.
– Я буду работать еще усерднее, если вы разрешите мне ходить в школу, – просила я. – Но работать на три семьи – слишком много для меня.
Зита все еще ничего не говорила, затем, после паузы, она вдруг ответила:
– О'кей, я найду школу для тебя. Завтра я схожу в государственную школу, тут есть одна поблизости, и спрошу, есть ли там место.
Я была совершенно потрясена. В этот раз она меня не утешала. Мое сердце от волнения заколотилось. Неужели действительно исполнится мое самое большое желание?
– Однако тебе придется идти в первый класс вместе с самыми маленькими детьми, – предостерегла меня Зита, будто это могло отбить у меня желание.
– Для меня это ничего не значит! Я хочу только учиться. Я буду очень внимательной. Вы увидите махарани, я буду очень хорошей ученицей! – Я была вне себя от радости, вытерла слезы и стала танцевать по квартире.
На следующий день Зита пришла ко мне и сказала, что посмотрела ближайшую публичную школу недалеко от дома. Я ждала ее целое утро с нетерпением.
– Директор сказал, что с понедельника ты можешь идти в школу. Завтра мы купим тебе школьную форму и тетради.
От счастья я даже забыла, что я не дочка Зиты, и обняла ее.
– Спасибо, махарани, спасибо! Я так рада! Вы увидите, я буду выполнять домашнюю работу еще лучше и быстрее, я вам обещаю.
После обеда я рассказала об этом Паийе. Сначала она обескураженно посмотрела на меня. Наверное, задумалась, буду ли я выполнять домашнюю работу после школы, однако затем она обрадовалась вместе со мной.
– Это же чудесно, я буду помогать тебе!
Но, к сожалению, вечером Зита сказала своей семье о том, что она хочет отправить меня в школу. Поскольку ее муж далеко отсюда, она, наверное, боялась принимать решения самостоятельно. Или же она чувствовала себя обязанной спросить об этом брата или зятя.
На этом моя мечта – ходить в школу – закончилась.
Брат Зиты примчался к ней со своей злобной женой.
– Ты что, с ума сошла? – стали они орать на Зиту. – Урмила – камалари, для этого наш отец привез ее сюда! Посылать служанку в школу – это плохо, она от этого может только набраться глупых мыслей и не захочет больше работать. Она будет выступать против тебя и против нас всех! И кроме того: кто будет тогда делать всю домашнюю работу? Ты об этом подумала? Ты что, сама будешь стирать для всех и готовить еду? Или ты думаешь, что я буду это делать?
Паийя позже рассказала мне, что ее мать даже плакала из‑за того, что брат и невестка так сильно отругали ее. А я сбежала в свою комнату, когда они начали орать на Зиту.
Через день они снова заявились и стали насмехаться надо мной:
– О, вот идет госпожа Урмила – как ты себя чувствуешь сейчас, когда скоро пойдешь в школу? Значит, ты будешь слишком благородной, чтобы делать работу по дому, не правда ли? Нет, разреши нам, пожалуйста, помыть посуду, ты у нас слишком дорогостоящая для этого. Сейчас, наверное, мы станем обслуживать тебя. Тебе нужно заниматься школой…
В конце дня у меня совершенно сдали нервы. Я закрылась в туалете и горько зарыдала. Мои надежды лопнули как мыльный пузырь. Я была безутешна. Я любила Зиту, потому что все последние годы она хорошо относилась ко мне. Но ее родню, ее злобного наглого брата и его подлую жену я просто возненавидела.
АМАР
Я регулярно, стоя на коленях, просила Зиту разрешить съездить в гости к моей семье, потому что я очень тосковала по своей деревне, по родителям, родственникам, братьям и сестрам. Зита была против, потому что там в это время происходили политические волнения. Ситуация в стране сильно ухудшилась. Обострившийся конфликт между маоистами и правительством привел к новому насилию и массовым арестам. Так сообщалось в газетах. В нашем квартале до нас мало что доходило, но вокруг Катманду и в остальных частях страны регулярно происходили бои. Прежде всего – на юге.
– Это слишком опасно, – говорила Зита. – Оставайся у меня, здесь мы в безопасности. Иначе тебя могут похитить повстанцы и заставить сражаться в их армии.
Раньше на меня это производило впечатление и я отказывалась от своих намерений. Но после разочарования со школой я не уступала. И однажды Зита, выйдя из себя, все же сдалась. Она купила мне билет на автобус, но в этот раз ни она, ни ее дети не пришли провожать меня.
Моего брата Амара я снова увидела возле ворот желтого дома в Гхорахи. Более восьми лет назад он оставил меня там одну. Тогда я была еще ребенком, а сейчас мне было четырнадцать с половиной лет. Когда я увидела его там, усталого и изможденного, на меня нахлынули воспоминания.
– Что тебе тут надо? – злобно спросила я его. – Ты зачем сюда приехал? Ты же продал меня тогда!
– Я пришел, чтобы встретить тебя; мы поедем домой, – сказал Амар.
Конечно, я знаю, почему он меня тогда продал. Потому что, наверное, с его точки зрения, у него не было другого выбора, он был в отчаянии из‑за долгов, и те четыре тысячи рупий, которые заплатили за меня, были большой суммой. Но я до сих пор не простила Амара за это.
В этот раз я приехала не на праздник Магхи, а в начале лета. Было очень жарко. У моих братьев уже было в общей сложности девять детей. Я наслаждалась тем, что могу играть со своими маленькими племянницами и племянниками и бегать с ними по деревне. Я чувствовала себя свободной и счастливой, как раньше. Мы гуляли по лесу, ходили на речку купаться. Муссоны в этом году опаздывали, поэтому в реке Рапти было очень мало воды, так что даже я решилась зайти в реку, чтобы охладиться.
Но особенно я гордилась тем, что во время своего визита научилась кататься на велосипеде. Без опорных колесиков, на дребезжащем велосипеде Амара! Я была первой девочкой в Манпуре! Гуру, мой младший брат, научил меня. Сначала ему приходилось поддерживать меня, но после пары неуверенных кругов я научилась ездить хорошо.
Мои невестки и моя мать изрядно удивились. Раньше ведь считалось, что женщинам не полагается ездить на велосипеде. И теперь всегда, когда Амару не нужен был велосипед, я делала на нем несколько кругов по деревне. В одиночку, или с моим братом, или с одним из моих племянников или племянниц, или с какой‑нибудь подружкой на багажнике. Когда я была одна, я с силой нажимала на педали и была очень счастлива. Это было прекрасное чувство – мчаться по полевым дорогам! Ландшафт быстро проносился мимо. Краски расплывались в глазах, словно в кино, превращаясь в большие разноцветные пятна.