Баллада о вечном походе
Полощутся стяги, гнусавят рога –
Наш герцог собрался в поход на врага.
Молебен отвыл, и пошла умирать
В соседний удел разношёрстная рать.
Вояки, попы, скоморохи, врачи,
Жестянщики, плотники, воры, ткачи:
Горнист выдувает торжественный марш,
И герцог напутствует будущий фарш.
Клянёмся – отплатим соседям своим!
За нашего герцога мы постоим!
За рвом, у черты верстового столба
Во славу героев ликует толпа.
Там где-то мелькает девицы лицо,
Которой вчера подарил я кольцо.
Всю ночь я шептал, что нет лучше её.
«Вперёд! На врага!» – закачалось копьё…
Под войском дрожит и дымится земля –
Мы жжём их деревни и топчем поля.
Под ласковый звон окровавленных шпор
Дубовую плаху целует топор.
Не знает пощады наш славный отряд,
Над нами вороны устало парят.
Кровавую песню врагу мы поём,
И красным закатом блюёт окоём…
Поход нас избавил от всех слабаков,
Под панцирем прячется скрип позвонков.
Уж если идти, то идти до конца!
Плевать, что не помню той девки лица!
Плевать, что наш герцог давно сгнил в гробу!
Плевать, что отбоя не слышим трубу!
Соседний удел обошли мы кругом,
И дома столкнулись с заклятым врагом…
У ратуши пляски – кипит балаган,
Веселые песни под дудки цыган,
Наш герцог-преемник – народный кумир
С послами-соседями празднует мир.
И те, кто на смерть нас идти призывал,
И те, кто героев взасос целовал,
Бойцам, что сражались в кровавом аду,
С соседями жить предлагают в ладу.
Предатели лезут из тесных щелей
Изменники герцогу цедят елей,
Какое им дело до наших побед,
У них карнавал и гуляш на обед.
Мы клятву давали врага покарать.
Седлает коней наша славная рать.
Иуды отведают наших мечей –
Поход обучил ремеслу палачей!
Под войском дрожит и дымится земля –
Мы жжём их деревни и топчем поля.
Под ласковый звон окровавленных шпор
Дубовую плаху целует топор.
Пощады не знает наш славный отряд.
Над нами вороны устало парят
Кровавую песню врагу мы поём.
И красным закатом блюёт окоём…
* * *
| Над больницей заката Догорает костёр. Не вмещает палата Хоровод медсестёр. И окрашена пляска И шприцов суета, Бело-алою краской В неземные цвета. Торопясь с аппетитом, Мой конец отмечать, Скачет мягким копытом По рецептам печать. И на вечные веки, Словно кровь в палача, | Тошный запах аптеки Въелся в пальцы врача. Одари меня взглядом, Милосердья сестра! Посиди со мной рядом У подножья костра. Пусть колдуют над телом, Непослушным врачи. Пусть рука охладела, Ты, сестра, не молчи. Будет жечь жар заката, Тесный плен простыней. Пока слышит палата Шёпот наших теней… |
* * *
| Подъезжаем. Ближе, ближе Сыпь морозных фонарей. Этот город ненавижу И стремлюсь к нему скорей. На перроне чисто, пусто. Шпалы выбелил январь… Город мой наполнен чувством, Как заветренный сухарь. Сверху – стылая холстина. Снизу – снежная картечь Бьёт в объятий паутину, В поцелуи тусклых встреч. Поздороваемся вяло – Начинай свою игру: Водка. Споры. Одеяло. | И похмелье поутру. Гон такси. Сквозняк подъездов. Долгих лестниц позвонки. Трезвый друг. И друг нетрезвый. Чьи-то странные звонки… Сквозь одышки тесный ворот Я бегу и не пойму: Что мне должен этот город? Чем обязан я ему? Вьюгу – нищенку с вокзала – Всё, что смог здесь отыскать. Ни о ком мне не сказала. По-цыгански заплясала. Снежный свитер мне связала. Попыталась приласкать… |
* * *
Вечер задёргивал чёрные шторы,
Ярко пылали в саду разговоры.
Их погасила чуть погодя
Мерная поступь дождя.
Утром проснулись, но как ни старались,
Речи вчерашние не разгорались,
Сник виновато щербатый забор –
Ночью на волю сбежал разговор.
Не попрощались. Разьехались тихо.
Сад оцепили шипы облепихи.
Лагерно кашлял угрюмый сосед –
Вздрагивал пепел вчерашних бесед.
Евгений АСТАШКИН
(Омск)
ДЕВЯНОСТО ВТОРАЯ ВЕСНА
(Журнальный вариант)
Повесть представляет собой заключительную часть тетралогии, включающую кроме этой другие три – «Малолетка», «Отдача», «Оса-осинка».
I
Когда мать Артёма вышла на пенсию, она оставалась таким же неисправимым трудоголиком, порой до обидного чрезмерным. Могла часами самозабвенно копаться на своих любимых грядках, хотя добрая половина выращенного впоследствии просто пропадала – невозможно было сохранить. По больницам она никогда не ходила, любое недомогание старалась переносить на ногах. Можно было только удивляться её неустанности. Тем не менее она заблаговременно приготовила особый чемодан, который держала под своей кроватью. Однажды подозвала Артёма, которому тогда было лет двадцать пять, и стала объяснять, перебирая в чемодане свёрнутые куски материи:
– Вот красный материал – это для оббивки. Вот тесьма, здесь тюль…
У него чуть не закипело под черепной коробкой от таких преждевременных траурных приготовлений родного человека. Он не знал, что и сказать, как утешить, чтобы прекратилось всё это, столь ранящее и неуместное, а мать спокойно закончила:
– Если со мной что случится, чтобы не бегать вам по магазинам…
Оказывается, она и в таком деликатном деле думала, как облегчить всем домашним возможные предстоящие хлопоты. Артём замахал руками, не желая этого слышать. Раздосадовано закрыл чемодан и задвинул его на место. Лишь подумал: мать иногда жалуется на сердце. Может, скрывает, что оно износилось так быстро, а мы ничего не замечаем?..
Проходил год за годом, десятилетие за десятилетием, минул Миллениум, до которого казалось, было как до неба, а мать всё бодрствовала, нисколько не умерив свой огородно-садоводческий пыл. Уже переехали в другие места, а тот чемодан продолжал пылиться под её новой койкой.
В восемьдесят пять она пристрастилась посиживать за столиком со знакомыми товарками близ местного магазинчика. Являлась в самой скверной куртке, в которой обычно работала по хозяйству – порванный рукав, прожжённый бок. Прихватывала с собой какую-нибудь мелочь: связанные носки и варежки. И это летом. У неё ничего не покупали или очень редко. Однажды какой-то сердобольный мужчина просто положил рядом с ней сотенную – на бедность.
Артёму было стыдно за неё, вынужденно объяснял торговкам:
– Да у мамули хватает всякой одежды, но она жалеет её, боится замарать…
Уводил с глаз долой, чтобы не осуждали. Она обычно шла неторопко, заложив руки за спину и чуть наклонившись вперёд. Он немножко переживал: если споткнётся, может и не успеть задержаться руками и сильно расшибётся. Уже не раз и не два разбивала колени. Однако мать не любила, чтобы поддерживали её сбоку, всегда протестующе отпрянет при такой попытке.
Слушала или нет она сыновние внушения, что пора уже и отдыхать, давно заслужила, но всякий раз всё делала по-своему, словно без её заработанных копеек обвалится домашний бюджет. Артёму приходилось изымать всё ею связанное, чтобы раздать знакомым, лишь бы не пропадало. Кое-кто совал ему в карман какую-ни то денежку, жалея старушкин труд.
Назойливая мать-одиночка Осинка, названная сколь поэтично, столь и показательно, что и подтвердилось впоследствии, в последний, четвёртый раз напросилась квартировать в их доме, когда матери было уже под девяносто. Тогда мать внезапно слегла и целыми днями пластом лежала на койке в своей крохотной комнатке с окном на солнечную сторону. Почти ничего не ела, как ни уговаривали. Её словно отвернуло от всякой пищи. На чём она продержалась всю зиму, одному Богу известно. Думали: уже всё, и невольно припоминали тот чемоданчик под койкой. К этому времени погребальный бизнес разросся, как на дрожжах, в каждом микрорайоне утвердились добротные коттеджи для обработки гранита под любые памятники. Нуворишами всё учтено, те заготовленные тряпки уже не понадобятся, но не станешь же это объяснять собственной матери…
В эту зиму, наверное, и случился у неё инфаркт, о котором никто не подозревал. Артём терпел эту не то сожительницу, не то квартирантку из-за боязни оставлять мать одну. Вдруг Осинка наберётся совести и позвонит ему, если старой женщине станет плохо, хотя они никогда не разговаривали. Однажды Осинка действительно позвонила во время ураганного ветра – вывернуло ворота и сорвало высыхающее после стирки бельё. Он примчался, укрепил ворота, а постиранного не нашёл на улице – далеко унесло.
Ещё он терпел все выходки и даже приворовывания жилички из-за Дианы, которая считала его папой, хотя ей запрещалось называть его так. Осинка за всё время не прополола ни одну грядку, зато Диана в три с половиной годика охотно старалась помогать ему дёргать траву. Правда, она могла перепутать сорняк с культурным растением, но зато знала, в какую гущу нельзя углубляться: «Там крапива…» Осинка не понимала, что все её хитросплетения шиты белыми нитками и хитрее папы Римского всё равно не станешь.
Когда Артём окончательно выдворил ставшую совершенно неуправляемой жиличку, он первым делом зашёл в материнскую комнату и объяснил исхудавшей матушке, которая безучастно смотрела куда-то мимо него:
– Всё, мам, мы теперь остались одни. Никто больше не будет тебе мешать…
И что-то сработало в сознании долгожительницы. Она зашевелилась, попыталась встать с койки. Первый день еле ходила, держась за стены. Ей не давала покоя думка: надо что-то делать по хозяйству.
Она стала что-то жевать, а не только пить гранатовый сок, которым её пичкали почти насильно. Но тут выяснилось, что куда-то делась её вставная челюсть. Мать пользовалась только верхней, которую сделали ещё на прежнем месте жительства. Артём принялся искать, в первую очередь на кухне, что логичнее всего. Пересмотрел все пакеты с крупами в кухонном столе, заглянул во все кружки. Обследовал банки с чаем, сушёной мятой, липовым цветом, даже вытряхивал всё это на расстеленную газету, чтобы всё снова вернуть на место.
Три дня безрезультатных поисков. Обшарил всю крохотную комнатку матери, перебирали тряпки в комоде, сундук с обувью. Как сквозь землю провалилась эта незаменимая сейчас штука. Казалось бы, такая мелочь вылилась в огромную проблему. Если заказывать её снова, надо везти ослабшую старушку в стоматологию, чтобы сделать слепок – снять форму. На своих ногах она уже не дойдёт. А ещё надо будет ездить на примерки, так как ни один зубник сам на дом не пойдёт.
– Ну где ты её могла оставить? Вспоминай! – в десятый раз вопрошал Артём. Мать только беспомощно моргала и начинала нервничать. Приходилось успокаивать её, чтобы опять не скакнуло давление.
Артём во второй раз обследовал кухню, перебирал в кульках лавровый лист, отодвигал от стены тяжеленную железную электроплиту с четырьмя конфорками, заглядывал под холодильник и светил в щель фонариком. Даже слазил в погреб и там перебрал все банки с солениями, перещупал картофельные клубни.
Стал прикидывать: если не обнаруживается пропажа, то она, скорее всего, на самом видном месте, что часто бывает. На кухонном столе лежал матерчатый мешочек с фасолью, в который он уже не раз заглядывал. На сей раз он запустил туда пальцы и нащупал что-то постороннее. Даже не видя предмета, он сразу понял: оно! Вот где почему-то оказалась незаменимая пропажа, принесшая столько канители.
Мать настолько обрадовалась, что растрогалась до слёз:
– Вот она! Моя родная! – приговаривала она, не веря своему счастью – снова обрела зубы.
Так постепенно и пришла в себя, а через месяц уже свободно выходила во двор, чтобы полюбоваться на грядки, которые разбили уже без её участия. Артём строго-настрого наказал, чтобы она забыла про всякие грабельки и мотыги. Без неё управятся. Оксана приходит помогать. Мать согласилась и действительно уже не пыталась поливать растения или пропалывать, а только любовалась всходами. Для неё они всегда были одушевлёнными, словно безъязыкие собратья.
Потом принялась носить со свалки картонные коробки – на растопку. Уже весь маленький двор завалила этими картонками, пеклась, чтобы в зиму экономились дрова. Артём постоянно ругался:
– Ну куда столько? Пожара наделаешь…
Об этом он постоянно думал: вдруг кто злонравный перебросит через ворота окурок – мало не покажется. Принялся в свободное время резать эти коробки на квадратики и бросать их в гараж, который превратился в сарай. Там уже скопилась огромная куча угля, мать настояла летом прикупить ещё про запас пять тонн, ведь зимой топливо всегда дорожает. В общей сложности теперь было запасов на три зимы, не меньше. Вот и покрылась эта куча угля картонками до самого потолка. Теперь хоть очистился двор.
А потом случилась беда. Как тут не подумаешь, что накаркала мстительная Осинка. Целую неделю стояла неимоверная жара, такой аномалии местная метеослужба не наблюдала более полувека. С работы Артём возвращался едва живой, словно путник из прокалённой пустыни. Сразу наполнял топку баньки разным мусором, вода в котле закипит минут через двадцать. Надо заново освежаться, чтобы смыть с себя всё, накопившееся за день от поездок по депутатским делам своего шефа и от часового стояния в вечно переполненном троллейбусе под неумолимым гнётом часа пик.
В пятничный вечер взволнованная мать позвала сына в сад:
– Посмотри, что там такое делается?..
Он следом за ней обогнул дом с притороченной к нему банькой и увидел над вишенными острыми кронами почерневший, клубящийся горизонт. Эти тучи неустанно прошивала целая череда молний, доносился отдалённый, стеной стоящий гул, перемежаемый хлопками. Невиданное небесное варево неумолимо катилось в их сторону. Пришлось закрывать двери, на всякий случай выдёргивать из розеток шнуры электроприборов и телевизора.
Вскоре по крыше захлестало, за окнами струи слились воедино почти водопадом, под цоколем хлюпанье. Кровля вздрагивала от пушечных ударов грома.
Потушили свет и стали укладываться на боковую под это беснование непогоды. За полночь всё угомонилось, Артём снова включил свет в зале, можно было ещё немного посмотреть телевизор. Но в это мгновение за окном рассыпались красные искры, и дом погрузился в темноту. Артёму ничего не оставалось, как снова нырнуть под одеяло.
Часа в три ночи в отключённое сознание сонного Артёма стал проникать непонятный громкий стук чего-то тяжёлого. Спросонья он решил, что снова разразилась гроза и поэтому особо не реагировал. Но это продолжалось с какой-то назойливой настойчивостью. Артём подсознанием зацепил, что звуки исходят откуда-то сбоку, слишком близко к земле, а такого быть не должно при громе. Это и заставило его мгновенно насторожиться: что-то не так! Щёлкнул выключателем – бесполезно.
В этот момент в профильный волнистый забор из оцинковки кто-то сильно застучал, словно с размаха бил кулаком. Артём нашарил ногами тапочки, наощупь вышел в тамбур и вмиг оцепенел, как перед направленным на тебя дулом. Внизу, под железной дверью нереально ярко алела щель, предусмотренная для того, чтобы оставался зазор, когда зимой на застывающем болотистом грунте начинало приподнимать один угол пристройки. Щель светилась так, словно земля горела во дворе.
Артём отодвинул засов и распахнул дверь, сразу зажмурив глаза от боли: весь двор озарялся алым светом на фоне аспидного неба. Напротив, в пяти шагах из боковой, уже прогоревшей дверцы гаража вился вверх полуметровой толщины огненный канат. Он перегибался через лёгкую стеклянную мансарду, слегка отклоняемый ветром в сторону соседей. Канат, словно живой, перевивался с утробным гудом и потрескиванием.
У Артёма захолонуло в груди: ну всё, это конец! От такого спастись можно только чудом. Он стремглав метнулся в сторону материной комнаты:
– Вставай, горим!..
Убедившись, что это дошло по адресу, и мать села на край койки, он, больше ничего не объясняя, выскочил во двор, схватил ведро и побежал в сад к двухсотлитровой бочке с водой. Зачерпнул ведром и мигом к гаражу, цепляясь неудобными тапками за сорняки. Плеснул воду внутрь сквозь жуткий огненный канат, но это никак не подействовало на него. За мгновение перетаскал все двадцать ведер, огибая суетящуюся матушку, которая не знала, что делать. Огонь нисколько не ослаб, для него это капля в море. Тогда протянул шланг, бросил конец в дверной проём гаража, в самое пекло, и включил воду, чтобы текло хоть понизу.
Во дворе занялось левое надувное колесо тележки. Артём стал перекидывать поверх ворот на улицу груду коробок, которые мать опять натаскала со свалок несмотря на его запрет. Говорил же ей о возможном пожаре! Калитка была заперта на ключ, и никак не вспоминалось, где он. Лихорадочно соображал, что в первую очередь спасать. Документы? Но они в разных местах, тоже сразу не найдёшь. Альбомы с архивными фотографиями? Ведь через какой-то миг можно потерять всё нажитое и остаться в одних трусах и этих старых шлёпанцах…
Вспомнил, что в бане тоже бак с водой. Там ведра три. Как использовать эти последние крохи? Может, брызгать на окна веранды? Вот уже стали трескаться от жара стёкла веранды. Хорошо, что сделал при её перестройке такие маленькие окна. Соседи смеялись, умники: как в тюремной камере! Зато кирпичная веранда так просто не загорится. Деревянный тамбур тоже предусмотрительно закрыт профилем, какое-то время продержится.
В это время внутри гаража рвануло, и цементные плитки во дворе вмиг засеребрились. Да это же взорвалась на гаражной полке стеклянная банка с алюминиевой пудрой, которую он добавлял в олифу при покраске отопительных радиаторов. А где-то в углу гаража канистра с бензином.
Резина на левом колесе тележки уже полыхала по всей окружности, правое тоже начинало сверху попыхивать от неимоверного жара. Мать тоже суетилась, оттаскивая разные доски подальше от гаража. Хоть бы вытаскивала в огород какие-нибудь вещи, – на ходу подумал Артём, – но разве догадается? И нет времени на разговоры…
За забором слышались голоса, значит, кто-то уже позвонил в пожарную часть, можно за это не волноваться. Артём вылил внутрь гаража последнюю воду и увидел, что занимается угол мансарды над гаражом. Ну, если сейчас не подоспеют пожарные, тогда и дом может очень скоро загореться – уже стало нечем дышать во дворе от пекла.
Пришлось, набрав воздуха в лёгкие, проскакивать вдоль стены к воротам. Ключ от калитки некогда было искать, Артём стал откручивать болты, которыми он стягивал обе створки ворот. Хорошо хоть заржавевшие гайки подались без особых усилий. Вынул засов и распахнул на улицу створки, отбрасывая подальше перекинутые ранее картонки. В неверных всполохах сновали какие-то люди. Сосед Яшка из шланга бил струёй по своему жестяному сеновалу, притороченному к горящему гаражу. На дороге уже стояла пожарная машина, с перекрёстка подъезжала вторая.
Пожарники сноровисто раскрутили брезентовый рукав, он раздулся от напора воды заурчавшей машины. Пока примерялись, куда в первую очередь бить струёй, подбежал сосед Яшка и стал переманивать пожарников, показывая на крышу своего пустого сеновала, на котором задымилась угловая балка:
– Вон туда сначала!..
Но пожарники не слушали его; сбив огонь с мансарды, принялись прямой наводкой расстреливать этого вьющегося из гаража огненного питона. Когда кончилась вода, подключилась вторая машина, а третья поодаль стояла наготове. Один из пожарников перекусил плоскогубцами кабель, идущий в гараж, потом полез по приставной лестнице наверх и стал отдирать гвоздодёром планки мансарды, объяснив на ходу Артёму:
– Придётся полностью раскидать верх, так положено, чтобы снова потом не загорелось…
Артём полез на второй этаж и стал топором отдирать дверь мансарды. Она с тяжёлым грохотом свалилась вниз, перекатившись вбок.
– Эй, поосторожней! – прикрикнул один из пожарников.
Хорошо, что прошёл такой ливень, и дощатая обшивка мансарды была сырой. Иначе сейчас бы целый фейерверк бил в небо.
На улице уже светало, стали собираться зеваки из ближних дворов. Артём временами выглядывал наружу. Увидел стоящую наготове машину скорой помощи – вдруг кому станет плохо. Подъехал милицейский уазик. Артёма позвали в кабину. Он подошёл, весь закопчённый, ему отрезвляюще кивнули:
– Ты хоть оденься…
Он посмотрел на свои грязные коленки и опомнился: действительно, надо хоть трико напялить. Уже самое страшное позади, дом уцелел, пронесло. Ему приходилось видеть подобные пожары. В округе за это время сгорело полдюжины домов, однажды сразу два, близко расположенных друг к другу.
Пока одевался, подъехала четвёртая пожарная машина – окончательно проливать все дымящиеся места. Следователь начал выяснять у Артёма:
– Какова, на ваш взгляд, причина пожара?
– Я подумал, что, может быть, от молнии, была такая гроза…
– Скорее всего от проводки, – высказали предположение служивые.
– Нет, – сразу отсёк это Артём. – Я полгода назад отключил там электричество…
Подошёл к открытой дверце милицейского уазика сосед Яшка и бесцеремонно выдал своё доморощенное, обращаясь к Артёму:
– Может, поцапался с кем…
Так ему хотелось чего-нибудь жаренького…
– Даже не представляю себе, – энергично закачал головой обескураженный погорелец. – Чтобы ночью в такую грозу специально пробираться с целью поджога…
Так ничего и не выяснили, решили узнать мнение пожарников. Мансарда уже наполовину была разобрана, в гараж стало возможно заглядывать: там теперь лишь дымилось в отдельных местах. Самый главный среди пожарников осмотрел проводку, потом указал на почти прогоревшую крышу над угольной кучей:
– Вот здесь сильнее всего горело…
– Уголь был засыпан до потолка картоном, – объяснил хозяин.
– А-а, – протянул пожарник и посоветовал подручным на всякий случай хорошенько пролить водой угольную кучу.
Артём пообещал самостоятельно за этот субботний день до конца разобрать обгорелый остов мансарды.
– Ну, смотри сам, а если что – звони…
Это несколько насторожило Артёма, словно пожарники чего-то недоговаривали, и он решил хоть до самой ночи работать, но раскидать весь верх над гаражом. Уже некуда было кидать доски с торчащими гвоздями. Пришлось их перетаскивать поближе к картошке, при этом заваливая пятачок с ревенем. Хоть с прохода убрать эти бруски и доски. Мать тоже корячилась, помогая сыну.
Вечером вдвоём сидели в кромешной темноте, что-то жевали всухомятку, запивая минералкой. Даже чайник не вскипятишь. Мать, отламывая от батона, как ни в чём не бывало произнесла задумчиво:
– Если бы дом сгорел, мы бы поставили печку в том сарае, что ты сделал, и там зимовали…
Вот это непритязательность!
– Там же не повернуться! – чуть не рассмеялся он.
– Ничего, как-нибудь, а потом бы стали отстраивать дом заново…
Но оказалось, что отечественная юриспруденция на этот счёт совсем другого мнения – зубастого, нечеловеческого. Во время ЧП Оксана отдыхала на Балтике. По приезду примчалась посмотреть на последствия пожара. Её уже кто-то просветил, что если сгорает дом на неприватизированном участке, то погорельцам отводится три месяца на приобретение собственного участка по рыночной цене. Если нет таких денег, участок продадут любому желающему. А пострадавшие могут отправляться хоть на теплотрассу. Нет, конечно, выплатят какой-то мизер вспомоществования и в лучшем случае поселят в давно просящейся на снос общаге с тараканами и криминально-наркоманским окружением. Вот так у нас положено добивать несчастный народ…
После пожара Артём разглядел на столбе отгоревший провод. Самому на такую верхотуру не добраться, придётся вызывать электриков. Но в службе энергетиков внезапно заартачились, так как он простодушно выложил про случившийся пожар. В таких случаях надо обследовать в доме всю электропроводку, а этим занимается какая-то фирма у черта на куличках. Артём объяснял, что горел не дом, а гараж, но это не было аргументом. Всю электропроводку он в прошлом году сам заменил, теперь по всем комнатам медный провод большого сечения, в нём он уверен.
Сначала Артём хотел отпроситься на работе, чтобы искать ту фирму. А потом сообразил и ещё раз позвонил в энергосеть. Диспетчер оказался другим, он просто оформил заявку, веря предположениям звонящего, что во всём виновата молния. И в тот же день свет был подключён.
II
Спустя неделю под вечер переполошённый сосед Яшка позвонил Артёму по сотовому:
– Что у тебя опять с гаражом? Снова идёт дым…
Артём, насмерть перепуганный недавним пожаром, выскочил во двор. Над кучей угля, из которой торчали шпалы, вилось сизое облако, а по одной из шпал перебегали вверх язычки пламени. Что за чёрт, опять эта катавасия!..
Он потрогал кучу – она оказалась горячей. Ковырнул лопатой – густо заклубился белесый дым. Яшка вместе с женой тоже торопливо зашли во двор – у них ещё перед глазами стоял прежний поединок с огненной стихией.
– Что такое? – недоумевал Яшка. – Я из своего огорода увидел дым…
– Да вот, уголь нагрелся, – у Артёма бессильно опускались руки от полного непонимания происходящего.
– Надо перетаскивать уголь подальше, – высказался обескураженный Яшка.
Артём огляделся: кругом и так всё сплошь завалено обугленными досками, остался лишь узенький проход к грядкам.
– Придётся сыпать прямо на помидоры, – размышлял Артём.
– А что делать? – резонно отвечал сосед. – Себе дороже…
Артём расширил проход в огород, соседи принялись вёдрами таскать на свободное от досок место уголь. Артём возил уголь на тележке, которая очень тяжело шла на ободах из-за сгоревших покрышек. Не было времени поменять их на новые. До самой ночи беспрерывно курсировали туда-сюда, завалив почти все помидорные кусты.
– Тонн десять, а то и все двенадцать будет, – сокрушался Яшка, гладя небритый кадык.
Как ни старались, а осталось ещё с полторы тонны – сплошным чёрным ковром в углу гаража с разобранным потолком. Уголь был горячим и на такой глубине. Соседи, приняв от Артёма бутылку «Столичной» с закуской за помощь, ушли, посоветовав хорошенько облить остатки угля водой на ночь. Артём выплеснул ведер двадцать, пощупал уголь – он оставался подозрительно тёплым. Опять стал копать штыковой лопатой и на самом дне, уже на цементном полу вдруг показались раскалённые докрасна угольки. Уголь тлел с самого низа.
Артём был почти в прострации – такого он никогда не видел. На прежнем месте жительства у них по сараям были такие же огромные запасы угля, но он никогда не самовозгорался. Или так пожар нагрел кучу, что она стала тлеть? Но почему не сверху, а на самом дне?..
И что теперь делать? Выбрасывать уголь на улицу?
Решил всё-таки переносить его в отдельную кучу. Из последних сил перенёс остатки в самый угол огорода, уголь вроде бы перестал тлеть, обдуваемый ветерком.
Артём так ничего толком и не мог сообразить на счёт причины пожара, пока не услышал по местному телевидению, что в городе участились случаи самовозгорания некачественного угля из Саргатки. Его рано начали добывать, он ещё не созрел, поэтому может нагреваться в больших буртах и в непроветриваемых помещениях. Быстренько нашёл квитанцию – точно, уголь из Саргатки!
Когда вечером заявился следователь, чтобы заполнить материалы о случившемся, Артём поведал ему об этой версии и даже отпечатал на принтере копию той квитанции. Следователь аккуратно уложил её в свою папку, заверил, что разберутся, и тем не менее дал хозяину подписать готовое заключение, в котором чёрным по белому было сказано, что пожар произошёл по причине неисправности электропроводки. Правоохранителям зачем-то были нужны такие подтасовки.
Надо было срочно заканчивать приватизацию участка, раз это оказалось вопросом жизни и смерти. Ею он и так прозанимался года три, а когда взяли на работу, как-то упустил столь важное дело. Канители не было конца. Нужную справку о разрешении на строительство самого первого хозяина архив не выдаёт, сначала посылает в администрацию твоего района. Там не оказывается нужных данных, зато дают отписку и лишь с ней ты должен идти в департамент. Там получаешь через неделю такую же отписку и уже с ней тебе разрешают становиться в очередь архивную. Но и там через неделю заявляют, что затерялся твой документик при переезде. Замкнутый круг. И везде надо платить за каждый листок.
Потом оказалось, что в документах, которые подготовила частная приватизационная контора, имеется неточность, этот лист надо переделать. Идёшь по адресу, а той фирмы и след простыл – дверь закрыта, вывеска снята, на телефон никто не отвечает. Вахтёр ничего толком не может объяснить. Вообще атас! Уже собираешься уходить, и вдруг видишь, что заветная дверь слегка приоткрылась, выпуская клиента. Как повезло, и Артём успел вломиться в эту дверь. Оказывается, сотрудники, правда, поредевшие, на месте, работа кипит. Просто на контору некто наезжает, вот и приходится «шифроваться».
По совету шефа-депутата Артём решил обратиться в суд по гражданским делам. Если он примет нужное решение, департамент выдаст свидетельство на собственность земли.
В суде сразу огорошили. Дежурный не пускает без заранее подготовленных бумаг. Спрашивает:
– Вы сможете их самостоятельно подготовить? Тогда обращайтесь к адвокатам через дорогу.
Понимаешь, что это сговор, но рад и такому выходу из положения. Пусть адвокат занимается, лишь бы не ободрал как липку.
Адвокат, женщина со всезнающими глазами, оказалась медово приветливой. Сразу обнадёжила:
– Сделаем всё за две недели. Можем и за неделю – за отдельную плату…
Он ушам своим не поверил. Столько ходил, томился в очередях, а тут всё махом. Спросил, сколько будет стоить за две недели?
– Десять тысяч, – успокоили его.
Да это же сущие пустяки!
Но на деле всё оказалось несколько иначе. Через три дня ему позвонили из адвокатской конторы и сказали: надо собрать подписи от всех соседей, с кем граничишь участком, удостоверяющие отсутствие претензий на счёт того, что ты не надвинулся своим забором на чужую землю. А соседи бывают разные. Кто-то возьмёт и упрётся рогами. А просто так. Чтобы ты уговаривал его, что-то обещал, лучше деньгами. И совсем не учтут, что ты им в своё время всё подмахнул без лишних слов. А один твой сосед и вовсе сумасшедший. С настоящей жёлтой справкой. Тот уже ответил одним соседям: «Вы, наверно, хотите отобрать мою землю? Я сейчас пырну ножом, и мне ничего не будет!» А бугай здоровый, не каждый справится. При этом ещё и пропадает где-то по несколько месяцев.
Пришлось Артёму просто-напросто подделывать некоторые подписи, благо, знал имя-отчество этих лиц полностью. А как отчество того ненормального, никто не ведает. Объяснил ситуацию адвокату, тот обрадованно:
– Решим, платите ещё десять тысяч. Прямо сейчас идите в банк, чек принесёте.
Потом очередные завуалированные поборы. И намёк: по окончании дела полагается ещё и премия.
Документы действительно сделали быстро. Адвокатша показала ему пачку бумаг в прозрачном пластиковом конверте: положительное решение суда, справки.
Вынул на радости пятитысячную, а ему:
– Вы что, нищий?..
– Да я уже и так почти сорок тысяч вам выложил! – не выдержал Артём. – А говорили, что всё будет за десять…
Адвокатша поморщилась, но отдала клиенту его выплаканное, добавив:
– Идите с этим в кадастровый отдел, там выпишут свидетельство о собственности. Если у кого будут такие же проблемы, посылайте к нам…
III
Участок Курганцевых теперь напоминал настоящий погром: сплошные перекрестия закопчённых досок, балок, шпал. Вдоль кирпичных стен оставшегося без верха гаража целые залежи битого стекла, ссыпавшегося вниз при разборе мансарды. Глаза бы не смотрели. С этим что-то надо делать. Артём боялся, что растянувшиеся в ширину кучи угля на огороде снова станут нагреваться, от этого загорятся деревяшки и опять всё сплошь начнёт полыхать. Каждый день он смотрел, не вьётся ли над кучами дымок, а в сумерках перед сном ходил босиком по ним, чтобы выявить нагревшиеся участки. К вящему удовольствию, уголь оставался прохладным. Для надёжности он его насколько было возможно накрыл от всё ещё палящего солнца листами старого шифера.
Дотошный сосед Яшка тоже напоминал Артёму через огородный штакетник:
– Ты проверяй свой уголёк, не скоро его стопишь. И зачем было столько запасать?..
И добавил однажды с оттенком доверительности:
– Ко мне приходил участковый, спрашивал, имею ли я к тебе претензии за то, что загорелся и угол моего сеновала. Я сказал: человек и так пострадал. К тому же сена у меня давно нет, это ещё в советское время многие на окраинах держали коров, а теперь таких единицы…
Надо же, ходят служивые и задают каверзные вопросы. Как будто сами соседи между собой не разберутся…
Продвигаться по территории стало очень затруднительно. Придётся срочно пилить на дрова все эти деревяшки, чтобы высвобождалось место. После работы и в выходные Артём брал в руки ножовку и пилил, пилил. Пришлось покупать новую ножовку, так как все пилы, которые висели по стенам гаража, пришли в негодность – металл изогнуло, исковеркало. Сгорели также черенки лопат, ручки топоров. Хорошо хоть вилы и грабли не прятали на ночь, вот они и уцелели. На пепелище в гараже выкопалась канистра. Слава богу, она оказалась дырявой и бензин из неё вытек давно, иначе бы рвануло ой-ёй-ёй...
Возле единственной яблони в центре сада-огорода оставался свободным небольшой участок. Артём вбил в землю два больших деревянных кола на расстоянии в три с лишним метра и между ними стал укладывать поленья. Через неделю заполнил этот пролёт выше человеческого роста, но оно мало что дало, лишь освободились проходы. Потом стал параллельно заполнять второй такой же пролёт, а за ним и третий. Сохранившиеся доски, которые ещё можно пустить в дело, он не трогал, а откладывал отдельно. Остались шпалы и длинные бруски, да листы фанеры. Всё это он разместил вдоль забора. Теперь хоть стало возможным свободно проходить, поливать грядки и картофельную делянку.
До зимы оставалось время, и Артём решил приделать к сарайчику, где хранился его неиспользованный запас заготовок для рамочек, пристройку для дров. Привёз со строительного рынка восемь двухметровых листов оцинкованного профиля, собрал во дворе и по закуткам все старые угольники. Стал изготавливать во дворе, выложенном цементными плитами, три щита строго рассчитанных размеров. Их можно будет потом собрать буквой П и притулить к сараю, скрутив болтами.
Почти до самого снега сверлил угольники, привинчивал болтиками листы профиля. На это ушло почти двести болтиков с гаечками. Останется только собрать конструкцию, а потом настелить крышу. Шифер решил использовать старый, которым накрыты угольные россыпи. В холода можно ничего не бояться, уголь не загорится и огонь по высохшей траве не перекинется на поленницы.
Всё это время, пока не наступили холода и не очистились завалы, у него сосало под ложечкой: не загорелось бы нигде. Противная томительность, которая отравляет жизнь, как не вынутая заноза. Вот так был напуган случившимся в ту грозу…
Артём всегда с интересом наблюдал, как мать ежедневно делает обход всех окон в доме. Подойдёт к одному, посмотрит наружу, потом топает к другому и тоже выглядывает. Идёт в другую комнату, опять выглядывает на улицу. Видно, ей очень нравился нынешний дом, удобная планировка. Прежний шлаколитой и холодный дом она всё время проклинала за сплошные неудобства. А этот ей по душе, даже не то слово. Вот и ходит по комнатам. А в своей комнате застынет у окна и глядит на синичек, которые ныряют по очереди в кормушку из большой пластиковой бутыли, висящей на яблоне.
– Тебе не скучно? – спросил он её однажды.
– Нет, – спокойно ответил