Можно думать о «месте» как о фиксированности, например, о месте на карте или о том, где находится наш кабинет, в терминах «пространства» как «практикуемого места» (DeCorteau, 1984: 117). Улица, например, превращается в «пространство» своими прохожими. Кабинет в физическом или виртуальном размещении превращается в «аналитическое пространство» пациентом и терапевтом и контрактом, связывающим их на 50 минут в этом пространстве. Таким образом, места создаются людьми, участвующими в определенной деятельности. Места «постоянно исполняются, разыгрываются» (performed) (Creswell, 2004: 37). Переосмысление места как создаваемомого и разыгрываемого на новый ладзадает другие смыслы в исследовании телесного проживания кабинетной терапии по сравнению с терапией в виртуальности. В этом смысле место становится событием, обозначенным качеством коммуникации между двумя людьми, а не ограниченностью или постоянством реального места встречи, и тогда приходится иметь дело с преимуществами и ограничениями, наступающими в отсутствие реального кабинета. Это может быть в разной степени важно с пациентами в разном психическом состоянии. То есть вопрос о том, «хороша» или «плоха» опосредованная терапия, следует превратить в вопрос о том, работает ли она для конкретной диады пациент–терапевт, занимающей психоанализом.
Как я показала в этой главе, опосредованная терапия ставит перед нами важные вопросы. Неизбывный вопрос для меня звучит так: не честнее ли иногда отказаться от скайп-терапии с учетом потерь и рисков, которые с ней связаны. На основании своего опыта я считаю, что аналитическая терапия, проводимая по скайпу, всегда беднее, чем опыт очной работы. Мы не можем воспроизвести полностью разделяемый воплощенный телесный опыт в виртуальном пространстве, в лучшем случае мы можем приблизиться к этому и компенсировать потери, связанные с тем, что мы не находимся в одном физическом месте. Крайне важно с готовностью принять это и обосновывать свои решения с учетом этих соображений. В нашей работе всегда важно быть честным, приверженным истине. Честность, правдивость — это состояние разума, обращенное к другому человеку, а не просто констатация фактов. Быть честным и стремиться к истине — это всегда намерение, и оно составляет самую сердцевину того, что пациент проживает со своим терапевтом: здесь определяется, может ли пациент доверять намерениям терапевта в свой адрес.
Вопрос того, можно ли доверять источнику информации, сегодня стал более значимым, потому что мы живем в эпоху «пост-правды» (Pomerantsev, 2016). Дело не только в том, что политики скармливают нам массу лжи через разные средства связи, например, но также и в том (и это более разрушительно), что лгать самому себе как будто уже перестало считаться чем-то проблемным. Это контекст, в котором стало возможно, чтобы британские политики запустили кампанию Brexit в 2016 году с обещаниями в таком духе: «Давайте отдадим нашей системе здравоохранения те 350 миллионов фунтов, которые забирает еженедельно Европейский союз», а выиграв референдум заявление как «ошибочное» отозвал один из лидеров Брекзита, а другой объявил это заявление просто «пожеланием».
Влияют ли технологии на наши отношения с истиной? На мой взгляд, влияют. Тому есть две причины. Во-первых, новые медиа с множеством экранов и потоков информации дают нам возможность сбегать в виртуальные реальности и фантазии, где то, что кажется правдой в нашем внутреннем мире, приравнено к внешней реальности и непроницаемо для любой другой версии реальности. Во-вторых, нарастает осознание того, что так называемый информационный век позволяет лжи распространяться очень быстро. Огромный объем «дезинформационных каскадов» не дает отличить правду от лжи (Pomerantsev, 2016). Все дело в том, что ложь привлекает поток интересующихся, потому что отвечает на уже существующие человеческие предрассудки. Гугл и Фейсбук выработали алгоритмы, основанные на том, что человек ранее искал и кликал: каждым следующим поисковым запросом и каждым следующим кликом мы подтверждаем свой портрет, и нам предлагаются только те вещи, которые принесут нам приятные впечатления, независимо от того, правдивы они или нет. Нами каждый день манипулируют, и мы не в курсе того, насколько мы замешаны в этом процессе, потому что выступаем поставщиками личных данных, позволяющих манипулировать нами.
Во внешней среде, где истина таким образом лишается опоры, а ложь не влечет последствий и живет, подтверждая сама себя, предоставление психотерапии через те же средства связи, что распространяют ложь, требует особой осторожности. Как убедительно показал Churcher (2015), в скайпе приватность не может быть надежно защищена. Если мы превозносим фундаментальную важность конфиденциальности, а потом работаем с помощью медиа, которое не может ее защитить, то что мы фактически сообщаем пациентам? Мы уклоняемся от истины. Единственный способ поддерживать верность принципам — это открыто поддерживать диалог с пациентом о том, что утрачивается или приносится в жертву компромиссу при работе через такое опосредование. А не относиться к Скайпу так, будто это всего лишь следующее «новое» приспособление для работы, нечто, что мы просто должны принять как должное.
Поразмыслив и приняв во внимание культуру, в которой мы живем и работаем, я пришла к решению, что мне нужно использовать это средство связи, но только при определенных условиях.
1. Важно встретиться с пациентом лично несколько раз, прежде чем переходить на скайп, а в идеале поработать с ним лично в течение длительного периода, а потом уже рассматривать необходимость скайпа.
2. Существенный момент — открыто говорить с пациентом об ограничениях работы по скайпу и внимательно слушать, что это для него значит на бессознательном уровне, как он это истолковывает.
3. Следует тщательно выбирать, кому из пациентов подходит такая форма работы, а кому нет. Не подходит она:
- пациентам, у которых нарушен образ тела,
- людям пограничным и / или перверсивным,
- тем, у кого ограничена способность репрезентировать переживания,
- тем, кому трудно дифференцироваться от других,
- тем, кому трудно удерживаться в реальности.
У этих пациентов есть общая черта: потребность укоренения в своем теле, так как для проработки своих конфликтов они нуждаются в воплощенном очном сеттинге, обеспечиваемом актуальным присутствием терапевта.
4. Важно быть твердым с теми пациентами, чьи потребности не укладываются в формат опосредованной терапии, и иногда это означает, что лучше вовсе отказаться от работы с ними, если очные встречи невозможны.
5. Такой способ работы требует, чтобы терапевт тщательно следил за своим поведением при использовании скайпа, потому что это средство связи значительно ограничивает терапевта в доступе к его / ее соматическому контрпереносу, а значит, как это ни странно, повышается риск эротического отыгрывания.
[1]Глава 4, “Mediated psychotherapy” из книги Lemma, Alessandra. The Digital Age on the Couch. Psychoanalytic Practice and New Media. — Routledge, 2017. Перевод Юлианы Пучковой.
[2]Я использую здесь термины «сеттинг» и «рамка» как взаимозаменяемые.
[3] Авторы описывают три черты присутствия: оно располагает «я» во внешнем физическом или культурном пространстве, оно предоставляет обратную связь для «я» о статусе его активности и оно позволяет «я» эволюционировать через инкорпорацию инструментов. Они также описывают три уровня присутствия — прото, ядерное и расширенное присутствие (proto, core and extended presence) — где самое развитое и превосходящее это расширенное присутствие. Оно определяется как «интуитивное восприятие успешного действия во внешнем мире по отношению к доступным объектам».