Выживание и неуязвимость 15 глава

Буржуазные натуры

Заложено ли существо буржуазности в крови? Есть ли люди «от природы» буржуа, которые этим отлича­ются от других людей? Должны ли мы вследствие этого в особенной «крови», в особенной «природе» искать один из источников (или, быть может, единственный источник) капиталистического духа? Или какое вооб­ще значение имеет характер «крови» в возникновении и развитии этого духа?

Чтобы найти ответ на эти вопросы, мы должны бу­дем припомнить следующие факты и соотношения.

Без сомнения, все формы проявления капиталисти­ческого духа, как и все состояния души и психические процессы вообще, коренятся в определенных «предрас­положениях», т.е. в первоначальных унаследованных свойствах организма... Нерешенным может пока остаться вопрос, обладают ли биологические «предрас­положения» к капиталистическому духу более общим характером, т.е. допускают ли они развитие в различ­ных направлениях (и могут, следовательно, составить основу другого поведения, чем именно буржуазного), или же они с самого начала могут быть развиты только в единственном этом направлении. Если дело идет о психических «предрасположениях», то мы говорим так­же о «наклонностях психического поведения (пред­ставления, мышления, чувства, воли, характера, фанта­зии и т.д.). В более широком смысле мы употребляем слово «предрасположение» безразлично для хороших или дурных наклонностей, в более узком смысле мы ра­зумеем унаследованную способность к более легким,

Расшатанность духовной жизни

более быстрым и более целесообразным функциям психофизического, в особенности духовного характе­ра.

Я утверждаю: то, что все формы проявления капи­талистического духа, т.е. душевного строя буржуа, по­коятся на унаследованных предрасположениях, не мо­жет подлежать сомнению. Это действительно в равной мере относительно явлений, носящих характер естест­венных побуждений, и относительно «инстинктивно­го» дарования, относительно мещанских добродетелей и относительно навыков; ко всему этому мы должны предполагать в качестве внутреннего основания ду­шевную «склонность», причем может остаться не­решенным (ибо это не имеет значения для производя­щихся здесь исследований) вопрос, соответствуют ли и в какой мере и каким образом этим душевным «склон­ностям» телесные (соматические) особенности. Безраз­лично также для разбирающегося здесь вопроса, как проникли в человека эти «наклонности»: «приобрете­ны» ли они, и когда, и как; достаточно, что они в тот уже безусловно попадающий в свет истории момент време­ни, в который зарождается капиталистический дух, были присущи человеку. Важно только запомнить, что они в этот исторический момент были у него «в крови», т.е. сделались наследственными. Это действительно в особенности и относительно предрасположения к «ин­стинктивно» верным и метким действиям. Ибо если мы под инстинктами будем понимать также и накоплен­ный опыт, который живет в подсознательной сфере, «ставшие автоматическими волевые и инстинктивные действия многих поколений» (Вундт), то решающее значение в их проявлении имеет все же то обстоятельс-

Вернер Зомбарт

тво, что они должны быть сводимы к известным унас­ледованным и наследственным «предрасположениям»» что, значит, именно они не могут быть мыслимы без укоренения в крови. Совершенно безразлично, каса­ется ли дело первичных или вторичных (т.е. возник­ших только в общественной совместной жизни) ин­стинктов.

Вопрос, который мы должны теперь себе поставить, заключается в следующем: являются ли «наклонности» к состояниям капиталистического духа общечелове­ческими, т.е. в равной мере свойственными всем людям. В равной мере уже ни в коем случае. Ибо равно пред­расположенными люди не являются, пожалуй, ни в од­ной духовной области, даже и там, где дело касается об­щечеловеческих наклонностей, как, например, предрас­положения научиться языку, которым обладают все здоровые люди. И оно у одного развито сильнее, у дру­гого более слабо, как показывает опыт относительно ребенка, который то раньше, то позже, то легче, то с большим трудом научается родному языку, и как это особенно ясно проявляется при изучении иностранных языков.

Но и по роду своему, полагал бы я, «наклонности» к капиталистическому мышлению и хотению не прина­длежат к общечеловеческим предрасположениям, но у одного они имеются, а у другого нет. Или по крайней мере они у отдельных индивидуумов имеются в такой слабой степени, что практически могут считаться несу­ществующими, тогда как другие обладают ими в такой ярко выраженной форма, что они этим резко отличают­ся от своих собратьев. Несомненно, многие люди обла­дают лишь ничтожно малым предрасположением к

Расшатанность духовной жизни

тому, чтобы сделаться разбойниками, организовать ты­сячи людей, ориентироваться в биржевых операциях, быстро считать и даже только к бережливости и рас­пределению своего времени и вообще к сколько-нибудь упорядоченному образу жизни. Еще незначительнее, конечно, число людей, обладающих многими или всеми теми предрасположениями, из которых зарождаются различные составные части капиталистического духа.

Но если капиталистическая наклонность (как мы для краткости будем говорить) специфически или хотя бы только по степени различна от человека к человеку, то является правильным считать натуры с капиталис­тическими наклонностями, т.е. людей (вообще и в боль­шей степени), приспособленных к тому, чтобы быть ка­питалистическими предпринимателями, особенными «буржуазными натурами», «прирожденными» буржуа, каковыми они являются, даже если они никогда по своему положению в жизни не становятся буржуа.

Какого же рода, спросим мы теперь далее, эта спе­цифическая предрасположенность этих экономических людей, какие своеобразные свойства крови присущи «буржуазной натуре?» При этом мы, конечно, имеем в виду возможно полное выявление буржуазного типа, т.е. такую натуру, которая обладает всеми или почти всеми наклонностями, необходимыми для проявления капиталистического духа.

В каждом законченном буржуа обитают, как нам известно, две души: душа предпринимателя и душа ме­щанина, которые только в соединении обе образуют капиталистический дух. Согласно этому я бы и в бур­жуазной натуре различал две различные натуры: на­туру предпринимательскую и натуру мещанскую, что

Вернер Зомбарт

означает, повторим это лишний раз, совокупность предрасположений, душевных наклонностей, образую­щих предпринимателя, с одной стороны, мещанина —

с другой.

1. Предпринимательские натуры

Чтобы иметь возможность с успехом выполнить свои функции, которые нам известны, капиталистичес­кий предприниматель должен быть, если мы будем иметь в виду его духовную предрасположенность, тол­ковым, умным и одаренным (как бы я кратко обозначил эти различные предрасположения) человеком.

Толковым, т.е. быстрым в схватывании, понимании, острым в суждении, основательным в обдумывании и одаренным надежным «чутьем существенного», кото­рое позволяет ему узнавать, т.е. верный момент.

Большой «подвижностью духа» должен обладать, в частности, спекулянт, который образует как бы легкую кавалерию рядом с тяжелой конницей, представляемой другими типами предпринимателей. Быстрой способ­ностью ориентироваться среди сложных рыночных от­ношений должен он обладать, подобно аванпосту, вы­полняющему службу разведки в бою.

Как особенно ценный дар самими предпринимате­лями указывается хорошая память.

[Предприниматель должен быть] умным, т.е. спо­собным «узнать свет и людей». Уверенным в суждении о людях, уверенным в обращении с ними; уверенным в оценке любого положения вещей; хорошо знакомым прежде всего со слабостями и пороками своих окружа­ющих. Постоянно нам называют это духовное свойство как выдающуюся черту больших коммерсантов. Гиб-

Расшатанность духовной жизни

костью, с одной стороны, силой внушения — с другой должен обладать главным образом вступающий в дого­воры.

Одаренным, т.е. богатым «идеями», «выдумками», богатым особого рода фантазией, которую Вундт назы­вает комбинаторной (в противоположность интуитив­ной фантазии, например художника).

Богатой одаренности дарами «интеллекта» должна соответствовать полнота «жизненной силы», «жизнен­ной энергии» или как бы мы еще ни называли это пред­расположение, о котором мы знаем только, что оно со­ставляет необходимую предпосылку всякого «предпри­нимательского» поведения: оно порождает охоту к предприятию, охоту к деятельности и затем обеспечи­вает проведение предприятия, предоставляя в распоря­жение человека необходимые силы для деятельности. Должно быть что-то требующее в натуре, что выгоняет, что делает мукой праздный покой у печки. И что-то кряжистое — топором вырубленное — что-то с креп­кими нервами. У нас ясно встает перед глазами образ человека, которого мы называем «предприимчивым». Все те свойства предпринимателя, с которыми мы озна­комились как с необходимыми условиями успеха: ре­шительность, постоянство, упорство, неутомимость, стремительность к цели, вязкость, отвага идти на риск, смелость — все они коренятся в мощной жизненной силе, стоящей выше среднего уровня жизненности (или «витальности», как мы привыкли говорить).

Скорее препятствие для деятельности предприни­мателя представляет, напротив, сильное развитие на­клонностей к чувству, порождающее обычно сильное предпочтение чувственных ценностей.

Вернер Зомбарт

Итак, резюмируя, мы можем сказать: предпринима­тельские натуры — это люди с ярко выраженной интел­лектуально-волюнтаристической одаренностью, кото­рою они должны обладать сверх обычной степени, что­бы совершить великое, и с зачахнувшей чувственной и душевной жизнью (совсем тривиально!).

Можно с еще большей ясностью вызвать перед гла­зами их образ, выяснив контраст их с другими натурами.

Капиталистического предпринимателя там именно, где он как организатор совершает гениальное, сравни­вали, пожалуй, с художником. Это представляется мне, однако, совершенно ошибочным. Они оба представля­ют собою резко отграниченные противоположности. Когда между ними обоими проводили параллель, то указывали главным образом на то, что оба должны были располагать в большей степени фантазией, чтобы совершить выдающееся. Но даже и здесь — как мы уже могли установить — их одаренность не одинаковая: виды «фантазии», о которых в том и в другом случае идет речь, не одни и те же проявления духа.

Во всем же остальном существе своем, представля­ется мне, капиталистические предприниматели и ху­дожники поят свои души из совершенно разных источ­ников. Те целестремительны, эти целевраждебны; те интеллектуально-волюнтаристичны, эти полны чувс­тва; те тверды, эти мягки и нежны; те знают свет, эти чужды свету; у тех глаза устремлены вовне, у этих внутрь; те поэтому знают людей, эти человека.

Так же мало, как и художникам, наши предприни­мательские натуры родственны ремесленникам, рантье, эстетам, ученым людям, наслаждающимся жизнью, мо­ралистам и т.п.

Расшатанность духовной жизни

В то же время они, напротив, имеют много общих черт с полководцами и государственными людьми, ко­торые — и те и другие, в особенности государственные люди, — в конечном счете ведь тоже приобретатели, ор­ганизаторы и торговцы. В то же время отдельные даро­вания капиталистического субъекта хозяйства мы встречаем в деятельности шахматиста и гениального врача. Искусство диагноза дает способность не только излечивать больных, но в той же мере заключать ус­пешные дела на бирже.

Мещанские натуры

Что и так же часто мещанин сидит в крови, что че­ловек является «от природы» мещанином или все же склонен к тому, чтобы им стать, — это мы все представ­ляем самым ясным образом. Мы осязаем совершенно ясно сущность мещанской натуры, нам знаком своеоб­разный аромат этой человеческой разновидности со­вершенно точно. И все же является бесконечно труд­ным, даже, может быть, невозможным при нынешнем состоянии исследования этой области, указать особые «наклонности», основные черты души в отдельности, которые предопределяют человека как мещанина. Нам придется поэтому удовлетвориться тем, что мы не­сколько более точно отграничим своеобразную мещан­скую натуру и главным образом противопоставим ее натурам, покоящимся на иной основе.

Кажется почти, что отличие мещанина от немеща­нина выражает собою очень глубокое различие сущес­тва двух человеческих типов, которые мы в различных исследованиях всегда все-таки вновь находим как два основных типа человека вообще (или по крайней мере

Вернер Зомбарт

европейского человека). Именно люди бывают, как это, может быть, можно было бы сказать, либо отдающими, либо берущими, либо расточительными, либо эконом­ными во всем своем поведении. Основная людская чер­та — противоположность, которая была известна уже древним и которой схоластики придавали решающее значение. Люди или равнодушны к внутренним и вне­шним благам и отдают их в сознании собственного бо­гатства беззаботно, или же они экономят их, берегут и ухаживают за ними заботливо и строго смотрят за при­ходом и расходом духа, силы, имущества и денег...

Оба эти основных типа: отдающие и берущие люди, сеньориальные и мещанские натуры (ибо само собою ведь разумеется, что один из этих основных типов я вижу в мещанской натуре) — стоят друг против друга как резкие противоположности во всякой жизненной ситуации. Они различно оценивают мир и жизнь: у тех верховные ситуации, субъективные, личные, у этих — объективные, вещные; те от природы — люди наслаж­дения жизнью, эти — прирожденные люди долга; те — единичные личности, эти — стадные люди; те — люди личности, эти — люди вещей; те — эстетики, эти — эти­ки; как цветы, без пользы расточающие свой аромат в мир, — те; как целебные травы и съедобные грибы — эти. И эта противоположная предрасположенность на­ходит затем выражение и в коренным образом различ­ной оценке отдельных занятий и общей деятельности человека: одни признают только такую деятельность высокой и достойной, которая делает высоким и до­стойным человека как личность; другие объявляют все занятия равноценными, поскольку они только служат общему благу, т.е. «полезны». Бесконечно важное раз-

Расшатанность духовной жизни

личие жизнепонимания, отделяющее культурные миры друг от друга, смотря по тому, господствуют ли те или другие воззрения. Древние оценивали с точки зрения личности, а мы, мещане, оцениваем вещно. В чудесно заостренной форме выражает Цицерон свое воззрение в словах: «Не то, сколько кто-нибудь приносит пользы, имеет значение, а то, что он собой представляет».

Но противоположностей все еще есть больше. В то время как немещане идут по свету, живя, созерцая, раз­мышляя, мещане должны упорядочивать, воспитывать, наставлять. Те мечтают, эти считают. Маленький Рок­феллер уже ребенком считался опытным счетоводом. Со своим отцом — врачом в Кливленде — он вел дела по всем правилам. «С самого раннего детства, — рас­сказывает он сам в своих мемуарах, — я вел маленькую книгу (я называл ее «счетной книгой» и сохранил ее до­ныне), в которую я аккуратно заносил мои доходы и расходы». Это должно было сидеть в крови. Никакая сила в мире не побудила бы молодого Байрона или мо­лодого Ансельма Фейербаха вести такую книгу и — со­хранить ее.

Те поют и звучат, эти беззвучны: в самом существе, но и в проявлении тоже; те красочны, эти бесцветны.

Художники (по наклонности, не по профессии) — одни, чиновники — другие. На шелку сделаны те, на шерсти — эти.

Тут нам, однако, как бы само собой напрашивается наблюдение, что различие этих обоих основных типов в последней глубине должно покоиться на противопо­ложности их любовной жизни. Ибо ею, очевидно, опре­деляется все повеление человека, как верховной, неви­димой силой. Полярные противоположности на све­те — это мещанская и эротическая натуры.

Вернер Зомбарт

Что такое «эротическая натура», можно опять-таки только почувствовать, можно постоянно переживать, но вряд ли можно заключить в понятия. [Для эротичес­кой натуры] все на свете ничтожно, кроме любви. Есть только одна длящаяся жизненная ценность: любовь.

В зерне — любовь полов, в ее излучениях — всякая любовь: любовь к богу, любовь к людям (не любовь к человечеству). Все остальное в мире — ничтожно. И ни для чего на свете любовь не должна быть только средс­твом. Ни для наслаждения, ни для сохранения рода. На­ставление: «Плодитесь и размножайтесь» — содержит глубочайшее прегрешение против любви.

Эротической натуре одинаково далеки как нечувс­твенная, так и чувственная натура, которые обе пре­красно уживаются с мещанской натурой. Чувствен­ность и эротика — это почти исключающие друг друга противоположности. Мещанской потребности порядка подчиняются чувственные и нечувственные натуры, но эротические — никогда. Сильная чувственность мо­жет — будучи укрощенной и охраняемой — оказаться на пользу капиталистической дисциплине; эротическая предрасположенность противится всякому подчине­нию мещанскому жизненному порядку, потому что она никогда не примет заменяющих ценностей вместо цен­ностей любви.

Эротические натуры существуют чрезвычайно раз­личных масштабов и столь же, конечно, различных от­тенков: от святого Августина и святого Франциска с «прекрасной душой» идут они вниз бесконечными сту­пенями до проводящего свою жизнь в любовных при­ключениях будничного человека. Но даже и эти в су­ществе своем коренным образом непригодны для ме­щанина...

Расшатанность духовной жизни

И для развития мещанства в массовое явление име­ют значение скорее обыкновенные натуры, чем превы­шающие обычную величину.

Хороший домохозяин, как мы это можем совершен­но общо выразить, т.е. добрый мещанин, и эротик в ка­кой бы то ни было степени стоят в непримиримом про­тиворечии. В центре всех жизненных ценностей стоит либо хозяйственный интерес (в самом широком смыс­ле), либо любовный интерес. Живут, либо чтобы хо­зяйствовать, либо чтобы любить. Хозяйствовать — зна­чит сберегать, любить —- значит расточать. Совершенно трезво высказывают эту противоположность древние экономисты. Так, например, Ксенофонт полагает: «К тому же я вижу, что ты воображаешь, что богат, что ты равнодушен к наживе и в голове у тебя любовные дела, как будто бы ты это так мог себе позволить. Поэтому мне жалко тебя, и я боюсь, что тебе еще очень плохо будет житься и что ты попадешь в злую нужду». «Хо­зяйкой мы сделали на основании подробного испыта­ния ту особу, которая, как нам казалось, могла особенно соблюдать меру в отношении еды, питья, сна и любви». «Не годны к хозяйствованию влюбленные».

Совершенно сходную мысль высказывает римский сельскохозяйственный писатель Колумелло, советуя своему хозяину: «Держись подальше от любовных дел: кто им предается, тот не может думать ни о чем другом Для него есть только одна награда: удовлетворение его любовной страсти, и только одно наказание: несчаст­ная любовь»...

Все это здесь могло и должно было быть только на­мечено. Подробные изыскания породят более глубокие и широкие познания. Я не хотел оставить невысказан-

Вернер Зомбарт

ной мысль, что в конечном счете способность к капита­лизму коренится все же в половой конституции, и что проблема «любовь и капитализм» и с этой стороны сто­ит в центре нашего интереса.

Для ответа на вопрос об основах капиталистичес­кого духа достаточно констатировать, что, во всяком случае, существуют особенные буржуазные натуры (скрещение предпринимательских и мещанских натур), т.е. люди, предрасположение которых делает их способ­ными развивать капиталистический дух быстрее дру­гих, когда на них воздействуют внешний повод, внешнее возбуждение, эти люди затем скорее и интенсивнее ус­ваивают стремления капиталистического предприни­мателя и охотнее принимают мещанские добродетели; они легче и полнее усваивают экономические способ­ности, чем иные, чужеродные натуры. При этом, конеч­но, остается неизмеримо широкий простор для пере­ходных ступеней между гениями предпринимательства и мещанства и такими натурами, которые являются со­вершенно пропащими для всего капиталистического...

* * *

Теперь великан¹, свободный от оков, в безумии не­сется по всем странам, низвергая все становящееся на его пути. Что принесет будущее?

Кто держится того мнения, что великан-капитализм разрушает природу и людей, будет надеяться, что его скуют и вновь вернут в те рамки, из которых он вырвал -

¹ Под «великаном» Зомбарт подразумевает капитализм. — При­меч. ред.

Расшатанность духовной жизни

ся. И тут думали вернуть его к разуму этическими убеждениями. Мне кажется, что подобные попытки по­терпят жалкий крах. Он, разорвавший железные цепи древнейших религий, без сомнения, не даст себя свя­зать шелковыми нитями веймарско-кенигсбергского¹ учения о мудрости. Единственное, что можно сделать, пока сила великана не сломлена, — это принимать меры предосторожности для обеспечения жизни и имущест­ва. Ставить пожарные ведра в форме рабочего законо­дательства, законов о защите родины и т.п. и поручить обслуживание их хорошо организованной команде, чтобы она тушила пожар, который бросают в ограж­денные хижины нашей культуры.

Но будет ли его безумство продолжаться вечно? Не устанет ли он в беге? Я думаю, что так будет. Я думаю, что в природе самого капиталистического духа зало­жена тенденция, стремящаяся разлагать и убивать его изнутри. Мы уже встречались с такими крушениями капиталистического духа: в XVI в. — в Германии и Ита­лии, в XVII в. — в Голландии и Франции, в XIX сто­летии — в Англии. Если даже этим коллапсам и содей­ствовали отчасти особые условия — на добрую долю эти перемены причинила имманентная всякому капи­талистическому духу тенденция, которую мы должны представлять себе действующей дальше и в будущем. Что всегда сокрушало предпринимательский дух, без которого не может существовать дух капиталистичес­кий, — это измельчение в сытое рантьерство или усво­ение сеньориальных замашек. Буржуа испытывает ожирение по мере того, как богатеет и привыкает к ис-

¹ Зомбарт говорит здесь об учении Гёте и Канта, живших соот­ветственно в Веймаре и Кенигсберге. — Примеч. ред.

Вернер Зомбарт

пользованию своего богатства в форме ренты, а в то же время привыкает предаваться роскоши и вести жизнь сельского джентльмена. Неужели эти силы, которые мы так часто видели за работой, будут бездействовать в бу­дущем? Это было бы странным.

Но в наше время еще и с другой стороны отрезыва­ется нить жизни капиталистическому духу благодаря усиливающейся бюрократизации наших предприятий. То, что еще оставляет рантье, отнимает бюрократ. Ибо в правильном бюрократическом гигантском производс­тве, в котором механизирован не только экономичес­кий рационализм, но и предпринимательский дух, для капиталистического духа не остается более места.

Но вероятно, он подвергнется нападению и с треть­ей стороны: с прогрессом «культуры» цифра рождения и, в конце концов, также и избыток рождений убывают с роковой необходимостью. Против этого не существу­ет зелья. Никакой национальный или религиозный эн­тузиазм, никакие драмы с тенденцией не могут удер­жать этого процесса. А с уменьшением избытка рож­дений капитализму не хватит дыхания, ибо только бешеный рост населения в последние сто лет дал ему возможность вырасти до такого величия и могущества.

Что будет тогда, когда капиталистический дух, в конце концов, лишится своей теперешней энергии, нас здесь совершенно не касается. Быть может, великана тогда, когда он ослепнет, выдрессируют, чтобы тащить демократическую культурную тачку. А может быть, это и будут сумерки богов... Кто знает?

СОДЕРЖАНИЕ

От редакции...................................................................................5

Часть I

Морис Бланшо. Литература и право на смерть.

Перевод Д. Кротовой.............................................................12