Как считает доктор политических и кандидат юридических наук Владимир Пастухов, «многие пороки русского политического и социального развития имеют сквозной исторический характер », например коррупция [23]. Но не будем заглядывать слишком далеко в прошлое. Начнем с Советского Союза.
Если при Сталине коррупция была меньше из-за всеобщего страха перед репрессиями, то хрущевская «оттепель» имела не только хорошие стороны. Например, ускорилась «отрицательная селекция» номенклатуры на всех уровнях. «Наверх» все чаще поднимались люди, которых интересовали лишь карьера и личное благополучие. И у этой части партийной и управленческой элиты уже тогда начало вызревать желание превратиться из управленцев во владельцев государственной собственности, что невозможно было бы сделать без кардинального изменения советской системы. А к концу правления Леонида Брежнева, то есть к началу 1980-х годов, уже весьма заметная часть элиты состояла из таких людей.
Представители высшей номенклатуры СССР обладали почти абсолютной властью и распоряжались богатствами страны как угодно, но сами этими богатствами юридически не владели, хотя и имели большие льготы по сравнению с рядовыми гражданами. Они стали тяготиться ограничениями социалистического строя – и это несоответствие между властью и собственностью стало одним из самых слабых мест советской системы [3, 7, 13, 16].
После смерти Брежнева (в 1982 году) его последователи Андропов и Черненко задумали изменения в экономическом и политическом устройстве страны для преодоления застоя в ее хозяйственном и общественном развитии, но не успели их осуществить. Реальную перестройку попытался совершить пришедший им на смену Михаил Горбачев в 1985–1991 годах. Цель у него были замечательная – «построение социализма с человеческим лицом» путем ускоренного развития экономики, введения некоторых рыночных элементов, увеличения производства товаров народного потребления, демократизации страны, введения гласности, обеспечения свободы слова, омоложения кадров в системе управления, нормализации отношений с другими странами и т.д. Однако, к сожалению, высшая номенклатура СССР к середине 1980-х годов уже в значительной степени состояла из тех, кто жаждал перестройки лишь в надежде получить свой собственный куш. Сам же Горбачев, видимо, был слишком интеллигентен, мягок и слаб и, кроме того, плохо умел просчитывать последствия своих реформ – его инициативы были непоследовательными и противоречивыми.
Из-за неэффективной экономической политики в стране начался финансовый кризис. Перестроечные процессы потеряли управляемость. Сокращалось производство, распадались хозяйственные связи, снижался уровень жизни большинства обычных людей, обострялись противоречия между традиционными и вновь создаваемыми общественно-политическими силами (прежде всего между «коммунистами» и «демократами»). Один за другим возникали этно-национальные конфликты, слабели международные позиции страны, снижалась ее обороноспособность [11–13, 15, 17, 22, 25–27, 34].
«Лихие девяностые»
В марте 1990 года Горбачев стал первым Президентом СССР в результате отмены статьи Конституции о руководящей роли КПСС и введения президентского поста [5]. Летом 1991 года он подписал закон «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий», в соответствии с которым главной формой постепенной передачи государственной собственности в частную должна была стать аренда с последующим выкупом трудовыми коллективами – акционированием [26].
Но вот тут-то и наступило время действовать представителям номенклатуры, жаждавшим не только власти, но и богатства. Эта часть элиты делала все, чтобы в первую очередь соблюсти собственные интересы, в том числе ловко манипулируя общественным мнением.
По словам В. Пастухова [23], тогда «ни один человек не имел в своем распоряжении на легальных основаниях достаточно денег, чтобы полноценно участвовать в приватизации, а следовательно осуществлять значимую экономическую деятельность... такой капитал мог возникнуть только преступным путем ».
Ведь крупная собственность тогда была только государственной. Поэтому единственным способом обогатиться было ее хищение. В результате в конце 1980-х и начале 1990-х годов прошла, по сути, первая рейдерская атака партийных функционеров и директоров ряда предприятий на государственную собственность. Даже если юридически она оставалась за государством, контроль над финансовыми потоками организаций переходил в частные руки со всеми вытекавшими последствиями. Трудовые же коллективы не могли и мечтать о реальных собственных долях от дохода ни сразу, ни в будущем [23].
К этим процессам подключились элиты союзных республик, но стали стремиться к суверенитету для обеспечения полной собственной власти.
Чтобы остановить распад страны, в марте 1991 года был проведен референдум о сохранении Советского Союза, за что высказались 76,4% принявших участие в голосовании. Однако с августа по октябрь того же года благодаря усилиям национальных номенклатур 11 республик из 15 решили выйти из СССР. А в начале декабря президент РСФСР Борис Ельцин совершил антиконституционное и недемократическое действие («номенклатурно-криминальный переворот», по словам В. Пастухова [23]): несмотря на результаты референдума и Конституцию, без ведома Президента СССР Горбачева он подписал в белорусской Беловежской пуще соглашение о создании Содружества Независимых Государств (СНГ) с высшими руководителями Белоруссии и Украины [15, 37]. В этом документе в том числе было указано, что теперь на территориях подписавших его стран не допускается применение норм третьих государств, в том числе бывшего СССР, а деятельность союзных органов власти прекращается. То есть Советского Союза больше не стало, и Горбачева просто поставили перед этим фактом. Позже к СНГ на равноправных началах присоединились остальные бывшие союзные республики, за исключением прибалтийских.
Развал Советского Союза без какой бы то ни было предварительной подготовки разрушил его интегрированную экономику и привел к колоссальному спаду производства по всей его бывшей территории, к массовому обеднению населения и сопутствующим социальным аномалиям [15].
При этом номенклатурщики и приближенные к ним спешно продолжили приватизацию богатств страны [15]. В 1992 году началась «ваучерная» распродажа госпредприятий. В 1995 году были проведены аукционы для пополнения казны за счет кредитов под залог государственных пакетов акций нескольких крупных компаний, таких как ЮКОС и Сибнефть. Кредиты правительство не возвратило, поэтому предприятия перешли в собственность кредиторов, ставших первыми олигархами в нашей стране (которые поначалу, возможно, были подставными лицами) [2]. Создание новых коммерческих структур (в том числе частных банков) также в основном происходило под контролем номенклатуры и осуществлялось руками близких к ней людей.
Таким образом, бывшая советская элита сумела сохранить свое господствующее положение в стране, хотя и пополнилась выходцами из других социальных групп. В стране сформировался новый господствующий социальный слой и самая богатая его часть – так называемый олигархат.
Обычные же люди не привыкли к рыночной экономике и в большинстве своем не могли эффективно использовать ее потенциал, продолжая надеяться на правильные решения «наверху». А таких решений не было. Разбогатевшая элита старалась строить новую систему так, чтобы удовлетворять именно собственные интересы, а для остальных начал работать остаточный принцип.
При этом в 1990-е годы господствовала «олигархическая анархия», когда разные элитные группировки и патрональные сети конкурировали между собой в борьбе за имущество и близость к власти [30, 42].
Несовершенные законы нового времени работали плохо, и характерной чертой тех лет была также организованная преступность, начавшая формироваться еще в годы перестройки. То есть помимо всего прочего шло криминальное накопление первичного капитала, сопровождавшееся бандитским переделом. Например, начала активно использоваться схема заказного банкротства: кредитор запускал процедуру банкротства должника даже за мизерный долг, имуществом предприятия начинал распоряжаться внешний управляющий, являвшийся подставным лицом кредитора или подкупленного государственного чиновника. В итоге предприятие искусственно доводили до полного развала, имущество продавали нужным людям, не забыв набить и собственные карманы. Таким способом в России были разорены и закрыты десятки тысяч (!) успешно работавших до этого предприятий. При этом российский институт банкротства все больше переходил в частные руки и все больше криминализировался. Впрочем, многие предприятия разворовывались и искусственно доводились до банкротства и самим их руководством с целью сокрытия собственных финансовых преступлений (в крупных институтах проектно-изыскательской отрасли подобные процессы тоже происходили, но в основном лет на десять позже).
В конце концов в 1998 году в России случился дефолт. А в 1999 году страна уже была на грани окончательного коллапса [6, 11, 17, 22, 26, 27].
Будучи неуверенными в том, что смогут удерживать свои богатства долго, олигархи и иже с ними торопились и хищнически их использовали, не вкладывая средства в активы. В результате к концу 1990-х годов капиталовложения в российскую экономику упали на 80%.
При этом новые владельцы стремились ограничить выборную парламентскую демократию, инициированную Горбачевым. Им нужна была политическая система, которая могла бы их защитить, и новый лидер, «который сохранит сложившуюся систему и не допустит пересмотра итогов приватизации », как пишет А. Русин [35]. Выбор пал на энергичного выходца из спецслужб Владимира Путина, работавшего в администрации президента с 1996 года. Он и сменил уже тяжело больного Ельцина в самом конце 1999 года [3, 6, 8, 9, 15, 16, 38].
Россия в новом веке
По мнению профессора российской истории Нью-Йоркского университета Стивена Коэна, «Россию Путина можно понять только в свете национального краха, вызванного распадом СССР » [15].
К концу 1990-х и началу 2000-х годов основная проблема РФ заключалась в том, что страной правила номенклатурная элита, обогатившаяся на природных ресурсах и гражданах страны. Владимиру Путину пришлось встать во главе именно такого государства. Ему удалось преодолеть «олигархическую анархию», создав «единую вертикаль власти», благодаря которой значительно укрепилась президентская власть [19, 30]. Правда, поначалу не обошлось и без конфликтов: кого-то из олигархов посадили, кто-то успел сбежать за рубеж, но большинство осталось при своих деньгах [23]. При этом автоматически вышло так, что при подчинении разных олигархических сетей были не ликвидированы, а монополизированы все формы коррупции. Например, если в 1990-е годы рейдерскими захватами с присвоением чужой собственности занимались с точки зрения закона организованные преступные группы, то в новом веке такие захваты стали практически легальными – их начали поддерживать или даже организовывать коррумпированные представители власти, впрочем не называя их так (но суть от этого не меняется).
Некоторые достаточно лояльные российские обозреватели предпочитают называть новую политическую систему расплывчатыми терминами «гибридный режим», «электоральный авторитаризм», или «нелиберальная демократия» [29, 39]. Встречается и такое достаточно мягкое и тоже расплывчатое мнение [24]: если системы работают в чьих-либо интересах, «реализация которых наносит ущерб другим людям, то такие системы начинают восприниматься другими людьми как криминальные. Но если вывести из рассмотрения криминальный характер деятельности, де-факто эти системы далеко не всегда могут быть признаны криминальными в соответствии с законодательством. Антисоциальными – да, криминальными – необязательно ».