Очень скоро я превратилась в клоуна, а потом и в предводителя небольшой группки девочек. Постепенно дети стали считаться с моим мнением. Я придумывала разные способы, способные меня развеселить и скрасить однообразное существование. По вечерам мы не сразу засыпали, а, лежа в кроватях, строили разные планы и догадки. Кроме прочих вопросов, нас интересовало, какое нижнее белье монахини носят под рясами. И в одну прекрасную ночь мы решили организовать экспедицию, чтобы раз и навсегда разобраться с этим вопросом.
В эту экспедицию отправились только самые смелые девочки. Мы хотели найти место, где моются монахини.
Чтобы никто не заметил нашего отсутствия, мы разложили одеяла и подушки на кроватях так, словно в них кто-то спит.
– Уверена, что у сестры Рамоны самые большие в мире трусы! – заявила я, девочки захихикали, и мы тихонько вышли из комнаты.
Около часа мы исследовали внутренние помещения приюта и монастыря. Мы смотрели в щелки приоткрытых дверей и пытались заглянуть в щели под закрытыми дверьми, чтобы понять, что за ними происходит. Однако наши поиски не принесли никаких результатов. Потом мы обнаружили комнату, над высокой дверью которой было вставлено стекло. Мы решили, что это одна из жилых комнат монахинь.
Добраться до высокого застекленного окна мне помог опыт, приобретенный в джунглях. Одна из девочек меня подсадила, и я увидела, что в центре комнаты стоят проволочные сушилки, на которых развешено свежевыстиранное нижнее белье. Оказывается, монахини носили совершенно разные трусы: одни были скромные и серые, другие – легкомысленные разноцветные и с кружевами.
– Ого! – произнесла я удивленным громким шепотом. – Вот это да! На это вам точно стоит посмотреть!
– Розальба, но как? – спросила одна из девочек.
Я спустилась и одну за другой подсадила девочек, чтобы и они могли удовлетворить свое любопытство и взглянуть на трусы монахинь.
Однако другие воспитанницы не видели трусов монахинь, поэтому мы решили провести еще более смелую вылазку с целью выкрасть трусы и всем их показать. В течение дня дверь той комнаты была открыта, и можно было улучить момент, когда никого из монахинь поблизости нет. В один из таких моментов мы вместе с девочкой по имени Джанет утащили с сушилки несколько пар трусов.
Читатель может себе представить, какой скучной была наша жизнь, если верхом радости и веселья для нас оказались огромные трусы, принадлежавшие сестре Рамоне. Глядя на них, мы смеялись так громко и долго, что у всех заболели животы.
Сестра Рамона заявила о пропаже принадлежащей ей собственности, и сестра Эльвира совершенно справедливо заподозрила, что я имела отношение к исчезновению трусов. Однако у нее не было доказательств. Ей пришлось надеяться на то, что я чистосердечно признаюсь в содеянном.
– Розальба! – сказала сестра Эльвира строгим голосом. – Я знаю, что только ты способна украсть нижнее белье одной из сестер!
– Вы не можете это доказать, – возразила я. – Я находилась здесь и никуда не уходила.
Мое нежелание признать свою вину еще сильнее разозлило сестру Эльвиру.
– Клянусь Богом, что ты врешь, дитя! – закричала она изменившимся голосом. – Ты даже не представляешь, какое наказание тебя ждет! Встань в угол лицом к стене и перестань глупо улыбаться!
Она вышла из спальни, но быстро вернулась с двумя кирпичами. Она дала мне по кирпичу в каждую руку и приказала поднять руки над головой и стоять так тридцать минут. Это и было мое наказание. «Если ты отпустишь кирпичи, они упадут тебе на голову. Это тебя, может быть, чему-то научит».
Я подумала, что с легкостью выдержу это простое испытание. Однако я сильно заблуждалась. Через пять минут вся кровь оттекла у меня от рук, а через десять минут руки начали дрожать в локтях. Но я закусила губу и продолжала стоять. Я решила, что ни за что не отпущу кирпичи. Через полчаса, выполнив это «упражнение», я думала, что победила.
Но я ошибалась. Дело в том, что жизнь в приюте превращала меня в другого человека. Я становилась такой, какой не хотела быть. Я превращалась в циничного и озлобленного человека. Мне не нравились эти изменения. Надо было что-то срочно менять. Но как? Очень просто – поскорее бежать из приюта.
Шли дни. Дни превращались в недели, а недели в месяцы. Я чувствовала себя как заключенный в тюрьме, который не знает, когда закончится срок его наказания. Я не хотела превратиться в бедную Франциску. Я мечтала увидеть Маруйю и узнать, как у нее идут дела. Я постоянно думала о Маруйе и отказывалась верить, что она бросила меня по своей воле.
Чтобы убежать, нужен был план. В монастыре нас держали под замком, как в тюрьме. Двери были закрыты, чтобы дать монахиням возможность спокойно заниматься служением Богу и чтобы их никто не отвлекал. Монахини несли ответственность за детей-сирот. Забота о нас была частью их служения Богу, а к своим обязанностям монахини относились очень серьезно. Побег детей из приюта означал бы, что они плохо справляются со своими обязанностями.
Я решила внимательно изучить территорию и ограду монастыря, чтобы найти слабое звено, которое можно использовать для побега. Однажды я не пошла со всеми в трапезную, а вышла прогуляться вдоль монастырской стены. На пути я встретила Имельду, которая стирала на улице белье. Имельда была толстой и старой женщиной, она не была монахиней, но жила на территории монастыря. Она передвигалась на костылях и большую часть времени просто сидела.
– Ты, видимо, хочешь сбежать из монастыря? – неожиданно спросила меня Имельда, жадно поглядывая на рогалик у меня в руке.
– Как ты об это догадалась? – с удивлением спросила я.
– Мне об этом рассказал святой Антоний, – ответила Имельда, словно регулярно и запросто общалась со святыми и великомучениками. – Я могу помолиться ему за успех твоего предприятия. И Деве Марии могу помолиться. Если я их попрошу, они тебе помогут. Но только при одном условии. Ты целую неделю должна отдавать мне свой завтрак.
Мне не понравились ее слова. Имельда могла разболтать о моих планах монахиням, и те начнут за мной внимательно присматривать. Я и так была на плохом счету. Это могло затруднить осуществление моих планов. Я решила припугнуть Имельду. Я оскалилась, придала лицу устрашающее выражение и сказала:
– Все, что я хочу, я могу сделать и без твоей помощи. Если ты хоть словом обмолвишься монахиням, я тебе язык отрежу.
Потом я протянула ей свой рогалик.
– Держи, – сказала я более милостивым тоном, – и молись за меня. Помалкивай и знай, что я словами не бросаюсь.
Я не желала Имельде зла, но не хотела, чтобы она рассказывала обо мне и моих планах кому попало.
Я вернулась в трапезную, где сестра Эльвира тут же набросилась на меня за опоздание.
– Где ты была? – спросила она. – Почему на завтрак опаздываешь?
– Сестра Эльвира, – ответила я, – мне так стыдно за мое плохое поведение, что я решила целую неделю вместо завтрака читать «Отче наш» и просить у Бога прощения.
Сестра Эльвира посмотрела на меня с недоверием.
– А ну, открой рот! – приказала она и внимательно исследовала мою ротовую полость на предмет хлебных крошек и остатков пищи.
– Хххм, – произнесла она наконец. – Ну, хорошо, дитя. Теперь можешь идти.
– Спасибо, сестра Эльвира, – вежливо ответила я и мысленно поблагодарила Деву Марию.
Оказалось, что Имельда молилась (если, конечно, она это делала) не зря: на следующее утро я нашла лазейку, через которую можно было убежать из монастыря. В очередной раз мне на помощь пришло дерево. В джунглях у меня было свое любимое дерево, деревья росли в саду борделя Анны-Кармен. Меня выручали деревья в парке Сан-Антонио и на участке клана Сантос. Здесь, прямо за территорией монастыря, у ограды, росло огромное развесистое манго. Некоторые ветви свешивались через монастырскую ограду над тем местом, где работали lavanderos [11]. Вдоль стены стоял ряд бетонных ванн для стирки. Я поняла, что если доберусь по стене до ветвей, то смогу по дереву перелезть через стену и оказаться на свободе.
С этим местом была только одна проблема – здесь часто находились люди. То утро не было исключением – несколько человек стирали свое белье.
На стене я заметила несколько выступов, по которым я, как по лестнице, могла бы забраться наверх. Над некоторыми бетонными ваннами в стену были вбиты железные клинья, чтобы привязывать к ним веревку для сушки белья. Это только упрощало мою задачу. «Я нашла то, что искала», – радостно подумала я. Теперь мне надо было устроить, чтобы поблизости никого не было.
Я долго думала и придумала. Сперва я решила поджечь что-нибудь в другой части монастыря, например в церкви. Пожар отвлечет людей, и я смогу перебраться через стену. Потом я решила не устраивать пожар. Я не хотела никому причинять вреда, а пожар – дело опасное, и кто-нибудь может пострадать. Но я не могла придумать ничего лучше и решила, что не стану ничего поджигать, а просто сделаю вид, что в церкви случился пожар. Я буду громко кричать, люди начнут паниковать и побегут в церковь. Чтобы перелезть через стену, мне нужно совсем немного времени, так что все должно получиться.
Я решила, что лучшим временем для приведения в действия моего плана будет утро, когда все работают. Все бросят то, чем занимаются, и, как испуганные курицы, толпой ринутся в церковь. А я побегу в другую сторону.
– Огонь! – закричала я так громко, что испугалась звука собственного голоса. – Горим! Помогите!
Это произошло в полдвенадцатого дня. Я подготовилась, чтобы выглядеть так, как будто чуть не сгорела. Во‑первых, я взъерошила волосы. У меня была огромная копна волос, и привести их в беспорядок не представляло труда. На моем лице было выражение, которое я несколько дней репетировала: глаза выпучены, взгляд дикий и испуганный, рот открыт. В приюте жила девочка, которая умела хорошо рисовать и часто раскрашивала лица детей. Я попросила ее нарисовать у меня на лице, шее и руках порезы. Я решила, что потом смогу продемонстрировать эти «увечья» Маруйе в качестве доказательства, что монахини меня бьют. Конечно, никто меня не бил, но я так не хотела возвращаться в монастырь, что была готова использовать любой предлог, чтобы этого избежать.
Я начала кричать, стоя на лестнице, ведущей в церковь. Размахивая руками, я побежала в сторону того места у ограды, где люди занимались стиркой. На меня смотрели с ужасом.
– ПОЖАР! – вопила я как сумасшедшая. – ЦЕРКОВЬ ГОРИТ! ПОМОГИТЕ ТУШИТЬ ПОЖАР!
Все побросали свои дела, оставили нестираное белье, и толпа детей и монахинь бросилась к церкви. Глядя на то, как они удаляются, я продолжала громко кричать о пожаре и в глубине души удивлялась, как легко обмануть людей.
В качестве места пожара я выбрала церковь не случайно. Она была расположена дальше всего от места стирки.
Я решила не терять драгоценное время. Я залезла на ванны, дотянулась до ветвей манго и полезла вверх по стене. Уже через несколько секунд я была высоко на дереве. Еще несколько мгновений, и я буду спасена!
Из церкви слышались голоса людей, не понимавших, где горит. Я несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. Я чувствовала себя в безопасности, потому что от любопытных взглядов меня скрывала густая листва. Да и кому придет в голову искать меня на вершине дерева?
Я осмотрела стену, чтобы понять, как лучше через нее перебраться, и поняла, что эта задача может оказаться сложнее, чем я предполагала. Торец стены был обильно утыкан битыми стеклами. «Что-то это не очень по-божески», – пронеслось у меня в голове. Свои сандалии я оставила в спальне, потому что босиком легче карабкаться по деревьям. Если бы я знала о стекле заранее, то обязательно взяла бы их.
Я не учла того, что, когда монахини убедились, что пожара нет, они начали искать того, кто громче всех о нем кричал. Монахини тут же поняли, зачем я устроила отвлекающий маневр с «пожаром». Или, может, Имельда меня выдала? Не знаю. Однако они уже бегали под деревом, на котором я сидела, и смотрели вверх. У меня не было времени на то, чтобы медленно сползти по ветвям ниже или продумать какой-нибудь другой выход из ситуации. Оставалось только одно – прыгать с высоты приблизительно трех метров.
Я прыгнула с дерева в жухлую траву по другую сторону монастырской стены и мгновенно почувствовала боль в ногах. Времени на то, чтобы тереть ноги, тоже не было, потому что я услышала, как открываются монастырские ворота. Видимо, монахини решили пуститься за мной в погоню. Чтобы они меня не заметили, я зайцем метнулась через улицу, по которой мчались машины. Я увиливала из-под колес тормозящих легковушек и грузовиков и со всех сторон слышала крики водителей: «Сумасшедшая! Идиотка! Тебе жить надоело?»
На другой стороне улицы были густые кусты, и я спряталась в них. Оттуда я наблюдала, как из ворот вышли несколько монахинь во главе с сестрой Эльвирой. Они оглядывались по сторонам в поисках беглеца. Они не думали, что я смогла перебежать широкую улицу, и искали меня на тротуаре рядом с монастырем. Потом сестры вернулись в монастырь, и на улице остался один охранник. Он покрутил головой, потом с досадой хлопнул себя по ляжке и тоже вернулся, плотно закрыв за собой ворота. Мне удалось убежать, и я снова была на свободе. Теперь я могла приступить к поискам Маруйи.
XXIX
На всякий случай я еще полчаса отсиживалась в кустах, желая убедиться, что меня перестали искать, а потом отправилась в путь. Откровенно говоря, я не очень понимала монахинь, которые меня искали. Зачем они это делали? На их месте я бы вздохнула с облегчением, что такая непослушная девочка, как я, убежала. Однако, судя по тому, как они меня искали, у монахинь по этому вопросу было свое мнение. Для них мой побег означал то, что они не справились со своими задачами.
Я вышла из укрытия и двинулась в сторону дома Маруйи. Я не знала эту часть города, поэтому мне пришлось потратить много времени, чтобы выйти в знакомые места.
Когда я добралась до района, в котором жили Сантос, мои ноги болели от долгой ходьбы. Я устала и волновалась. Мне очень не хотелось, чтобы кто-нибудь из клана Сантос меня заметил. Я решила, что небезопасно самой подходить к дому Маруйи, а надо послать к ней гонца.
К счастью, вскоре я заметила мальчика, который мог выполнить эту миссию. Он играл на улице. Я встала в арку дома, который по внешнему виду казался заброшенным, и свистом и жестами позвала его к себе.
Мальчишка не без некоторого волнения подошел ближе. Он был ниже меня ростом, и ему было на вид лет десять.
– Привет, – неуверенно произнес он и спросил: – Чего зовешь?
Немного подумав, мальчишка добавил:
– Только без дураков, иначе я тебя одним ударом вырублю.
– Не волнуйся, – успокоила его я. – У меня есть для тебя работа.
– Какая?
– Надо сходить в один дом, – сказала я и сообщила, на какой улице он находится и как выглядит. – Это сразу за мостом. Тебе надо увидеть Маруйю, понял? Маруйю! И шепотом сказать ей, что к ней пришла Розальба. И потом привести ее сюда.
– Бесплатно я этим не собираюсь заниматься, – заявил мальчишка. Понятное дело, это был колумбийский ребенок, хорошо знакомый с законом улиц.
– У меня в кармане куча конфет, – сказала ему я. – Как только ты ее приведешь, я их тебе отдам.
Конечно, у меня не было конфет, зато я могла преподать мальчишке полезный урок: никогда не верь тому, что говорят незнакомцы.
– Покажи конфеты, – попросил он.
«Да он совсем не дурак», – одобрительно подумала я и сказала:
– Как только вернешься с сеньорой, так сразу и получишь. Понял? Скажи, что ее ждет Розальба. А женщину зовут Маруйя. И поторопись, а то я уйду и ты своих конфет не получишь.
Мальчишка развернулся и побежал в сторону дома Маруйи. Мое сердце учащенно забилось. Интересно, дома ли сейчас Маруйя? Придет ли она? Может, ее вообще убили? Я старалась гнать от себя плохие мысли.
Время шло, а мальчика и Маруйи все не было. Я уже решила, что мальчишка никогда не вернется, как вдруг он появился в компании с Маруей. Я ужасно обрадовалась, но обратила внимание, что она очень озабочена. Она была одета, словно собиралась на важное мероприятие – на ней была элегантная юбка, туфли на высоких каблуках, и в руках она держала дамскую сумочку. Я заволновалась: неужели она собирается посадить меня в такси и доставить назад в монастырь?
– Розальба, – сказала она, взяла меня за плечи и начала трясти, – что ты здесь делаешь?! Зачем ты приехала? Ты разве не понимаешь, что это очень опасно?
Я хотела ей ответить, но Маруйя не слушала меня и продолжала:
– Почему ты убежала? Ты же там была в полной безопасности! О боже…
Маруйя принялась нервно оглядываться по сторонам.
– Ты не понимаешь, что Сантос тебя ищут?! И не они одни, а вся их банда. Они хотят тебя убить. Разве ты об этом забыла?!
Я отрицательно покачала головой. Мне очень не понравилось то, что она на меня кричит.
– Я хотела вас увидеть, – захныкала я. – Я так соскучилась…
Выражение лица Маруйи смягчилось.
– Ох, Розальба… – сокрушенно вздохнула она.
– Я хотела вас увидеть, потому что вы не пришли. Вы же обещали прийти в субботу, но не пришли, и я волновалась…
– Ох, Розальба… – повторила Маруйя. – Пойми, я не могла прийти. Навещать тебя стало слишком опасно и для меня, и для тебя. Они хотят тебя найти и убить. Ты не представляешь, как я сама перепугалась! Похоже, они подозревают, что мы с тобой как-то связаны. Они начали за мной следить, и если бы я к тебе поехала, то они бы узнали, где ты находишься. Поэтому я и не приезжала. Они бы точно до тебя добрались…
Она замолчала и снова нервно оглянулась. Улица была пустынной, но тут я увидела, что мальчишка стоит чуть поодаль и ждет.
– Пошли, – сказала Маруйя, – мне надо срочно доставить тебя назад в приют.
– Я ни за что туда не вернусь! – закричала я. – Я хочу жить с тобой!
– Розальба, это невозможно, и ты сама об этом прекрасно знаешь.
– Но я не могу вернуться! – горячо протестовала я. – Они меня там бьют. И не только меня, но и всех остальных детей!
Тут я показала на свои «синяки» и «раны», которые мне так реалистично нарисовала девочка из приюта.
– О боже! – воскликнула Маруйя. – Я об этом и понятия не имела! Это ужасно! Правда, тебя бьют?
Я кивнула и начала плакать. Я плакала не потому, что была хорошей актрисой и умела притворяться, а потому, что не хотела с ней расставаться. Мои слезы смягчили ее сердце.
– Хорошо, – сказала Маруйя, – если тебя бьют, ты действительно не можешь туда вернуться. Ах ты, бедняжка…
– Значит, я могу остаться у вас?
– Нет, это невозможно. – Маруйя грустно покачала головой. – Я уже тебе говорила, что это слишком опасно для нас обеих. Я не имею права рисковать своими детьми. Понимаешь, Консуэла встречается с моим сыном Гуиллермо. Это значит, Сантос о тебе очень быстро узнают.
Я в отчаянии схватилась за полу ее платья.
– Но куда же мне идти? – спросила я. – Что мне делать? Пожалуйста, помогите!
– Розальба… – Ее голос сорвался, и она посмотрела на небо, словно могла найти там ответ и решение нашей проблемы. – Что же мне делать? Что мне делать?!
Я понимала, как Маруйя рискует. Я затаила дыхание и ждала ее решения. Наконец Маруйя посмотрела на меня.
– Ты можешь остаться у меня только на один день, – сказала она. – Я свяжусь с моей дочерью Марией, которая живет в Боготе, и попрошу ее взять тебя к себе. А у меня ты должна сидеть тихо, как мышь, и не выходить из дома. Тебе нельзя выходить даже на участок. Ты должна молчать и вести себя очень тихо, иначе тебя услышат. И если ко мне в дом кто-нибудь придет, ты должна будешь спрятаться. Ты сможешь выполнить все эти требования?
Я быстро закивала.
– Да, конечно, – ответила я ей. – Спасибо, Маруйя, огромное спасибо!
– Пошли, – решительным голосом произнесла Маруйя. – Надо поскорее провести тебя в дом. Мы войдем с заднего хода. Так тебя никто не заметит.
Я совсем забыла о мальчишке. Тот увидел, что мы уходим, и напомнил о себе:
– Эй! А мои конфеты, garrapata? – Мальчишка протянул руку.
В испанском языке слово garrapata переводится как «клещ-кровосос». Я повернулась к нему и с агрессивным видом сказала:
– А ну вали отсюда, иначе догоню и язык отрежу!
Маруйя дернула меня за руку.
– Розальба! – с укоризной сказала она. – Выбирай выражения и веди себя прилично.
Она дала мальчишке несколько монет и попросила не болтать. Тот радостно вскрикнул и быстро убежал.
– Ох, Розальба, что же я делаю? – сказала Маруйя, задумчиво покачивая головой.
Она провела меня в дом, где я почувствовала себя как в раю. Маруйя выдвинула еще одно условие:
– Если ты хоть что-то украдешь у меня или у моих детей, я не буду тебе помогать. Понятно?
Я кивнула.
– Я тебя выгоню. И живи как хочешь. Договорились?
Я снова кивнула и пообещала ей, что ничего не возьму в ее доме. У нее были все основания относиться ко мне с недоверием, потому что я была ребенком, выросшим на улице. По мнению многих колумбийцев, беспризорники мало чем отличаются от животных. Я работала на семью Сантос, почти все члены которой были ворами, убийцами и прожженными негодяями. Сложно было предположить, что я знала, что такое хорошо, а что такое плохо. Я бы и сама на ее месте относилась ко мне с крайней осторожностью.
Тем не менее она приютила меня у себя дома, кормила и поила. Я же старалась вести себя как можно лучше. Я хотела быть хорошим человеком и показать Маруйе, как я ей благодарна. В тот день я многое узнала о ее судьбе. У Маруйи было девять детей, и она рано овдовела. Ее муж совершил самоубийство в возрасте тридцати шести лет, после того как узнал, что у него болезнь Паркинсона.
– У меня дети, и поэтому ты не можешь остаться в моем доме, – объяснила Маруйя. – Я обязана думать об их безопасности. Но я уверена, что Мария возьмет тебя к себе, если ты докажешь, что тебе можно доверять.
– Да, мне можно доверять, – заверила ее я.
– Я тебе верю, – ответила Маруйя, – но этого недостаточно. Я обязана в этом убедиться. Поэтому у меня есть предложение: я отвезу тебя к моей хорошей подруге, которая живет в Сан-Луисе. Ей требуется помощь по дому. У нее нет денег, и я уверена, что она возьмет тебя к себе на две недели. Назовем это время испытательным сроком. Ты поможешь моей подруге, и Мария будет знать, что берет в дом надежного человека. Если моя подруга даст тебе хорошую рекомендацию, я свяжусь с Марией и отправлю тебя к ней.
Сан-Луис – это маленькая деревушка, расположенная в долине между двумя горами. В то время там жили главным образом бедняки. Там были минимальные возможности для получения образования, много бездомных и высокая детская смертность. Подругу Маруйи звали Изабелл. У Изабелл был муж и трое маленьких детей.
До Сан-Луиса мы добирались на такси целый час. Я очень нервничала, предвкушая встречу с Изабелл и ее семьей. Я была уверена, что успешно пройду испытательный срок, но волновалась из-за того, что судьба в очередной раз забрасывает меня в новую семью, где я должна следовать установленным в ней правилам.
Маруйя тоже за меня волновалась. Когда мы вышли из такси, она поправила мне платье и волосы, а также стерла несуществующую грязь со щек, чтобы я выглядела презентабельно. Я не возражала. Я знала, что если плохо себя зарекомендую во время испытательного срока, то прямиком окажусь на улицах Кукуты.
Дверь дома открылась, и я тут же поняла, что передо мной добрая и дружная семья. Увидев меня, Изабелл широко улыбнулась.
– Маруйя, – воскликнула Изабелл, – какой неожиданный сюрприз! У тебя все в порядке?
Потом она снова посмотрела на меня, и Маруйя нас представила.
– Это Розальба, – сказала Маруйя. – Розальба, познакомься с Изабелл. У Розальбы большие проблемы с семьей Сантос.
Изабелл нахмурилась.
– Проблемы с Сантос? Это последнее, что нам всем нужно. Понимаю. Чем я могу вам помочь?
– Ей надо на время уехать из города, – объяснила Маруйя. – Можешь взять ее к себе на пару недель? – Она быстро добавила: – Я оплачу все расходы и заплачу за ее питание и проживание.
– Деньги нам очень пригодятся, – ответила Изабелл. – А потом куда она денется?
Маруйя объяснила, что планирует отправить меня к своей дочери Марии.
– Есть только одно условие – Розальба должна себя хорошо вести. Так что она у тебя на испытательном сроке.
Изабелл кивнула, и я переступила через порог дома очередной семьи.
Не буду утверждать, что следующие две недели моей жизни были самыми легкими. Семья Изабелл была очень бедной, а их дом – развалюхой с прохудившейся крышей. Как и большинство других домов в этих местах, где часто происходили землетрясения, это была одноэтажная постройка с земляным полом и туалетом во дворе. В доме было всего две небольших комнаты и кухонька с керосиновой конфоркой. Водопровода тоже не было, и муж Изабелл ходил за водой к реке. С едой, как и можно было предположить, тоже оказалось не густо. Мясо, которое мне довелось увидеть за те две недели, состояло в основном из костей, на которых встречались отдельные мясные волокна, и подавалось оно в супе.
Однако кулинарная изобретательность хозяйки не знала границ. В той семье ели много овса. Овес употребляли в пищу в виде каши и запеканки с листьями кориандра. Кроме этого у семьи был огород, где росла капуста и другие овощи, которые скрашивали более чем скромную диету. Впрочем, я была вполне счастлива. Изабелл вкусно готовила, и все за столом общались. Это была первая счастливая семья, в которой мне привелось жить со времен «моей» обезьяньей стаи.
Я не воровала. Впрочем, и воровать-то у них было нечего. Я видела, что все вещи, которые у них есть, им нужны. Однако это было не главной причиной того, что я ничего не трогала. Я помнила слова Маруйи о том, что нахожусь на испытательном сроке, который решит мою судьбу.
Я работала не покладая рук. Варила кашу, убиралась в доме и заправляла кровати. Я видела, что Изабелл ценит мою помощь, отчего старалась еще больше. В какой-то момент я даже захотела достать для них мяса. Мне ничего не стоило украсть мясо из какой-нибудь лавки. Но чувство благодарности не позволяло мне воровать. Я осознавала, что если украду, чтобы сделать хорошо одним, то своими действиями сделаю плохо другим. Я стала понимать, что такое хорошо и что такое плохо, и очень хотела быть хорошим человеком. Я хотела стать такой хорошей, чтобы никто никогда не заподозрил, что я выросла на улице.
В течение двух недель я не общалась с Маруйей, но думала о ней постоянно. Я знала, что она сдержит слово и поступит в зависимости от того, какую оценку мне даст Изабелл. Маруйя или отвезет меня в аэропорт и посадит в самолет до Боготы, или, если я буду плохо себя вести, даст немного мелочи и отпустит на все четыре стороны.
Позже я узнала, что Маруйя в любом случае не собиралась выгонять меня на улицу. В назначенный день она появилась в доме Изабелл, и я обняла свою спасительницу так крепко, что она чуть не упала. Маруйя молчала. Молчала и я. Она вынула из сумочки авиабилет и торжественно мне его вручила. Это был билет до Боготы.
Я не перестаю удивляться доброте и щедрости ее души. Маруйя не была богатой. У нее было много финансовых проблем, ее дети получали платное образование, однако она не пожалела денег на мой билет.
– Ты успешно прошла испытательный срок, Розальба, – сказала она, – и я тобой горжусь. У меня есть для тебя подарок. Я думаю, тебе он должен понравиться.
С этими словами она достала узкую картонную коробку.