Детектив провел Кауэрта мимо ряда письменных столов в застекленный кабинет, на двери которого было написано: «Лейтенант Т. А. Браун, отдел по расследованию убийств». Уилкокс закрыл дверь, уселся за большой письменный стол и жестом указал Кауэрту на стул напротив.
– У нас сегодня небольшая авиакатастрофа, – объяснил Уилкокс, приводя в порядок документы на письменном столе. – Во время учебного полета разбился двухместный «Пайпер‑каб». Тэнни пришлось отправиться на место его падения, чтобы проследить за извлечением из‑под обломков тел ученика и инструктора. Самолет упал на краю болота. Не самое удачное место – сначала надо добраться сквозь грязь до самолета, потом из него нужно вытащить трупы. Кажется, самолет еще и загорелся. Вам когда‑нибудь приходилось иметь дело с обгоревшими трупами? Между прочим, отвратительное зрелище… – Детектив покачал головой, не скрывая своего облегчения оттого, что на этот раз обгоревшими трупами занимается кто‑то другой.
Уилкокс был невысокого роста, с длинными прилизанными светлыми волосами, на вид ему было чуть меньше тридцати. Сняв неуместно пестрый пиджак, Уилкокс повесил его на спинку стула, вновь уселся и стал раскачиваться, словно намеревался водрузить ноги на стол. Кауэрту показалось, что широкие плечи и мускулистые руки полицейского словно пересажены ему от какого‑то другого, более рослого человека.
– Извлечение трупов – часть нашей работы, – пояснил детектив. – Обычно это поручают мне, – добавил он и согнул руку, демонстрируя бицепсы. – В школе я занимался борьбой. Кроме того, я маленького роста и могу пролезть туда, куда мужчинам нормального роста не добраться. Наверное, у вас в Майами есть специальные техники и спасатели, которые возятся с трупами. А здесь мы все делаем сами. Сначала мы определяем, произошло ли убийство. Впрочем, когда перед тобой горящий самолет в болоте, определять нечего. Достаточно достать трупы и отвезти их в морг.
– И много у вас работы?
– Хватает, – усмехнулся детектив. – Смерть – надежный поставщик. Она не останавливает производство и не уходит в отпуск, работает как часы. Нам, детективам, расследующим убийства, нужно объединиться в профсоюз и потребовать от нее передышки. Пусть народ гибнет с перерывами…
– А убийств много?
– Вы наверняка в курсе, что по всему побережью Мексиканского залива в США доставляют наркотики. Говорить в этом случае о «проблеме» – все равно что называть ураган ветреной погодой. А там, где наркотики, всегда убийства.
– Но ведь наркотики тут, кажется, появились не так давно?
– Ну да, года два назад.
– А что было до наркотиков?
– Бытовые убийства, нарушения правил дорожного движения, повлекшие смерть потерпевших. Иногда даже вполне приличные местные жители ссорятся за картами или из‑за женщин и хватаются за ножи и пистолеты. В нашем округе это почти в порядке вещей. В Пенсаколе есть и свои, чисто городские, проблемы, в основном из‑за военнослужащих. Они дерутся в барах. Вокруг авиабазы полно проституток, а они тоже не прочь пострелять и порезать друг друга – знаете ли, такими выкидными ножами и маленькими револьверами тридцать второго калибра, с перламутровыми рукоятками. Короче говоря, ничего особенного. Все как у людей.
– А Джоанна Шрайвер?
– Это совсем другое дело.
– Почему?
– Другое дело – и все! Она… это… – Уилкокс замолчал.
Вдруг он внезапно сжал руку в кулак, потряс им в воздухе перед носом у Кауэрта и сказал:
– Это задело нас всех. Она… – Уилкокс вновь замолчал, перевел дух и пробормотал: – Лучше подождем Тэнни. Он вел это дело.
– Я думал, лейтенанта Брауна зовут Теодор.
– Да, но мы зовем его Тэнни. И отца его так звали – он дубил кожу,[6]и руки у него были вечно красные. Тэнни помогал отцу, пока учился в школе. А когда он учился в колледже, то помогал отцу на летних каникулах. Поэтому мы его так и прозвали. Думаю, в Пачуле его звала Теодором только его мама.
– Выходит, вы оба местные?
– Выходит, что так. Но Тэнни на десять лет старше. Он вырос в Пачуле. Ходил тут в школу. В то время он был настоящим спортсменом. Когда он учился в университете штата Флорида, он играл в его команде по американскому футболу, но все равно в конечном счете отправился воевать в джунгли в составе Первой аэромобильной дивизии. Тэнни вернулся из Вьетнама весь в наградах, окончил университет и поступил на службу в полицию. А я больше связан с военным флотом. Мой отец много лет заведовал снабжением береговых патрулей на военно‑морской базе. После школы я ничем особенно не занимался. Немного поучился в колледже, и все. Потом я сдал экзамены в полицейской академии и стал работать в полиции. Это отец меня надоумил.
– А сколько лет вы работаете в убойном отделе?
– Года три. Тэнни – гораздо больше.
– Нравится?
– Да. Это вам не в патрульной машине разъезжать. Тут нужно думать! – С этими словами Уилкокс постучал себя пальцем по лбу.
– А Джоанна Шрайвер?
– Это было мое первое настоящее дело, – подавшись вперед, заявил детектив. – Видите ли, большинство убийств у нас раскрыть несложно. Мы приезжаем на место преступления, а убийца нас ждет прямо там…
Это было правдой. Кауэрт вспомнил, как Вернон Хокинс рассказывал ему, что на месте преступления он сразу начинал искать среди рыдающих людей человека с вытаращенными глазами, созерцающего дело своих рук. Этот человек всегда и оказывался убийцей.
– А в случаях убийств из‑за наркотиков нам просто приходится собирать трупы. Знаете, как называет такие случаи прокурор штата? Преступное загрязнение акватории. Представьте себе извлеченный после трехдневного пребывания в воде труп со съеденным рыбами лицом и, разумеется, без каких‑либо документов. В чем тут разбираться? Обычно таких убивают выстрелом в затылок. При этом на трупе дорогие джинсы и он весь увешан золотыми цепями и браслетами, но мы все равно просто суем его в мешок и привязываем к нему бирку. А маленькая Джоанна – это вам не какой‑то колумбийский наркодилер со съеденным лицом. Это совсем другое дело! – Немного подумав, Уилкокс добавил: – Каждому из нас казалось, что убили его младшую сестренку…
Детектив хотел еще что‑то сказать, но тут зазвонил телефон. Уилкокс взял трубку, поздоровался, немного послушал и протянул трубку Кауэрту:
– Это лейтенант. Он хочет с вами поговорить.
– Слушаю!
– Мистер Кауэрт? – В трубке послышался ровный низкий голос без малейших признаков южного акцента, к которому журналист уже стал привыкать в Пачуле. – Говорит лейтенант Браун. Мне придется задержаться на месте авиакатастрофы.
– Возникли проблемы?
– Да как вам сказать… – невесело усмехнулся лейтенант Браун. – У меня тут сгоревший самолет с трупами ученика и инструктора, который засосало в болото, а также их безутешные жены, разгневанный хозяин летной школы и злющие егеря из Национального парка. Дело в том, что самолет рухнул как раз на места гнездования редких птиц.
– Понятно… Ничего, я подожду…
– Мне кажется, – перебил Кауэрта лейтенант Браун, – будет лучше, если детектив Уилкокс сам покажет вам место преступления и ряд других мест, которые помогут вам написать интересную статью. Тем временем я тут со всем разберусь, и мы с вами сможем спокойно обсудить мистера Роберта Эрла Фергюсона и преступление, которое он совершил.
Кауэрт прислушался к звучавшему в трубке отрывистому властному голосу лейтенанта Брауна. Это был тон человека, не терпящего возражений.
– Хорошо, пусть будет так, – ответил репортер и передал трубку Уилкоксу, который немного послушал лейтенанта, а потом сказал:
– Вы уверены, что они его ждут? Я бы не хотел… – Уилкокс молча покивал так, словно лейтенант Браун мог его видеть, и повесил трубку. – Ну хорошо, я свожу вас на экскурсию. У вас есть с собой джинсы и сапоги? Там, куда мы едем, они вам очень пригодятся.
Кауэрт последовал за низкорослым детективом, быстро устремившимся к выходу, словно он был демоном, которому поручили ознакомить вновь прибывшего грешника со всеми кругами ада.
На улице светило яркое утреннее солнце. Кауэрт и Уилкокс ехали на полицейской машине без опознавательных знаков и мигалок. Детектив опустил стекло, и в машину врывался теплый ветер. Уилкокс мурлыкал какие‑то мелодии из вестернов. Журналист разглядывал из автомобиля поля и чувствовал себя не в своей тарелке. На самом деле он ожидал, что детектив окажется злым, недружелюбным и раздраженным. Ведь Уилкокс знал, зачем журналист приехал в Пачулу, и наверняка разгадал его намерения. Появление Кауэрта не предвещало местным детективам ничего, кроме неприятностей, стоило тому заикнуться в печати, что они пытали Фергюсона, чтобы добиться от него признания своей вины. Однако Уилкокс, вместо того чтобы злиться, мурлыкал какие‑то дурацкие песенки.
– И все‑таки скажите мне, – обратился Уилкокс к Кауэрту, пока машина ехала по тенистой улице, – какое впечатление произвел на вас Фергюсон. Вы же ездили к нему в тюрьму, правда?
– Он рассказал мне интересную историю.
– Не сомневаюсь в этом. А сам‑то он как вам показался? Что, по‑вашему, он собой представляет?
– Не знаю. Пока не понял, – соврал Кауэрт и внезапно задумался о том, действительно ли он покривил душой, так ответив полицейскому.
– А я сразу раскусил Фергюсона, стоило мне его увидеть.
– Он и об этом мне говорил.
– И наверняка сказал, что я ошибаюсь, – усмехнулся Уилкокс.
– Да.
– Я так и знал. Ну и как он там в тюрьме?
– В целом нормально, но очень на вас зол.
– Ничего удивительного. А какое впечатление он на вас произвел?
– Нормальное. Он не псих, если вы это имели в виду.
– Фергюсон не станет психовать, – рассмеялся Уилкокс. – Даже в камере смертников. Он хладнокровный сукин сын. На суде он и бровью не повел, пока судья не огласил приговор. – Немного подумав, детектив покачал головой и решил поделиться с журналистом своими воспоминаниями: – Знаете ли, мистер Кауэрт, Фергюсон вел себя именно так с самого начала. И глазом не моргнул, когда мы его забрали. Не сказал ни слова правды, пока мы его не раскололи. И даже когда он признался, он был совершенно спокоен. Он просто излагал факты. Так спокойно, словно не убил девочку, а раздавил таракана. В тот вечер дома я до такой степени надрался, что Тэнни пришлось приехать и уложить меня спать. Мне становилось страшно от одной мысли о Фергюсоне.
– Меня очень интересует его признание, – сказал Кауэрт.
– Не сомневаюсь. Могу поспорить, что из‑за этого признания вся буча‑то и заварилась, – усмехнулся Уилкокс. – Но нам придется подождать Тэнни. Потом мы вам все расскажем.
«Все расскажете? От вас дождешься!» – усмехнулся про себя Кауэрт.
– Говорите, Фергюсон вас напугал? – спросил он вслух.
– Да нет, не Фергюсон. Мне стало страшно от мысли о том, на что он способен.
Уилкокс не стал больше распространяться на эту тему. Машина завернула за угол, и Кауэрт увидел, что они подъехали к школе, у которой была похищена девочка.
– Начнем отсюда, – сказал Уилкокс, остановившись в тени высокой ивы. – Здесь она села в машину. Теперь смотрите внимательно.
Детектив быстро поехал вперед, не снижая скорости, повернул направо, потом так же быстро налево по длинной улице с одноэтажными домами среди кустов и сосен.
– Мы все еще едем в сторону дома Джоанны Шрайвер – пока ей нечего пугаться. Но из школы нас уже не видно. А теперь…
Уилкокс остановился на перекрестке в форме буквы «Y». На одной из улиц еще стояли редкие дома, в начале же другой – только несколько полуразвалившихся халуп. За ними простирался желто‑зеленый некошеный луг с покосившимся коричневым сараем, дальше дорога уходила в темный туннель из деревьев и корявой болотной растительности.
– Джоанне надо туда, – сказал детектив, показывая на улицу с домами, – но он поехал в другую сторону. Думаю, именно здесь он нанес ей первый удар… – С этими словами Уилкокс ткнул кулаком в сторону Кауэрта. – Он сильный. Сильный как медведь. Может, на первый взгляд этого и не видно, но в нем достаточно силы, чтобы совладать с одиннадцатилетней девочкой. Потом он ее схватил и нажал на газ!..
В этот момент все добродушие детектива испарилось. Одним стремительным движением Уилкокс внезапно схватил журналиста за плечо и нажал на газ. Машина рванула с места. Ее чуть‑чуть занесло в грязи и на щебенке, но она выровнялась и стрелой полетела вперед. Впившись стальными пальцами в плечо Кауэрта, полицейский пригнул его на сиденье и направил машину на правую дорогу – в сторону леса. Ошеломленный репортер вскрикнул от неожиданности и страха, вцепившись в подлокотник сиденья. Машина сделала резкий поворот, и Кауэрта швырнуло на дверцу. Детектив сжал пальцы на его плече еще сильнее. Он тоже что‑то бессвязно орал, его лицо налилось кровью. За несколько секунд они пронеслись мимо полуразвалившихся халуп и, подпрыгивая на гребенке дороги, въехали в тенистый туннель. Казалось, ветви темных деревьев тянутся к несущейся машине, пытаясь ее схватить. Скорость была сумасшедшей, двигатель надрывно завывал, и Кауэрт сжался в комок, ожидая, что машина вот‑вот врежется в дерево и живым ему из нее не выбраться.
– Орите! – внезапно потребовал детектив.
– Что?!
– Орите! – прокричал Уилкокс. – Зовите на помощь!
Кауэрт в ужасе смотрел в его налитые кровью совершенно безумные глаза. В машине действительно приходилось орать, иначе они с детективом не услышали бы друг друга из‑за воя двигателя и визга колес.
– Отпустите меня! – заорал Кауэрт. – Какого черта вы делаете?!
Мимо мелькали стволы деревьев, кусты топорщили ветви, как разъяренные звери.
– Стойте! Черт возьми, стойте!
Внезапно Уилкокс выпустил Кауэрта, схватился обеими руками за руль и нажал на завизжавшие тормоза. Журналист выставил вперед руки, чтобы не выбить лбом ветровое стекло. Машина остановилась.
– Ну вот, – пробормотал детектив. Он тяжело дышал, руки его дрожали.
– Вы с ума сошли! – воскликнул Кауэрт. – Мы же чуть не разбились.
Уилкокс промолчал. Откинувшись на спинку сиденья, он с трудом перевел дух, словно стараясь взять себя в руки. Наконец он повернулся к Кауэрту и, прищурившись, спокойно проговорил:
– Не бойтесь, мистер репортер, лучше оглядитесь по сторонам.
– Зачем вы это вытворяли?
– Чтобы показать вам, как иногда по‑настоящему бывает.
– И для этого вы нас чуть не убили?
– Нет, не для этого! – Детектив широко улыбнулся, обнажив ряд безупречных зубов. – А для того, чтобы показать вам, как просто было Фергюсону за несколько мгновений уволочь несчастного ребенка из города в настоящие джунгли. Посмотрите по сторонам. Разве кто‑нибудь услышит вас здесь, если вы будете звать на помощь?! Кто вам тут поможет?! Смотрите, где вы оказались, мистер Кауэрт! Что вокруг вас?
Выглянув из машины, журналист не увидел ничего, кроме темного болота и нависшего над ним мрачного леса.
– Кто вам тут поможет?
– Никто.
– А кто помог бы бедной маленькой девочке?
– Никто.
– Вы оказались в аду. За каких‑то пять минут. Ни следа цивилизации, одни джунгли. Вы поняли, к чему это я?
– Понял.
– Я хотел, чтобы вы почувствовали себя на месте Джоанны Шрайвер.
– Вам это удалось.
– Ну хорошо, – сказал детектив и улыбнулся. – Все это произошло очень быстро. А потом он поволок ее дальше. Пойдемте!
Уилкокс вылез из машины, открыл багажник и вытащил два комбинезона из толстой резины, с приделанными к ним внизу сапогами.
– Надевайте, – сказал он журналисту, бросив ему один комбинезон.
Согнувшись в три погибели, Кауэрт стал натягивать комбинезон. Внезапно он наклонился еще ниже, пощупал землю, а потом выпрямился и подошел к Уилкоксу.
– Следы! – заявил он, ткнув пальцем в землю.
– Что?!
– Следы его автомобиля на этой земле. Если девочку привез сюда Фергюсон, здесь должны были остаться следы от его автомобиля. Вы сравнили оставшиеся здесь следы с теми, что оставляет его машина, или не догадались этого сделать?
– Это произошло в мае, – усмехнулся Уилкокс, не обращая внимания на язвительность журналиста. – В мае бывает так жарко, что земля превращается в пыль и рассыпается в прах под колесами.
– В этой густой тени земля до такой степени высохнуть не могла.
Смерив репортера оценивающим взглядом, Уилкокс подмигнул ему и снова усмехнулся:
– А у вас котелок варит.
Кауэрт промолчал.
– Местные журналисты до этого не додумались! – продолжал полицейский.
– Не заговаривайте мне зубы! Почему вы не сравнили следы?
– Потому что их затоптали спасатели и добровольцы, искавшие девочку. С этой серьезной проблемой мы столкнулись с самого начала. Как только в городе узнали, что труп Джоанны нашли здесь, сюда бросился весь город. Я не преувеличиваю! Практически все жители Пачулы. Они затоптали все следы на месте преступления, как стадо слонов. Еще до того, как мы с Тэнни сюда подъехали, тут побывали пожарные, «скорая помощь», бойскауты и толпы народу. Они бродили тут кругами. Никто и не подумал о том, чтобы сохранить улики. Наверняка тут были и следы автомобиля убийцы, и отпечатки его ног, и еще много всего интересного и полезного. Разумеется, мы сразу бросились сюда и неслись сломя голову, но здесь уже была толпа народу. Даже тело девочки уже вытащили из воды на берег… Но разве можно винить за это людей? – вздохнув, продолжал детектив. – Всем было так жалко несчастную маленькую Джоанну! И вообще, как‑то не по‑христиански было бросать ее тело в грязи на съедение болотным черепахам.
«Христос давно оставил ваши места, – подумал Кауэрт. – Здесь властвует Сатана».
– Значит, местные жители в сто раз усложнили вам работу? – спросил он Уилкокса.
– Именно так. Но вы все‑таки не пишите в газете о том, что я жаловался вам на местных жителей. Я ведь и сам один из них. Просто напишите, что все улики на месте преступления были уничтожены…
Пока Уилкокс натягивал резиновый комбинезон, Кауэрт вспоминал, как Хокинс говорил ему о том, что место преступления может рассказать об убийце почти все. Однако у Брауна с Уилкоксом практически не было места преступления как такового. Они могли видеть лишь то, что от него осталось, после того как по нему прошлась толпа людей, – ни о каких уликах не могло идти и речи. Поэтому им оставалось только добиваться признания от злодея.
Подтянув лямки комбинезона, Уилкокс повернулся к Кауэрту:
– Идите за мной. Я покажу вам место, где легко и просто убить человека.
С этими словами полицейский раздвинул руками кусты и шагнул с дороги в лес.
Джоанну Шрайвер убили в темном уголке леса, заросшем лианами и травой, под сенью ветвей, плотно переплетенных наподобие свода пещеры. Убийство было совершено посреди прогалины на холмике, едва приподнимавшемся над черной водой и грязью начинавшегося тут же болота. Пробираясь сюда сквозь кусты, Кауэрт расцарапал себе лицо и руки. От машины до прогалины было не более пятидесяти метров, но преодолеть их оказалось нелегко: журналист взмок, глаза ему заливал пот. Холмик Кауэрту сразу не понравился. На мгновение он представил себе здесь тело своей дочери, и у него затряслись колени. Стараясь избавиться от этого кошмарного видения, журналист начал лихорадочно придумывать какой‑нибудь каверзный вопрос для полицейского.
– Как же Фергюсону удалось притащить сюда орущую и отбивающуюся девочку? – проговорил наконец он.
– Наверное, она была без сознания.
– Почему?
– У нее на руках не было ссадин, которые она заработала бы, сопротивляясь, – пояснил Уилкокс и для наглядности заслонил себе лицо скрещенными руками. – Отбивайся она от ножа, убийца изрезал бы ей все руки. Кажется, она вообще не сопротивлялась – у нее под ногтями не нашли кожи убийцы. Зато на голове у Джоанны был здоровенный синяк. Патологоанатом считает, что ее почти сразу оглушили. Наверное, это было только к лучшему: по крайней мере, она вряд ли хорошо понимала, что с ней происходит… А вот здесь, – продолжал детектив, ткнув пальцем под дерево, – нашли ее одежду. Удивительно, но она была сложена очень аккуратно.
Вернувшись на верхушку холмика, Уилкокс покачал головой и с грустью взглянул вверх, словно стараясь сквозь склонившиеся над ним ветви деревьев разглядеть Господа Бога.
– Здесь Фергюсон ее зарезал, – пояснил он. – Тут было больше всего крови.
– А где же нож?
– Мы все здесь обшарили с металлоискателем, – пожал плечами Уилкокс, – но ничего не нашли. Или убийца выкинул его в другом месте, или просто утопил в болоте… Едва заметный кровавый след вел вот сюда, – продолжал детектив, пройдя дальше по прогалине. – Вскрытие показало, что он сначала изнасиловал ее, а потом убил. Впрочем, он резал ее ножом и после того, как она умерла. Наверное, у него поехала крыша, и он продолжал кромсать тело девочки и после того, как ее убил. Когда убийца наконец успокоился, он подтащил тело к болоту, сбросил в воду, затолкал под корни деревьев, а сверху накидал веток. Заметить труп можно было, только случайно на него наткнувшись. Его наверняка так и не нашли бы, если бы у одного из спасателей не сбило веткой с головы шапку. Он наклонился за шапкой и в этот момент заметил что‑то необычное под корнями… Я считаю это невероятным везением.
– А как насчет одежды Фергюсона? Неужели на ней ничего не было? Ну, крови там или волоса какого‑нибудь?
– Когда он во всем признался, мы перевернули его дом вверх дном, но так ничего и не нашли.
– А в машине? Неужели и в машине ничего не оказалось?
– Когда мы взяли Фергюсона, он как раз закончил мыть свою машину. Он выскоблил ее до блеска внутри и снаружи. От коврового покрытия салона под передним пассажирским сиденьем был отрезан кусок, но, кажется, его отрезали уже давно. А он надраил машину так, что она сверкала, словно только что из магазина. Мы ничего не нашли. И вообще, – пояснил Уилкокс, вытирая ладонью вспотевший лоб, – у нас не такие возможности, как у вас в больших городах. Конечно, и мы кое на что способны, но наша криминалистическая лаборатория работает медленно, и на результаты ее работы не всегда можно положиться. Может, эксперты из ФБР с их спектрографами что‑нибудь и нашли бы, а мы ничего не обнаружили, как ни старались… Впрочем, кое‑что мы все‑таки нашли, – помолчав, добавил детектив, – но большого проку от этого не было.
– Что именно?
– Один лобковый волос. Не этой девочки, но и не Фергюсона!
Кауэрт покачал головой. Было так душно, что дышать удавалось с трудом.
– Но если Фергюсон во всем сам признался, почему он не сказал вам, куда положил одежду? Куда девал нож? Что же это за признание без таких существенных деталей?!
Лицо Уилкокса налилось кровью, он открыл было рот, но так ничего и не сказал. Вопрос Кауэрта повис без ответа в раскаленном воздухе над прогалиной у болота.
– Пошли! – буркнул наконец полицейский, повернулся и стал, не оглядываясь, выбираться на дорогу. – Нам нужно еще в одно место.
Кауэрт взглянул на место преступления – ему хотелось навсегда запечатлеть его в памяти. Потом со смешанным чувством отвращения и возбуждения он пошел за Уилкоксом.
Детектив остановил свою машину без опознавательных знаков перед маленьким домом, почти ничем не отличавшимся от остальных. Это был одноэтажный белый домик из шлакобетонных блоков, с аккуратно подстриженной лужайкой и пристроенным гаражом. К тротуару вела вымощенная красным кирпичом дорожка. Кауэрт заметил позади дома террасу с черным круглым грилем. Половину дома защищала от дневного зноя старая раскидистая сосна. Не понимая, куда и зачем его привезли, журналист повернулся к полицейскому.
– Здесь вы возьмете следующее интервью, – проговорил с довольно мрачным видом молчавший всю дорогу Уилкокс. – Если у вас, конечно, пороху хватит…
– Кто здесь живет? – с опаской спросил репортер.
– Здесь жила Джоанна Шрайвер.
Кауэрт поперхнулся.
– Да, она шла именно сюда, – продолжал детектив, – но не дошла… Тэнни предупредил, что мы приедем в одиннадцать, – взглянув на часы, добавил он. – Мы уже опоздали. Пошли! Или?..
– Или что?
– Или вы не хотите туда идти?
Кауэрт покосился на Уилкокса, потом обернулся в сторону дома и снова повернулся к полицейскому:
– Ясно, вы уже поняли, что я сочувствую Фергюсону, и теперь желаете видеть, как я взгляну в глаза родителям девочки, которую он якобы убил. Это что, проверка?
– Проверка, – буркнул Уилкокс, опустив глаза. – Вы все правильно поняли, мистер Кауэрт. Все, кроме одного. Вы так и не поняли, что этот негодяй действительно убил девочку. Ну что – пойдем или нет?
– Обычно я сам решаю, с кем и когда мне разговаривать, – наставительно произнес Кауэрт и тут же пожалел об этом: Уилкокс только этого и ждал.
Полицейскому нужна была хоть какая‑то зацепка, чтобы возненавидеть его лютой ненавистью, и такой заносчивой фразы для этого было вполне достаточно.
– Значит, не хотите идти? Может, в другой раз?
– Нет, хочу, – ответил Кауэрт, решительно вылез из машины, быстро подошел к дому и позвонил в звонок, не дожидаясь, пока его догонит Уилкокс.
За дверью раздались шаркающие шаги, и перед Кауэртом предстала немолодая женщина, на вид – типичная домохозяйка. Она была почти совсем не накрашена, но, судя по всему, провела все утро, приводя в порядок свои пышные светло‑каштановые волосы. На ней было простое коричневое домашнее платье, а на ногах – босоножки. Ее черты лица напомнили Кауэрту подбородок, щеки и нос убитой девочки. Ему показалось, что сейчас на него вопросительно смотрит она сама, а не ее мать. Отогнав видение, журналист проговорил:
– Миссис Шрайвер? Меня зовут Мэтью Кауэрт. Я из газеты «Майами джорнел». Полагаю, лейтенант Браун предупредил вас о том, что…
– Да, предупредил, – кивнув, перебила мать убитой девочки. – Заходите в дом, мистер Кауэрт. Вы можете звать меня Бетти. Тэнни говорил о том, что детектив Уилкокс привезет вас к нам сегодня утром. Мы знаем, что вы хотите написать в газете о Фергюсоне. Мой муж дома, он хочет с вами поговорить.
Миссис Шрайвер старалась держаться непринужденно и дружелюбно, она тщательно выговаривала слова, и Кауэрт подумал, что она старательно скрывает волнение. Однако журналист не сомневался, что долго ей сохранять спокойствие не удастся.
Мать убитой девочки провела Кауэрта в гостиную. Уилкокс шел за ним по пятам, но журналист демонстративно не обращал на полицейского ни малейшего внимания. В гостиной навстречу Кауэрту из низкого кресла с заметным усилием поднялся широкоплечий, уже лысеющий мужчина с солидным животом.
– Меня зовут Джордж Шрайвер, – представился он, протягивая Кауэрту руку. – Рад, что нам представилась возможность с вами поговорить.
Кивнув мужчине, журналист быстро огляделся, стараясь хорошенько запомнить увиденное. Гостиная, как и весь дом снаружи, выглядела опрятной и современной: простая удобная мебель, на стенах яркие репродукции. Казалось, предметы обстановки приобретались по отдельности, бессистемно, просто потому, что понравились хозяевам дома. На одной из стен висело множество семейных снимков, и Кауэрт решил к ним присмотреться. В центре, в окружении других снимков, была помещена фотография Джоанны, которую он уже видел в школе. Кроме того, журналист заметил фотографии ее старшего брата и старшей сестры.
– Наши уцелевшие дети, Джордж‑младший и Энн, учатся в университете штата Флорида, – пояснил Джордж Шрайвер, проследив за взглядом журналиста. – Если бы они знали о вашем приезде заранее, думаю, постарались бы приехать домой, чтобы с вами поговорить.
– Джоанна была у нас самой маленькой, – заговорила было Бетти Шрайвер, но у нее сразу задрожали губы, и она поспешно отвернулась от фотографии.
Джордж Шрайвер опустил на плечо жены свою огромную ручищу и усадил ее на диван, но она тут же вскочила на ноги:
– Извините меня, мистер Кауэрт. Не желаете ли чего‑нибудь выпить?
– Благодарю вас. Стакан воды со льдом, если нетрудно, – ответил репортер, отвернулся от фотографий и устроился в одном из кресел.
Пока женщина отсутствовала, журналист повернулся к Джорджу Шрайверу:
– А вы член городского совета?
– Бывший, – ответил Джордж Шрайвер. – Теперь я все время провожу у себя в магазинах. Видите ли, у меня два магазина хозяйственных товаров – один в Пачуле, а другой по дороге в Пенсаколу. Какое‑никакое, а все‑таки занятие. Особенно сейчас, когда наступает весна. – Он немного помолчал и задумчиво продолжил: – Да, я был членом городского совета, но, когда Джоанны не стало, меня перестали волновать городские дела. Сначала много времени занимал судебный процесс, и в конце концов все остальное как‑то отошло на задний план… Не знаю, что бы с нами стало, не будь у нас Джорджа‑младшего и Энн, – наверное, вообще не стоило бы больше жить.
Миссис Шрайвер принесла стакан холодной воды. Журналист заметил, что на кухне мать убитой девочки постаралась взять себя в руки.
– Мне очень неприятно вызывать у вас тяжелые воспоминания, – сказал он.
– Ничего страшного, лучше говорить, чем молчать. – Джордж Шрайвер сел на диван рядом с женой и обнял ее за плечи. – Все равно мы все время думаем об этом. Может, теперь это не так больно, как было раньше, но достаточно услышать на улице детский голос, чтобы вновь вспомнить о ней… А иногда по утрам я сижу тут, пью кофе и смотрю на эти фотографии точно так же, как вы на них смотрели. И мне кажется, что она вот‑вот вбежит в комнату вприпрыжку, как всегда это делала, и для нас всех начнется новый счастливый день. Она ведь была такая жизнерадостная… – На глазах у Джорджа Шрайвера показались слезы, но голос его не дрогнул. – Я теперь чаще хожу в церковь – это помогает. А еще я стал переживать по разным поводам. Например, год назад я смотрел по телевизору репортаж о детях, которые умирают от голода в Эфиопии, и внезапно подумал, что сижу здесь, на другом конце земного шара, и вообще нигде не бывал, кроме Северной Флориды, если не считать армии, и палец о палец не ударяю, пока где‑то умирают дети. И мы стали понемногу отправлять деньги организациям, которые им помогают, раз в месяц, то в одну, то в другую. Подумать только, на свете есть места, где дети умирают от голода! У моей доченьки было вдоволь еды, но она все равно умерла. Ее убили… Наверное, я помогаю этим детям, потому что не хочу, чтобы кто‑то потерял своего ребенка, как я. Иногда я сижу в магазине допоздна, проверяю счета и вдруг вспоминаю, что раньше тоже иногда приходил домой поздно, когда дети уже поужинали и легли спать, особенно наша малышка. А я тихонько входил в ее комнату и смотрел, как она спит. Вспоминать о том, что я возвращался поздно и не каждый вечер разговаривал с ней, слышал ее смех, смотрел, как она улыбается, просто ужасно. А теперь мне с ней не поговорить уже никогда…