Парвати выросла под сенью «Города и деревни». Сериал научил ее всему, что должна знать и уметь идеальная жена. Через шесть месяцев Парвати оказалась в Варанаси. Здесь были нанесены завершающие штрихи к ее образу невесты, и теперь она без смущения могла появиться на любой изысканной вечеринке. Полгода спустя на свадьбе какого-то очень далекого родственника троюродная сестра Парвати по имени Дипти шепнула ей кое-что на ухо. Она взглянула в том направлении, куда ей указывал шепот, и посреди освещенного фонарями сада под ярко расцвеченным навесом заметила худощавого интеллигентного мужчину, который не отрываясь смотрел на нее, но при этом сам пытался остаться незамеченным. Парвати вдруг вспомнила, что дерево, под которым он стоит, увешано крошечными плетеными клетками со свечками внутри. И ей показалось, что он окружен звездами.
Прошло еще шесть месяцев, и подготовка к бракосочетанию была закончена, небольшое приданое снято со счета матери, заказано такси, которое должно перевезти немногочисленные вещи Парвати в квартиру в новом пентхаусе в самом центре большого Варанаси. Все было бы идеально, если бы только ее вещи не смотрелись так сиротливо в отделанных кедровыми панелями стенных шкафах, а все сколько-нибудь значительные люди не переезжали из пентхаусов в грязном перенаселенном шумном Каши в зеленый приятный пригород... да и худощавый интеллигентного вида мужчина оказался всего лишь полицейским. Но сколь бы велико ни было разочарование Парвати, стоило ей взмахнуть рукой, и любимые Прекаши и Ранджаны снова были рядом, в Варанаси — точно такие же, как и в Котхаи. И они не знали ни снобизма, ни кастовых различий, а их жизнь, любовь и скандалы были ей всегда интересны.
В четверг Кришан допоздна работает на крыше. Осталось много дел, которые нужно поскорее закончить. Надо подвести электричество к устройству капельного орошения, доделать тропинку, посыпанную круглой галькой, бамбуковую ширму вокруг туалета... Он пытается убедить себя, что не сможет продолжать работу, пока не справится с этими досадными мелочами. На самом деле ему просто хочется еще раз увидеть господина Нандху, Сыщика Кришны. Из газет и радио Кришан знает, чем они занимаются, но никак не может понять, почему то, что с такой настойчивостью выслеживают и ловят Сыщики, представляет, как говорят, страшную опасность. Поэтому Кришан работает до тех пор, пока солнце не вздувается кровавым шаром на западе, за небоскребами финансового центра города. Он закручивает болты, чистит инструменты. И вот внизу раздается звук открывающейся входной двери, и слышится голос Парвати, а в ответ — рокот глубокого и глухого мужского баритона. Он спускается по ступенькам, и с каждым его шагом разговор приобретает все большую определенность. Женщина просит, умоляет мужа взять ее с собой куда-нибудь. Она хочет выходить в город, хоть на какое-то время уйти из этой надоевшей квартиры в громадном пентхаусе. У господина Нандхи голос усталый, лишенный всяких интонаций, и Кришан понимает, что он ответит «нет» на любую просьбу жены.
Кришан ставит на пол сумку и ждет у дверей. Он пытается уверить себя, что не подслушивает. Двери здесь тонкие, и говорят супруги Нандха достаточно громко. Голос полицейского становится все более раздраженным. Интонации делаются все более жесткими, как у отца, которому надоел капризный ребенок. И вот Кришан слышит в его голосе отзвук злобы и гнева, а за ним резкий скрежет отодвигаемого стула. Он хватает сумку и выходит из квартиры. Дверь распахивается, и господин Нандха спускается из гостиной к выходу из коридора. Лицо у него мрачное и неподвижное, словно высеченное из камня. Он проходит мимо Кришана, не обратив на него никакого внимания, так, словно тот не более чем ящерица на стене. Из кухни выходит Парвати. Они с господином Нандхой смотрят друг другу в лицо. Кришан стоит поодаль, невидимый ими, но словно зажатый между их голосами.
— Ну, иди, иди! — кричит она. — Если это действительно так важно.
— Да, — отвечает господин Нандха, — это действительно так важно. Однако я не собираюсь обременять тебя проблемами национальной безопасности.
Он открывает дверь на лестничную площадку.
— Я останусь одна, я всегда одна!..
Парвати опирается о хромированные перила, но дверь закрывается, и господин Нандха уходит, не оглянувшись. Только теперь она замечает Кришана.
— Вы тоже уходите?
— Мне уже пора.
— Не оставляйте меня одну. Я всегда одна, а я не люблю быть одной...
— Мне и в самом деле нужно идти.
— Но я же останусь одна, — вновь повторяет Парвати.
— У вас есть ваш «Город и деревня», — пытается возразить Кришан.
— Это идиотское «мыло»! — вдруг начинает кричать на него Парвати. — Глупая телепрограмма. Неужели вы думаете, что я и в самом деле верю тому, что там показывают? Может быть, вы тоже принимаете меня за деревенщину, которая не способна отличить телефильм от реальности?!
Ей удается немного взять себя в руки. Сказывается усвоенная с ранних лет женская дисциплина Котхаи.
— Извините. Мне не следовало говорить подобные глупости. А вам не следовало слушать наш разговор...
— Нет, простите меня, — говорит Кришан. — Он не имеет права разговаривать с вами в подобном тоне. Так, как будто вы избалованное дитя.
— Но он мой муж.
— Извините. Я сказал, не подумав. Мне в самом деле надо уходить. Так будет лучше.
— Да, — шепотом произносит Парвати. Сзади на нее падают лучи заходящего солнца, которые окрашивают кожу женщины в золотистый цвет. — Так, наверное, действительно будет лучше.
Наступает пауза, солнечный свет приобретает янтарный оттенок. Кришану становится дурно от напряжения. Будущее балансирует на кончике иглы. Их падение способно уничтожить его, ее, всех здесь, в этой квартире на верхнем этаже престижного дома. Кришан берет сумку. Внезапная мысль вдруг останавливает его.
— Завтра, — говорит он, чувствуя, как дрожит голос. — Завтра крикетный матч на стадионе имени доктора Сампурнананда. Англия, Бхарат, третий выставочный матч. И как мне кажется, последний. Англичане скоро отзовут свою команду. Вы... сможете... пойти?
— С вами?
Сердце Кришана бешено бьется. Затем он понимает, что предложил невозможное.
— Нет, конечно. Нет, вы не можете появиться...
— Но мне очень хочется увидеть матч, и особенно — с Англией. Я знаю, как это устроить! Дамы из пригорода идут на игру. Мы, разумеется, окажемся в разных концах стадиона, как вы понимаете. Но мы все равно будем смотреть его вместе. Виртуальное свидание, как говорят американцы. Да, я завтра обязательно пойду на крикет и покажу этим верхоглядкам, что в крикете я не какая-нибудь сельская простушка и разбираюсь получше их!..
Солнце зашло, золотистый оттенок исчез с кожи Парвати, янтарь рассыпался множеством мелких блесток и пропал, но сердце Кришана освещено гораздо более ярким светом.
— Значит, так мы и поступим, — говорит Кришан. — Завтра. На матче.
Он берет сумку, поворачивается и отправляется на лифте вниз, вливаясь в вечный и бесконечный поток транспорта.
Стадион доктора Сампурнананда представляет собой белую бетонную чашу, бурлящую под небом бежевого цвета. Огромное блюдо, кипящее разгоряченным ожиданием, сконцентрированным вокруг диска свежей, хорошо политой зеленой травы с искусственно поддерживаемым микроклиматом. Варанаси никогда не принадлежал к числу крупнейших индийских центров крикета, таких, как Колката, Ченнаи, Хайдарабад или даже сосед и соперник Варанаси — Патна.
Стадион Сампурнананда многими воспринимался как ухабистая лужайка с выгоревшей травой, на которую не решится выйти ни один настоящий игрок с мировым именем. Затем настало время Бхарата, и та же преображающая длань Ранов, которая превратила Сарнат в цитадель суперсовременной архитектуры и высоких технологий, сделала из незначительного университетского стадиончика спортивную арену на сто тысяч зрителей. Классический «белый слон»* [собственность, требующая от владельца значительных затрат на содержание] нынешнего правительства, он никогда не заполнялся больше, чем на половину, даже на третьем отборочном матче в 2038 году, когда бхаратцам удалось разгромить слабеющую австралийскую команду. Собственно, это была их первая и единственная победа.
Сегодня здешнее поле с тщательно поддерживаемым микроклиматом представляет собой капсулу с относительно прохладным воздухом — по крайней мере по сравнению с температурой в 43° вокруг стадиона. Однако европейцы, находящиеся на игровой площадке, все равно не могут обойтись без пластиковых бурдюков с водой. До ленча еще целых два часа, а над стадионом управляемые сарисинами самолеты авадхов и бхаратцев охотятся друг за другом. В данный момент битва в стратосфере гораздо более интересна дамам, сидящим под балдахином в ложе №17, нежели крикетное сражение внизу на лужайке. Ложей владеет супруг госпожи Шарма, богатый строительный подрядчик, купивший ее с целью уклониться от уплаты налогов и одновременно для того, чтобы водить туда друзей, гостей и клиентов. Во время крикетного сезона ложа стала уже признанным местом сбора дам из общества. Они так красиво вписываются в общий облик стадиона, подобно маленькой балконной оранжерее на фасаде жилого здания. Сквозь элегантные солнцезащитные очки с западными лейблами женщины всматриваются в переплетающиеся завитки инверсионных следов самолетов. Все изменилось с тех пор, как отважные джаваны Бхарата совершили смелый ночной марш-бросок из Аллахабада с целью захвата дамбы Кунда Кхадар.
Госпожа Тхаккур высказывает мнение, что самолеты пытаются предупредить нападение авадхов.
— На Варанаси?
Госпожа Шарма потрясена.
Но госпожа Чопра, со своей стороны, полагает, что для авадхов, мстительной, коварной нации, подобное вполне типично. Джаваны так легко смогли захватить Кунда Кхадар только потому, что силы авадхов уже двигались на столицу.
Госпожа Суд высказывает мнение, что враги способны распространять на территории Бхарата заразные болезни:
— Они могут распылить что-нибудь над нашими посевами.
Ее муж — менеджер среднего звена в крупной биотехнологической фирме, занимающейся производством удобрений. Дамы высказывают надежду, что министерство здравоохранения заблаговременно предупредит население об опасности, чтобы успеть переселиться в летние дачи в горах до того, как начнется паника.
— Как мне кажется, первыми должны быть проинформированы представители наиболее важных слоев общества, — вступает в беседу госпожа Лаксман.
Ее муж — крупный государственный чиновник. Но до госпожи Чопра дошли другие слухи: нелепая авантюра бенгальцев с айсбергом сработала, ветры изменили направление, и скоро к ним вновь придет муссон. Сегодня утром, сидя на веранде за чашкой чая, она совершенно определенно увидела темную полосу на горизонте на юго-востоке.
— Что ж, в таком случае никому уже не придется ни на кого нападать, — молвит госпожа Лаксман.
Однако Бегум Хан, супруга личного секретаря Саджиды Раны, до которой тоже дошли кое-какие слухи, отвечает презрительным смешком.
— Напротив, от этого война станет еще более вероятной. Если муссон начнется даже завтра, пройдет целая неделя, прежде чем поднимется уровень Ганга. И неужели вы думаете, что авадхи позволят нам ждать? Они мучаются от жажды не меньше нашего. Нет, говорю я вам, молитесь, чтобы не было дождя, ибо, как только упадет первая капля, Дели захочет получить свою дамбу обратно. Ну и конечно, многое зависит от того, не является ли пресловутый айсберг бенгальцев обычной, хотя и чрезвычайно грандиозной демонстрацией их псевдонаучных разработок. Откровенно говоря, большинство специалистов склоняются именно к такому выводу.
Бегум Хан пользуется репутацией жесткой, самоуверенной дамы, слишком образованной и вызывающе невоспитан ной. Мусульманский характер... Но о подобном вслух говорить в обществе не принято. Правда, как ни странно, мужчины прислушиваются к ней, с уважением относятся к статьям этой женщины, выступлениям по радио и телевидению. А вот о ее тихом и суетливом муженьке ходят странные сплетни.
Тем временем стадион разражается аплодисментами: бхаратцам удалось нанести удар по линии поля. Крикет, спорт негромких отдаленных звуков. Приглушенные хлопки, удар битой по мячу, тихие голоса. Рефери опускает палец вниз, на табло мелькают цифры, а дамы вновь обращают взоры к небу. Схватка закончилась, сильный юго-восточный ветер, несущий муссон, рассеивает инверсионный след, разрывая его в клочья. Застенчивая госпожа Суд интересуется, кто же победил в стычке.
— Конечно же, наши, — отвечает госпожа Чопра, хотя Парвати видит, что Бегум Хан вовсе не уверена в своих словах.
Парвати Нандха скрывается под зонтиком, немного выглядывающим из-под балдахина. Зонтик служит защитой от солнца не только самой женщине, но и ее палму, на котором постоянно вспыхивают цифры, характеризующие ход матча. Ей передает их Кришан, находящийся там, внизу, у разделительной линии.
Английский боулер готовится к удару. На палме появляется его имя:
ТРЕВЕЛЬЯН. СОМЕРСЕТ. 16-й КУБОК ДЛЯ АНГЛИИ. ШЕСТЬ РАЗ ПОРАЗИЛ ВОРОТА ШРИЛАНКИЙЦЕВ ВО ВТОРОМ ОТБОРОЧНОМ МАТЧЕ В КОЛОМБО В 2046-м.
Игрок выходит вперед, держа перед собой биту, словно узкий щит. Его противник на дальних воротцах напрягается. Но нет... Мяч летит, полевой игрок подхватывает его, оглядывается, видит, что воротца хорошо охраняются, и, высоко подбросив мяч, отправляет назад боулеру.
— Их короткая «нога»* [«Нога бэтсмена» — термин в крикете] оказалась поверх этой, — замечает Парвати.
Дамы, слегка озадаченные, прерывают на мгновение важную беседу о будущем государства. И вновь она чувствует, что сказала что-то не то.
Мяч, подскакивая, летит к границе поля. Парвати так старалась, выучила всю терминологию и правила, и тем не менее смысл многого, о чем здесь говорят, ускользает от нее. Война, стратегия правительства, международная политика... Однако Парвати продолжает упорствовать:
— Следующим будет Хусейни, уж будьте уверены: он ловко примет мяч от Тревельяна, как на тарелочке.
На ее слова обращают даже меньше внимания, чем на рассеивающийся инверсионной след в желтом воздухе над стадионом Сампурнананда. Парвати увеличивает изображение на палме, просматривает высветившиеся лица. Затем впечатывает:
ГДЕ ВЫ?
На палме появляется ответ:
СПРАВА ОТ ЭКРАНОВ. ТАКИЕ БОЛЬШИЕ БЕЛЫЕ ШТУКИ.
Она пробегает взглядом по смуглым вспотевшим лицам. Вот он. Машет рукой, не слишком демонстративно — так, чтобы не отвлечь игроков. Ведь это же крикет.
Парвати очень хорошо видит Кришана. Он ее — нет. Правильные черты лица, бледная кожа, слегка потемневшая от постоянной работы на солнце на крыше пентхауса «Дилджит Рана». Гладко выбрит. И только теперь, когда Парвати сравнивает облик Кришана с обилием усов самого разного калибра и конфигурации вокруг него, она начинает понимать, что именно она всегда ценила в мужчине. Нандха тоже всегда тщательно бреется... Волосы покрыты легким слоем фиксатора, но, выбившись из химического плена, непослушными прядями рассыпались у него по лбу. Зубы, которые он обнажает, когда кричит от чисто мужского восторга, вызванного очередным удачным ударом, ровные и здоровые. Рубашка на Кришане чистая, белая, свежая, брюки — отмечает она с удовлетворением, когда он вскакивает, чтобы поаплодировать двум удачным перебежкам, — простые и хорошо отутюженные. Парвати не чувствует никакого смущения из-за того, что незаметно для него самого наблюдает за Кришаном. Первая истина, которую она усвоила от женщин Котхаи, состояла в том, что мужская сущность и красота проявляются только в те мгновения, когда мужчины меньше всего думают о своей внешности.
Хлопок биты. Весь стадион единой волной вскакивает на ноги. Удар за линию поля. Щелчок на табло. Бегум Хан говорит, что благодаря Ранам Эн Кей Дживанджи теперь выглядит полным идиотом, так как из-за внезапного нападения авадхов он со своей дурацкой колесницей бежал в Аллахабад, подобно Равану, спасающемуся бегством в Ланку.
Я СЛЕЖУ ЗА ВАМИ, — шепчет палм.
На экране появляется улыбающееся лицо Кришана. Парвати слегка наклоняет зонтик, скромно приветствуя молодого человека. У нее за спиной дамы ведут оживленную беседу о партии Давар и о том, почему Шахин Бадур Хан ушел с вечеринки. Бегум Хан напоминает присутствующим, насколько занят ее супруг, особенно сейчас, когда страна находится в столь серьезном положении. Но Парвати чувствует какой-то скрытый намек в интонации женщин и вновь обращает все внимание на поле. После того, как Кришан раскрыл ей тайны крикета, она начала находить в этой игре своеобразное изящество и стройность. Матч почти так же увлекателен, как и ее любимый сериал.
МАЗУМДАР ПЕРЕХВАТИТ У ЖАРДЕНА, — сообщает ей Кришан.
Жарден лениво движется от линии ворот, осматривает мяч, трогает его пальцем, как будто гладит. Становится на линию. Полевые игроки напрягаются, каждый на своем особом месте, у которых такие странные названия... Мазумдар с двумя полосками крема под глазами от слишком яркого солнца, похожими на полосы на шкуре тигра, готовится к тому, чтобы встретить удар. Жарден бьет. Мяч подскакивает, ударяется о траву, еще раз высоко подскакивает... и ведь хорошо подскакивает. Все присутствующие на стадионе Сампурнананда видят, насколько высоко и насколько хорошо. Они видят, как Мазумдар оценивает удар, взвешивает его, немного изменяет положение, заносит биту, подводит ее под мяч, и вот мяч уже летит прямо в желтое небо. Потрясающий удар, смелый удар, великолепный удар! Толпа ревет от восторга. Шесть! Шесть! Должно быть только так... Все боги как один требуют этого. Полевые игроки бегут, устремив взгляды вверх. Никому ни за что не удастся его поймать. Мяч летит все выше, и выше, и выше...
Внимательно следите за мячом, говорил Кришан Парвати, когда они играли в свой крикет с помощью лопаты и абрикосов в саду на крыше. Парвати Нандха не сводит глаз с мяча. Он достигает точки, где сила тяжести одолевает ускорение, и начинает падать — на толпу, красный бинди, красный глазок, маленькое красное солнце. Нападение с воздуха. Реактивный снаряд от Кришана, ищущий ее сердце. Мяч летит вниз, и зрители вскакивают, но не перед Парвати. Она встает, и мяч падает ей прямо в протянутую правую руку. Женщина вскрикивает от неожиданности и боли, а затем провозглашает:
— Джай, Бхарат!
Голова у нее кружится от восторга. Вопли со всех сторон. Ее оглушают крики. «Джай, Бхарат!» Шум еще больше усиливается. Затем она делает то, чему ее учил Кришан: подбирает сари и перебрасывает мяч через границу поля. Английский полевой игрок ловит его с благодарным поклоном в сторону Парвати и перебрасывает боулеру. Но это шесть, шесть, славное шесть Мазумдару и Бхарату... Я не отрывала глаз от мяча. Я не напрягала руку и поймала его...
Она поворачивается к дамам, чтобы продемонстрировать им гордость своим достижением, но встречает лишь взгляды, исполненные глубочайшего презрения.
Парвати останавливается, только когда выходит за пределы стадиона, однако даже там ей слышны перешептывания, и она чувствует, как пылает краска стыда у нее на лице. Дура, дура, самая настоящая деревенская дура, вела себя как чернь там, внизу, вскакивала, демонстрировала себя, подобно совершенно невоспитанному человеку, лишенному элементарных представлений о приличии... Она их опозорила.
Представьте, дама из пригорода бросает мяч, как мужлан! Да еще орет: «Джай, Бхарат!»
Ее палм сотрясается от сообщений, следующих одно за другим. Но она не желает их видеть. Парвати даже не хочет оглядываться, боясь, что Кришан может попытаться догнать ее. Она идет прямо к дороге. Такси. В день матча должно быть много такси. Женщина останавливается на потрескавшемся асфальте у обочины, поднимает зонтик, а фатфаты и такси проносятся мимо. Куда вы так несетесь? Неужели вы не видите, что даме нужно ехать?..
Деревенской девчонке, надеявшейся когда-нибудь стать настоящей дамой... которая так ею и не стала и которой никогда не суждено ею стать...
К обочине сквозь поток машин сворачивает мопед-фатфат. Водитель — парень с крупными зубами и редким пушком вместо усов.
— Парвати!.. — слышится голос у нее за спиной.
Это хуже, чем смерть. Она забирается на заднее сиденье мопеда, и водитель сразу набирает скорость, проносясь мимо потрясенного мужчины в отутюженных черных брюках и в идеально чистой белой рубашке. Возвращаясь в пустую квартиру, дрожа от стыда и желания как можно скорее умереть, Парвати обнаруживает, что дверь не заперта, а на кухне сидит ее мать в окружении сумок и чемоданов.
Шахин Бадур Хан
Дамба представляет собой длинный и узкий изгиб вздыбленной земли, закрывающий собой весь горизонт. С одного конца дамбы не виден другой, она втиснута в пологие очертания долины Ганга. Самолет военно-воздушных сил Бхарата появляется над Кунда Кхадар с востока. Он проносится довольно низко над приветствующими его джаванами, поворачивает над озером. Боевые вертолеты, управляемые сарисинами, сгрудились, как кажется Шахину Бадур Хану, в неприятной близости от него. Они летают, словно птицы, отваживаясь на такие смелые маневры в воздухе, на которые никогда не осмелится ни один пилот-человек. Самолет делает вираж, управляемый сарисином вертолет резко подается вперед и устремляется вниз, чтобы прикрыть важный объект. Шахин Бадур Хан бросает взгляд на широкую и неглубокую «чашу», заполненную грязной, заросшей водорослями водой и окруженную бесконечной долиной, засыпанной песком, гравием и какой-то химической солью ядовито-белого цвета. Вонючая трясина с водой, которую не станет пить даже корова. Сидящая через проход Саджида Рана качает головой и говорит: «Превосходно!»
Если бы только они послушали меня, если бы не стали с такой поспешностью перебрасывать солдат, у которых в головах одно только «Джай, Бхарат!», думает Шахин Бадур Хан. Люди хотят войны, сказала Саджида Рана на заседании кабинета министров. Ну вот, теперь люди ее получили.
Самолет премьер-министра опускается на спешно подготовленную площадку рядом с пограничной деревушкой, расположенной на бхаратской стороне километрах в десяти от дамбы. Вертолеты, управляемые сарисинами, толкутся над ней, словно стервятники над Башней Молчания. Оккупационные силы разместили здесь мобильный штаб. Механизированные части расположены дальше к востоку, роботы минируют подходы к позициям. Шахин Бадур Хан в своем городском костюме жмурится от слишком яркого солнечного света, от которого его не спасают даже западные солнцезащитные очки, бросает взгляд на жителей деревни, стоящих на самом краю реквизированных и разоренных полей. Саджида Рана решительно направляется в сторону строя офицеров. Ей явно хочется быть первой на тех фотографиях, которые солдаты расклеивают на стенах бараков. Мама Бхарата рядом с Ниной Чандра...
Офицеры приветствуют премьер-министра и ведут ее сквозь пыль и песок к «хаммерам». Министр Чаудхури семенит рядом с Саджидой Рана, пытаясь быстро и кратко информировать ее о положении дел. Маленькая тявкающая собачонка, думает Шахин Бадур Хан. Он оглядывается на самолет, который как-то брезгливо возвышается на шасси, словно боится чем-то заразиться от этой земли. Пилот — маленький электронный «клещ», вмонтированный в систему управления лайнером. Под носом, снабженным сенсорными устройствами, длинное дуло автоматической пушки. Оно похоже на хоботок тех хищных насекомых, которые прокалывают друг друга подобным приспособлением, а затем высасывают все жизненные соки. Утонченный убийца.
Шахин Бадур Хан вспоминает «банановый клуб», который ему довелось посетить, улыбку слепой женщины, узнающей гостей по запаху феромонов; темные альковы, где смешиваются голоса и смех, а тела с жадностью касаются друг друга. Странное, загадочное и прекрасное создание выплывает откуда-то из темноты, и слышатся гипнотические звуки дхола.
«Хаммер» пахнет освежителем воздуха «Волшебная сосна». Шахин Бадур Хан щурится от слепящего блеска асфальтового покрытия. Они находятся на дороге, которая идет по верху дамбы. Здесь воздух затхлый из-за мертвой иссохшей почвы и вонючей воды. Даже «Волшебная сосна» предпочтительнее. Тонкая струйка желтой воды едва сочится из желоба. Это и есть Великий Ганг.
Джаваны поспешно формируют почетный эскорт. Шахин Бадур Хан замечает роботизированные ракетные комплексы типа «земля-воздух» и нервные переглядывания между младшими офицерами. Десять часов назад здешняя земля принадлежала Республике Авадха, а на солдатах была зелено-белая форма и оранжевый тройной знак, отдаленно напоминающий символ «инь-ян». Во всем же остальном их хамелеоноподобный камуфляж такой же, как и у наших бойцов. Вокруг — призрачные деревни, кажущиеся обнаженными из-за постоянно понижающегося уровня воды в реке, они представляют собой великолепную мишень для обстрела. Даже для одиночного снайпера.
Саджида Рана следует дальше, ее туфли ручной работы цокают по дорожному покрытию. Войска выстроились за помостом. Кто-то проверяет громкоговоритель, выкрикивая нечто нечленораздельное. Операторы новостного канала, заметив премьер-министра в военной форме, следуют за ней по пятам. Военная полиция с лати в руках прогоняет их с дороги. Шахин Бадур Хан ждет у подножия помоста. Премьер-министр, министр обороны, дивизионный командующий поднимаются наверх. Он уже знает, что скажет Саджида Рана. Он сам вносил заключительные штрихи в текст ее речи сегодня утром, сидя в лимузине, который вез его на военный аэродром. Обычное перешептывание людей, собравшихся под нещадными лучами солнца, постепенно затихает, как только они замечают, что их главнокомандующий взял микрофон. Шахин Бадур Хан с удовлетворением наклоняет голову, видя, какое сильное впечатление она производит на толпу.
— Джай, Бхарат!
Мгновение, не предусмотренное сценарием. Все сжимается внутри у Шахина Бадур Хана. Напряженная тишина длится одно бесконечное мгновение, а затем взрывается единодушным воплем. Две тысячи голосов громовым раскатом, словно эхо, отвечают: «Джай, Бхарат!» Саджида Рана еще трижды повторяет лозунг, и трижды до горизонта разносится ответный вопль. И только потом она переходит к своей речи. Речь предназначена не для тех солдат, что стоят немного расслабившись по команде «Вольно!» на дороге, идущей по верху дамбы. Она — для множества кинокамер, микрофонов и редакторов интернетных новостных агентств.
Мы стремились к мирному разрешению конфликта... Бхарат никогда не хотел войны... Мы надеялись на дипломатическое урегулирование... Мы все еще верим, что мир может стать результатом переговоров... Мы делаем достойное предложение нашим противникам... Воду нельзя присваивать никому, водой нужно делиться... Никакой народ, никакая страна не имеет на это права... Ганг — наша общая артерия жизни...
Солдаты стоят не двигаясь. Никто даже не шелохнется. Они стоят в немыслимую жару в полном снаряжении, слушают пропагандистскую чушь, в нужном месте сопровождают ее возгласами согласия и поддержки, замолкают, как только Саджида Рана дает им знак взглядом или движением руки. И в завершение речи она сообщает, возможно, самое главное:
— А теперь я должна сказать вам еще об одной нашей победе. Господа, Бхарат победил со счетом триста восемьдесят семь на семь!
Все взрывается в многоголосой здравице: «Джай, Бхарат! Джай, Бхарат!»
Саджида Рана спокойно принимает аплодисменты и спускается с помоста в самый разгар восторженных возгласов.
— Неплохо, как вам кажется, Хан?
— Насколько мне известно, счет был сто семнадцать, — замечает Шахин Бадур Хан.
Конвой ведет их обратно к штабу. Операцию с самого начала предполагалось провести в виде молниеносного наступления и такого же быстрого отхода. В Генеральном штабе были настроены против этого, но Саджида Рана настояла. Мирные предложения должны быть сделаны с позиции силы, которая не унизит правительство Раны. Аналитики сумели вовремя проанализировать данные со спутников-разведчиков и сведения, полученные с помощью электронных средств шпионажа, что позволило Бхарату по крайней мере на час опередить противника. Военная техника движется по ухабистым проселочным дорогам. Пыль, которую поднимает колонна, должно быть, видна с околоземной орбиты. А за наземными частями стаями, подобно собравшимся за добычей стервятникам, следуют различные летательные аппараты, управляемые сарисинами. Сопровождая премьер-министра и ее главного советника к ожидающему их самолету, охранники нервно посматривает на небо. Люки задраены, Шахин Бадур Хан пристегивает ремни, и самолет устремляется ввысь.
Шахину кажется, что он оставил свой желудок там, на растерзанных и выжженных полях. Самолет взлетает почти вертикально. У Бадур Хана врожденное отвращение к полетам. Он переживает каждый толчок и каждую воздушную яму, как маленькую смерть. Он судорожно сжимает подлокотники сиденья. Самолет переходит в горизонтальный полет.
— Прозвучало слишком пафосно, вам не кажется? — говорит Саджида Рана, расстегивая ремень безопасности. — В армии всегда помнят, где место женщине. Джай, Бхарат! Тем не менее все прошло хорошо. Думаю, информация о результате крикетного матча тоже была вполне уместна.
— Как скажете, мэм.
— Да, я именно так и говорю. — Саджида Рана ежится в облегающей военной форме. — Чудовищно неудобная одежда. Не представляю, чтобы кто-то мог воевать в чем-то подобном... Итак, ваша оценка?
— Она будет откровенной...
— А разве когда-нибудь бывало иначе?
— Я считаю оккупацию дамбы авантюрой. План заключался в том...
— План, конечно, был хорош, однако в нем не хватало настоящей воли.
— Госпожа премьер-министр, при всем уважении...
— Я понимаю и ценю ваши дипломатические ухищрения. Но черт с ней, с дипломатией! Я не позволю сделать из этого Дживанджи мученика хиндутвы. Мы — Раны, а это что-нибудь да значит! — Она делает паузу, чтобы снять налет театральности, и затем спрашивает: — Мы способны выйти из создавшегося положения с наименьшими потерями?