Йозеф Точик, в тяжелых сапогах и старой куртке, надвинув на лоб потрепанную шляпу, шел по обочине дороги. Солнце светило ему прямо в глаза, оно мешало смотреть, поэтому он хмурился, наклонял голову. Изредка останавливался и вытирал серым от пыли платком вспотевшее лицо.
Кругом было тихо. Это сейчас устраивало Йозефа – меньше всего хотелось ему сегодня встретиться с немецкими солдатами или любопытными знакомыми торговцами. Когда уходишь из родного местечка без известных для людей причин, а за прилавок своей лавчонки ставишь вместо себя жену, лучше ни с кем не встречаться.
Все! Нужно кончать такую неясную и нудную жизнь! Он больше не хочет быть глупым, откормленным теленком, которого держат на привязи. «Ни шагу дальше». «Это нельзя делать, это – еще рано». А время идет. Сегодня Йозеф за чашкой кофе в харчевне услышал, что фронт опять передвинулся ближе. До каких пор ждать? Всю войну Точик мечтал бить фашистов, всю войну надеялся, что и он будет не только ненавидеть гитлеровцев, но и стрелять в них, бросать гранаты – одним словом, драться с фашизмом, а ему все говорят: «Подожди».
Ненавидеть ему никто не мешал. Ненависть передалась ему от Ярослава, которого гестапо схватило сразу же, как только стало хозяйничать в Чехословакии. Йозеф души не чаял в своем друге еще со школьной скамьи. Правда, когда Ярослав пошел слесарить на завод, их пути разошлись, но они часто встречались, и Точик готов был все сделать для своего друга и даже отдать жизнь. Но гестаповцам нужна была не его жизнь, а Ярослава, коммуниста. А что Йозеф Точик? Простой житель, получивший в наследство мелкую галантерейную лавку, у которого есть жена и дочка.
Да, ненависть пришла легко. Когда в его маленький магазинчик входили офицеры и, громко разговаривая, рассматривали бумажники или портсигары, Йозеф, улыбаясь, думал о том, с каким бы наслаждением отправил он этих фашистов к праотцам. Но… не будешь же кошельками бросаться.
Потом он встретил тех двоих в шляпах и безукоризненно выглаженных костюмах. Ему показалось, что они сошли с витрины лучшего пражского магазина – такие они были отутюженные и похожие друг на друга.
– Вы будете помогать нам, – сказали они. – Наше правительство в Лондоне все время проводит в заботах об освобождении родины.
Йозеф обрадовался. Наконец‑то, думал он, наше правительство начинает действовать. Все‑таки надоело им в Лондоне бездельничать. Пора поучиться им у русских – бьют фашистов, не дают им опомниться. Ходят слухи, что и чехословацкие части наступают вместе с Красной Армией.
– Что мы будем делать? – спросил Йозеф у своих новых товарищей.
Они ответили:
– Готовиться к выступлению против нацистов. Начинаем по радиосигналу из Лондона: «Солнце всходит с запада».
С тех пор Точик воспрянул духом. Время от времени к нему приходил Ян, один из «джентльменов» (так назвал Йозеф своих лощеных важных вербовщиков), и интересовался всем, что услышал Йозеф от немецких офицеров или жандармов.
На первых порах Точик был доволен: ведь теперь и ему приходится бороться против фашистов.
Но шло время. До Йозефа доходили слухи о смелых действиях появившихся партизан. Говорили, что в этих партизанских отрядах много советских солдат и что отряды хорошо вооружены.
Однажды Йозеф в воскресенье шел из костела домой с женой и дочкой. Был морозный январский день, яркое солнце слепило глаза, и под его лучами городок выглядел принарядившимся и праздничным.
Улица была полна народу, вышедшего прогуляться по тротуарам. Казалось, мир и спокойствие царят в местечке.
Вдруг на углу улицы возникла какая‑то суматоха. Йозеф увидел, как по тротуару бежал человек, прижимая к груди какой‑то сверток. Это был уже немолодой полный мужчина. Он тяжело дышал и, казалось, вот‑вот упадет. Перебежав улицу, он на миг остановился у одного подъезда, растерянно огляделся по сторонам, потом снова побежал вдоль домов.
– Стой! Стой!
Из‑за угла выскочили два жандарма с пистолетами в руках. Они расталкивали людей, гулко топали коваными сапогами по булыжнику. Раздался выстрел, за ним другой.
Прохожие шарахнулись в сторону от беглеца, и теперь он был один на всем тротуаре. Он едва бежал, по‑прежнему прижимая к груди сверток.
– Стой!
Беглец уже достиг следующего угла. Еще две‑три секунды – и он скроется за домом. В этот миг раздались почти одновременно выстрелы.
Йозеф широко раскрытыми глазами видел, как мужчина на всем ходу остановился, судорожно зашарил рукой по стене и медленно сполз на тротуар.
Потом Йозеф слышал, как жандармы, волоча убитого к подъехавшему грузовику, говорили:
– Коммунист прыткий оказался. Еще чуть – и ушел бы… Жаль, второго не поймали.
Через два дня, когда Ян снова пришел в лавчонку, Йозеф раздраженно бросил:
– Болтовней мы занимаемся, Ян, а не патриотической работой. Как куры, попрятались по насестам. Разве так надо бороться?
– А как же ты предлагаешь? – настороженно спросил Ян.
– Вон коммунисты свое дело знают – и партизанят, и агитируют, их убивают, а мы…
– С коммунистами нам не по пути, Йозеф, заруби это на носу. Если твои мысли узнает Сватоня, тебе неприятность будет…
Йозеф замолк. Он уже был посвящен во многие секреты «организации Сопротивления». Теперь он знал, что их организация работает, по сути дела, на английскую разведку «Интеллидженс сервис». Уж теперь‑то он начинал понимать, что британская секретная служба, которая сама работала очень мало против нацистской Германии, широко использует вот таких людей, как Йозеф Точик. Знал он и то, что ими руководит генерал Сватоня, один из чехов, находящихся на службе в «Интеллидженс сервис».
Ян с усмешкой смотрел на горячившегося Точика, наконец решил его подбодрить.
– Не горюй, Йозеф, – хлопнул он по плечу товарища. – Скоро и мы будем действовать. У нас теперь везде есть свои люди. Главное – к тому времени, когда советские войска придут, нужно посадить наших людей на самые выгодные посты. Ты сам многих из них знаешь хорошо.
– А когда же будем драться против нацистов? И причем тут свои люди и советские войска?
– Чудак ты, право. Тебе же сказано: будет дан сигнал «Солнце всходит с запада» – и мы начнем действовать, возьмемся за оружие. А сейчас Сватоня говорит: никаких опрометчивых поступков, чтобы не провалиться…
Йозеф никогда не считал себя глупым. Наоборот, некоторые соседи поговаривали, что хитрости и смекалки Точику не занимать. Но сейчас, слушая Яна, он стал догадываться, что его ловко обвели вокруг пальца, что все эти «свои люди» и не думают о борьбе с нацизмом, что они ждут каких‑то других времен. Каких же? Когда фронт ближе подойдет? Но зачем тогда нужны «свои люди» в таких местах, как суды, только что создающиеся национальные комитеты, различные учреждения?.. Вот тебе и «солнце всходит с запада». Когда же прозвучит этот сигнал? Неужели после… войны?
Йозеф не хотел и допускать этой страшной догадки. Но она уже не давала покоя, заставляла настороженно ко всему присматриваться, оценивать каждую деталь под иным углом зрения. Наконец, он решился… Разве он хочет заниматься кознями? Он должен прийти к тем, кто действительно бьется с фашистами!
Ну и хитрец же этот Кубичек, хозяин харчевни, что стоит напротив лавчонки Йозефа! Когда‑то он свел Точика с теми джентльменами, а теперь, когда Красная Армия рядом, показал ему дорогу к партизанам. Вернее, просто намекнул, где их искать.
– Иди в Штепанов, – сказал он. – Там тебе помогут найти партизан.
…Йозеф свернул на знакомую тропинку. Она петляла в густом кустарнике, потом, проскользнув между камней и заросших скал, выводила снова на дорогу. Это был самый короткий путь в Штепанов, и Йозеф решил им воспользоваться, чтобы уже сегодня встретиться с партизанами. Об отряде «Зарево» он наслышался, и о командире Фаустове немало рассказывали в соседних селах.
Йозеф знает, что теперь будет делать. Он скажет партизанам: я не могу больше сидеть и ждать у моря погоды, когда кругом почти все борются. Я хочу драться! Он расскажет, чем занимаются их группы… И о генерале Сватоне расскажет, и о долго ожидаемом радиосигнале, и о том, что сейчас посланцы лондонского эмигрантского правительства стремятся везде поставить верных людей. И свои самые тайные догадки выскажет, которые возникли после разговора с Яном. Вот уж удивится партизанский командир, когда услышит о боевых группах англичан, о Сватоне.
От этих мыслей Точик шел быстрее, увереннее, несмотря на крайнюю усталость…
Поздним вечером перед черноволосым командиром отряда сидел выбившийся из сил Йозеф. Он не мог еще отдышаться, поэтому успел только сказать, как его зовут и откуда он родом. Да он и не торопился. Он будет сейчас говорить партизану такие вещи, такие секреты, которые не выпаливаются залпом.
Но Йозеф успел только сообщить командиру, в какой группе он состоял. А потом произошло самое удивительное. Командир обратился к бородатому молодому человеку, одетому в немецкую офицерскую форму, с такими словами, которых Йозеф никак не ожидал услышать.
– Что скажешь теперь, Володя? Вот, пожалуйста: армия генерала Сватони разваливается. Видно, никогда у них солнце не встанет с запада, – и Фаустов засмеялся весело, по‑мальчишески, вздрагивая плечами.
Йозеф изумленно смотрел на командира отряда и теперь не знал, что же для этих людей в новинку, а что давно известно…
ПОСЛЕДНИЙ БОЙ
С востока шел фронт. В весеннем небе все чаще появлялись краснозвездные самолеты, и фаустовцы с грустью провожали их взглядом: ведь всего через каких‑то полчаса эти самолеты снова будут на своей, советской земле.
В последних числах апреля вдруг все дороги ожили. Шоссе, проселки были забиты колоннами пехоты, длинными вереницами артиллерийских частей, бесконечными скоплениями автомашин и повозок. Все это стремительно двигалось на запад, то и дело останавливаясь под обстрелом самолетов.
Прошло несколько дней, и отступление превратилось в настоящее бегство. Это было бегство целой армии под командованием фельдмаршала Шернера. Чувствуя свой конец, гитлеровцы стремились оторваться от частей Советской Армии и быстрее сдаться на милость американских войск. Но так как оторваться не удавалось, они ожесточенно оборонялись.
Вот в эти дни, накануне Победы, отряд Фаустова получил приказ любыми средствами задерживать на своем пути врага, наносить ему удары. И когда уже весь мир отмечал долгожданный день Победы, первый день мира, для отряда «Зарево» еще продолжалась война.
Разведчики обнаружили большую колонну гитлеровцев, в несколько сот человек, которая двигалась по дороге на запад, к Нове‑Место. Вероятно, это был головной отряд какого‑то соединения, которое пробивалось на запад. Нужно было встретить отряд, навязать ему бой и, если не уничтожить, то хотя бы рассеять его, ликвидировать как боевую единицу. Задача была довольно трудной: партизан было немногим больше полусотни, и успех в бою с такой огромной колонной противника могла принести только внезапность.
Недалеко от Нове‑Место, на склонах Жаковой горы, протянулась вдоль дороги деревня Фришава. В центре деревни, на площади, стоит старый высокий костел. Его видно даже из‑за небольшого леса, опоясывающего деревню с востока. В этом лесу, через который проходит дорога, и заняли позиции партизаны. Расчет у Фаустова был прост: когда колонна немцев войдет в лес, партизаны, засевшие на крутых скатах горы, по обеим сторонам дороги, откроют автоматный и пулеметный огонь, затем ударной группой атакуют.
Все сделали так, как было задумано. Однако шло время, а немцы не появлялись. Фаустов уже начал тревожиться – в чем дело? Не повернула ли колонна снова на восток?
– Командир, командир! – услышал капитан взволнованный голос. Сзади стоял знакомый светловолосый парнишка из Фришавы, тяжело дышавший после быстрого бега. – Там немцы!
– Где?
– Уже входят в Фришаву.
– Не может быть, как же они попали в деревню?
– Обошли лес. Там, по горе, дорога идет. Плохая, очень трудная, зато вдвое короче.
Фаустов помрачнел, на скулах заходили желваки, широкие брови слились в одну линию‑стрелу. Ясно, что засада сорвалась, нужно мгновенно решать, что делать дальше.
– Придется атаковать фрицев в деревне. С флангов и по центру… – наконец сказал капитан.
И начался бой – бой полусотни партизан против врага, превосходящего в несколько раз и по числу и по огневым средствам.
Пулеметный и автоматный огонь вспыхнул сразу с двух сторон деревни. Немцы, уже успевшие разбрестись по домам, в смятении выбегали на улицу и попадали под пули партизан. Суматоха началась страшная!
Юрий двигался вместе с Дмитрием Ивановым и фельдшером Степаном вдоль улицы, стреляя по гитлеровцам. Впереди через дорогу, пригнувшись, перебежали Фаустов и Кадлец. За ними показались худой и длинный – Иван Полтора (так окрестили из‑за высокого роста того Ивана, который встретился с фаустовцами под Бртьовом), Алексей Белов, Аркадий Рудаев, врач Григорий Васильевич Павловский и Николай Болотин с пулеметом. Это была группа, которой капитан поручил захватить костел, а Юрий с Димой и Степаном должны их, если потребуется, прикрыть.
Добежали до большого особняка, который выдавался из общего строя домов далеко вперед и закрывал собою всю улицу.
Выскочив из‑за угла, Юрий нос к носу столкнулся с гитлеровским солдатом. Без головного убора, в расстегнутом мундире, он, вероятно, только что выбежал из дома и не знал, что дальше предпринять. Увидев партизана, он вскинул автомат и дал очередь, но с испугу промахнулся. Юрий прыгнул к немцу, и не успел тот снова выстрелить, как на его голову опустилась тяжелая рукоятка «вальтера».
Бой становился все ожесточеннее. Немцы усиливали сопротивление. Юрий увидел, как перед Павловским, который прижался к стене дома впереди, внезапно вырос столб огня, полетели булыжники. «Сволочи, бьют фаустпатронами», – подумал Юрий. Врач взмахнул руками и упал.
Почти одновременно вдоль улицы пронесся смертоносный свинцовый вихрь, ударил по мостовой, по кирпичным углам домов, рассыпался тысячами каменных осколков. Показавшийся было из‑за ограды Николай Болотин успел, к счастью, прыгнуть назад, потому что секундой позже тут же взметнулись фонтанчики кирпичной пыли.
Юрий услышал крик впереди:
– Володя ранен! Начштаба упал!
На мостовой, у самой бровки тротуара виднелся лежащий человек, а вокруг него вздымалась пыль от роя пуль. Кто‑то вдруг отделился от стены и медленно пополз к неподвижному Кадлецу. Снова стрекот пулемета – человек замер на месте.
– Пулемет в костеле! – крикнул Николай.
Положение становилось критическим. Фашистский пулемет теперь ни на шаг не давал партизанам продвинуться вперед. Еще один боец – Володя Городный – попытался пробежать к Кадлецу. Он уже наклонился над Кадлецом, чтобы его оттащить назад, но в этот миг вскрикнул и упал замертво.
– Где же группа справа? Почему она молчит? – послышался голос капитана.
Юрий увидел, как командир стремительно выбежал из‑за дома, в несколько прыжков пересек улицу и скрылся во дворе. Юрий бросился вслед, перемахнул через невысокую стену и оказался в другом дворе. Еще один бросок, еще двор… Наконец, последний дом, островерхое двухэтажное здание. Дальше начиналась площадь, которую так щедро поливал свинцом невидимый пулеметчик. Где же он находился? Юрий проскользнул вдоль стены дома к двери, рванул ее на себя, бросился вверх по лестнице на чердак.
Пулемет продолжал сеять смерть. Партизан подобрался к чердачному окошку, осторожно выглянул и сразу увидел фашиста. Он лежал на паперти костела, прижавшись к гранитному парапету. Рядом валялось несколько порожних пулеметных коробок. Это было совсем близко, чуть ли не под самым окошком, метрах в тридцати‑сорока отсюда. Немец вел огонь расчетливо и очень метко.
Справа, наконец, послышались крики «ура», затрещали автоматы. Наверное, Фаустов поднял группу в атаку.
Из чердачного окошка была видна вся площадь, пустынная и поэтому кажущаяся огромной и страшной. В конце площади, у противоположного дома, лежали двое убитых партизан.
«Спокойнее, от твоего выстрела теперь зависит многое», – сказал себе Юрий, просунув в окошко автомат и тщательно прицеливаясь. На мушке вздрагивали то голова солдата, то рвущийся из рук пулемет. Нет, промахнуться никак нельзя.
Выстрел. Пулеметчик дернулся всем телом, попытался подняться. Еще выстрел.
Больше пулемет не стрелял.
Несколько минут спустя костел был занят партизанами.
Бой кончился. Головной отряд гитлеровцев перестал существовать.
…Окровавленное тело Кадлеца перенесли в соседний дом. Пулеметная очередь прошила ему грудь, но в крепком молодом теле еще теплилась жизнь.
Фаустов вбежал в комнату, у порога замер, тихо подошел к своему другу. На лице командира, обычно таком непроницаемом и хладнокровном, было записано такое страдание и боль, что рядом стоящие партизаны отвернулись.
– Где врач? Позвать Григория Васильевича! – хрипло выдавил капитан.
– Лежит без сознания. Ранен в голову и грудь, – ответил кто‑то.
– Тогда фельдшера сюда! Степана!
Командир устало опустился на стул, стащил с плеча автомат. Губы его что‑то беззвучно шептали. Он не обратил внимания на то, что молодой чех, хозяин дома, подошел к нему и в нерешительности переминался с ноги на ногу.
– Я знаю врача, товарищ, – наконец произнес он, – хорошего врача.
– Врача? Где он? – встрепенулся Фаустов.
– Он живет в Брно.
Капитан махнул рукой – не такой уж отсюда близкий край Брно. Но тут вдруг мысль осенила его.
– Слушай, друг, ты умеешь на мотоцикле ездить?
Лицо чеха порозовело от волнения. Он понял, что хочет советский партизан. Дорога, хотя и шла уже по освобожденной земле, все же оставалась опасной. Но теперь и Фаустову, и чеху было ясно, что это единственный шанс спасти тяжело раненного начальника штаба. Молодой человек кивнул головой: конечно же, на мотоцикле он умеет ездить.
– Бери любой трофейный, что у фрицев взяли. Привези врача во что бы то ни стало. Когда вернешься?
– К вечеру… – чех заторопился к выходу.
Вошел Юрий, что‑то хотел сказать капитану, но тот был поглощен своими мыслями. Он тяжело вздыхал, наконец, проговорил:
– Подумай только, Юрка, вместе семь месяцев шли, дрались с фашистами, голодали. Сейчас победа в наших руках, нужно радоваться, а вот пришло такое горе. Володя Кадлец… Товарищи погибли…
– Франтишека Прохазку убили… – отозвался Юрий.
Фаустов горестно качал головой, повторив несколько раз: «Франта, эх, Франта»…
– Ваня Гриценко, Шамардин Петр… Володя Городный… Всего девять человек погибли. Ранены Франтишек Потучек, вряд ли выживет Григорий Васильевич – врач, Ольдрих Мидерла… И нигде нет фельдшера Степана. Искали его по всем домам, в переулках, дворах – нигде нет.
Степан в это время полз по лощине, сцепив зубы от страшной боли. Невыносимым огнем пылали правая рука и живот. Он старался не терять сознания, но иногда все‑таки проваливался в какую‑то черную пустоту. Если бы не горело так в животе! Как же это получилось? Степан только помнит, что он гнался за тремя фрицами. Они убегали в страхе и панике. Потом вдруг из‑за дерева встретили Степана огнем.
Хотелось пить. Сил, кажется, совсем не осталось – все сгорело в огне. Но Степан полз. Он понимал, что в этом движении – единственное его спасение.
Потом он потерял сознание. Иногда ему виделось лицо Ружены, милое, дорогое лицо. Она была заплакана, что‑то неслышно шептала и вдруг куда‑то исчезала. А тело Степана тащилось по камням, молодой траве…
– Стефан, драги Стефан, – плакала Ружена, и ее рыдания жгучей болью отдавались в руке, в животе. Фельдшер не понимал, был ли это бред или наяву.
Случилось так, что Ружена после вчерашнего вечернего свидания со Степаном отправилась домой через Самотин. Но едва она поднялась по тропе на вершину горы, как услышала со стороны Фришавы выстрелы. Бой разгорался, и женщина, испугавшись за судьбу своего любимого, бросилась назад.
Когда она добралась до села, бой уже прекратился. Она видела трупы немцев, брошенное оружие, видела знакомых и незнакомых жителей Фришавы, выходивших из домов после боя, но ее глаза искали только одного человека – Степана.
Она спросила какого‑то партизана. Тот ответил:
– Исчез наш фельдшер. Никак не найдем…
Похолодело сердце у Ружены. Выбежала за село, обыскивала с отчаянием каждый кустик, каждую ямку. Миновал час, другой, но молодая женщина искала – она то заходила в село, чуть ли не каждый двор осматривала. С ужасом думала, что, может быть, в эти минуты Степан умирает и мысленно прощается с нею. Ей уже слышались стоны, под каждым кустом мерещилось недвижимое тело…
И вдруг из лощины – стон. Ружена кинулась туда.
Степан уже был в забытьи.
Снова, как когда‑то, несколько месяцев назад, эта женщина едва волокла бессильное мужское тело. Она перекатывала его, поднимала за плечи, в изнеможении опускалась рядом со Степаном, плакала, затем снова тащила.
Наконец, она догадалась сбегать в село за партизанами.
Поздно вечером врач, которого привез чешский парень на мотоцикле из Брно, осмотрев Степана, коротко потребовал таз с водой, медикаменты и попросил двух партизан помочь ему ампутировать кисть руки раненого: началась гангрена.
Операция не принесла облегчения. Степан был без сознания. Ружена сидела рядом у изголовья, неотрывно смотрела в его безжизненное лицо и лишь иногда с мольбой и надеждой поднимала свои большие черные глаза на врача.
Утром Степан, не приходя в себя, скончался.
Через два дня хоронили погибших бойцов. Десять гробов стояли на деревенской площади, и все жители Фришавы пришли проститься с павшими героями. Весь отряд провожал в последний путь своих бойцов, которые так ждали победного дня и погибли именно в этот день, в день Победы.
Сбоку у одного гроба шла женщина в черном платке. Она не поднимала головы. И Фаустов в душе был рад этому: он не хотел встречаться с глазами, полными горя и тоски. Он думал:
«Нет, это похороны не только десяти человек. Сейчас мы хороним еще любовь, которая так и не успела расцвести»…
У могил раздался прощальный ружейный салют. Это были последние выстрелы, которыми отряд «Зарево» завершал свои боевые будни.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Самолет Москва – Прага летел над Польшей. Внизу, в синем дрожащем мареве, проплывали темные пятна лесов, причудливые переплетения желтых дорог, светлые ленты рек, разноцветные квадраты полей. Иногда появлялись скопления точек, линий – и тогда бортпроводница объявляла:
– Мы пролетаем над городом…
Мужчина средних лет, казалось, ничем не интересовался, хотя и сидел у самого окна. Лишь один раз спросил он у стюардессы когда чехословацкая граница. Он время от времени заглядывал в книгу, сосредоточенно сдвинув брови, потом откидывался в кресло и, закрыв глаза, задумывался. Человек читал о том, как он погиб восемнадцать лет назад: во время боя эсэсовец из‑за угла дома пустил в советского партизана автоматную очередь.
Автор, молодой чешский писатель, не знал, что пули прошли над плечом, и партизан упал просто от неожиданности. Уже через секунду он вскочил, бросился на фашиста, изо всех сил ударил рукояткой тяжелого «вальтера» в переносицу…
Сейчас он летит туда, где когда‑то прошел не одну сотню километров с автоматом в руках, где каждый прожитый день был полон опасности, риска, где в течение многих месяцев он и его товарищи просыпались и засыпали с мыслью о своей родине…
Стюардесса предложила ему нарзан и сказала:
– Вы интересовались, когда подлетим к Чехословакии. Сейчас граница…
Мужчина прильнул к иллюминатору. От волнения перехватило дыхание. Он снова пересекает границу Чехословакии, этой чудесной страны! Но тогда, в 1944‑м, было совсем не так…
Самолет последний раз вздрогнул на бетонной дорожке и остановился. Пассажиры заторопились к выходу. Через несколько часов он уже будет в городе Светла над Сазавой, где живет столько верных, настоящих друзей! Где не раз приходилось бывать в дни войны и куда его сейчас пригласили.
Когда мужчина вышел из вокзала, к нему заторопились трое встречающих.
– Юра! Юрка!
– Володя!
Высокий мужчина бросился вперед, обняв Юрия, на миг в волнении замер у плеча друга. Это был Ладислав Самек, поседевший, но такой же подвижный, энергичный Самек, каким он был 19 лет назад. Он просидел в камере смертников в Панкраце до того дня, когда восставшие пражане освободили его.
Два боевых товарища, два бывших партизана тискали друг друга и удивлялись происшедшим в каждом из них переменам.
– Ого, Юрка, каким ты стал – не узнаешь! Я всегда представлял тебя щуплым пареньком, как в сорок четвертом!
– А ты разве не изменился? Шутка ли, девятнадцать лет прошло. Сейчас уже ноябрь 1963 года. Думаю, теперь так не побежишь, как бегали под Мостами. Помнишь?
Они шли рядом, боевые друзья, оживленно беседуя и радуясь встрече.
Прошло два дня. Состоялись первые официальные встречи Юрия Федоровича Ульева, бывшего радиста отряда «Зарево», с чехословацкими трудящимися. И когда Самек, не отходивший все время от дорогого гостя, спросил, где хотел бы теперь Юрий побывать, тот грустно ответил:
– Свези‑ка ты меня, брат, в Фришаву. Давно следовало бы туда ехать.
Целый месяц провел Юрий Федорович Ульев в гостях у своих чехословацких друзей. Кроме города Светла над Сазавой, побывал он и в Праге, и в Брно, и во всех местах, где когда‑то действовал отряд «Зарево», встречался с рабочими, учителями, членами сельскохозяйственных кооперативов, школьниками. Казалось бы, месяц для гостевания – срок немалый, но все эти дни были наполнены таким богатством впечатлений, столько радушия было в каждой встрече, что Юрию Федоровичу этот месяц показался довольно малым сроком. Везде оказывали беспредельное внимание советскому человеку, бывшему партизану, боровшемуся за освобождение Чехословакии.
Карел Яйтнер стал теперь директором лесопильного завода. Его сестра, нынче уже Карла Шротова, воспитывает двоих детей. Находилась она в тюрьме Панкрац до самого прихода Советской Армии. Осталась в живых и дочь Йозефа Вейса со своей девочкой, которую так подло допрашивал когда‑то гестаповец. Старик же умер в тюрьме.
Не стало и Йозефа Букачека. Он долго болел, упорно сопротивлялся смерти. Когда‑то начал он борьбу против фашизма поклонником Бакунина, а умер членом Компартии Чехословакии.
Во многих местах побывал Ульев за этот месяц. И куда бы он ни пришел, с кем бы ни говорил, он видел, как дорожат здесь памятью о советских воинах, освободивших страну от фашизма, как бережно хранят люди все, что говорит о великом подвиге советского народа в годы Великой Отечественной войны.
Ну, а где же другие фаустовцы? Где лихие подрывники, смелые разведчики Борис Жижко, Алексей Белов, Денис Кулеш? Где «Иван Грозный» – начальник штаба Кадлец? Где же сам командир, молчаливый Фаустов, о котором так много спрашивают чехословацкие друзья?
Борис Осипович Жижко вернулся в родные места, на Украину. Многие жители города Новоград‑Волынского знают этого человека, бывшего смелого разведчика, как хорошего, мастеровитого плотника. А неподалеку, в селе Бегунь Житомирской области, живет его боевой товарищ Денис Гаврилович Кулеш.
В городе Рославль на Смоленщине поселился Алексей Михайлович Белов. И теперь он, как и в военные годы, на боевом посту – несет службу в уголовном розыске, стоит на страже интересов Родины.
Не была известна судьба начальника штаба «Зарево» Владимира Францевича Кадлеца. Он долго поправлялся после тяжелого ранения, лежал в госпиталях. Молодой, крепкий организм взял свое, и Владимир, которого товарищи считали погибшим, переехал в Краснодар и работает сейчас в Кубанском объединении стройматериалов.
Совсем недавно в жизни Владимира Францевича произошло счастливое событие: он встретился с отцом. Двадцать три года назад, в 1941 году ушел воевать с фашистами Франц Кадлец. Двадцать три года сын ничего не слышал об отце и окончательно потерял надежду его увидеть. И вот однажды, после того как в газетах появилась статья об отряде «Зарево» и Владимире Кадлеце, раздался телефонный звонок из далекого города Йошкар‑Олы. «Товарищ Кадлец, с вами будет говорить отец!»
– Сынок, родной мой! – услышал Владимир в трубке такой дорогой отцовский голос. Франц Кадлец, бывалый воин‑минометчик, плакал от радости: он нашел сына.
Остался жив и врач Григорий Васильевич Павловский. После тяжелого ранения выписался он из госпиталя лишь в конце 1945 года. Сейчас Григорий Васильевич живет в Чернигове. Павловский уже дедушка – имеет целый «боевой расчет» внуков.
Есть в Ленинградской области, недалеко от Гатчины, большое село Даймище. Здесь каждое утро по деревенской улице размеренно, неторопливо идет к автобусной остановке мужчина средних лет. Скромный штатский пиджак как бы подчеркивает аккуратно выглаженную зеленую форменную рубашку офицера. Под светлой кепкой – в широком разлете черные крылья бровей, внимательный взгляд синих глаз.
Подходит автобус, и мужчина едет в Гатчину. Там, у проходной автохозяйства, ему улыбается кто‑нибудь из приятелей‑шоферов.
– Павел Васильевич, приветствую! Посмотрел бы ты сегодня мотор в моем автобусе, подлечить надо…
– Что ж, подлечим. Будет работать как новый – от и до. – И никому из товарищей невдомек, что рядом с ним работает человек, которого до сих пор в Чехословакии называют капитаном Фаустовым – боевой чекистской кличкой. Никому из них не известно, что, когда Ульев выступал перед трудящимися города Светла над Сазавой, из зала неслись возгласы:
– Фаусту ура! Ура капитану Фаустову!
Это были возгласы в честь скромного моториста из Гатчины. О нем подрывник‑разведчик Алексей Белов как‑то впоследствии сказал:
– Я выполнял несколько сложных заданий в тылу врага. За это получил ордена Ленина и Красного Знамени. Но самым лучшим, боевым и удачным заданием считаю работу в группе «Зарево» под командованием Павла Фаустова.
В дни, когда все прогрессивное человечество отмечало двадцатилетие победы над фашистской Германией, когда на чехословацкой земле плескалось ликование народа, в города на Чешско‑Моравской высочине приехали те, кто здесь когда‑то вел опасную, напряженную борьбу против фашистских захватчиков. Через двадцать лет встретились вновь здесь, на земле братьев, бывшие бойцы «Зарева» – Алексей Белов, Борис Жижко, Владимир Кадлец, Денис Кулеш, Юрий Ульев, Григорий Павловский, Владимир Самек, командир группы Павел Федоров‑Фаустов.
Во многих местах побывали фаустовцы за этот месяц. И куда бы они ни приходили, с кем бы ни говорили, они видели, как дорожат здесь памятью о советских воинах, освободивших страну от фашизма, как бережно хранят люди все, что говорит о великом подвиге советского народа в годы Великой Отечественной войны.
Есть в деревне Краснице разрушенный дом, вернее, одна кирпичная стена, оставшаяся от дома. Уже время тронуло развалины, под стеной буйно поднялась мелкая зеленая поросль, но, хотя все это представляет грустный контраст на фоне аккуратных домов, люди хранят стену как памятник, как тяжелое напоминание о годах гитлеровского господства. Около стены стоит гранитный обелиск и рядом четыре пирамиды со звездочкой на вершине. Это памятник разведчикам‑чекистам из группы Валерия Букина, которые погибли в бою с гитлеровцами 22 декабря 1944 года. Когда бывшие партизаны подошли к этому памятнику, на могилах печально вздрагивали под порывами ветра первые весенние цветы, положенные чьими‑то заботливыми руками…
…Зал Дворца культуры в городе Светла над Сазавой был полон до отказа, когда состоялась встреча фаустовцев с трудящимися города. Глубокая тишина стояла во время рассказа партизан о боевых делах отряда «Зарево», о мужестве десятков чехословацких семей, которые помогали отряду.
Гордо звучали голоса фаустовцев, когда они приводили боевой счет отряда «Зарево» за двести дней «работы» в тылу врага: уничтожено 18 эшелонов, 22 паровоза, 120 вагонов, 27 платформ с военной техникой, разрушено 6 мостов, 3 высоковольтные линии, выведены из строя 4 спиртовых завода и один военный, убито и ранено около тысячи гитлеровских солдат и офицеров.
Выступали рабочие, партийные работники, пионеры. Они горячо говорили о дружбе между чехословацким и советским народами, о чувстве глубокой благодарности трудящихся Чехословакии к тем, кто освободил их от фашистского рабства, помог строить социализм в стране. И звучал в зале лозунг, который знает каждый человек в Чехословакии: «С Советским Союзом – на вечные времена».
ОТ АВТОРА
Как и всякое документальное произведение, эта повесть написана на основании документов и воспоминаний. И я хочу прежде всего выразить глубокую благодарность Ю. Ф. Ульеву, живые рассказы которого о разведчиках‑чекистах побудили меня обратиться к делам этого славного отряда. Когда пришлось вникать в содержание документов, бывший радист «Зарева» помог показать героику отдельных эпизодов, которые скрывались за строками скупых радиошифровок.
Немало рассказал о боевых буднях отряда бывший командир «Зарева» Павел Васильевич Федоров.
От всего сердца благодарю я также работников органов госбезопасности М. В. Горбатова, М. В. Пухова и П. Я. Енакиева, которые сделали очень много, чтобы повесть полнее освещала деятельность разведчиков‑чекистов.
[1]Члены фашистской военной организации в «Словацком государстве».
[2]Эсэсовские карательные части.
[3]Лесник.
[4]Партизанская кличка Дмитрия Жирко.