ВВП Никарагуа вырос в 1980 году на 10,7 % – рекордный показатель за всю историю страны. Конечно, был низким и исходный уровень, однако и в 1981 году ВВП увеличился на 7 %[779]. Важным было и то, что ВВП в расчете на душу населения вырос в 1980 году на 6,5 %, а в 1981‑м – еще на 5 %. Причем по сравнению с временами Сомосы распределение экономических результатов среди населения теперь было более равномерным. Потребление мяса и сахара никарагуанцами выросло так, как никогда в истории страны. И произошло это благодаря ценовому регулированию и субсидиям со стороны революционного государства. В среднем потребление населения выросло в 1979‑1980 годах на 30 %. Таким образом, «План 80», вроде бы монетаристский, все же оказался в реальных условиях народной революции планом стимулирования внутреннего потребления.
В 1980 году ВВП Никарагуа составил 83 % довоенного уровня (планировалось 91 %).
Интересно сравнить данные Никарагуа (где ВВП упал в ходе революции и войны в 1979 году на 25 %) с соседями по Центральной Америке, где у власти стояли проамериканские правые режимы, которым США оказывали массированную экономическую помощь. ВВП относительно благополучной и самой развитой в регионе Коста‑Рики вырос в 1980 году на 0,8 %, в Сальвадоре сократился на 9,6 %, в Гондурасе вырос на 2,9 %, в Гватемале – на 3,7 %. Причем в расчете на душу населения ВВП сократился везде, кроме Гватемалы.
Сельское хозяйство Никарагуа достигло в 1980 году 76 % довоенного уровня вместо 80 %, предусмотренных «Планом 80» (что связано только с падением сбора хлопка‑сырца), промышленность – 82 % (по плану – 87 %).
Экспорт (составлявший в 1977 году 414 миллиона долларов) в 1980 году достиг лишь 320 миллионов долларов, что было, опять же, связано с резким падением вывоза хлопка, а также с начавшимся снижением мировых цен на основные экспортируемые Никарагуа товары.
Очень тревожным был неконтролируемый рост импорта до 787 миллионов долларов (389 миллионов в 1979 году; показатели «Плана 80» по импорту были превышены на 13 %). Во многом это было связано с достаточно щедрыми иностранными кредитами и гуманитарной помощи Никарагуа; грантов поступило на 260 миллионов долларов, хотя ожидалось еще больше[780]. Но, с другой стороны, расширить аграрное производство было просто невозможно без ускоренного импорта машин, горючего, удобрений и пестицидов. Ничего этого в Никарагуа не производилось.
Пришлось, правда, заплатить увеличением долговой нагрузки на страну. Если в 1980 году на обслуживание внешнего долга шло 16 % экспортной выручки, то в 1981 году – уже 43 %.
Многие экономисты считали причиной резкого роста импорта искусственно заниженный официальный курс национальной валюты – кордобы, составлявший в 1980 году 10 кордоб за один доллар США. На черном рынке в конце 1980 года за доллар давали 19 кордоб. Причиной давления на кордобу была активная кредитная политика госбанков, которые в кордобах выдавали коммерческие кредиты сельхозпроизводителям. Те зачастую меняли их в Национальном банке на доллары якобы для закупки запчастей, удобрений и т. д. Но реального контроля над расходованием средств не было, тем более что многие бизнесмены эмигрировали в США, по сути, за государственный счет.
Однако если бы сандинисты провели в тот момент девальвацию, это резко взвинтило бы цены на внутреннем рынке и ударило по малообеспеченным слоям, которые только‑только стали ощущать материальные преимущества революции.
Бесспорной заслугой революционного правительства было то, что несмотря на рост кредитования и различного рода социальных программ (об этом ниже), в 1980 году удалось удержать инфляцию на уровне 30 %. По сравнению с ростом цен на 80 % в 1979 году это был крупный успех. Правительство скорректировало рост денежной массы и государственных расходов увеличением налогов на обеспеченных граждан, и доля налогов в ВВП Никарагуа выросла в 1980 году с 9 % до 16 % (вместо 14 % по плану). Но по меркам развитых капиталистических стран такой показатель был более чем скромным.
За счет восстановления производства, общественных работ и создания новых рабочих мест в госсекторе удалось снизить безработицу до 15 % трудоспособного населения. На селе даже стал ощущаться сезонный недостаток рабочей силы, и на сбор кофе были отправлены молодежные и студенческие бригады.
Руководство СФНО забило тревогу относительно резкого увеличения рабочих мест на государственной службе (с 26 тысяч в 1977 году до 52 тысяч в 1980‑м). «Баррикада» и члены Национального руководства фронта в своих выступлениях бичевали бюрократизм, а Байардо Арсе даже заговорил о новой болезни – «ассистентизме»[781]. Имелось в виду резкое увеличение всякого рода помощников, заместителей и ассистентов в различных государственных ведомствах. Например, только в министерстве сельского хозяйства было 4243 штатных работника (примерно в 12 раз больше, чем в министерстве промышленности). Однако представляется, что лидеры СФНО были излишне самокритичны. Резкий рост практически с нуля госсектора и регулирующих функций государства не мог бы обойтись без значительного увеличения госаппарата, тем более на селе, где шла аграрная реформа. Квалифицированных чиновников (например, для контроля над ценами) скорее не хватало.
Самым тревожным явлением в 1980 году было то, что львиную долю инвестиций в экономику вложило государство – примерно 200 миллионов долларов (13 % ВВП). Крупные предприниматели явно не спешили внести свою долю в восстановление экономики. Если в 1977 году частный бизнес инвестировал в основные средства производства 3139 миллионов кордоб (в ценах 1980 года), а государство – 3047 миллионов, то в 1980‑м ситуация поменялась коренным образом: бюджеты всех уровней выделили 2410 миллионов кордоб, а частный сектор – только 622 миллиона[782].
Это был саботаж, причем политически мотивированный, ибо никакого вреда частному сектору экономическая политика сандинистов в 1980 году не наносила. Нет никаких сомнений, что если бы частный сектор вел бы себя чуть ответственнее (или просто как обычно), то экономика Никарагуа могла бы полностью восстановиться уже к началу 1981 года.
Макроэкономические и финансовые достижения «Плана 80» впечатляют еще более, если учитывать гигантские социальные программы, которые в тот период проводило революционное правительство, прежде всего массовую кампанию по ликвидации неграмотности и резкое улучшение медицинского обслуживания для всех слоев населения.
К 1979 году не умели читать и писать примерно половина никарагуанцев старше 10 лет. Причем на селе неграмотных было около 80 %. В 1976 году из всех детей школьного возраста только 7 % посещали начальную школу, и около половины из них ее не заканчивали. Детям крестьян было не до учебы – им с самого раннего возраста приходилось трудиться, чтобы помогать родителям. Только 17,5 % детей в возрасте 13‑18 лет посещали старшие классы, окончание которых давало право на поступление в университет. 8, 4 % никарагуанских юношей и девушек учились в различных высших и средних специальных учебных заведениях[783].
Квалификация учителей была обычно низкой, опять же, прежде всего на селе. Платили им мало – на образование шло только 1,4 % никарагуанского ВВП. Зато разного рода синекуры в системе образования (фиктивные должности преподавателей, зарубежные гранты) часто использовались для того, чтобы прикармливать лояльных диктатуре людей, например, из национальной гвардии.
Сомосе грамотные крестьяне и сельхозрабочие были не нужны, так как грамотность повысила бы их политическую активность. И именно поэтому ликвидация неграмотности всегда была одним из основных программных требований СФНО, как и любого по‑настоящему революционного народного движения в мире.
Например, лидер СФНО Карлос Фонсека Амадор однажды увидел в партизанском лагере, как его соратники обучают только что присоединившихся к отряду крестьян разбирать автомат. «Обязательно научите их читать», – посоветовал Фонсека. Еще в годы подпольной и партизанской вооруженной борьбы сандинисты устраивали курсы по ликвидации неграмотности среди сельского населения.
Как и большевики или кубинские революционеры, сандинисты видели в грамотных людях не просто граждан, имеющих навыки чтения и письма, а сознательных и критических творцов своей собственной судьбы и нового общества. Член Хунты национального возрождения Серхио Рамирес говорил: «Мы учим бедных и обездоленных читать и писать не из благотворительности, а главным образом для того, чтобы они были готовы политически и технически стать настоящими творцами и законными владельцами революции»[784].
Наконец, с учетом постоянных требований буржуазной оппозиции скорейшего проведения в стране выборов СФНО стремился к тому, чтобы в этих выборах в первый раз в истории Никарагуа приняли сознательное участие сотни тысяч ранее неграмотных людей. Член Национального руководства СФНО, журналист по профессии Байардо Арсе четко выразил главную цель кампании: «Функция знания только одна – трансформация реальности…»[785]
Лучше всего цели предстоящей кампании выразил ее координатор – член правительства священник Фернандо Карденаль: «Мы считаем, что для того, чтобы создать новую нацию, мы должны начать с образования, которое освободит людей. Только через познание своего прошлого и настоящего, только через понимание и анализ реальности народ может сам избрать свое будущее. Только в этом процессе народ может выполнить свое гуманистическое предназначение в качестве творца истории…»[786]
Перед сандинистами стояла неимоверно трудная задача: в кратчайшие сроки и без выделения крупных бюджетных средств обучить грамоте сотни тысяч людей, многие из которых жили в труднодоступных районах.
Назначение координатором национальной кампании по ликвидации неграмотности священника Карденаля было умным ходом, так как католическая церковь (в основном ее верхушка) с самого начала стала вести скрытую агитацию против действий правительства скрытую агитацию. Клир утверждал, что студенты и школьники старших классов, которые и должны были обучать взрослых крестьян, будут вырваны из‑под опеки родителей, и садинисты с помощью кубинских советников «промоют им мозги». А девушкам в отрыве от семьи явно грозят сексуальные домогательства.
Сандинисты умело выбили из рук церкви все ее пропагандистские аргументы, назвав кампанию по ликвидации неграмотности Национальным Крестовым походом против неграмотности.
Целью «крестового похода» было за пять месяцев снизить неграмотность населения с 50 % до 10‑15 %, а затем организовать в стране постоянную систему углубленной учебы для взрослых. Все эти мероприятия должны быть строго бесплатными и открытыми для всех желающих. Другой заявленной целью кампании было повышение политической сознательности населения, для чего обучение грамоте планировалось сочетать с базовым курсом национальной истории и обществоведения. Математику, например, предполагалось учить на базе основных показателей «Плана 80» с упором на то, что цифры плана означают для каждой никарагуанской семьи.
Наконец, послав десятки тысяч молодых людей из городов в деревни, организаторы кампании хотели, чтобы юноши и девушки близко познакомились с образом жизни собственного народа[787]. Таким образом, обучение было бы двусторонним и взаимно обогащающим.
Был изучен опыт ликвидации неграмотности в странах с испанским и португальским языком, прежде всего на Кубе, в Анголе, Мозамбике, Гвинее‑Бисау. В Манагуа был приглашен известный специалист по проблемам образования для взрослых бразилец Паоло Фрейре. За основу взяли кубинский опыт, так как иного опыта в этом вопросе в Латинской Америке просто не было.
Перед Фернандо Карденалем стояли титанические организационные задачи. Надо было сначала обучить самих будущих учителей. А для этого еще требовалось разработать и напечатать сотни тысяч экземпляров учебной и методической литературы. Затем всех учителей нужно было как‑то доставить в труднодоступные районы и обеспечить их фонарями (в никарагуанских деревнях, как правило, не было электричества) и элементарными медикаментами. Требовалось, например, около 60 тысяч таблеток для очистки пресной воды. Единственное, в чем Никарагуа не имелось недостатка, – так это в энтузиастах (школьниках старших классов и студентов), десятки тысяч которых были готовы принять участие в кампании. Но именно поэтому кампания должна была быть краткой, чтобы, по возможности, вместиться в летние каникулы 1980 года – ведь сандинисты не хотели, чтобы молодые люди прерывали собственную учебу.
Первым делом надо было найти вне бюджета солидные средства. Помогли грантами многие иностранные государства – Нидерланды, Великобритания, Швеция, Швейцария. ФРГ, ГДР, Доминиканская республика, Коста‑Рика (последние две страны прислали бригады учителей).
Самый большой грант выделило Американское агентство по помощи иностранным государствам (USAID) – примерно 2 миллиона долларов.
В целом 99 % помощи предоставили западные страны.
Помог и Всемирный Совет церквей, что было очень важно, прежде всего с политической точки зрения. Но основную помощь, естественно, оказали кубинцы, уже ликвидировавшие у себя неграмотность в кратчайшие сроки. С Кубы в Никарагуа прибыли бригады преподавателей, что вызвало резкую критику со стороны буржуазной оппозиции и ее американских покровителей. Как уже говорилось, ни у одной другой страны Латинской Америки не было опыта быстрой и массовой ликвидации неграмотности, и к тому же кубинцы, как и никарагуанцы, говорили на испанском языке.
Однако иностранной помощи не хватало, и по всей стране общественные организации развернули массовую кампанию по сбору средств и вещей. Сандинистские комитеты защиты, женские, профсоюзные и молодежные организации проводили благотворительные балы, ярмарки и концерты, чтобы собрать «гроши на карандаши». Энтузиазм людей превзошел все ожидания, и к началу 1980 года было собрано денег и вещей на 10 миллионов долларов.
По кубинскому образцу все молодежные активисты Крестового похода против неграмотности были названы Народной армией грамотности, чтобы подчеркнуть важность кампании, которую сравнивали с вооруженной борьбой против свержения диктатуры. Подразделениями этой «армии» были бригады, поэтому бойцов против неграмотности стали называть бригадистами (как и на Кубе в свое время). Официально кампания была посвящена памяти всех погибших в боях против Сомосы героев и мучеников революции. «Армия» должна была официально вести «войну против незнания».
«Армия» состояла из «эскадронов – по 30 учителей одного возраста и пола – и желательно из одной школы или университета[788]. Публиковались «военные сводки» с «фронтов» войны против неграмотности.
Организаторы кампании учли естественную тягу молодежи к героизму и подвигам в любое, даже мирное время, поэтому и была выбрана «армейская» организационная форма (сравните студенческие строительные отряды в СССР с их формой, символикой и знаками различия).
Особая часть «армии» – «народные учителя грамотности» – должна была взяться за ликвидацию неграмотности в бедных кварталах никарагуанских городов. Бойцы этой армии были, как правило, обычными рабочими, служащими и домохозяйками, которые обучали взрослых людей грамотности после работы.
Сначала требовалось обучить методическим навыкам работы с взрослым населением самих бригадистов (большинству которых было от 14 до 20 лет). Для этого был использован принцип мультипликатора. Сначала были обучены 80 бойцов бригады «Свободная родина», причем юноши и девушки прошли и курс физической подготовки, чтобы во всеоружии встретить трудные реалии деревенской жизни.
После окончания курса каждый из 80 бойцов бригады должен был обучить 560 других бойцов Народной армии грамотности, которые, в свою очередь, передали полученные знания еще 7000 учителям. В марте 1980 года были досрочно отправлены на каникулы вузы и гимназии, учащиеся которых стали проходить курс обучения в качестве бойцов армии грамотности. К концу марта в бой против неграмотности были готовы отправиться 95 тысяч человек. Из них 60 тысяч были бригадистами (предназначались для работы на селе), а 35 тысяч – «народными учителями», готовившимися к борьбе против неграмотности в городах[789].
В труднодоступных районах страны обучение и обмен опытом проводились по радио. В субботу будущие учителя проводили творческие мастерские со своими преподавателями.
Бойцов новой армии учили преподавать в маленьких группах, в форме уважительного диалога, так как будущие ученики были либо их сверстниками, либо гораздо более зрелыми по возрасту людьми. К тому же главной задачей было развитие у людей способности четко выражать свои мысли и критически анализировать окружающую действительность.
Именно из этих целей и исходили разработанные учебные материалы. Главный из них – элементарный учебник испанского языка «Рассвет народа» – предполагал обучение навыкам чтения и письма на примере разбора с учениками основных вех никарагуанской истории[790]. Учебник состоял из трех разделов:
– история и развитие революции,
– социально‑экономическая программа Хунты национального возрождения,
– гражданская оборона.
Всего в книге было 23 урока, каждый из которых сопровождался фотографиями и письменными упражнениями. В качестве примеров тем уроков можно привести следующие: «Сандино – лидер революции», «Труд – право и долг каждого гражданина», «СФНО вел народ к Освобождению», «Мало тратить, экономить ресурсы и много производить – это и есть Революция», «Сандинистские комитеты защиты защищают революцию» и т. д.
Учебник арифметики также носил характерное название: «Математика и экономическое восстановление (Никарагуа) – одна и та же операция».
Урок должен был начинаться с обсуждения учениками фотографии, причем было желательно дать свободно выговориться всем желающим. Важность диалога и самовыражения неоднократно подчеркивал Карденаль: «Первый шаг [процесса обучения] носит ярко выраженный политический характер, так как он предоставляет народу власть слова. Выражая свое собственное мнение о своей жизни, истории своей страны и своем будущем в диалоге с другими, они [ученики] начинают развивать и укреплять свои творческие и аналитические способности… а ведь любое образование, которое заслуживает этого названия, должно готовить людей к свободе – к свободе иметь собственное мнение, быть критически настроенным для того, чтобы изменить свой мир»[791].
Например, фотография к уроку № 10 (тема: «Аграрная реформа даст работу и землю народу») изображала мужчин, женщин и детей, убирающих урожай кукурузы. Диалог вращался не только вокруг самой темы обеспечения страны продовольствием, но и затрагивал равенство полов, необходимость дать детям новое светлое будущее и т. д.
После диалога преподаватель переходил к фонетическим упражнениям на базе только что обсужденного материала, а заканчивалось занятие письменными и устными упражнениями. Так как уроки должны были проходить по вечерам для обычно сильно устававших за трудовой день людей (прежде всего крестьян), то весь материал надо было уложить максимум в два часа.
Естественно, буржуазная оппозиция сразу же заговорила о «промывке мозгов» и политической пропаганде, хотя в мире нет и не было ни одной страны, где преподавались бы деполитизированные история и обществоведение. Следует также подчеркнуть, что никакой антирелигиозной пропаганды учебная программа не содержала. Тем более что правительство сделало предстоявшую войну против неграмотности предметом широкого общественного обсуждения в небывалом в истории страны масштабе.
Созданная для координации всей кампании Национальная комиссия грамотности провела два общенациональных конгресса по оценке готовившихся программ обучения с участием педагогического сообщества. Обсуждение тем и организационных моментов состоялось во всех массовых организациях страны и в церковных приходах. Всего в процессе обсуждения предстоявшей кампании приняли участие более 100 тысяч человек. Отделения Национальной комиссии грамотности были созданы в столицах всех 16 департаментов и 144 районных центрах. Они должны были оперативно в случае необходимости помогать бригадистам советом и учебными материалами.
Характерно, что в центральном офисе Национальной комиссии работали эксперты из самых разных в политическом отношении стран – Аргентины (два человека), Чили (один), Колумбии (четыре), Коста‑Рики (один), Кубы (четыре), Сальвадора (два), Мексики (два), Гондураса (один), Перу (один), Испании (четыре), США (три) и т. д.[792]
С самого начала правительство заявило, что несовершеннолетние могут стать бригадистами только с согласия родителей, причем бригады будут разделены по половому признаку и несовершеннолетних девушек поселят вместе в общежитиях под надзором взрослых учителей. Бойцы народной милиции, полиции и армии должны были охранять бригадистов от любых проявлений враждебности. Были образованы комитеты родителей, следившие за ходом кампании, в которой участвовали их дети.
24 марта 1980 года армия борьбы против неграмотности под колокольный звон церквей и восторженные крики собравшихся выстроилась на площадях крупных городов для того, чтобы торжественно отправиться на свою битву. Каждый бригадист был в «форме» – джинсах, резиновых сапогах и серой крестьянской рубахе. Оружием каждого бойца армии помимо учебников были переносная школьная доска, сетка против москитов, гамак, фонарь и набор основных медикаментов.
Только 7 тысяч из примерно 80 тысяч бригадистов были профессиональными педагогами. Некоторым из общественных «учителей» едва исполнилось 13 лет. В общей сложности в армию грамотности записались более 95 тысяч добровольцев. Всего в той или иной форме (обучение, организационное обеспечение, сбор средств и т. д.) в кампании по борьбе с неграмотностью приняли участие 20 % населения страны.
Примечательно, что, как в свое время и на Кубе, 60 % бригадистов были женщинами и девушками.
После торжественных проводов бригадисты на грузовиках, автобусах, лодках или лошадях разъехались по всей стране, причем у некоторых дорога заняла 10 дней.
Прием на местах был, как правило, не менее восторженным, чем проводы дома. Во всех деревнях юношей и девушек встречали торжественной службой в церкви, крестьяне спешили накормить их самыми лучшими (с точки зрения их бедной непритязательной жизни) «деликатесами». Крестьяне были потрясены хотя бы уже тем, что впервые на них обратили внимание жители далеких и чуждых им городов. И это внимание было искренним и бескорыстным.
Учеба началась не сразу. Первое время бригадисты работали вместе с крестьянами в поле и ели с ними «из одного котелка», чтобы лучше понять образ жизни своих учеников. Конечно, для многих горожан было шоком узнать, в какой ужасной нищете, без света, воды и туалетов живут их сограждане, обеспечивающие всю страну едой. Один из бригадистов, 15‑летний Давид писал домой: «Дорогие мама и папа… москиты сводят меня с ума. Как только я начинаю говорить, они залетают мне в рот. Но скоро пришлют москитные сетки. Я надеюсь на это… Я многому учусь. Теперь я знаю, как доить корову и сажать овощи. А на днях я с доном Демесио привязывал бычка. Но я делал это очень неумело, и нам пришлось его снова ловить… Дожди не прекращаются. Подошвы моих ботинок отклеились, и мне пришлось пришить их иглой, которую местные используют для зашивания мешков…»
16‑летняя Гуадалупе сообщала родителям: «Иногда трудновато. Томасита умная и хочет учиться, но ее маленький ребенок очень много кричит, и ей постоянно приходится его успокаивать. Я прихожу к ней по три раза в день, чтобы застать ее свободной, но… пока она не продвинулась дальше четвертого урока… Камило вроде не очень хорошо делает фонетические упражнения. Ему, конечно, нужны очки. Ему уже 67 лет… Сокорро и Хоакина уже дошли до урока № 14, но Хулио пришлось бросить учебу, чтобы собирать кофе, а Каталину малярия приковала к постели… Висенте сильно подтянулся после того, как упал с мула. До этого он был настоящим лентяем. Но теперь, когда у него сломана рука, он стал серьезным и прилежным, несмотря на то, что ему приходится заново учиться писать левой рукой»[793].
Характерным является и один из диалогов в импровизированном классе (учились везде – от крестьянских хижин до складов с луком).
«– Донья Ауксиладора, что для Вас означает незнание?
– Незнание означает, что я не знаю ничего о том, кто я есть на самом деле, и почти ничего не знаю о мире, в котором я живу.
– Почему Вы хотите научиться читать и писать?
– Ну… чтобы разбудить свой разум.
– А ты, Асунсьон?
– Научившись читать и писать… мы сможем получать больше выгоды от сельского хозяйства. Теперь мы приобретаем навыки, как бы это сказать, навыки лучшей обработки земли. Сомоса никогда не учил нас читать – не подло ли с его стороны, а? Он знал, что если он научит крестьян читать, то они потребуют своих прав. Да что там, раньше люди не могли даже свободно дышать. Знаете, я считаю, что правительство – это как глава семьи. Глава семьи требует лучшего от своих детей, а дети требуют лучшего от своего родителя, но чиновник, как и глава семьи, который не дает своим детям культуру и воспитание, не любит своих детей. Ведь так?»
В июле 1980 года сельскохозяйственный рабочий дон Хосе говорил матери своего молодого учителя: «Знаете, я уже не невежда. Теперь я умею читать. Еще, может, и несовершенно, понимаете, но я умею. И знаете, Ваш сын тоже уже не невежда. Теперь он знает, как мы живем, что мы едим, как мы работаем, и он знает жизнь в горах. Ваш сын, сеньора, научился читать по нашему учебнику».
Одна из матерей, пославшая в бригады трех детей, говорила: «Крестовый поход за грамотность научил нас двум вещам. Во‑первых, что могут совершить наши дети и кем они могут стать. Во‑вторых, тому, что из себя представляет наша страна и какие вежливые и бедные люди наши селяне»[794].
К сожалению, война против неграмотности не обошлась без реальных военных потерь. В ходе кампании погибли 56 бригадистов – шесть были убиты прорвавшимися из Гондураса бывшими нацио нальными гвардейцами, остальные стали жертвами болезней и несчастных случаев[795].
19 мая 1980 года восемь бывших нацио нальных гвардейцев, проникших из Гондураса, убили бойца армии грамотности Георгио Андраде. На суде один из убийц Педро Рафаэль заявил, что убил Андраде, потому что все учителя – коммунисты. Рафаэлю дали 30 лет тюрьмы[796].
Радиостанция бывших нацио нальных гвардейцев из Гондураса с характерным названием «Вольверемос» («Мы вернемся») угрожала расправой всем участникам кампании по ликвидации неграмотности. Однако только 4 % всех бригадистов досрочно прекратили выполнять свое боевое задание, большинство из них – в первые недели Крестового похода.
Тем не менее Крестовый поход против неграмотности был феноменально успешным. Всего за пять месяцев количество неграмотного взрослого населения в стране сократилось с 50 до 12 % – лучший показатель в Латинской Америке за исключением Кубы. Правда региональные диспропорции пока сохранялись, хотя и не носили такого скандального характера, как при диктатуре. Если неграмотными после завершения кампании оставались всего 7 % жителей экономически развитого населения тихоокеанского побережья, то в труднодоступных горных и восточных районах процент неграмотных все еще был выше – 20–25 %. До Крестового похода против неграмотности в северных горных районах и на восточном побережье неграмотность составляла соответственно 66,7 и 71,6 % взрослого населения.
К середине 1980‑х годов успехи Никарагуа особенно отчетливо выделялись на фоне стагнации в проамериканских диктаторских режимах в Центральной Америке: в Гондурасе в 1985 году неграмотных было все еще 40 % населения, в Гватемале – 45 %, в Сальвадоре – 27,9 %. И это несмотря на массированную американскую помощь.
Никарагуа фактически впервые ощутила себя единой нацией – город познакомился и подружился с деревней. В октябре 1980 года правительство начало второй крестовый поход – теперь неграмотность ликвидировали среди индейцев восточного побережья страны, причем там учили как на испанском, так и на индейских языках и английском[797]. Были обучены грамоте (причем и на испанском, и на своих родных языках) около 12 тысяч коренных жителей страны.
Очень важным было и то, что кампания имела продолжение. Правительство организовало уже двухгодичное углубленное образование для взрослых, которое могло дать им возможность затем получить формальное высшее и профессиональное образование. Интересно, что многие из тех, кто только что научился читать и писать, теперь сами были преподавателями в этой системе образования для взрослых.
В середине 1981 года в стране работало 14 175 «народных образовательных коллективов» – фактически вечерних школ для взрослых, 84 % которых охватывали сельскую местность[798].
Кампания пробудила у многих, особенно на селе, интерес к нормальному школьному образованию. Если в 1978 году начальную школу посещали 369 тысяч человек, то в 1983‑м – 579 тысяч. Системы образования для взрослых ежегодно охватывали от 140 до 190 тысяч человек. В целом в 1978–1984 годах количество школьников различных ступеней в Никарагуа более чем удвоилось. Почти в 10 раз выросло количество тех никарагуанцев, кто получал педагогическое образование (с 1,7 тысячи человек в 1970 году до 10,6 тысячи в 1986‑м).
В два раза увеличилось количество школ: с 2068 в 1970 году до 4421 в 1980‑м. В них в 1985 году работали 16,9 тысячи учителей (8,8 тысячи – в 1975‑м)[799].
Если студентов в Никарагуа в 1970 году было 9,4 тысячи, то через 10 лет – 35,3 тысячи.
Особенно важным был резкий рост числа школьников в последних классах, которые получали полное среднее образование и могли продолжить обучение в вузах: их количество выросло с 11 тысяч в 1970 году до 21,4 тысячи в 1980 году[800].