Проблема состояла в том, что две трети журналистов были на стороне Хавьера, а значит, сандинистов. Дело доходило до того, что газета публиковала некоторые статьи вместе с комментарием несогласной стороны из самой же «Ла Пренсы».
Ключевой в этом конфликте становилась позиция Виолетты Чаморро – лидера семейного клана и одного из акционеров газеты. Вскоре стало ясно, почему донья Виолетта подала в отставку из рядов хунты – она передала свои акции Педро Хоакину. Последнего за резкий характер и консервативные политические взгляды (сам он считал себя «социал‑демократом» и «представителем прогрессивной буржуазии», но ярым врагом марксизма) не любили большинство журналистов «Ла Пренсы», которые пригрозили остановить выпуск газеты, если Хавьера Чаморро отстранят от руководства.
Для сандинистов приостановление выхода «Ла Пренсы» было крайне нежелательно, так как их наверняка обвинили бы в подрывной деятельности против крупнейшей газеты страны.
Кризис вокруг «Ла Пренсы» (а точнее, внутри самой газеты) выплеснулся наружу 19 апреля 1980 года и точно совпал с отставкой Виолетты Чаморро. Профсоюз журналистов газеты потребовал от владельцев заключения коллективного договора, в котором, в частности, содержалось требование об участии журналистов в руководстве изданием. «Демократ» Педро Хоакин Чаморро был решительно настроен против этого и решил вообще прекратить на время выпуск «Ла Пренсы». Он понимал, что в случае заключения коллективного договора тон в газете будет задавать его дядя Хавьер.
20 апреля Педро Хоакин Чаморро потребовал напечатать на первой полосе новость о добровольной отставке Хавьера Чаморро, которую тот сразу же опроверг. Журналисты и технический персонал объявили забастовку, требуя восстановления Хавьера на своем посту. Журналисты подвергли резкой критике новых членов руководства, которых привел Педро Хоакин: «…эти люди никогда ничего не писали против Сомосы, а теперь ожесточенно нападают на революцию»[843].
21 апреля 1980 года «Ла Пренса» не вышла.
Всколыхнувший страну кризис не обошелся без участия католической церкви, которая вместо того, чтобы успокоить умы, подлила масла в огонь, четко заняв антиправительственную позицию. Никарагуанские епископы потребовали, чтобы четыре священника – члена кабинета министров (в том числе и координатор кампании против неграмотности и министр иностранных дел) немедленно подали в отставку, так как их «мирская» деятельность несовместима с духовным саном.
Но прежде чем на сандинистов обрушились мощные упреки из США, на помощь им пришел американский посол в Манагуа Пеззулло. Тот считал, что уход буржуазных лидеров из хунты и правительства только усилит марксистов и сторонников кубинской ориентации. Поэтому Пеззулло стал давить, с одной стороны, на сандинистов, чтобы они заменили Робело и Чаморро буржуазным политиками, а с другой – на КОСЕП, чтобы буржуазия пошла на компромисс с сандинистами по вопросу о расширении госсовета.
Пеззулло встретился со «своим другом» команданте Уилоком и передал от имени последнего президенту КОСЕП Энрике Дрейфусу приглашение начать переговоры с целью нормализации внутриполитического положения[844]. Начались контакты между тремя членами Национального руководства СФНО и верхушкой КОСЕП. Пеззулло упивался своей ролью «кингмейкера» в никарагуанской политике, хотя играл по партитуре сандинистов, так как те тоже хотели расширения хунты за счет новых представителей буржуазии, чтобы именно их руками показать Робело, что незаменимых людей нет.
На переговорах КОСЕП пытался заставить сандинистов пойти на уступки по широкому кругу вопросов, никак не связанных с госсоветом – формальной причиной кризиса. От фронта требовали полного прекращения любой национализации, свертывания государственного регулирования экономики и немедленного провозглашения даты выборов. Принятие этих требований означало фактическое прекращение революции. 1 мая 1980 года (за три дня до торжественного открытия госсовета, на которое был приглашен дипкорпус) КОСЕП выдвинул настоящий ультиматум – если его требования не будут приняты, то все буржуазные партии и организации демонстративно выйдут из госсовета. Это, конечно, было бы крайне серьезным ударом по имиджу сандинистской революции в мире.
Но этот ультиматум взбесил Пеззулло, который прямо обвинил лидеров КОСЕП в излишней конфронтационности и неготовности к компромиссу. Вечером в пятницу 2 мая 1980 года Пеззулло встретился с лидерами КОСЕП и стал убеждать их занять место в новом госсовете. От американского посла, уже в другом настроении, буржуазные лидеры поехали на переговоры с сандинистами.
Но и они шли непросто. Лидер союза сельхозпроизводителей и скотоводов, уже упоминавшийся выше враг коммунистов Хорхе Салазар, известный своим буйным темпераментом, кричал: «Мы устали от угроз. Если хотите экспроприировать нас, то давайте, мы не боимся»[845]. КОСЕП угрожал, что сорвет посевную кампанию хлопка и тем самым лишит страну валюты.
Наконец, компромисс был достигнут. Под давлением Пеззулло КОСЕП согласился на расширение госсовета (посол США говорил, что это все равно временный орган и скоро его заменит выборный парламент). В свою очередь, СФНО обещал до 19 июля 1980 года (первой годовщины революции) объявить о точной дате проведения выборов. КОСЕП потребовал зафиксировать договоренность в письменном виде, что и было сделано. Но сандинисты все же перехитрили олигархов – документ составили в одном экземпляре, и делегация СФНО увезла его с собой.
4 мая 1980 года госсовет Никарагуа начал работу. Из 47 его членов девять представляли Комитеты сандинистской защиты, шесть – СФНО, по три – СПТ и Союз сельских тружеников. Организации КОСЕП получили шесть мест, буржуазные партии, в том числе и партия Робело, – пять (по одному месту каждая)[846]. Остальные места получили профсоюзные, женские и молодежные организации. Причем своих представителей в госсовет все они выбирали сами.
Сандинисты вместе со своими массовыми организациями имели в госсовете большинство, и его президентом стал член Национального руководства фронта Байардо Арсе (позднее его сменил член Национального руководства СФНО Карлос Нуньес). Вице‑президентом госсовета от КОСЕП стал ярый враг сандинистов и президент Строительной палаты (туда входили частные строительные фирмы) Хосе Франсиско Карденаль. Последний не стал работать в новом органе и уже 6 мая улетел в США, чтобы организовать вооруженное свержение сандинистской власти.
Следует отметить, что, в отличие от никарагуанского парламента времен Сомосы, госсовет не был послушным исполнителем воли правительственной Хунты национального возрождения, хотя у сандинистов и их массовых организаций имелось примерно 60‑70 % мест в этом органе. Согласно законодательству декреты хунты становились законом, если в течение 10 дней госсовет не отклонял их. Если госсовет не соглашался и вносил свои поправки, то хунта вновь рассматривала декрет и могла, либо согласиться с поправками, либо отвергнуть их. На практике декреты хунты довольно часто исправлялись госсоветом, и уже в 1982‑1983 годах большинство проектов новых законов формулировались не хунтой, а самим госсоветом[847]. Например, 30 % текста проекта ключевого для Никарагуа закона о политических партиях (разработанного СФНО) было изменено госсоветом.
18 мая 1980 года были объявлены имена двух новых «буржуазных» членов Хунты национального возрождения – бывшего президента Национального банка Артуро Круса (которого очень ценили в Вашингтоне, где он долгое время работал в Межамериканском банке развития) и Рафаэля Кордобы Риваса (бывшего главы Верховного суда). Оба политика были членами Демократической консервативной партии. Пеззулло воспринял эти назначения как свою личную победу.
Был разрешен и конфликт вокруг «Ла Пренсы». Семья Чаморро выкупила у Хавьера его акции, и он ушел, чтобы создать новую газету – «Эль Нуэво Диарио», которая поддерживала революцию.
Компромисс немедленно смягчил и позицию церкви, которая «позволила» священникам – членам правительства остаться на своих постах при условии, что они не будут проводить службы в храмах.
Если в вопросе о составе хунты и госсовета сандинисты одержали победу над буржуазными оппонентами (причем победу элегантную – руками американского посла), то переход «Ла Пренсы» целиком под контроль оппозиции возвещал для них серьезные проблемы. Новая «Ла Пренса» стала в каждом номере резко критиковать правительство и сохранила свое лидерство по тиражу: когда «Эль Нуэво Диарио» продала 73 тысячи экземпляров (несомненный успех для новой газеты), «возобновившая в мае 1980 года свой выход „Ла Пренса“ – 123 тысячи. Заголовок рупора оппозиции ликовал, передразнивая сандинистские лозунги: „Народ уже проголосовал – 123 тысячи штук!“[848]
Причин сохранявшейся популярности «Ла Пренсы» было несколько. Во‑первых, большинство никарагуанцев читали только одну газету и традиционно доверяли газете оппозиционной. Во‑вторых, диктатура Сомосы привила многим стойкое отвращение к любой официальной прессе. В‑третьих, «Ла Пренса», в отличие от «серьезных» «Баррикады» и «Эль Нуэво Диарио», печатала много всякого рода сенсационных материалов, типа светских новостей и криминальной хроники. Поэтому газету любили аполитичные домохозяйки. Наконец, все три главные никарагуанские газеты выходили в разное время, и у «Ла Пренсы» оно было самым предпочтительным – утро. «Эль Нуэво Диарио» разносили в полдень, а «Баррикаду» – ближе к вечеру[849].
После мая 1980 года каждый аршинный заголовок «Ла Пренсы» на первой полосе носил резко антиправительственный характер.
Несмотря на все маневры буржуазной оппозиции, первая годовщина Сандинистской революции продемонстрировала поддержку народной власти как внутри страны, так и за ее пределами. К 19 июля 1980 года количество стран, с которыми Никарагуа поддерживала дипломатические отношения, возросло примерно вдвое. В сентябре 1979 года Никарагуа вступила в Движение неприсоединения, и делегация страны, к неудовольствию американцев, приняла участие в конференции движения в Гаване.
Даниэль Ортега так объяснил причины присоединения Никарагуа к движению: «Мы вступаем в Движение неприсоединения, потому что видим в нем самую широкую организацию стран третьего мира, которая играет важную роль и оказывает растущее влияние на международной арене, в борьбе народов против империализма, колониализма, апартеида, расизма – включая сионизм – и любой формы угнетения. Потому что оно – за активное мирное сосуществование, против военных блоков и союзов, за перестройку международных отношений на достойной основе и за установление нового мирового экономического порядка»[850].
Следует отметить, что в то время Движение неприсоединения, где тон задавали Индия, Куба и Югославия было прогрессивной и влиятельной силой, которая по большинству международных вопросов поддерживала социалистические страны. И эта поддержка была взаимной – именно СССР выступил с идеей нового экономического порядка, который должен был создать льготные условия для развивающихся стран в международной торговле.
Но в том же сентябре 1979 года делегацию Хунты национального возрождения во главе с Даниэлем Ортегой, приехавшую в США на заседание Генеральной Ассамблеи ООН, принял президент Картер, и беседа носила вполне дружественный характер. Правда, никарагуанцы не пошли на уступки в главном вопросе – Картер требовал от страны принять делегацию МВФ, которая должная была сформулировать для Манагуа экономическую политику. Картер связывал это с предоставлением американской помощи и прогрессом на переговорах по реструктуризации никарагуанского внешнего долга.
Никарагуа установила дипломатические отношения со всеми социалистическими государствами, кроме Китая, который проводил тогда антисоветский и проамериканский курс. Но сандинисты не сильно огорчились и наладили хорошие торгово‑экономические связи с Тайванем. В сентябре 1979 года население Никарагуа с энтузиазмом встречало премьер‑министра Вьетнама Фам Ван Донга – героя борьбы вьетнамцев против агрессии США была в Никарагуа сверхпопулярна. Национальный дворец в Манагуа был украшен огромными портретами Хо Ши Мина и Че Гевары[851].
Однако в целом сандинисты старались в первое время особо не развивать политические отношения со странами социалистического содружества, за исключением Кубы. Это прямо вытекало из «принципа равноудаленности» от противоборствующих блоков «холодной войны».
Дипломатические отношения между СССР и Никарагуа были установлены 12 декабря 1944 года на волне роста авторитета Советского Союза благодаря блестящим победам Красной армии во Второй мировой войне (в 1944‑м под давлением народных массы дипотношения с СССР установили многие латиноамериканские страны). При Сомосе дипломатические отношения с СССР формально не прерывались, но фактически никаких реальных связей между странами не существовало и посольствами они так и не обменялись.
После победы Сандинистской революции Москва и Манагуа нормализовали двусторонние связи только 18 октября 1979 года. В начале 1980 года КПСС и СФНО подписали соглашение о межпартийном сотрудничестве. Обмен посольствами состоялся лишь в том же 1980 году.
В целом Никарагуа проводила в отношении Москвы весьма самостоятельную линию (в отличие от сервильности, с которой Сомоса относился к США). После ввода советских войск в Афганистан Никарагуа воздержалась при голосовании в Генеральной Ассамблее ООН по антисоветской резолюции, разработанной США. Никарагуанская делегация отметила, что не поддерживает ввода советских войск, но и осуждение его считает в данный момент контрпродуктивным. Заметим, что ту же позицию заняли многие страны – лидеры Движения неприсоединения, прежде всего Индия.
Легкий диссонанс с СССР существовал и в сфере разоружения. Никарагуа поддержала резолюцию ООН с требованием полного прекращения испытаний ядерного оружия, в то время как Советский Союз воздержался, а США проголосовали против[852].
Вместе с США Никарагуа подержала резолюцию ООН по событиям в Чаде, в то время как СССР голосовал против[853].
Сомоса, следуя в русле американской внешней политики, практически не развивал отношения с собратьями Никарагуа по третьему миру, так как большинство режимов там придерживались прогрессивной и даже социалистической ориентации. Сандинисты восполнили этот пробел.
Тесные отношения сложились с арабским миром – особенно с прогрессивными режимами: Алжиром, Ливией и Сирией, а также с Организацией освобождения Палестины (ООП)[854]. Алжир продал Никарагуа советские танки Т‑55, а Ливия предоставила крупный кредит в 100 миллионов долларов на льготных условиях.
Естественно, что испортились никарагуанско‑израильские отношения. Израиль снабжал диктатуру Сомосы новейшим оружием и инструкторами в 1978‑1979 годах, когда военную помощь перед лицом зверств диктатора против собственного народа заморозили даже США. Предоставленные Израилем Сомосе кредиты в 4 миллиона долларов были практически единственной частью внешнего долга, которую сандинисты не признали и отказались погашать. Заметим, что иностранные кредиторы Никарагуа восприняли это с пониманием. Никарагуа стала оказывать моральную и политическую поддержку прогрессивным национально‑освободительным движениям – АНК в Южной Африке, СВАПО в Намибии, ПОЛИСАРИО в Западной Сахаре, левым партизанским движениям в Аргентине, Уругвае, Сальвадоре и Гватемале.
Впервые в истории никарагуанская делегация во главе с Даниэлем Ортегой посетила в 1980 году ряд африканских стран и приняла участие в праздновании церемонии провозглашения независимости Зимбабве.
В Латинской Америке прекрасные отношения сложились с Мексикой, которая в первые годы революции снабжала Никарагуа нефтью в кредит и по льготным ценам. СФНО вступил и в Конференцию политических партий Латинской Америки, организованную под эгидой правящей мексиканской Институционно‑революционной партии. Страны связывала старинная дружба, и никарагуанцы были благодарны Мексике за помощь в борьбе против американской интервенции в 1925‑1927 годах. Именно Мексика предоставила в свое время политическое убежище Аугусто Сандино.
Хорошие доверительные отношения сложились у Мексики с Перу.
Но, конечно, американцы не сидели без дела, пытаясь изолировать Никарагуа (как и Кубу) в Западном полушарии. К тому же Никарагуа не могла иметь хороших контактов с правыми полуфашистскими режимами вроде Чили или Аргентины.
Аргентинская военная хунта[855]также активно, как и Израиль, помогала Сомосе оружием до самого конца диктатуры, и садинисты не признали 3 миллиона долларов никарагуанского долга Буэнос‑Айресу. Вместо официальной аргентинской делегации на праздновании первой годовщины Сандинистской революции присутствовали представители левого партизанского движения Аргентины – «монтонерос». Поддерживали сандинисты и левых аргентинских партизан из коммунистической Революционной народной армии.
17 сентября 1980 года группа аргентинских партизан (четверо мужчин и три женщины) успешно осуществила в столице Парагвая Асуньсоне (там правил диктатор‑фашист Альфредо Стресснер[856], и не случайно, что в Парагвае нашли прибежище многие нацисты) операцию «Рептилия». Из гранатомета РПГ‑7 и автоматов Калашникова партизаны расстреляли «мерседес» бывшего диктатора Никарагуа Анастасио Сомосы. Один из участников операции впоследствии заявил: «Мы не можем терпеть существования миллионеров‑плейбоев, в то время как тысячи латиноамериканцев умирают от голода. И мы готовы отдать за это дело свою жизнь»[857].
Один из участников операции под видом продавца газет дал сигнал, когда машина Сомосы проезжала по авениде Эспанья, и тогда другой партизан («капитан Сантьяго») выстрелил по «мерседесу» из РПГ‑7. Однако гранатомет не сработал, и партизаны расстреляли из автоматов водителя, в то время как один из бойцов группы перезаряжал РПГ. Второй выстрел оказался успешным, и бывший никарагуанский диктатор был убит на месте, хотя двигатель его машины все еще продолжал работать (партизаны специально не стреляли с фронта автомобиля, так как опасались, что он бронирован и граната может дать рикошет). Тело диктатора было настолько обезображено взрывом, что его смогли опознать только по ступням.
Из семи партизан шести удалось скрыться, седьмого опознали по светлой бороде и казнили.
В Никарагуа известие о казни Сомосы вызвало взрыв народного ликования. Члены Национального руководства СФНО разъезжали в открытых автомобилях по Манагуа, размахивая черно‑красными флагами СФНО. Их приветствовали тысячи людей.
Сомосу похоронили в его любимом городе – Майами. Его сын нашел прибежище в Гватемале.
Уже в первые годы революции охладели отношения Никарагуа с Панамой, Коста‑Рикой и Венесуэлой – теми странами, которые активно поддержали сандинистов во время восстания против Сомосы. Но никакой вины Никарагуа в этом не было.
Дружеские чувства к СФНО панамского диктатора Торрихоса, как уже упоминалось, остыли еще до падения Сомосы. В июле 1980 года он не приехал на первую годовщину революции, где должен был быть одним из главных почетных гостей (15‑летний сын Торрихоса сам участвовал в боях против диктатуры в рядах СФНО). Торрихос не хотел быть в тени главной фигуры торжеств – Фиделя Кастро. Так как до последней минуты не было известно, приедет ли Кастро в Манагуа, Торрихос держал наготове свой самолет для полета в Никарагуа[858]. Как только стало известно, что Кастро вылетел из Гаваны, Торрихос предоставил свой самолет бывшему президенту Венесуэлы Карлосу Андресу Пересу, который не побоялся встать на одну трибуну с Кастро[859].
Новый президент Коста‑Рики Карасо, антикоммунист, также без особых симпатий относился к СФНО, тем более что местные правые силы при поддержке американцев активно критиковали костариканские власти за помощь сандинистам в 1978‑1979 годах. Карасо тоже не приехал на годовщину, но, в отличие от Торрихоса, открыто заявил, что не хочет видеть Кастро. Мол, Коста‑Рика не для того помогала сандинистам, чтобы сменить одного диктатора на другого.
Венесуэла при христианско‑демократическом президенте Луисе Эррере Кампинсе тоже дрейфовала вправо (предшественник Кампинса социал‑демократ Карлос Андрес Перес поддерживал в 1978 году сандинистов, хотя и не столь активно, как Кастро). Летом 1979 года Кампинс попытался подкупить сандинистов, предложив 20 миллионов долларов или дешевую нефть в обмен на усиление позиций Социал‑христианской партии Никарагуа в правительственных структурах. Предложение, естественно, было отвергнуто, и СФНО относился к Кампинсу без особого доверия. К тому же сама Социал‑христианская партия активно боролась против правительства, а с сандинистами сотрудничала отколовшаяся от нее Народная социал‑христианская партия, стоявшая на левоцентристских позициях[860].
Резко осложнились отношения Никарагуа с главным военным союзником США в Латинской Америке – Колумбией. Во время американской оккупации Никарагуа в 1928 году был заключен никарагуанско‑колумбийский договор, по которому к Колумбии отходил архипелаг Сан‑Андрес в Карибском море вместе с огромной морской акваторией. Сандинистское правительство расторгло неравноправный договор и заявило претензии на острова. США, конечно, встали на сторону Колумбии, чье правительство с 1948 года вело жестокую войну против левых повстанцев, в ходе которой с американской помощью правительственные войска убили десятки тысяч мирных жителей.
Во время борьбы против Сомосы большую дипломатическую помощь сандинистам оказали страны Андского пакта. Но после победы революции американцы приложили немало усилий для того, чтобы между Никарагуа и этой интеграционной группировкой наступило охлаждение. В 1980 году произошел реакционный военный переворот в Боливии, что тоже отразилось на контактах пакта с Манагуа.
Очень мудрым решением СФНО стало присоединение к Социалистическому интернационалу в качестве наблюдателя. Это позволило активно развивать межгосударственные отношения с теми странами (прежде всего западноевропейскими), где у власти стояли социалистические и социал‑демократические партии (скандинавские страны, Нидерланды, Франция – с 1981 года, Испания – с 1982 года и т. д.).
Особенно полезными с точки зрения нараставшей конфронтации с США были отношения Никарагуа с ФРГ, которой с 1969 года управляла коалиция социал‑демократов (СДПГ) и свободных демократов (СвДП). СДПГ считала политику администрации США в Центральной Америке абсолютно бесперспективной, причем это относилось как к жесткому подходу СНБ, ЦРУ и Пентагона (ставка на реакционные военные диктатуры и жестокое подавление народных движений), так и к госдепартаменту (поддержка правых реформистов при обязательном отстранении от власти любых левых сил)[861].
СДПГ поддерживала СФНО политически и финансово, что вызывало резкую критику американцев. Германские социал‑демократы кардинально разошлись с США во мнениях и по поводу Сальвадора, где набирало силу революционное партизанское движение против проамериканской хунты. После встречи заместителя председателя СДПГ Вишневски (ответственного за международные вопросы) с госсекретарем Маски последний ледяным тоном заметил, что не видит основы для совместной политики ФРГ и США в Центральной Америке.
Однако американцы попытались осложнить жизнь СФНО в Социнтерне с помощью лидера португальских социалистов Марио Соареша. После «революции гвоздик» в апреле 1974 года португальские социалисты одно время были, пожалуй, самой радикальной силой в Социнтерне и даже поговаривали о строительстве социализма в своей стране. Однако резкий рост влияния португальских коммунистов толкнул социалистов вправо и в объятия американцев.
Соареш даже попытался в противовес СФНО сделать членом Социнтерна партию Робело, которая никогда не имела ничего общего с социал‑демократическими идеями и опиралась на предпринимательские круги. Лидер португальских социалистов (который во главе миссии Социнтерна прибыл в Манагуа через несколько недель после победы революции) опасался «кубанизации» Никарагуа.
Напротив, фонд Фридриха Эберта СДПГ провел в феврале 1980 года получившую широкий резонанс конференцию солидарности с Никарагуа и выделил средства на кампанию по ликвидации неграмотности.
Таким образом, первая годовщина победы революции стала триумфом сандинистской внешней политики, сочетавшей принципы неприсоединения с прогрессивным курсом в отношении развивающихся стран.
19 июля 1980 года главную площадь столицы перед Национальным дворцом – теперь она именовалась Площадь революции – заполнили, по разным оценкам, от 300 до 500 тысяч человек. Таких массовых мероприятий в истории Никарагуа еще не было. Вся площадь была в черно‑красных цветах СФНО.
Звездой торжеств был, несомненно, Фидель Кастро, который, в отличие от кратких выступлений других иностранных гостей (СССР представлял заместитель председателя Верховного Совета), произнес 40‑минутную речь. Под ликующие аплодисменты собравшихся он вспомнил, как диктатор Никарагуа Луис Сомоса, напутствуя в апреле 1961 года кубинских контрреволюционеров (которые отплыли к своему бесславному фиаско в бухте Свиней из никарагуанского порта Пуэрто‑Кабесас) попросил привезти ему волосы из бороды Кастро. И вот теперь сам Кастро в Манагуа, и борода его цела[862].
Кубинский лидер назвал очень мудрым решение сандинистов сохранять и развивать в стране политический плюрализм. Кастро пророчески заметил, что платформа республиканской партии США (президентские выборы в Америке предстояли в ноябре 1980 года) означает возврат к «политике большой дубинки» в Латинской Америке.
Буржуазная оппозиция ждала от Даниэля Ортеги (он выступал с главной речью на митинге от Национального руководства СФНО) выполнения обещания и объявления точной даты президентских выборов. Однако лидер сандинистов ограничился лишь подтверждением обязательства провести свободные выборы «в духе новой демократии». Но в целом, подчеркнул Ортега, годовщина революции посвящена памяти погибших за ее дело героев, а не удовлетворению желаний тех, кого не было видно в решающий момент под ее знаменами. Создание госсовета уже является достаточным подтверждением приверженности сандинистов принципу политического плюрализма.
Торжества по случаю первой годовщины революции не обошлись без маленького инцидента, который практически никто не заметил. Как только люди стали петь гимн СФНО, американская делегация, стараясь не привлекать особого внимания, покинула трибуну, так как не хотела слушать слова гимна: «Мы боремся против янки – врагов человечества».
Однако глава американской делегации (посол США при ООН) сделал все, чтобы не придавать этому демаршу большого значения.
Примечательно, что ключевой член делегации США – сенатор‑демократ от Небраски Зорински (он возглавлял подкомитет сената по делам Западного полушария и поддерживал выделение Никарагуа кредитов и помощи) – полностью поддержал точку зрения Ортеги по вопросу выборов. Прежде чем провести достойное и свободное голосование, требовалось воссоздать заново списки избирателей, провести их регистрацию (в Никарагуа по американскому образцу все избиратели должны были регистрироваться заранее, для того чтобы в день голосования попасть в списки).
У Зорински состоялась дружественная беседа с Кастро, который выразил озабоченность перспективой победы на президентских выборах кандидата республиканцев Рейгана и обещал, что Куба не сделает ничего, что могло бы подорвать позиции Картера перед голосованием. Кубинский лидер предложил американцам сотрудничать в деле оказания помощи Никарагуа, чтобы США не думали, что Куба хочет превратить Никарагуа в свою марионетку[863].
Сразу же после окончания торжеств КОСЕП собрал пресс‑конференцию и подверг резкой критике нарушение сандинистами их майского обещания, что выразилось в отказе назвать точную дату выборов. Больше всего досталось сандинистам от лидера УПАНИК Хорхе Салазара (который и в мае 1980 года был против компромисса с СФНО по вопросу о расширении госсовета). Особенно возмутил Салазара постоянный рефрен садинистской пропаганды, согласно которому буржуазия не сыграла в победе революции никакой роли (хотя это было правдой и так считало подавляющее большинство никарагуанцев). Если СФНО не объявит точную дату выборов, сказал Салазар, то КОСЕП оставляет за собой право выйти из госсовета.
Интересно, что рупор оппозиции «Ла Пренса» со ссылкой на Томаса Борхе сообщал в мае 1980 года, что муниципальные выборы пройдут в 1981‑м, а президентские и парламентские – в 1982‑1983 годах[864].
18 августа 1980 года четыре буржуазные партии (Демократическая консервативная, Никарагуанское демократическое движение Робело, социал‑христиане и социал‑демократы) потребовали проведения выборов, ссылаясь на письмо, направленное Хунтой национального возрождения в Организацию американских государств (ОАГ) в июне 1979‑го.
23 августа СФНО ответил КОСЕП. Выступая на массовом митинге по случаю успешного окончания войны против неграмотности, Умберто Ортега объявил в присутствии президента Коста‑Рики Карасо, что выборы состоятся не ранее 1985 года, а политическая кампания по выдвижению кандидатов не начнется ранее 1984‑го. При этом Ортега заметил, что выборы в понимании СФНО серьезно отличаются от того, что представляют себе олигархи: чередования у власти двух традиционных буржуазных партий – консерваторов и либералов, – которые в течение долгих десятилетий предавали интересы народа. «Запомните, что выборы послужат для того, чтобы укрепить революционную власть, а не для того, чтобы устранить ее, поскольку народ уже и так находится у власти в лице своего авангарда – Сандинистского фронта национального освобождения и его Национального руководства»[865]. К тому же до выборов надо преодолеть «отсталость и экономическое, социальное и моральное разрушение страны».