Заиграла музыка, совсем непохожая на ту, что сопровождала национальные малагорские танцы. Мальстен почувствовал в ней более холодное и каменное настроение и невольно усмехнулся: музыканты всего мира все-таки были одарены богами — они могли заставить кого угодно попасть в любую точку мира, передав то, как она звучит.
Аэлин и Бэстифар двигались в окружении гостей так, словно для них это было своеобразным сценическим актом.
Им не понадобились бы нити, чтобы придать их движениям грациозности, — подумал Мальстен, и эта мысль отчего-то кольнула его.
— Ты ведь понимаешь, что он делает это, чтобы позлить тебя? — донеслось до него слева. Мальстен скосил взгляд, не поворачивая головы.
Кара тоже не смотрела на него, ее взгляд был прикован к танцующей паре, и даже сквозь непроницаемую маску на ее лице Мальстен мог уловить, что поведение Бэстифара причиняет ей боль.
— Нет, — вздохнул Мальстен. — Он делает это, чтобы позлить тебя.
Кара вздрогнула — по крайней мере, ему так показалось.
— Мы можем отомстить им, если хочешь, — криво улыбнулся он. На этот раз Кара невольно перевела на него взгляд и недоуменно приподняла бровь. Мальстен предложил ей руку, все еще не поворачиваясь к ней. — Как насчет танца?
Несколько непозволительно долгих мгновений Кара задумчиво смотрела на предложенную руку данталли, словно пыталась понять, не дурачит ли он ее.
— Пожалуй, нет, — хмыкнула она.
— Так и думал.
***
После танца с Бэстифаром Аэлин вернулась к столу, но не успел Мальстен заговорить с ней снова, как она подняла на него взгляд и жестом велела ему замолчать.
— Послушай, Мальстен, сейчас действительно не время и не место для подобных бесед. Ты ждал достаточно долго. Думаю, растянуть это ожидание до конца бала будет правильнее.
Данталли всмотрелся в ее изумрудно-зеленые глаза и отчего-то увидел в них не насмешку, не желание пристыдить его, а печаль.
— Аэлин, что-то…
— Прошу тебя, — мягко произнесла она, — давай поговорим позже.
Мальстен вздохнул.
— Хорошо.
Не прощаясь, он развернулся и направился к выходу из залы.
Кара, все это время стоявшая молча, недоуменно посмотрела на Аэлин.
— Я думала, ты хотела, чтобы он краснел перед тобой прилюдно, как ты тогда перед ним, — пожала плечами она. — Ты же сказала, что это его «не сейчас» было последней каплей.
Аэлин отвела взгляд.
— Он повел себя так, потому что уходил пережидать расплату. Он устроил демонстрацию для аллозийских послов, и после ему нужно было спешно покинуть залу, чтобы никто его не увидел. — Она поморщилась, произнося эти слова. — Вы с ним встретились, когда он собирался найти укрытие, а после вернуться и поговорить со мной.
Кара невольно округлила глаза. Суетливость Мальстена в момент встречи и впрямь показалась ей странной, но с расплатой она это не связала.
— Так за этим Бэстифар…
— Да, — перебила ее Аэлин. — Поэтому он и позвал меня на танец. Он хотел объяснить. Знал, что этот аргумент Мальстен против меня не использует, для него это было бы давлением на жалость. Он стерпел бы любой мой каприз, не потребовав к себе снисхождения, потому что уверен, что заслужил это.
Губы Кары сложились в тонкую линию.
— Не могу сказать, что он совсем не заслужил твоего негодования. Но… Бэстифар ведь видел тогда, на балконе, как сильно Мальстен себя судит. Вероятно, гораздо строже, чем стоило бы.
Аэлин сокрушенно кивнула.
— Я найду его после бала, — сказала она. — В одном мы с ним согласны: нам нужно поговорить.
Прием закончился лишь через два часа, и пестрая толпа гостей хлынула сквозь двери главной залы гратского дворца. Аэлин подождала на балконе, пока все они окажутся на улице, и лишь после этого покинула залу и отправилась искать Мальстена по коридорам дворца. Она не знала, откуда начинать поиски, поэтому решила сначала отправиться в его комнату, но там Мальстена не оказалось. Охотница безрезультатно обходила закоулки дворца примерно полчаса. Отчаявшись, она решила вернуться в свои покои и переодеться в более удобную походную одежду. Прекращать поиски, пока не поговорит с Мальстеном, даже если на это уйдет вся ночь, она не собиралась.
Чья-то черная тень, скрывавшаяся в темноте комнаты, заставила Аэлин замереть и приготовиться к атаке. Тень подняла руки и сделала шаг вперед.
— Аэлин, — послышался знакомый голос. Выступив из мрака комнаты, силуэт обрел узнаваемые очертания. — Прости за вторжение. И прости, если напугал. — Данталли тихо усмехнулся, качнув головой. — Кажется, я сегодня еще не раз повторю это слово, если, конечно, ты захочешь меня выслушать.
Аэлин сложила руки на груди и замерла. Подходить ближе она не спешила.
— Одиннадцать дней, Мальстен, — обличительно произнесла она. — Ровно столько ты скрывался от меня, предпочитал отмалчиваться и находил какие угодно дела поважнее, чем обсуждение того, что произошло на арене цирка. Учитывая, что мы не так давно с тобой знакомы, это значительная часть нашей истории, не находишь?
Мальстен опустил голову.
— Ты права. Права во всем. — Теперь он осмелился сделать к ней шаг. — Я не представлял, как поговорить с тобой. Каждый раз, когда я пытался представить себе этот разговор, я вспоминал, как заверял тебя, что ничего подобного не случится.
Еще два решительных шага вперед.
Аэлин не двинулась с места.
— Когда я уехал… когда сбежал из Малагории три года назад, я оборвал для себя все связи с этим городом, с этой страной и с живущими в ней людьми.
— У тебя не получилось, — напомнила Аэлин. Голос прозвучал хрипло, в нем сквозила обида.
— Пойми, я не имел понятия! — с жаром воскликнул Мальстен, заставив ее вздрогнуть.
— Не имел понятия, что люди могут не забыть тебя? Если так хотел стереть себя из их памяти, стоило воспользоваться нитями, — скептически хмыкнула Аэлин. Мальстен замер и выпрямился, как будто кто-то приковал его к столбу. Аэлин непонимающе склонила голову. — Ты хоть понимал, что можешь много значить для кого-то?
Он не ответил.
— Мальстен, не мне учить тебя тому, что такое боль, но ты хоть понимал, что причинял ее мне каждым днем своего молчания?
Он резко перевел на нее взгляд.
— Я… понимал, что унизил тебя своим поведением тогда, на арене… — неловко проговорил он. — Догадывался, что разозлил тебя. Но я не думал, что…
— Не думал, что ранишь меня? — Она покачала головой. — Проклятье, Мальстен, это просто немыслимо! Ты не считал, что я ждала тебя каждую минуту после выходки Ийсары?
Он вновь опустил голову.
— Я был уверен, что ты не хочешь меня видеть.
— Теперь я могу согласиться с тем, что ты идиот, — нервно усмехнулась Аэлин. — Мы ведь с тобой уже в стольких передрягах успели побывать! Я даже пыталась убить тебя, если ты не забыл. Но именно после того поцелуя с Ийсарой на арене ты решил, что я не захочу тебя видеть и откажусь с тобой разговаривать? Я прощала тебе даже то, что ты контролировал меня с помощью нитей против моей воли! Почему, бесы тебя забери, ты решил, что именно сейчас произошло то, что нельзя обговорить?
Мальстен тяжело вздохнул.
— Этот… случай не был опасным, — надтреснутым голосом ответил он. — Никто не пытался убить нас, твоей жизни ничто не угрожало. Каждый раз, когда я контролировал тебя, я делал это, чтобы спасти твою жизнь. Я уже говорил: я готов был бы делать это, даже зная, что впоследствии ты меня возненавидишь и никогда не простишь. А там, на арене… — он покачал головой, — я просто тебя подвел. Прости, но я не собираюсь искать оправданий своему поведению. Их нет. Я не ожидал того, что случилось на арене. Возможно, я должен был грубо оттолкнуть Ийсару, не думая о том, что выставлю ее на посмешище. Этого я сделать не смог, и ты вправе не прощать меня за это. Тебя справедливо не должна волновать ни моя растерянность, ни моя недальновидность. Я подвел тебя, и этого не изменить. Если б я мог повернуть время вспять и предугадать действия Ийсары, клянусь, я остановил бы ее нитями и не допустил этой ситуации, но это не в моих силах. И мне жаль. Если б ты только знала, как.
Он замолчал, и в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь его тяжелым дыханием. Аэлин, привыкнув к темноте комнаты, изучающе смотрела на него, поражаясь тому, что он не использовал ни одного весомого аргумента, чтобы оправдать себя в ее глазах.
Как и говорил Бэстифар, — с горечью подумала она.
— Мальстен, это… была ошибка, да. Но отчего ты говоришь так, будто ставишь точку? — Голос Аэлин предательски дрогнул. — Ты же не думал, что из-за этой ошибки я готова буду вычеркнуть тебя из своей жизни?
Он не ответил.
Аэлин шагнула к нему.
— Мальстен, ты же не мог всерьез так думать?
Он не отвечал.
— Почему ты не рассказал о тренировках Дезмонда? — поморщившись, словно от боли, спросила Аэлин, медленно начав подходить к нему. — Почему не сказал, что тебе было тяжело все это время? Даже о сегодняшней твоей расплате, из-за которой я по незнанию собиралась заставить тебя прилюдно извиняться передо мной, рассказал Бэстифар, а не ты. Почему ты так поступаешь? Ты себя хоть когда-нибудь щадишь? — Теперь их разделял всего шаг, но данталли не осмеливался посмотреть на нее. Аэлин прикоснулась рукой к его щеке. — Мальстен?
Он закрыл глаза, словно в попытке сбежать от ее вопросов. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы ответить:
— Я не собирался выторговывать твое прощение жалостью, — поморщился он. — Я и так пал в твоих глазах достаточно низко.
— Откуда тебе знать, какой ты моих глазах? — невесело усмехнулась Аэлин. — Ты ведь понятия не имеешь, что чувствуют к тебе другие люди. Не знаешь, каким они тебя видят. И, если уж на то пошло, я не знаю, что должно произойти, чтобы посчитать тебя жалким. Ты производишь какое угодно впечатление, кроме этого. — Она снисходительно улыбнулась. — Посмотри на меня, Мальстен. — Не дождавшись мгновенной реакции, она приложила усилие и заставила его повернуть голову в свою сторону. — Я ведь тебя люблю.
Он не сказал ей в ответ того же, но это и не было нужно. Аэлин поцеловала его, и это словно разрушило невидимые границы, которые он воздвиг между ними, и позволило ему заключить ее в объятья. Время замерло и решилось продолжить свой ход, лишь когда Аэлин, тяжело дыша, отстранилась от него и требовательно посмотрела ему в глаза.
— Я хочу, чтобы сегодня ты остался здесь, со мной, Мальстен Ормонт, — сказала она. — И не смей отказывать мне, ясно?
Он не собирался возражать.
***
Город казался знакомым и незнакомым одновременно.
Пустынный, каменный, по-зимнему холодный и будто мертвый, хотя снега не было. Повсюду витал светло-серый мертвый туман, а посреди площади росло большое толстое дерево, ветви которого облетели и будто заиндевели от холода.
Мальстен осторожно продвигался по улице, что тянулась лучом к главной площади… что это был за город? Мальстен был уверен, что ему не доводилось прежде бывать здесь, однако каменные дома с закрытыми ставнями окон, тишина и сама площадь отдаленно напоминали ему Фрэнлин.
Дорога тянулась долго — казалось, гораздо дольше, чем должна была. Мальстен не знал, сколько времени у него ушло на то, чтобы приблизиться к огромному дереву, хищные лысые ветви которого угрожающе направляли на него свои острия.
Там, рядом с массивным стволом притаилась чья-то фигура, скрытая густым светло-серым туманом. Она стояла, опираясь на ствол и слегка опустив плечи. Лишь приблизившись и обойдя дерево, Мальстен узнал в этой фигуре того, кого считал одновременно своим другом и своим кошмаром.
— Сезар? — удивленно воскликнул он. Собственный голос эхом разлетелся по площади и потонул в густом тумане.
Сезар Линьи выпрямился, услышав свое имя, и оттолкнулся от ствола дерева, будто оно больше не требовалось ему в качестве опоры. Он был все таким же, каким Мальстен видел его в последний раз. В нем сочеталась аристократическая тонкокостность с хорошо очерченными развитыми мышцами. Тонкие руки с длинными пальцами, которые обретали смертоносность, стоило им сжать рукоять шпаги; острые, точеные черты лица, бледная кожа, выразительные глаза под двумя арками угольно-черных бровей; неизменные длинные вороные волосы, вьющиеся мелким бесом и схваченные лентой в низкий хвост; суровый непримиримый взгляд…
— Мальстен, — обратился учитель. В его голосе послышалась строгая оценка, глаза окинули бывшего ученика критически с головы до пят. — Военная Академия пошла тебе на пользу. Хоть плечи стал прямо держать безо всяких напоминаний. — Сезар вдруг поморщился, словно уловил неприятный запах. — Впрочем, от глупостей военная муштра тебя так и не уберегла. Жаль. Я возлагал на нее большие надежды.
Мальстен невольно сделал шаг назад, прочь от учителя. Тот скептически приподнял бровь.
— Так ты молчать ко мне пришел? — спросил он. — Так долго добирался сюда, чтобы не вымолвить ни слова? Что же, интересно, может заставить тебя набраться решительности?
Мальстен сжал кулаки, но тут же заставил себя подавить злость. Он обещал себе, что не станет реагировать на насмешки и понукания учителя. Обещал слишком давно и держал это обещание слишком долго, чтобы отказаться от него сейчас.
— Сезар, за что ты так ненавидишь слабость? — выпалил он на одном дыхании. Собственный голос показался ему непривычно высоким и словно бы детским.
— С чего ты это взял? — хмыкнул Сезар. — Впрочем, любить-то ее не за что. Но и ненавидеть тоже. Слабость — это естественно. Все бывают слабы.
Мальстен задохнулся собственным возмущением.
— Что? — вспылил он. — Ты ведь никогда не прощал, если я… — Он осекся на полуслове, голос попросту отказался повиноваться ему. Мальстен испуганно приложил руку к шее, не понимая, что происходит.
Сезар сдвинул брови. Тонкие губы едва заметно искривились в презрительной гримасе.
— Сколько лет прошло, а ты все о том же, — вздохнул он. — Ты пришел поговорить о расплате? И не просто о слабости, а о том, что я не прощал тебе твою? Все просто: эта слабость могла тебя убить, а моей целью было научить тебя выживать. Я не добился бы этого, если б был с тобой мягкотелым. — Заметив обиду в глазах ученика, Сезар вздохнул. — Поверь, Мальстен, было бы куда больше проку, если б ты перестал придавать этому столько поэтической значимости, а научился бы просто терпеть боль. Ты данталли, ты обязан уметь ее выносить.
Мальстен втянул в грудь побольше воздуха, чтобы возразить, но голос снова не послушался его. С губ не сорвалось ни звука.
— Я… — вновь попытался он, и на одно это слово ушло слишком много сил.
Мальстен покачнулся.
— Не трудись. Я знаю, что ты хочешь сказать. Что выносил боль, которая мне и не снилась? — Сезар усмехнулся и покачал головой. — Это ты о расплате, которая стала твоим кошмаром после воздействия аркала? Кто же вынуждал тебя принимать его помощь? Ты знал, какой будет цена.
Мальстен почувствовал себя так, будто резко уменьшился в росте. Сезар стал казаться ему намного выше, голос его звучал все строже.
Сколько так еще будет продолжаться? Эти насмешки и издевки преследовали его непрестанно, пока он жил в Хоттмаре. Пора положить им конец.
— Сезар, хватит! — выпалил Мальстен, гневно посмотрев на учителя.
Тот сложил руки на груди и взглянул на него, как на капризного ребенка.
— Что именно, ты хочешь, чтобы я прекратил? — спросил он. — Учить тебя? Но я давно тебя не учу, Мальстен. Я передал тебе все свои знания и умения, и ты добился удивительных — небывалых! — успехов. Анкордский кукловод, великий данталли, искусный художник, способный прорываться сквозь красное. Ты достиг того, что мне было недоступно, но все равно приходишь ко мне, чтобы я сделал… что? Пожалел тебя? — Он едва заметно поморщился. — Как в одном данталли может сочетаться такая мощь и такая отвратительная жалость к себе?
Мальстену захотелось броситься бежать как можно дальше отсюда. Он ненавидел себя за то, что вновь опозорился перед учителем, предстал перед ним в таком убогом амплуа.
— Сезар, ты учил меня, когда я был ребенком. — На этот раз слова полились сами, хотя Мальстен не был уверен, что хотел этого. — И уже тогда началась твоя хваленая военная муштра. Я не могу понять, ты был так строг, потому что любил меня, или потому что ненавидел?
Казалось, после этих слов провалиться сквозь землю от стыда захотелось обоим. Мальстен отступил еще на шаг, а Сезар устало потер переносицу, словно услышанная глупость вызвала у него головную боль.
— Любил? Ненавидел? — с усмешкой повторил он. — Да что же тебе так неймется заклеймить меня одной из этих нелепых печатей? Я выполнял свой долг перед твоей матерью, вот, что я делал. И выполнял его до самого конца. Я умер за тебя, если ты еще не забыл!
Мальстен потупился.
— Но, видимо, мои старания для тебя ничего не значат, потому что от меня тебе нужна была только жалость и забота, которой я не мог дать и не должен был давать.
— Это неправда! — с жаром воскликнул Мальстен.
— О, нет, — протянул Сезар с обличительной злорадной улыбкой. — Это чистая правда! Иначе стал бы ты так ненавидеть своего нынешнего ученика за то, что у него эта жалость была.
— Все не так… — бессильно выдохнул Мальстен, прикладывая руку к груди и ощущая, как бешено колотятся оба его сердца.
— Да неужели? — хмыкнул Сезар. — Если б все было не так, задели бы тебя мои слова о Дезмонде? Задевает только правда, Мальстен, и ты знаешь ее. Знаешь и всю жизнь прячешь. Выставляешь напоказ свою выдержку, а сам только и делаешь, что скулишь, как побитый пес от каждого неосторожного слова или укола боли.
— Теперь ты упрекаешь меня за это? За то, что я не стал ломать Дезмонда, как… — Голос снова пропал, будто Сезар обладал властью обрубить его, не желая слышать неугодных упреков.
— Как что? — с насмешкой переспросил он. — Как я — ломал тебя? Что же ты пытаешься мне сказать, Мальстен? Что ты был несчастен? Так меня нанимали не ради того, чтобы ты был счастливым, а для того, чтоб ты выжил. Хочешь сказать, с этой задачей я не справился? — Усмешка не сходила с бледного лица Сезара. На миг оно вдруг превратилось в заплывшую синей кровью предсмертную маску, и Мальстен невольно отшатнулся от жуткого видения. — Боюсь только, что от глупостей тебя это не спасло. Ты всю жизнь пытался кого-то впечатлить и прикрыть свою слабость, и сколько людей из-за этого погибло? И сколько еще должно погибнуть?
Словно из ниоткуда в руке Сезара появилась отрезанная голова со светлыми волосами. Он неспешно развернул ее в руке, показав ученику изувеченное побоями мертвое лицо Аэлин Дэвери.
— Нет! — прошептал Мальстен. От увиденного ему перехватило дыхание, он вновь коснулся своего горла, предчувствуя что вот-вот потеряет почву под ногами.
Отрезанная голова Аэлин исчезла, как жестокий морок — Мальстен не успел отследить, куда она пропала.
— Тебе даже не больно! Так какого беса твои ноги подкашиваются сейчас, проклятый слабак?! — В руках Сезара вдруг появился кнут, которым укрощают диких животных. Он замахнулся им и ударил. Боли Мальстен не ощутил, но услышал, как вскрикивает, и возненавидел себя за это. Ему показалось, что он снова уменьшился в росте, словно брусчатка призрачного Фрэнлина поглощала его, намереваясь похоронить под собой.
— Нет… пожалуйста…
— Вставай!
***
Грат, Малагория
Девятнадцатый день Паззона, год 1489 с.д.п.
Мальстен дернулся с резким вздохом.
Вокруг царила приятная темнота покоев гратского дворца, в воздухе витал легкий аромат благовоний. Сердца данталли бешено колотились в груди и отдавались гулом в висках, кулак судорожно сжимал чуть влажную простынь.
Мальстен осторожно приподнялся, осознавая, где находится.
Комната Аэлин во дворце. Грат, Малагория, ночь с восемнадцатого на девятнадцатый день Паззона.
Мальстен осторожно повернул голову набок. Аэлин отвернулась от него во сне, легкое одеяло едва прикрывало прекрасные изгибы ее нагого тела. Светлые волосы с играющими в них черными прядями разметались по подушке. Прислушавшись, можно было уловить ее тихое размеренное дыхание. Аэлин спала и видела спокойные сны.
Это был всего лишь кошмар, — напомнил себе Мальстен, отерев тыльной стороной ладони взмокший лоб. Дыхание оставалось неровным и судорожным. — Я должен взять себя в руки.
Тихо, стараясь не потревожить сон Аэлин, он сел на кровати, наскоро оделся, не успев лишь набросить камзол и обуться, когда услышал тихий голос:
— Серьезно? Просто уйдешь?
Он обернулся. Аэлин повернулась к нему не сразу — лишь через пару мгновений она, ловко укутавшись в одеяло, села на колени и пронзительно посмотрела в глаза данталли.
— Прости, — покачал головой Мальстен. — Не хотел тебя будить.
— Но ты разбудил. И все равно уйдешь?
Мальстен ощутил дрожь в руках и невольно сжал кулаки, чтобы унять ее.
— Прости, я… скоро вернусь, хорошо? Постарайся уснуть.
— Боюсь, тебе придется меня заставить, если ты настолько хочешь от меня отделаться, — холодно произнесла она.
Мальстен недоуменно приподнял брови.
— Отделаться? — переспросил он. — Аэлин, я надеюсь, ты не думаешь, что я…
— Нет, — перебила она. — Я не думаю, что ты уходишь посреди ночи, чтобы пригреться в другой постели, если ты об этом. — Взгляд ее остался пронзительным, словно она могла просмотреть насквозь его душу. — Ты уходишь, потому что не хочешь возвращаться в кошмар, который тебя разбудил.
Мальстен задержал дыхание, старательно отгоняя неприятные образы, все еще маячившие в памяти.
— Аэлин, со мной все в порядке, — попытавшись натянуть улыбку, заверил он.
А главное, что все в порядке с тобой…
— Когда ты встревожен, лжец из тебя посредственный, — хмыкнула Аэлин, перебираясь на его сторону кровати. Рука ее легла на пропитавшуюся холодным потом простынь, брови сдвинулись к переносице. — Не отпирайся, — кивнула она. — Ты спишь не так тихо, как думаешь.
Проклятье! — прошипел про себя Мальстен.
— Это всего лишь дурной сон, — успокаивающе произнес он, заставляя себя присесть рядом с Аэлин, хотя сейчас больше всего мечтал оказаться в одиночестве. — Прошу, не тревожься за меня. В этом нет нужды.
— Я думаю, нам стоит поговорить о нем, — покачала головой Аэлин.
— О ком?
— О Сезаре Линьи. Это ведь он навещал тебя в кошмаре?
Мальстен невольно опустил плечи. В который раз он задумался, не было ли среди предков Аэлин аггрефьеров — слишком уж часто и безошибочно она угадывала его мысли.
— Я… что-то говорил во сне?
— Да.
— Бесы! — прошипел он.
Аэлин приподняла бровь.
— Я не сказала, что говорил.
— И что же?
— Ничего, — беззлобно усмехнулась она. Глаза Мальстена округлились.
— Ты солгала? Зачем?
— Чтобы ты перестал увиливать, — пожала плечами Аэлин. — Тоже метод. И нечего смотреть на меня таким осуждающим взглядом, Мальстен Ормонт. Уж не тебе после того, как ты не раз управлял мною без моего ведома, говорить о честности.
Мальстен нахмурился, однако возразить ничего не смог.
Аэлин вздохнула, положив ему руку на плечо.
— Может, теперь, когда прятаться нет смысла, просто расскажешь мне все? Станет легче, — нежно произнесла она.
Но, видимо, мои старания для тебя ничего не значат, потому что от меня тебе нужна была только жалость и забота, которой я не мог дать и не должен был давать, — эхом зазвучали в его голове слова из сна. Мальстен резко отстранился от Аэлин.
Расплата — зрелище.
Зрители захотят еще…
— Нет, — выдохнул он.
— Мальстен…
— Аэлин, пожалуйста, — сквозь зубы процедил он, с трудом заставляя себя успокоиться. — Я… я не хочу об этом говорить. Мне… — Голос предательски отказался повиноваться, в точности как во сне.
— Тяжело? — осторожно подтолкнула Аэлин.
Тебе даже не больно! Так какого беса твои ноги подкашиваются сейчас, проклятый слабак?!
— Нет! — выкрикнул он, тут же осекшись. — Просто это… не стоит внимания.
Несколько мгновений Аэлин испытующе смотрела на него, затем опустила взгляд и покачала головой.
— Боги, — тихо произнесла она, — какой же властью он до сих пор обладает над тобой? А ведь прошло уже столько лет.
Мальстен поморщился и упрямо покачал головой, ощутив, как в горле образуется тугой комок.
— Перестань… — прошептал он.
— Перестать что? Любить тебя? Проявлять участие?
— Аэлин…
— Тебе он может запретить что угодно, но надо мной у него власти нет, — со злостью перебила она. — Мальстен, он ведь тебя искалечил, а ты продолжаешь его защищать и оправдывать!
— Аэлин, не надо…
— Сезар Линьи мертв, слышишь? — Она коснулась его лица и нашла его затравленный взгляд. — Он уже не может тебя осудить и наказать! Он и тогда не должен был этого делать. Выдержку и силу не обязательно воспитывать, ломая своего ученика. И ты делаешь правильно, что не поступаешь так с Дезмондом.
Мальстен вздрогнул.
— Ты знаешь о… сложностях на наших тренировках? — поморщился он.
— Я знаю, что Бэстифар хотел бы, чтоб ты муштровал Дезмонда. Сделал его копией тебя, потому что он слишком дорожит тобой, чтобы обрекать тебя на страдания, а вкус этих страданий ему слишком нравится, чтобы совсем от них отказаться. — Аэлин усмехнулась. — Поэтому он хочет получить мало-мальски достойную замену в лице Дезмонда. Но я знаю тебя. И знаю, что ломать его, как когда-то Сезар ломал тебя, ты не будешь.
Мальстен опустил взгляд в пол. От слов Аэлин веяло теплом, в них не было ни толики осуждения. Она говорила с нежностью, которой было так тяжело открыться.
— Поговори со мной, — прошептала она, перемещаясь к нему за спину и целуя его в волосы. — Не закрывайся, умоляю. Не вини себя за недостаток хладнокровия, это не слабость, слышишь? Сезар был фанатиком пострашнее Бенедикта Колера…
— Не говори так, — скривился Мальстен.
— Но это правда! — упорствовала Аэлин. — Он измывался над тобой, когда ты был ребенком. Добивался уважения и послушания сломом. Был нетерпим к тебе. Он причинил тебе столько…
Тебе даже не больно!
— Хватит! — оборвал Мальстен, порываясь встать.
Аэлин потребовалось немало усилий, чтобы заставить его остаться на месте. Некоторое время они молчали. Аэлин обнимала его, сидя у него за спиной, чувствуя, как бешено колотятся в груди оба его сердца под ее ладонями.
— Ты ведь даже сказать этого не можешь, — шепотом произнесла она. — Он заставил тебя стыдиться этих слов. Я ведь не просто так говорю: он тебя искалечил.
Мальстен сжал ее руку.
— Искалечил? — горько усмехнулся он. — Но при этом ты говоришь, что я не слаб. Мне кажется, ты преувеличиваешь либо мои сильные стороны, либо степень его… гм… влияния.
Аэлин тихо вздохнула.
— Тогда скажи то, что не смог произнести несколько минут назад. Когда заявил, что не хочешь об этом говорить. Скажи, что чувствуешь, когда мы говорим о Сезаре Линьи, и я поверю, что была неправа.
Так просто? Сказать, и больше этих расспросов не будет? Для этого я лишь должен признаться вслух, что мне…
Мальстену показалось, что кто-то ударил его в грудь изннутри, выбив из легких весь воздух. Он знал, что она хочет от него услышать, и был уверен, что голос ему не повинуется. Горло вновь словно сдавила чья-то невидимая рука. Захотелось убежать как можно дальше от этой комнаты, от проницательной Аэлин Дэвери.
— Я… мне… — попытался он, но действительно не сумел продолжить. Тело его невольно качнулось вперед в попытке встать. Аэлин удержала его на месте. Мальстен зажмурился, стараясь избавиться от ощущения, что что-то разрывает его на части изнутри. Слова! Это просто слова! Они не должны были даваться так тяжело! Не должны!
Он проклинал себя в это мгновение, но понимал, что выдержал бы расплату тысячу раз, лишь бы не произносить то, что от него сейчас требовалось. Выдержать расплату было бы намного проще. Выдержать молча, как его учили, чтобы рядом не было никого, кто желал бы посочувствовать этому зрелищу. Сочувствие было невыносимым, оно вызывало стыд. Будило в глубине души то, что Мальстен Ормонт так усиленно прятал всю жизнь.
— Мне…
Хватит скулить, проклятый слабак! — зазвучал в голове голос Сезара.
Мальстен не сразу понял, что слышит собственный стон и сжимает виски, стараясь изгнать голос учителя из своих мыслей. Казалось, он утратил контроль над собственными движениями, как если бы более опытный и могущественный данталли сумел сделать из него марионетку.
Один данталли и так уже сделал из меня свою марионетку. Много лет назад. Иначе я смог бы произнести это с той же легкостью, с какой это делает Дезмонд.
Дыхание снова сбилось, сердца заколотились еще быстрее.
Два слова! Всего два слова, но преграда между Мальстеном и этими словами была слишком велика. Из него выжгли саму возможность говорить об этом. Он обходил этот капкан, как мог, но попадал в него каждую расплату и стискивал зубы, чтобы не позволить ему сомкнуться. Он — он, а не муки расплаты — мог утянуть самого могущественного данталли Арреды на теневую сторону мира! Последний раз Мальстен произносил эти слова, когда был ребенком. Что он услышал в ответ?