Ответ «из капитализма», с одной стороны, научно правилен (Ленин: «буржуазное государство – без буржуазии»; Троцкий: «поскольку государство, которое ставит себе задачей социалистическое преобразование общества, вынуждено методами принуждения отстаивать неравенство, т.е. материальные преимущества меньшинства, постольку оно все еще остается, до известной степени, «буржуазным» государством, хотя и без буржуазии»), с другой – смешон. Если слишком злоупотребить этой наукой. Всё хорошее при социализме – социализм, всё плохое, встречаемое при социализме кое-где – капитализм, его отпечаток при «выхождении» из него, или остаточное влияние, через сознание, ибо не имеет корней в социалистическом бытии. «Старое сознание может до поры до времени тяготеть над умами людей даже тогда, когда такое сознание уже не имеет корней в новом общественном бытии»[358]. Таким образом, при реальном социализме отстающее сознание определяет бытие…
Этот «капитализм» напоминает, из современного репертуара, нашу Америку, а аргументация «к капитализму» – противостояние с Америкой. Как известно, за всеми бедами при России стоит Америка (шире – «Запад»), задача национально-освободительная в чем заключается? Правильно, в борьбе с этим злом. И всё бы ничего, и борются (по телевизору показывают), но порой ситуация усложняется: когда сами борцы голосуют за предложения, исходящие, в «конечном счете», оттуда. Такое поведение объясняют просто: Мы-то тут причем, это всё она – Америка!
Постсоциалистический капитализм нуждается в собственной, социалистической онтологии.
Небытие внутри социализма, о котором говорил профессор Попов (см выше), надо понимать правильно. Если в одной отдельно взятой стране пошли к коммунизму через полное развитие, «исчерпание до конца» капитализма, как «собственного момента», то не стоит потом удивляться, что пришли «не туда»[359].
На выручку далеко зашедшим по пути к коммунизму строителям приходит Гегель. Что, капитализм?! А нет никакого капитализма! Мы его еще в 1929 году того… сняли.
Небытие коммунизма, небытие как момент, конституирует его в целом бытие. И нечего поддаваться на провокацию внешней видимости, зри в корень. Коммунизм был не только в 1986 году, когда профессор Попов уловил его за хвост небытия, но и в 1996! И сейчас он есть... На, буржуй, ешь!
Видимо, недаром (ошибка?) партия государственных коммунистов тоже поддерживает «деловых людей» вроде Олега Русала (украинец?), пострадавших от этой самой Америки. Ведь «за ними стоят трудовые коллективы», как сказал Путин, в прошлом тоже-коммунист. «Деловые люди» как момент коммунизма… почему бы и нет?
Кабы отечественная буржуазия понимала свою не только материальную, но и духовную выгоду, она бы Гегелю памятник поставила.
Собственное небытие коммунизма в коммунизме – как собственная буржуазия в Китае. (Чтобы в итоге заиметь собственную буржуазию, стоило ли браться за оружие? Не будем никого судить, человек – существо социальное и он не ищет легких путей.) «Социалистичность» товарного производства такая же гарантия (от капитализма[360]), как «общенародность» государственной собственности, в тот момент когда это «государство» готово выполнить свою «историческую миссию» (помните, как диктатура пролетариата в 1961) – передать ничейное имущество в эффективные руки. И отмереть? Нет, переквалифицироваться в сторожа.
«…коммунизм, выступая сперва как непосредственный результат снятия своего становления [становления когда? в переходный период?! т.е. когда даже базиса соответствующего нет[361]. – А.В.] …не может не содержать в себе своего небытия, своего отрицания. Это не такой коммунизм, который развился на собственной основе, из самого себя, а такой, который является результатом непосредственного отрицания капитализма [отрицания в политическом отношении – политического капитализма, в надстройке, не в экономическом, не в базисе, ведь его еще нет. – А.В.] и в силу этого как снятое становление имеет в себе свое отрицание, связанное с выхождением из капитализма. Данное отрицание коммунизма и определяет его как низшую фазу – социализм. (…)Чтобы коммунизм мог считаться развившимся на своей собственной основе и не выступал уже как результат непосредственного отрицания капитализма … он должен ещё пройти процесс отрицания в себе самом своего собственного отрицания, связанного с его выхождением из капитализма»[362].
А нечего отрицать, поскольку в переходный период в экономике, в базисе коммунистический конь еще не валялся: рано еще.
Наличие «собственного» отрицания (отрицания со стороны капитализма, в себе или не в себе – всё равно) в коммунизме приурочивается, таким образом, к этому самому переходному периоду, когда происходит (якобы) «непосредственное отрицание капитализма». И это писано в 1986 году, когда до НАТОвских бомбардировок Советского Союза оставались считанные лета… Ну да, а как иначе прикажете понимать появление снятого капитализма на Руси Советской.
Отрицание отрицательного в себе (которое, однако, может развиться и «для себя») – это весь социализм, причем после переходного периода (в рамках которого происходит только подготовка условий для начала действительного – экономического – отрицания капитализма). В переходный период еще могут господа из Парижу вернуться, какое тут тебе непосредственное отрицание...
«Далее движение коммунизма совершается уже на собственной основе, и коммунизм отрицает не своё инобытие, не своё иное, т.е. капитализм, а свое небытие в себе [курсив мой. – А.В.], которое связано с его выхождением из капитализма»[363].
Коммунизм отрицает сам себя (свой собственный капитализм в себе?). NB: А не контрабанда ли это двух способов производства (социалистического и коммунистического)?
Отрицаемое здесь – некапитализм. Из капитализма мы вышли в переходный период. Или выхождение еще не выход? Нет, ясно же сказано: «это было делом переходного периода». Значит, таки вышли.
Это – коммунизм в своем несовершеннолетии (а в целом – в становлении). Есть в нем что-то общее с тем сусликом из анекдота. Видишь суслика? – Нет. – И я нет, а он есть! Отрицаемым является в своей сущности, «в себе», или в тенденции не капитализм, а собственное состояние несовершенства выскочившего из капитализма (еще в переходный период) коммунизма. И способ производства коммунистической… он просто несовершенен пока. Подождите лет 50.
Нет, пожалуй, тут не контрабанда двух способов производства, а всё тот же советский легизм. Написано в конституции «социализм» – значит, социализм.
А в итоге это небытие в себе станет небытием для себя… Истинно, истинно говорю, НАТОвские бомбардировки уничтожили коммунистической способ производства.
«Государство», над судьбиной которого сокрушаются идеологи типа Проханова: мол, лишились мы его в 1991 году, – на самом деле не оставило нас (на самих себя). Наоборот, в 1991 г. оно только встало с колен, на собственные ноги.
«Государство» – венец капиталистической эволюции социалистического общества. От бюрократической клетки – к «правовому» государству и «гражданскому» обществу. Однако бюрократы, которым «троцкисты» приписывают чудодейственную силу (они якобы способны вызвать социальную трансформацию общества), в действительности не были той клеточкой, в которой «в себе» содержится будущий организм, социалистическое общество вполне могло их пережить. В данных условиях эволюции (от социализма к капитализму) клеточка всё та же – товар. Или товарность, которую профессор Попов отличал (в 1986 г.), в качестве момента, от товарного производства, которого при социализме, естественно, не было.
«Государство», вставшее на собственные ноги, опираясь на деклассированные демо-массы (тоже творец истории), может теперь развернуться…
«Видимо, сегодня, государство может отказаться от искусственной поддержки этих хозяйств [убыточных]... Маломощные, неперспективные хозяйства должны получить последнюю помощь от государства в виде списания их задолженности.., а в остальном предоставлены самим себе». Пусть делают что хотят – «государство это не должно волновать»[364].
Этой неволнуемостью «государство» и обнаруживает свое существование в качестве обособленного от общества тела. Меня, данного субъекта, это не касается – значит, прежде всего: я вот тут, от сих и до сих пор, а там уже не я. Но где «не-я», там и рынок (в перспективе – капитализм, или полное товарное производство; сейчас это убыточные хозяйства, завтра передовые, а в дальнейшем вообще от государства ничего не останется, кроме «государства»). Социалистическое государство везде (тотально), но именно поэтому оно не «государство» (в буржуазном смысле слова).
Государство перестало быть на побегушках у какого-то «общества», которого в «действительности» ведь нет (Тэтчер), точнее, не оказалось. Есть общества. Общество убыточного хозяйства. Общество преуспевающего хозяйства, передовое общество. А общество (или «народ») как целое уличается в своей абстрактности.
Нет, значит, не было? Что было «в себе», то теперь стало «для себя». Относительная обособленность стала абсолютной. Раз-обществление единого общества на множество замкнутых на себя обществ, коллективов.
Собственное «я» государства конституируется как отраженное в себя (персонифицированное) общественное отношение; одна часть общества относится к другой части общества, «бьет» ее, «обыгрывает», оказывается «более эффективной», это отношение между, или «внутреннее» отношение (означающее, что нет никакого общества как целого, а есть совокупность обособленных частей), тотализируется «извне» (внешнее целое) в лице «государства». Последнее как будто противостоит и той, и другой части, а на самом деле выражает господствующую в обществе тенденцию. Если «сильный» бьет «слабого», значит «государство» это поддерживает. Если, наоборот, значит «государство» это тоже поддерживает.
А вот когда «государство» само станет «сильным», т.е. одной из сторон общественного отношения, или займет место среди «сильных» (как «первый среди равных»), тогда оно будет поддерживать самоё себя. «Перестройка» – только начало пути «государства» к самому себе, к полному само-обладанию (тогда как для общества это конец: общество перестало существовать как целое). «Государство» делает лишь первые шаги, после того как оно вылупилось из социалистического яйца, но оно еще не стоит на ногах (недаром кто-то там падал с моста).
Государство само и управляет? Нет, им играет капиталистическая судьба преуспевающих пока-социалистических хозяйств, которым в тягость искусственная поддержка неудачников, конкурентов. Конечно же, государство «перестраивается» исходя из потребности «насыщения рынка», преследуя «общий» интерес (а на первых порах даже – «революция продолжается»). Недаром техника диктует...
Капитализм под прикрытием рациональности – разговоры о «сугубой техничности» рубля, биржи, рынка в целом, не говоря уже о таких, «чисто» технических вещах, как «изыскание внутренних резервов» путем сокращения излишней рабочей силы; при этом, конечно же, забывают, что при социализме нет рабочей силы, нет пролетариата. «Для нас» – просто повышение роли трудовых коллективов в управлении гос. (т.е. как будто чужими) предприятиями, просто самоокупаемость («командные высоты» все равно в руках... народа, «общенародного» государства), просто «насыщение рынка», а «в себе» – ступенька к капитализму.
«Общенародность» государственной собственности пока еще никто не ставил под вопрос (в 1990 г. это сделает само «государство», внеся соответствующий «поправки» в конституцию), но «личности», носители «личной» собственности, уже прибегали к этому источнику[365] не дожидаясь, когда польётся полным потоком…
История «реального» социализма дает наглядный пример того, как уничтоженный искусственно общественный класс (а класс – это не носители котелков или картузов, а часть общества, обособленная – или только находится в процессе обособления – от другой части в зависимости от отношения к труду: присваивает чужой труд или только собственный) возрождается потом «естественным» путем. Государство из орудия построения коммунизма становится орудием реставрации капитализма, орудием общественного переворота.
Что касается «ничейности» общенародной собственности: «эта собственность абстрактно принадлежит всем и поэтому не принадлежит никому конкретно, она – собственность всех и поэтому ничья»[366]. Прежде всего, эта собственность, будучи общественным отношением, – своя собственная, как дядя Фёдор (из «Простоквашино»).
- Ты чей, мальчик?
- Ничей. Я свой собственный…
«Отношение, у которого нет субъекта, – ничье отношение. Такое отношение само становится своим собственным субъектом»[367]. Отношение «порождает» субъекта, как поле – вещество. Однако «субъект собственности» – у вещей, а собственность – это отношение между людьми (а не сами вещи).
Общенародная собственность означает всего лишь, что вещи (по поводу которых соответствующее отношение между людьми имеет место) более не противостоят людям в их отношениях друг к другу (в производстве и т.д.). В этом смысле она действительно является «ничейной». (Если собственность есть отношение между людьми, а не отношение робинзона к его сокровищам, то она по определению является ничейной: люди не «имеют» отношение, а находятся в определенном отношении друг к другу, находятся в собственности! И частная собственность не является исключением. Как отношение она не в кармане, не за душой у индивида- обладателя, а между представителем данной вещи, ее предмета, и «обществом». Это отношение «общества» к «его» вещам как к чужим.) Тогда как частная собственность означает противоположное. Поэтому утверждение об отсутствии «при социализме» общенародной собственности eo ipso предполагает, что «собственность» была не ничья, а таки чья-то («государства»).
Наличное бытие «всех вместе и никого в отдельности» (народа) есть государство. Само по себе, вне отношения к своему иному (совокупности «каждых» в отдельности), оно – тоже абстракция, в лице же своих органов оно дано нам (как «каждым») «в ощущениях»… Так, общность «трудовой коллектив» как целое представлено в лице администрации гос.предприятия. Трудовой коллектив как целое является «красным» директором.
«Было у нас вчера политзанятие, читали книгу «Экономические проблемы социализма в СССР» [«изучали книгу товарища Сталина» – в издании 1955 года. – А.В.]. Так он [«он» здесь – Андроныч, а не Сталин. – А.В.] как загнул! «А чего, говорит, с этими двумя собственностями канителится? Переводи сразу всё на совхозы!».
–…Тебе ж разъяснили, Андроныч, что колхозная собственность есть социалистическая собственность. Нельзя ее отбирать у колхозов, как отбирали фабрики и заводы у капиталистов.
–…А может быть, нам не жалко с этой собственностью расставаться?»[368].
В самом деле, «если все – служащие по найму, то никто не в состоянии считать государственную собственность своей – никому не принадлежит, обезличена. В обществе не существует таких людей, которые были бы кровно заинтересованы в эксплуатации тех средств производства, которыми, собственно, и поддерживается жизнь»[369].
Это «никто» и есть государство. Оно, конечно, является лишь представителем подлинного субъекта (народа), но существует = осуществляет свои функции (в том числе имущественные права) этот народ «в форме» государства, и поддерживается «бытие» общенародной собственности деятельностью специальных органов и должностных лиц государства.
А считать ее своей нужно не в метафорическом, а в прямом – расчётном – смысле. Если, конечно, таковой расчет практикуется в народном хозяйстве. Так в том-то и дело. Вот вам еще одна превратная форма. «Кровная незаинтересованность» есть форма отражения практики рыночников, которые в качестве «хозяйственников» наживались на средствах производства как на товаре (это ведь теперь тоже товар!). На этой-то почве – непосредственный производитель работает спустя рукава, тогда как опосредованный делает прибыль на фондах – и разовьются в «массах» соответствующие настроения (вместе с тоской земли по хозяину), созвучные лозунгу либералов «Больше рынка!»..
« У «государства» при социализме нет своей собственности ... «Государство» при социализме – лишь представитель абстрактно-всеобщего владельца социалистической собственности – общества и народа в целом, «всех вместе, никого в отдельности»»[370]. «Иначе это была бы не социалистическая собственность народа в общегосударственной форме, а своя, частная собственность в руках государства – особый вид (и статус) частной собственности (государственно-капиталистическая собственность в отличие от частно-капиталистической) – подобно собственности государства при капитализме, которая при всей своей специфике (своеобразие субъекта собственности, ее особого правового режима и т. д.) по своей экономической и правовой природе, по своему типу является именно частной собственностью»[371].
А вот здесь начинается самое интересное. Общность «всех вместе» сама по себе суть абстрактная общность. Она лишь мыслится (в «голове»), тогда как в «объективной реальности» существует совокупность индивидов. Она должна быть, и именно как целое, неравное тому, из чего состоит, в какой-то мере противостоящее своим элементам. Государство и есть это бытие «всех вместе». И не важно, что «само по себе» оно есть ничто, т.е. не есть вовсе; только по отношению к совокупности граждан, выступая представителем целого «государство» обретает наличное бытие.
В отличие от индивидуальной («личной») частная собственность является как раз собственностью общественной. Это общество представлено в особе капиталиста, являющим собой наличное бытие общности «всех вместе», или целое занимаемого капиталом «трудового коллектива» (которого при капитализме потому и «нет»).
«Социалистическая собственность народа в общегосударственной форме» и есть частная собственность государства. Она частная в силу своей обособленности от совокупности образующих (опять же абстрактно, поскольку и индивид существует лишь в отношении, а не сам по себе) это государство индивидов, в силу известной противопоставленности им («каждым» в отдельности), т.е. в силу своей «ничейности»; эта-то «ничейность» и представлена в государстве.
Между прочим, о природе колхозно-кооперативной собственности тот же автор высказывает следующее: «если... конституционные положения носили бы не фиктивный и декларативный, а реальный характер и соблюдались в жизни, то собственность колхозов и других кооперативных организаций была бы на самом деле – вопреки конституционному утверждению – не социалистической собственностью, а, напротив, собственностью конкретно-определенной группы людей (членов колхозов за или иной кооперативной организации), т.е. групповой частной собственностью, обособленной от социалистической собственности всего общества, «всех вместе»»[372]. Т.е. она частная именно в силу своей обособленности. Она не «всех вместе», а только членов данной кооперативной организации. Вместе с тем она социалистическая, и здесь нет противоречия, поскольку социалистическое общество исключает эксплуатацию человека «человеком», нетрудовое присвоение жизненных благ (не говоря уже о предметах производственного потребления).
Точно так же, в меру обособленности, частной является и собственность «всех вместе и никого в отдельности». Она – частная собственность социалистического государства по отношению к другим государства, а равно и юридическим и физическим лицам «под флагом» этих других государства; по отношению к рабочим в госсекторе, поскольку в рамках производства возможно лишь распределение по рабочей силе (= необходимому труду), даже по отношению к гражданину, если он берет на себя слишком много.
Но социалистическое государство права не имеет распоряжаться ею по примеру своих буржуазных коллег. Осуществляя так называемую приватизацию, оно тем самым передает другому больше прав, нежели имеет само. Буржуазное государство это делает в силу капиталистического (частного в собственном смысле слова) характера своей собственности; социалистическое, распоряжаясь имуществом народа (т.е., юридически, другого лица), производит общественный и государственный переворот, т.е. становится вне закона.
Отмирает не государство, не форма, а содержание.
Известно, что «между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата »[373]. Имеется в виду переход от капитализма к коммунизму (вторая фаза); «социализм» (первая фаза) и есть этот переход. И государство этого переходного периода не может ни «отмереть», ни перестать быть классовым образованием.
Однако практика показала, что к самому этому переходу нужно еще перейти…
Социалистический способ производства «не может мирно, стихийно, самотеком возникнуть в недрах капитализма даже при вполне созревших объективных, материальных предпосылках социализма. Поэтому необходима социалистическая революция и переходный период от капитализма к социализму [курсив мой. – А.В.]; в течение переходного периода создается, формируется и упрочивается в ходе классовой борьбы, под организующим воздействием пролетарской диктатуры социалистический способ производства»[374]. И далее следует ссылка на указанное место из «Критики Готской программы». «Переходный период от капитализма к социализму [курсив мой. – А.В.] начинается с установления пролетарской власти и завершается построением социализма – первой фазы коммунистического общества»[375]. Ну хорошо, а переход от капитализма к социализму – это что, уже-социализм или еще-капитализм?.. Как граница есть и часть ограниченного, и часть ограничивающего, или, «что то же самое, граница не есть ни часть ограниченного, ни часть ограничивающего»[376], так, надо полагать, и социализм.
По ходу «построения» уже коммунизма социалистическое государство выкинуло номер. Оказывается, вопреки Марксу, государство переходного периода (надо ли уточнять, от чего к чему?) всё-таки может быть чем-то иным (не классовым образованием, не «орудием» воли определенного класса): «Обеспечив полную и окончательную победу социализма – первой фазы коммунизма – и переход общества к развернутому строительству коммунизма, диктатура пролетариата выполнила свою историческую миссию и с точки зрения задач внутреннего развития перестала быть необходимой в СССР. Государство, которое возникло как государство диктатуры пролетариата, превратилось на новом, современном этапе в общенародное государство, в орган выражения интересов и воли всего народа »[377]. Т.е., именно, перестало быть классовым.
«Советские люди говорят: у нас антагонистические классы исчезли, диктатура пролетариата выполнила свою задачу, государство потеряло свой классовый характер [курсив мой. – А.В.] и стало государством всего народа »[378]. И Программа говорит: «В связи с ликвидацией эксплуататорских классов отмерла функция подавления их сопротивления. Всестороннее развитие получили главные функции социалистического государства – хозяйственно-организаторская и культурно-воспитательная…Пролетарская демократия все больше превращалась во всенародную социалистическую демократию»[379].
Другими словами, в условиях уже «построенного» социализма вместо рабочего класса (с союзником) стал править народ [380]. Да, «рабочий класс – единственный в истории класс, который не ставит целью увековечение своей власти» (К. Маркс). Но кому он передаёт власть?
Поскольку «народ» – это абстракция [381], неудивительно, что на тридцатом году своего правления выполнил свою миссию он сам (еще один! сначала диктатура пролетариата, теперь «народ», а государство и в ус не дует, в смысле «отмирания»): в нужный момент, в августе 1991 года, его не оказалось в наличии, некому было защищать свою(?) власть[382]. Правда, через 2 года, в октябре месяце, нашелся один человек, который прямо из осаждённой крепости пошёл его «подымать», но, как известно, это ему не удалось...
Таким образом, государство диктатуры пролетариата, причем, надо полагать, незаметно для самих граждан, превратилось в «государство вообще» – организацию, выполняющую общесоциальные, «главные»[383], функции, а «социалистическое» осталось одно название – «юридическая» (идеологическая) надстройка над «общенародным» общественным строем (как впоследствии, когда процесс уже пошёл, «общенародное» государство в законе о собственности введет такую категорию, как «собственность граждан», которая никакого другого, кроме действительного [384], смысла не имеет, а просто так называется, по-«общенародному»…).
И это не на пустом месте. За примерно 25 лет до этого в СССР, внутри общества исчезли …классы, точнее антагонизм между-классовый, т.е. классовая борьба (которая перед этим, как известно, «обострялась»), опять же внутри общества, так как социализм был «построен», хотя никто в государстве не лег костьми[385], как и оно само. (Поскольку всякое государство есть орудие социально-классового господства, т.е. господства одной классово выделяемой части общества над другой, а «общенародного» не бывает, оно должно «отмереть» в таких обстоятельствах, но оно передумало…)
«Все эксплуататорские классы оказались, таким образом, ликвидированными. Остался рабочий класс. Остался класс крестьян. Осталась интеллигенция. Но было бы ошибочно думать, что эти социальные группы не претерпели за это время никаких изменений, что они остались такими же, какими они были, скажем, в период капитализма. Взять, например, рабочий класс СССР. Его часто называют по старой памяти пролетариатом. Но что такое пролетариат? Пролетариат есть класс, лишенный орудий и средств производства при системе хозяйства, когда орудия и средства производства принадлежат капиталистам и когда класс капиталистов эксплуатирует пролетариат. …Но у нас класс капиталистов, как известно, уже ликвидирован, орудия и средства производства отобраны у капиталистов и переданы государству, руководящей силой которого является рабочий класс. Стало быть, нет больше класса капиталистов, который мог бы эксплуатировать рабочий класс. Стало быть, наш рабочий класс не только не лишен орудий и средств производства, а наоборот, он ими владеет совместно со всем народом [386]. А раз он ими владеет, а класс капиталистов ликвидирован, исключена всякая возможность эксплуатации рабочего класса. Можно ли после этого назвать наш рабочий класс пролетариатом? Ясно, что нельзя»[387].
Эксплуатации (а кстати, что это такое в политэкономическом смысле?) нет, поскольку руководящей силой государства является рабочий класс. Капитализм = капиталисты. Нет капиталистов (а что это?) – нет капитализма…
«Устранив» капиталистов, взяв средства производства на себя, в свое собственное (совместно с «народом») управление в качестве государства, пролетариат тем самым уничтожил себя (а ведь, как известно, для полной эмансипации от капитализма необходимо не только чтобы пролетариат ликвидировал буржуазию как класс, но и себя – и тоже как класс), превратился в «совершенно новый класс» (Сталин). Такой же метаморфоз произошел и с другим из оставшихся классов – крестьянством. Выделяемая особо «прослойка» – интеллигенция – также к тому времени претерпела известные изменения, и теперь в «одной упряжке» с рабочим классом и колхозным крестьянством «ведет стройку нового, бесклассового социалистического общества».
«Диктатура будет не нужна, когда исчезнут классы»[388], – читаем у Ленина в работе «Экономика и политика в эпоху диктатуры пролетариата» (1919). «Они не исчезнут без диктатуры пролетариата» (там же). А когда исчезнут классы? Нельзя сказать, что Сталин этого не понимал. «Маркс говорил: для того, чтобы пролетариат освободил себя, он должен разгромить класс капиталистов, отобрать у капиталистов орудия и средства производства и уничтожить те условия производства, которые порождают пролетариат [курсив мой. – А.В.]»[389]. Всё дело в этих условиях.
А что если наоборот, диктатура исчезнет, а классы останутся?
«Проведем эксперимент: применим принципы сталинской классификации к известным в истории докапиталистическим обществам.
Разделим, как это делает Сталин, общество на две большие группы: занятых физическим и занятых умственным трудом; первую группу подразделим на два класса – работающих в городе и работающих в деревне, а вторую назовем прослойкой. Как и по цвету волос, можно будет расписать по этим графам всех членов любого общества: в самом деле, каждый занимается физическим или умственным трудом и живет или в городе, или в сельской местности. Как любят выражаться советские философы, третьего не дано. …Между очерченными таким образом социальными группами не было бы никаких классовых антагонизмов – как и между блондинами и шатенами при делении общества по цвету волос. Да откуда и взяться классовым антагонизмам, если в качестве социальных групп берутся труженики города, труженики деревни и лица, занимающиеся умственным трудом! Ни в одном обществе между этими группами не возникало непримиримых противоречий»[390].
В этой схеме отношения внутри выделенных таким образом социальных групп, не говоря уже об обществе в целом, именно как социальные (социально -производственные, а не производственно-технические), смазаны. Все «занятые трудом» – это-де и есть трудящиеся, или работники, в том числе «по государственной линии». Т.е. это не классы (в политэкономическом смысле, классы, которые фигурируют у Маркса в «Капитале»), а сословия, корпорации; критерий их выделения не классовый (политэкономический), даже не социальный, а, можно сказать, технический, техно-политический.
«Исчезновение» классов (и eo ipso вырастающей из их бытия классовой диктатуры того или иного класса) следует мыслить не мета-физически (а с учетом «уничтожаемости» классов – еще и физически), а диалектически (снятие обоих классов – и буржуазии, и пролетариата; одного «уничтожения» мало).
«Из того, что вместо двух классов остается только один, не следует, что возникнет бесклассовое общество. Вероятнее всего, развитие общества происходит следующим образом. Те, кто практически находятся у власти в момент победы… образуют новый класс – новый правящий класс нового общества »[391].
Вероятнее всего, это неверно. Потому, что власть представляется здесь привнесенной (заброшенной!) в общество извне, едва ли не из космоса, а не вырастающей (или нарастающей) органически из тела самого данного общества, из общественных отношений, в первую голову в производстве. Туда же и М. Джилас: «В силу того что новый класс не вышел из недр реальных общественно-экономических процессов, его зачатки могли находиться только внутри организации особого рода...Корни нового класса находятся в партии особого – большевистского – типа»[392]. Да, в силу того, что он, «новый класс», не является классом, а был «заброшен» в этот мир, этот некласс и создал реальные общественно-экономические отношения...
Коль скоро бытие с сознанием не поменялись местами с переходом «от капитализма к социализму», и по-прежнему общественное бытие определяло общественное сознание, в нем – в общественном бытии – и следует искать разгадку той политической надстройки, которая увенчала собой здание социализма. Из тела победившего пролетариата и разовьётся со временем недостающая «вторая половина»[393].
Как целое рабочий класс конституировался в виде рабочего государства (государства диктатуры рабочего класса впоследствии превратилось в «общенародное», чтобы затем и вовсе себя «отменить»). Из этого «целого», как гаструлы-бластулы, последовательно, через посредство переходных форм (государство диктатуры рабочего класса – «общенародное» государство – просто «государство», в самом конце) и вышла буржуазия.
- Это не возврат к капитализму. Ни-ни. Это всего лишь очищение социализма, его гуманизация; в рамках социализма с «человеческим лицом» снимается одинаково присущая как сталинизму, так и демократическому капитализму манипуляция людьми. Чем дальше от 1989-го в “историю” взад, тем искреннее звучали эти голоса.
«Humanist socialism, which there is a constant struggle to establish today in Czechoslovakia, is a revolutionary, humanistic, and liberation to a system of universal manipulation. It is, therefore, understandable that in these events one is dealing with socialism and by no means with a return to capitalism. Accordingly, humanistic socialism is the negation of both capitalism and Stalinism»[394].
Но и в 1989 году сознание не поспевало за бытием.
- Мы тоже за социализм, – перемигивались советские «подкулачники» в 1989 году.
Такого не было, чтоб капиталисты вышли на Манежную площадь с транспарантом «Вся власть – капиталу!», а народ бы поддержал:
- Действительно, какие же мы дураки были до сих пор! Капитал управляет, ему и карты в руки. А кому еще?
И тем более такого не могло быть в 1968-ом, если бы «эксперимент»[395] удался. Сами бы «обновленные» социалисты и развивали капитализм под красным флагом. До поры до времени (пока народ «не готов») он оставался бы «в себе».
И в 1989 капиталисты были за народ – пусть себе «правит» народ, а мы ужо как-нибудь управимся.
С чего начинается лысина… Метафизическая псевдопроблема. Лысина или есть, или нет. А с чего начинается при социализме капитализм?
В году 1989 «средний» советский гражданин, Союза советских, между прочим, социалистических республик, понятия не имел, что такое социализм. Как в таких случаях говорится, дожили… Лысины нет без… отсутствия волос. А без чего нет социализма? «Средний» гражданин социалистического государства и против социалистической фондовой биржи (о которой писал, без сомнения социалистический, экономист Н. Шмелев) не стал бы возражать. Фондовая биржа социалистическая? Социалистическая. Значит, нет проблем.
Недаром бывшие советские либералы в конце концов пришли к такому выводу: «Социализм» – это бред, галлюцинация, мираж, в действительности существует капитализм и только капитализм, реальность является капиталистической; а как активное проявление галлюцинирующего сознания, «социализм» – создание препятствий свободному функционированию единственно возможного, единственно реального капитализма.
Социализм исчез, как волосы на голове, – никто и не заметил.
А что же истинный социализм?
Борьба за «истинный» социализм, за освобождение от «генерализированной», общей для «сталинизма» и демократического капитализма манипуляции оказалась в действительности (той самой, которая «в конечном счете») борьбой за… реальный капитализм. Значит, что, освобождение от всякой манипуляции само было – «в себе» – манипулятивным? Выходит, что так. Если Чехословакию вместе с возможным социализмом переехали советские танки, то в самом Советском Союзе действительный социализм погиб не под танками.
Распространенное, обыденное представление о социализме нагружено этической установкой: социализм, видите ли, должен быть хорошим / добрым. Т.е. представлять собой некий идеал, а не быть реальным (здесь в смысле реальности, а не «хрущевского ревизионизма») социализмом.
По идее, по Марксу, мы должны исходить из самой реальности. Но не получается… Нет-нет да и сползём к «иде<