МАКСИМЫИ СЕНТЕНЦИИ
Л у ц и я А н н е я
С Е Н Е К И,
Римского сенатора, философа и драматурга,
одного из столпов стоицизма
Известно, что сам Сенека максим и рефлексий как таковых никогда не писал, а писал философские трактаты, нравоучительные письма и декламационно-философические трагедии. Однако он высоко ценил нравственно-философские максимы своих предшественников и был выдающимся собирателем афоризмов. При этом он с неизменной щедростью делился сокровищами мудрости веков минувших со своими друзьями и кое-что из своей коллекции поместил на страницах собственных книг (благодаря чему эти суждения древних и дошли до наших дней). Вместе с тем стиль самого Сенеки отличается такой отточенностью и совершенством, так много практически готовых сентенций и максим раскидано по страницам его произведений, что невольно хочется составить сборник изречений и его самого. Первый опыт такого рода мы и предприняли в изданных нами ранее «Письмах к Луцилию». В настоящей же работе мы значительно расширили первоначальный объём и одновременно попытались придать всему этому многоликому собранию определённое подобие цельности и смысловой завершённости. Помимо того, в качестве приложения мы дали сборник избранных сентенций Публилия Сира.
Выпуская в свет настоящую книгу, мы преследуем не академические, а сугубо практические цели: познакомить читателя с философией стоицизма и как можно скорее ввести его в самую суть дела. Нет сомнений, что читатель, потратив время на чтение и изучение сентенций Сенеки и Публилия, окажет себе немалую услугу, ибо польза от знакомства с философией стоиков весьма ощутима.
Ведь сегодняшнему читателю приходится жить под неустанным гнётом агрессивных шаблонов и вульгарных стереотипов, в условиях, когда личность человеческая подвергается чудовищному давлению и преступным посягательствам извне. Наша жизнь в нынешнем обществе устроена таким образом, что стремится замкнуть каждое наше действие, каждый жест в область привычки, сделать нас её рабами. Все наши действия – хотим мы того или нет – становятся всё более коллективными и, стало быть, посредственными, когда недостаток качества всё более восполняется количеством. Мы, добровольно и по принуждению, собираемся в бригады, ходим строем, запираемся в казармы.
Стоицизм стремится к прямо противоположному, он – быть может, в большей степени, чем само искусство – школа индивидуализма, расширения и возрастания нашего «я». Он позволяет оградиться от постоянных напряжения, давления и страхов, навязываемых современной жизнью, и от всех связанных с ними пагубных физических и ментальных последствий.
Посмотрите кругом себя: все бегут, спешат, торопятся, наступают друг другу на ноги... Радио и реклама повсюду, вплоть до кладбищ и уборных. Вы просыпаетесь под их болтовню, потому что во всех квартирах радио и телевизор надрываются с раннего утра до глубокой ночи. Всё это преследует вас в собственном доме, у соседей, на улице, во всех магазинах, в учреждениях, в кафе; спуститесь в метро или сядьте в такси или поезд – все эти бредовые внушения тут как тут. Радио постоянно бубнит вам свою нудную, очень точно отщёлкиваемую, преступно-примитивную мелодийку – всегда одну и ту же, идущую сквозь вас и засоряющую вашу память. Оно орёт как резаное, требует, приказывает, уговаривает, поучает, вставляет вам в уши клинья! Миллионы разноцветных лампочек с вечера и до утра выплясывают на улицах какие-то замысловатые световые картинки, рассчитанные на самое незатейливое детское воображение и любопытство. Днём вездесущие рекламные щиты, тряпичные перетяжки и прочая механика, обслуживающая любителей всучить вам свой не очень-то нужный товар, прыгают вам в глаза, зазывают, соблазняют, ослепляют и оглупляют вас. И кажется, что спастись от всего этого вам никак нельзя.
В такую пору культивирование стоицизма и индивидуализма становится священной, прямо-таки святой обязанностью каждого, кто ещё не подвергся глобализационной дегуманизации, ибо только в них сегодня обретается оружие человеческой самообороны, лишь в них залог духовного выживания человечества в нынешних сквозь бесчеловечных условиях.
Наиболее удачно и полно ущербность нынешнего времени и живущего в нём поколения выражают разнузданные вопли рекламы: «Бери от жизни всё, и пусть платят другие!» К несчастью для энергичных последователей столь радикальной философии, жизнь устроена решительно иначе: нельзя брать от неё всё – по крайней мере, безнаказанно; и что всего трагичнее при подобном миропонимании: за всё в конечном счёте приходится платить самому и другие тут совершенно бесполезны.
На распутстве, вседозволенности, разнузданности и бесхребетности – а именно такой образ «жизни» насаждается и поощряется нынешней попсокультурой – далеко не уедешь. Не эти «ценности» позволят человечеству выжить, но дисциплина ума и воли, контроль над собственным сознанием. И на этом пути Сенека, как Учитель, не заменим.
Тот, кто прикоснулся к тексту Сенеки, ощущает себя в непосредственной близости к природе, к человеческому миру. Ведь у него этика констатируется не столько теоретическими, сколько смысложизненными вопросами. Это уже с Гегелем и после него философия извратилась в неуклюжую, пустопорожнюю и мертвящую болтовню. У Сенеки всё не так: каждому предельно близка его установка и стремление понять мир из человека.
Знакомство со взглядами стоиков вообще, и Сенеки в частности, постепенно приводит вдумчивого читателя к убеждению, что цена всех уклонений от праведного пути непомерно высока – духовное ничтожество. Её не может компенсировать даже сопряжённый с этими уклонениями богатый жизненный опыт, так как он является лишь средством для возвращения на праведный путь и обрекает на великие труды и преодоления тяжких соблазнов и испытаний.
Пока человек не занялся глубоко и основательно философией, жизнь есть для него бессмысленное бедствие. Но философия не должна быть нудной и бесплодной болтовнёй, как это часто бывает, она должна соответствовать своему назначению: глаголом жечь сердца людей, т.е. открывать человеку глаза и вносить смысл и ясность в его голову. Без этого человек не живёт, а только спит и видит во сне кошмары.
Что позволяет древнему мудрецу делать такие выводы? Его убеждение в том, что человек не есть тело, но что он есть бессмертная душа. Конечно, он говорит об этом после Платона, но зато за много веков до официального рождения спиритизма, когда Аллан Кардек, в середине XIX века, систематически разработал эти вопросы и дал им небывалое и величественное философское обоснование.
Ещё многое можно было бы сказать здесь, но ограничимся лишь двумя особенностями Сенеки как мыслителя.
Первая. В нашу пору перекачивания нефти и служения бумажному мамоне суждения Сенеки о ничтожестве материального богатства обладают особым весом. Одно дело, когда об этом говорит нищий мудрец (обычно так оно и бывает), и совсем другое, когда о деньгах с пренебрежением отзывается один из богатейших людей Римской империи. Он не затрудняясь и со знанием дела объясняет причины своего презрения к богатству и указывает на истинные ценности. Разумеется, мнение такого богача совершенно особым образом подтверждает рассуждения нищего мудреца, о котором мы сказали чуть раньше, имея в виду Сократа и всякого иного аристократа духа. Право, здесь есть над чем призадуматься нынешним миллионерам! Точно ли они уверены, что не за вздорной и губительной химерой гоняются? Пользуясь случаем, адресуем этот вопрос нынешнему «олигарху» в облюбованной Омаром Хайямом манере:
В мире нищих богатым слывёшь – дальше что?
Деньги всем под процент выдаёшь – дальше что?
Сотню лет так намерен прожить? Предположим!
Даже пусть сотни две проживёшь – дальше что?!
Точно так же и мнение императора Марка Аврелия о правителе и обязанностях власть имущего служит особым подтверждением правдивости суждений бесправного раба (имеем в виду Эпиктета как высшего выразителя стоической мудрости). Есть здесь над чем поразмыслить нынешним власть предержащим. Ведь какой жестокий вред причиняют они самим себе, как безжалостно калечат самих себя, как чудовищно сами себя наказывают!
Вторая особенность Сенеки в его отношении к самоубийству. Все философы-моралисты без исключения осуждают самоубийство и не допускают и мысли об оправдании его. Сенека здесь уникален: он не только не осуждает, но и указывает. При этом он строго логичен и вполне последователен: «По-моему же, прекрасен тот закон природы, который определил нам только один вход в эту жизнь и оставил множество выходов из неё. Неужели же мне ждать мучений от болезни или от людей, когда в моей власти избегнуть страданий и ненависти врагов? Единственно, за что мы не можем пожаловаться на жизнь – она никого не держит. Всё счастие человечества в том, что если кто несчастлив, то только по своей вине. Ибо если ему приятна жизнь – пусть живёт; если неприятна – он может снова вернуться туда, откуда пришёл». И ещё: «Жизнь, если нет храбрости умереть, – то же рабство. Ты не будешь подвластен никому, если в твоих руках будет ещё и смерть». Есть что-то трагически заданное в том, что ему не пришлось ограничиться здесь одними рассуждениями, но доказать свою правоту также и на деле.
Каково же всё-таки мнение стоиков по данному непростому вопросу? К отъезду в последнее путешествие, т.е. вон из этого мира, следует основательно подготовиться, избавившись от всего лишнего и второстепенного. Правильно в эту дорогу собрался тот, кто соответствует словам древнего мудреца: ”Omnia mea mecum porto.” И действительно, то, что не можешь взять с собой в дорогу туда, настоящей ценности не представляет и тебе не принадлежит. Всё материальное – хлам, но и среди идеального больше мусора, чем действительных ценностей.
Человек – не эвкалипт, ему не нужно жить бесконечно долго, он должен жить достаточно. Достаточно же живёт тот, кто дожил до мудрости. И это прекрасно устроено, ибо жизнь в мире сем – отнюдь не подарок, и не праздник, а такой человек достоин лучшего. И он получит своё, когда освободится от пут здешней жизни. Сейчас же ему необходимо терпение: кто достиг мудрости, тот больше не живёт для себя: он живёт для других – и так долго, как то сочтёт необходимым Пославший его сюда.
На этом, пожалуй, мы свою апологию можем и закончить. Книга такого рода, как та, что сейчас выпускается нами в свет, не нуждается ни в оправданиях, ни в адвокатах. Она лучше, чем кто-то ещё, может защитить и обосновать себя сама, ей нет нужды ни в имиджмахерах, ни в рекламодателях. Тем более, что умный и так поймёт, а всем прочим хоть сто раз объясни – всё зря.
Павел Гелевá, философ
15 октября 2003 г.
Qui sibi amicus esse cœpit, multum profecit: numquam erit solus.
Кто стал самому себе другом, тот в самом деле многого достиг: он никогда не будет одинок.
Tempori parce!
Дорожи временем!
Cras, cras et semper cras et sic dilabitur ætas.
Завтра, завтра и всегда завтра, и так проходит жизнь.
Ætate fruere, mobili cursu fugit.
С толком пользуйся временем жизни, ибо летит оно неудержимо.
Tempus, quod adhuc aut auferebatur aut subripiebatur aut excidebat, collige et serva.
Старательно сберегай время, которое до сих пор или само ускользало от тебя, или отнималось другими, или наконец тобою самим тратилось попусту.
Quædam tempora eripiuntur nobis, quædam subducuntur, quædam effluunt. Turpissima tamen est jactura, quæ per neglegentiam fit.
Часть времени у нас отнимают другие, часть его тратится даром, часть уходит незаметно для нас самих. И самая постыдная потеря времени та, которая происходит от нашей собственной небрежности.
Maxima pars vitæ elabitur male agentibus, magna nihil agentibus, tota vita aliud agentibus.
Бóльшая часть нашей жизни уходит на ошибки и дурные поступки; значительная часть протекает в бездействии и почти всегда вся жизнь – в том, что мы делаем не то, что надо.
Corrige præteritum, præsens rege, cerne futurum.
Исправляй прошлое, руководи настоящим, предусматривай будущее.
Sic fiet, ut minus ex crastino pendeas, si hodierno manum injeceris. Dum differtur, vita transcurrit.
Если сегодняшний день в твоих руках, меньше будешь зависеть от завтрашнего. Пока мы откладываем жизнь, она проходит.
Hodie fieri potest, quicquid umquam potest.
То, что может случиться во всякое время, может случиться и сегодня.
Sic ordinandus est dies omnis, tamquam cogat agmen et consummet atque expleat vitam.
Каждый день следует проводить таким образом, как будто он представляет из себя нечто цельное и наполняет и исчерпывает целую жизнь.
Ille beatissimus est et securus sui possessor, qui crastinum sine sollicitudine expectat. Quisquis dixit ‘vixi’, cotidie ad lucrum surgit.
Тот, кто ожидает завтрашнего дня без волнения, счастливо и мирно владеет сегодняшним. Кто говорит себе: я прожил своё, – для того каждый новый день составляет чистую прибыль.
Multum autem nocet etiam qui moratur, utique in tanta brevitate vitæ, quam breviorem inconstantia facimus aliud ejus subinde atque aliud facientes initium.
Нам очень вредит уже тот, кто мешает, так как наша жизнь коротка, а своим непостоянством мы и ещё сокращаем её, принимаясь за одно и то же по нескольку раз.
Omnia aliena sunt, tempus tantum nostrum est. In hujus rei unius fugacis ac lubricæ possessionem natura nos misit, ex qua expellit quicumque vult.
Всё не наше, а чужое; только время наша собственность. Природа предоставила в наше владение лишь эту вечно текущую и непостоянную вещь, которую вдобавок может отнять у нас всякий, кто только этого захочет.
Et tanta stultitia mortalium est, ut quæ minima et vilissima sunt, certe reparabilia, imputari sibi, cum impetravere, patiantur, nemo se judicet quicquam debere, qui tempus accepit, cum interim hoc unum est, quod ne gratus quidem potest reddere.
Люди настолько глупы, что считают себя в долгу, если получат какой-либо подарок, как бы мал и ничтожен он ни был, хотя притом они имеют ещё всегда возможность отдарить за него, и решительно ни во что не ценят чужого времени, хотя оно единственная вещь, которой нельзя возвратить обратно при всём на то желании.
Ideo propera vivere et singulos dies singulas vitas puta. Qui hoc modo se aptavit, cui vita sua cotidie fuit tota, securus est: in spem viventibus proximum quodque tempus elabitur subitque aviditas et miserrimus ac miserrima omnia efficiens metus mortis.
Спеши жить и считай каждый свой день за новую жизнь. Кто так смотрит на вещи, кто ежедневно завершает свою жизнь, тот спокоен. Напротив, те, кто живёт надеждами на будущее, теряют всё прошедшее, и в погоне за грядущим, становятся жертвами страха смерти, который не только сам по себе великое бедствие, но и всё другое обращает во зло.
Vis scire, quid sit, quod faciat homines avidos futuri? Nemo sibi contigit.
Хочешь знать, что заставляет людей жаждать будущего? То, что никто не принадлежит себе в настоящем.
Si vero aliquod timetur malum, eo proinde, dum expectat, quasi venisset, urgetur et quicquid ne patiatur timet, jam metu patitur. Quemadmodum in corporibus † insignis languoris signa præcurrunt, quædam enim segnitia enervis est et sine labore ullo lassitudo et oscitatio et horror membra percurrens: sic infirmus animus multo ante quam opprimatur malis quatitur. Præsumit illa et ante tempus cadit.
Если люди боятся чего-либо, они начинают мучиться от одного ожидания и страдают вперёд уже от страха. Как болезням предшествуют их признаки: раздражительность, вялость, усталость без всякой причины, сонливость и озноб, пробегающий по членам, так слабый ум страдает гораздо раньше, чем наступают несчастия. Он предъиспытывает их и раньше времени падает духом.
Quid autem dementius quam angi futuris nec se tormento reservare, sed arcessere sibi miserias et admovere? Quas optimum est differre, si discutere non possit.
Что может быть безумнее, чем бояться за будущее и не только не избавлять себя от мучений, но звать и приближать к себе бедствия ранее их наступления? Если нельзя их избежать, не лучше ли отложить их?
Et quæ præterierunt et quæ futura sunt, absunt. Neutra sentimus. Non est autem nisi ex eo, quod sentias, dolor.
И того, что прошло, и того, что ещё не наступило, теперь нет. Ни того, ни другого мы не чувствуем, а помимо чувства нет страдания.
Idem est autem omni sæculo, quod sat est.
Того, что достаточно теперь, будет достаточно и во всякое время.
Quomodo fabula, sic vita non quam diu, sed quam bene acta sit, refert. Nihil ad rem pertinet, quo loco desinas.
Как басня, так и жизнь ценится не за длину, но за содержание. Совершенно всё равно, когда кончить её.
Hoc unum scio: omnia mortalium opera mortalitate damnata sunt, inter peritura vivimus.
Я знаю только одно: все творения смертных смертны, и мы живём среди вещей, которые должны погибнуть.
Si et liberos et conjugem et patrimonium sic habuerit tamquam non utique semper habiturus et tamquam non futurus ob hoc miserior, si habere desierit. Calamitosus est animus futuri anxius et ante miserias miser, qui sollicitus est, ut ea, quibus delectatur, ad extremum usque permaneant. Nullo enim tempore conquiescet et expectatione venturi præsentia, quibus frui poterat, amittet. In æquo est autem amissæ rei miseratio et timor amittendæ.
Следует иметь жену, детей и имущество в той мысли, что не всегда они будут с нами, и что если мы их лишимся, мы не должны от того стать несчастнее. Жалок тот, кто тревожится за будущее, и несчастен ранее самого несчастия тот, кто заботится, чтобы приятное ему осталось с ним до конца. Всегда такой человек тревожен и в тревоге за будущее теряет то настоящее, которым мог бы наслаждаться. А между тем боязнь утраты не менее тягостна, чем самая скорбь по утрате.
Peregrinatio est vita. Nulla vita est non brevis.
Жизнь – это странствие. Всякая жизнь коротка[, если вдуматься в суть дела].
Navigationes longas et pererratis litoribus alienis seros in patriam reditus proponimus, militiam et castrensium laborum tarda manipretia, procurationes officiorumque per officia processus, cum interim ad latus mors est, quæ quoniam numquam cogitatur nisi aliena, subinde nobis ingeruntur mortalitatis exempla non diutius quam dum miramur, hæsura.
Мы замышляем долгие путешествия и предполагаем вернуться домой, объездив далёкие, чуждые страны; мы надеемся на выгоды и награды за военные подвиги, мечтаем о новых должностях и видим перед собой ряд ступеней в служебной карьере, а между тем уже возле нас смерть. И хотя мы помышляли до сих пор о ней не иначе, как о чём-то чуждом, время от времени, как бы уроком для нас, на наших глазах умирают люди так скоро, что мы только успеваем дивиться.
Quid autem stultius quam mirari id ullo die factum, quod omni potest fieri? Stat quidem terminus nobis, ubi illum inexorabilis fatorum necessitas fixit, sed nemo scit nostrum, quam prope versetur terminum. Sic itaque formemus animum, tamquam ad extrema ventum sit. Nihil differamus. Cotidie cum vita paria faciamus.
Но не нелепо ли удивляться тому, что в данный день случилось то, что может случиться в любой день? Неумолимая судьба поставила нам предел, и только мы не знаем, насколько мы близки к нему. А потому будем жить и думать так, как будто мы достигли этого предела. Будем ежедневно сводить свои счёты с жизнью.
Maximum vitæ vitium est, quod inperfecta semper est, quod in aliquid ex illa differtur. Qui cotidie vitæ suæ summam manum inposuit, non indiget tempore. Ex hac autem indigentia timor nascitur et cupiditas futuri exedens animum.
Величайшее зло в жизни состоит в том, что она несовершенна, что в ней чего-нибудь недостаёт. Но тот, кто ежедневно подсчитывает итоги своей жизни, не нуждается во времени. А между тем, страх смерти и снедающая душу жажда будущего происходят исключительно от того, что для завершения жизни необходимо ещё время.
Nihil est miserius dubitatione venientium quorsus evadant: quantum sit illud quod restat aut quale, sollicita mens explicabili formidine agitatur. Quo modo effugiemus hanc volutationem? Uno, si vita nostra non prominebit, si in se colligitur.
Сколь несчастны те, кто, придя в жизнь, не знает, как из неё выйти. Неразвитой ум трепещет в невыразимом ужасе при мысли о том, сколько ему ещё осталось жить и какова будет эта жизнь. Но этих волнений легко избежать, если не строить планов на долгую жизнь, но сосредоточивать её цели в настоящем.
Contrariis rerum æternitas constat.
Вечность зиждется на вечной смене явлений.
Sera parsimonia in fundo est. Non enim tantum minimum in imo, sed pessimum rimanet.
Поздно беречь вино, когда уже видно дно. Ведь на дне его остаётся не только мало, но и самый остаток – плохого качества.
Quantulumlibet sit tempus, longum faciet scientia utendi. Nam, ut Posidonius ait, ‘unus dies hominum eruditorum plus patet quam inperitis longissima ætas.’
Cколько бы времени мы ни пробыли вместе, уменье им пользоваться сделает его длинным. Ибо, как говорит Посидоний, один день для образованных людей значит больше, чем длиннейшая жизнь для невежды.
Ipsa se velocitas implicat.
Поспешность сама себе задержка.
Bonæ mentis fundamentum quod sit quæris? Ne gaudeas vanis. Fundamentum hoc esse dixi: culmen est. Ad summa pervenit, qui scit, quo gaudeat, qui felicitatem suam in aliena potestate non posuit; sollicitus est et incertus sui, quem spes aliqua proritat, licet ad manum sit, licet non ex difficili petatur, licet numquam illum sperata deceperint.
Основа благоразумия состоит в том, чтобы не радоваться попустому. И в этом не только основа благоразумия, но и венец его. Кто знает, чему радоваться, кто не ставит своих радостей в зависимость от чужого произвола, тот достиг высших пределов благоразумия. Напротив того, кто живёт надеждами, хотя бы исполнение их и казалось близким и лёгким, а ранее он никогда не обманывался в своих ожиданиях, тот обречён на вечное беспокойство и сомнения.
In præcepitia cursus fortunæ deducit. Hujus eminentis vitæ exitus cadere est. Deinde ne resistere quidem licet, cum cœpit transversos agere felicitas, aut saltim rectis aut semel ruere: non vertit fortuna, sed cernulat et allidit.
Счастливый путь ведёт к стремнинам, и конец блестящей жизни – падение. А между тем трудно противиться, раз счастье увлекло на ложный путь. Потому, или будь всегда твёрд, или порви с ним сразу. Судьба не направляет, но опрокидывает и топит.
Pauci sunt, qui consilio se suaque disponant, ceteri eorum more, quæ fluminibus innatant, non eunt, sed feruntur. Ex quibus alia lenior unda detinuit ac mollius vexit, alia vehementior rapuit, alia proxima ripæ cursu languescente deposuit, alia torrens impetus in mare ejecit. Ideo constituendum est, quid velimus, et in eo perseverandum.
Только немногие располагают свою жизнь сообразно своим намерениям; большинство же подобно людям, уносимым течением реки, с которым не могут бороться. Одних из них волны тихо несут на себе; других увлекает бурный поток и, успокоившись в течении, выбрасывает на ближайший берег; третьих быстрое течение уносит до самого моря. Необходимо выбрать себе желанную цель и затем неуклонно стремиться к ней.
Nulli potest secura vita contingere, qui de producenda nimis cogitat, qui inter magna bona multos consules numerat. Hoc cotidie meditare, ut possis æquo animo vitam relinquere, quam multi sic conplectuntur et tenent, quomodo qui aqua torrente rapiuntur, spinas et aspera.
Безмятежная жизнь не выпадает на долю никому из тех, кто слишком заботится о её продлении, кто между прочими благами жизни считает за благо долголетие. Чтобы равнодушнее смотреть на жизнь и смерть, думай каждый день о том, сколь многие цепляются за жизнь совершенно так, как цепляются за колючие терния утопающие в быстром течении реки.
Male vivunt, qui semper vivere incipiunt. Quia semper illis inperfecta vita est.
Не хорошо живут те, которые вечно начинают жить. Потому что жизнь таких людей никогда не бывает совершенна.
Quidam ante vivere desierunt quam inciperent.
Есть люди, которые кончают жить раньше, чем начинают.
Ille demum necessitates supergressus est et exauctoratus ac liber, qui vivit vita peracta.
Только тот избегнет нужды и станет свободным от всего, кто живёт, завершив свою жизнь.
Si quid est, quod vitam beatam potest facere, id bonum est suo jure. Depravari enim in malum non potest. Quid est ergo, in quo erratur, cum omnes beatam vitam optent? Quod instrumenta ejus pro ipsa habent et illam, dum petunt, fugiunt. Nam com summa vitæ beatæ sit solida securtias et ejus inconcussa fiducia, sillicitudinis colligunt causas et per insidiosum iter vitæ non tantum ferunt sarcinas, sed trahunt.
Если что-либо может дать счастье, то хорошо само по себе. Того нельзя истолковать в дурную сторону. «Но почему же тогда мы видим столько ошибок, если все хотят счастия?» – Потому что за самое счастье принимают только средства к нему и, стремясь к счастью, бегут от него. В самом деле, сущность блаженной жизни есть полная безопасность и непоколебимая в ней уверенность, а между тем все выискивают причины к беспокойству и не только несут своё бремя через тернистый путь жизни, а просто тащат его.
Dicam, quomodo intellegam sanum: si se ipso contentus est, si confidit sibi, si scit omnia vota mortalium. Omnia beneficia quæ dantur petunturque, nullum in beata vita habere momentum. Nam cui aliquid accedere potest, id inperfectum est. Cui aliquid abscedere potest, id inperpetuum est: cujus perpetua futura lætitia est, is suo gaudeat.
Вот определение здоровой души: душа здорова, если она довольна собою, верит в себя и знает, что все желания смертных, все милости, которые даются и которых просят, не имеют никакого значения для блаженной жизни. Ибо то, к чему можно что-либо прибавить – ещё несовершенно. То, от чего можно отнять что-либо – непрочно. Тот же, чья радость постоянна, радуется своему.
Omnia autem, quibus vulgus inhiat, ultro citroque fluunt. Nihil dat fortuna mancipio. Sed hæc quoque fortuita tunc delectant, cum illa ratio temperavit ac miscuit: hæc est, quæ etiam externa commendet, quorum avidis usus ingratus est.
Всё, чего жаждет чернь, быстротечно. Судьба ничего не даёт в полную собственность. Но и случайные дары её могут доставлять наслаждение, если ими пользоваться умеренно и разумно. Разум умеет извлекать пользу даже из тех внешних даров судьбы, которыми так не умеют пользоваться люди, жадные до них.
Sapiens plenus est. Etiam si quid obvenit, secure excipit ac reponit. Lætitia fruitur maxima, continua, sua. Habet aliquis bonam voluntatem, habet profectum, sed cui multum desit a summo: hic deprimitur alternis et extollitur ac modo in cælum adlevatur, modo defertur ad terram.
Мудрец всегда доволен. А если что выпадает на его долю, он примет это и отложит. Он и без того наслаждается высочайшею, постоянною радостью – тою, которая внутри его. Тот же, у кого есть добрая воля, есть некоторое стремление к мудрости, но ещё многого недостаёт до совершенства, тот подвержен поочерёдно разным влияниям, и то возносится на небеса, то падает на землю.
Hanc enim imaginem animo tuo propone, ludos facere fortunam et in hunc mortalium cœtum honores, divitias, gratiam excutere, quorum alia inter diripientium manus scissa sunt, alia infida societate divisa, alia magno detrimento eorum, in quos devenerant, prensa. Ex quibus quædam aliud agentibus inciderunt, quædam, quia nimis captabantur, amissa et, dum avide rapiuntur, expulsa sunt. Nulli vero etiam cui rapina feliciter cessit, gaudium rapti duravit in posterum. Itaque prudentissimus quisque cum primum induci videt munuscula, a theatro fugit et scit magno parva constare. Nemo manum conserit cum recedente, nemo exeuntem ferit: circa præmium rixa est. Idem in his evenit, quæ fortuna desuper jactat: æstuamus miseri, distringimur, multas habere cupimus manus, modo in hanc partem, modo in illam respicimus. Nimis tarde nobis mitti videntur, quæ cipiditates nostras inritant, ad paucos perventura, expectata omnibus. Ire obviam cadentibus cupimus. Gaudemus, si quid invasimus, invadendique aliquos spes vana delusit: vilem prædam magno aliquo incommodo luimus aut destituti fallimur. Secedamus itaque ab istis ludis et demus raptoribus locum: illi spectent bona ista pendentia et ipsi magis pendeant.