Письмо V. Первосвященник 5 глава




Жозефен Пеладан дал в книге «Как стать магом», пожалуй, идеальное определение магии как «искусства сублимации человека» (103: р. 135). Именно таков точный смысл символа (или цели) магии, если под «сублимацией человека» понимать человеческую природу. Пеладан глубоко проник в смысл этой символизирующей магию эмблемы — щит с изображением парящего орла: свидетельством тому являются все его труды, которые в совокупности представляют захватывающий полет мысли, — которые и как единое целое, и каждый порознь устремлены к идеалу сублимации человеческой природы. Недаром Пеладан своей эмблемой избрал символ магии: парящего орла. Не на этот ли символ, призывающий «бросить на ветер орлов своих желаний», — ибо счастье, «возвышенное до идеала, свободное от негативных аспектов человеческой личности и мира вещей... является единственным этого мира торжеством» (105: р. 112), — следует взирать непрестанно? В сущности, этот же символ — щит с орлом — подразумевается и в том определении магии, которое дал Папюс: «применение концентрированной человеческой воли с целью ускорить эволюцию жизненных сил природы» (102: р. 10).

Этому определению предпослано иное:

«Магия есть наука любви» (102: р. 2).

Стало быть, именно эту «ускоренную эволюцию жизненных сил Природы» и символизирует орел на щите Императрицы; «наука ЛЮБВИ» — это скипетр Императрицы, представляющий собою средство, которым достигается цель магии.

Таким образом, если щит означает «что?» магии, скипетр — ее «как?», то корона здесь означает «по какому праву?».

Хотя магия уже не фигурирует в уголовных кодексах нашего времени, проблема ее легитимности, ее законности по-прежнему сохраняется в виде проблем морали, теологии и медицины. Сегодня, как и в прошлом, человек задается вопросом — есть ли нравственное оправдание стремлению (не говоря уже об осуществлении на практике) к тому исключительному могуществу, которое наделяет властью над себе подобными; не является ли такого рода домогательство симптомом и следствием тщеславия, т. е. как оно вообще совместимо с той ролью, которую все искренно верующие христиане отводят Божьей благодати (независимо от ее понимания, — является ли она нам непосредственно или благодаря посредничеству Ангелов-хранителей и святых — слуг Господних)? Наконец, можно спросить, не является ли подобное домогательство свидетельством некоей патологии, т. е. чем-то противным человеческой природе, противоречащим основам религии и метафизики, а в конечном итоге — угрожающим тем пределам, до которых можно безнаказанно дойти на пути к Неведомому.

Все эти сомнения и возражения вполне обоснованны. Следовательно, дело не в том, чтобы их опровергнуть, а в том, чтобы узнать, существует ли такая магия, которая была бы свободна от подобных обвинений, — иными словами, существует ли магия законная с моральной, религиозной и медицинской точек зрения.

В качестве исходного аргумента возьмем следующие слова из Нового Завета:

«Случилось же, что Петр, обходя всех, пришел и к святым, живущим в Лидде; Там нашел он одного человека именем Енея, который восемь уже лет лежал в постели в расслаблении. Петр сказал ему: Еней! исцеляет тебя Иисус Христос; встань с постели твоей. И он тотчас встал». (Деян. 9:32—34).

Вот духовный акт исцеления, «законность» которого несомненна: с точки зрения морали — это акт чистейшего милосердия; с точки зрения религии — исцеление свершилось во имя Иисуса Христа, а не во имя самого Петра; с точки зрения медицины — это полное излечение, безвредное для физического либо психического здоровья, в отличие от множества случаев исцеления с помощью знахарей. Фактором, устанавливающим неоспоримую законность исцеления Енея, является, во-первых, цель деяния Петра: вернуть способность к передвижению тому, кто был ее лишен; во-вторых, — это средство, с помощью которого было совершено исцеление: слово, природа которого — сущность Иисуса Христа29; и в-третьих, — это сам источник деяния: «Исцеляет тебя Иисус Христос!»

Здесь — три составляющих священной магии, благодаря которым она приобретает законность и в которых легко распознать три атрибута Императрицы — корону, скипетр и эмблему. Ибо придать движение недвижимому есть акт освобождения, символизируемый орлом на щите; совершить исцеление посредством лишь произнесенного слова означает ввести в действие скипетр, увенчанный крестом; совершить его во имя Иисуса Христа означает увенчать исцеление божественной силой.

Могут возразить, что исцеление Енея не имеет никакого отношения к магии: это чудо, т. е. деяние Господа, и человек здесь ничто.

Значит, апостол Петр находился там напрасно? Тогда зачем все же именно он приходит к Енею? Почему божественный акт исцеления не совершен Самим Богом, без посредничества Петра?

Нет, Петр находился там не напрасно. Именно его присутствие и его голос были необходимы для того, чтобы исцеление могло состояться. Как это понимать?

Очерченная здесь проблема заслуживает глубоких размышлений, ибо в ней заключается главное таинство христианской религии, — таинство Воплощения. В самом деле, с какой стати Логос, Сын Божий, воплощается и становится Богочеловеком, цель Которого — свершение высочайшего деяния божественной магии — искупление грехов человеческих?

Ради того, чтобы унизить, смирить Себя? Но, будучи Богом, Он был само смирение. Ради того, чтобы разделить судьбу, предначертанную человеку: рождение человека, его жизнь и смерть? Но Господь, Который есть любовь, разделял, разделяет и неизменно будет разделять судьбу человека, — Он мерзнет со всеми сирыми, Он страдает со всеми страждущими и испытывает агонию со всеми, кто умирает. Вам, может быть, известно, что в монастырях Ближнего Востока в те времена, когда сердца еще учащенно бились в сознании Присутствия Бога, в качестве бальзама от любых бед и страданий учили произносить такие слова: «Слава Твоему долготерпению, Господи!»

Нет, Искупление грехов человеческих, как акт любви, требует полного в любви же единения двух волеизъявлений, несмешиваемых и свободных, — воли божественной и воли человеческой. Тайна Богочеловека — вот ключ божественной магии, важнейшее условие искупления грехов человеческих, — что и составляет в божественной магии такое деяние, которое сравнимо лишь с сотворением мира.

Таким образом, чудотворство требует единения двух волеизъявлений. Чудеса не суть проявления всемогущей предопределяющей воли, но происходят благодаря новому могуществу, новой воле, рождающейся там, где есть единение воли божественной и воли человеческой. Следовательно, и Петр отнюдь не напрасно присутствовал при исцелении Енея в Лидде. Божественная воля нуждалась в его воле, чтобы вызвать ту силу, которая подняла расслабленного Енея с постели. Именно, такое действие, при котором наличествует согласие воли божественной и воли человеческой, мы и подразумеваем под понятием «священной», или «божественной магии».

Уместно ли вообще говорить о «магии» в случае, когда происходит чудо? Да, ибо при этом присутствует маг, и для свершения чуда участие его воли имеет существенное значение. Петр приближается к Енею, и именно он произносит слова, благодаря которым происходит исцеление. Участие Петра неоспоримо — он был там как человек-маг. Следовательно, словоупотребление «магия» вполне оправданно — по крайней мере если под термином «магия» понимать власть невидимого и духовного над видимым и материальным.

Однако в истории с исцелением Енея речь идет не о «персональной», но, скорее, о «божественной магии», благодаря которой оно и состоялось. Ибо Петр был бы бессилен, если бы его воля не соединилась с волей божественной. Он это прекрасно понимал, почему и сказал Енею: «Исцеляет тебя Иисус Христос». Это означает: «Иисус Христос истинно хочет исцелить тебя. Иисус Христос послал меня к тебе с тем, чтобы я исполнил волю Его. Что до меня, то я радуюсь вдвойне, ибо могу и услужить моему Господу, и исцелить тебя, возлюбленный брат Еней».

Здесь раскрывается символическое значение двухъярусной короны, венчающей Императрицу. Это способность «вдвойне радоваться» служению — «тому, что вверху», и «тому, что внизу». Ибо корона, как и тиара, символизирует могущество служения, его власть. Именно благодаря служению как «тому, что вверху», так и «тому, что внизу», священная магия обретает законность.

В священной магии маг исполняет роль завершающего звена в нисходящей магической цепи, т. е. служит земной точкой соприкосновения и точкой приложения деянию, которое задумано свыше, необходимо вышнему и совершается именем его. Уже в силу этого тот, кто является этим последним звеном, носит корону легитимной, законной магии. И, повторим еще раз, всякая магия, которая не увенчана этой короной, тем самым есть беззаконие.

Является ли сакральная магия прерогативой только священства?

На это я отвечу встречным вопросом: является ли прерогативой одного лишь священства любовь к Богу и любовь к ближнему? Священная магия есть сила любви, рожденная в любовном единении воли божественной и воли человеческой. Филипп Лионский (1849—1905), например, не был ни священником, ни врачом, однако же больных он исцелял духовной силой, которая, как он говорил, принадлежала не ему, а исходила от его «высокопоставленного Друга».

Среди священства было много чудотворцев — Св. Григорий, Св. Николай Мирликийский, Св. Патрик, — вполне достаточно для убедительной демонстрации того, что священная магия действительно входит в сферу компетенции священства. Да и может ли быть иначе, если приобщение святых тайн — этот вселенский акт священной магии — составляет главнейшую обязанность служителей Церкви и если индивидуальные действия, «предрешенные свыше», доверяются прежде всего тем, кто живет во вселенской атмосфере Церкви? Не естественно ли, что именно к священной магии в первую очередь призывается тот, кто ежедневно участвует в таинстве пресуществления?

В том, что ответ должен быть положительным, не оставляют сомнений жизнь и труды преподобного викария из Арса, показывающие возвышенность и величие персональной священной магии — помимо вселенских святых тайн, — которая способна проявить себя в жизни и трудах простого деревенского приходского священника.

С другой стороны, на примере жизни и трудов Филиппа Лионского мы видим возвышенность и величие персональной священной магии — без вселенских святых тайн, — которая способна проявить себя в жизни и трудах мирянина, родившегося и выросшего в деревне.

Любовь деятельна, где бы она ни была. Она — призвание каждого и не является ничьей прерогативой.

Таким образом, из сказанного очевидно, что священной магии должен предшествовать тот гнозис на основе мистического опыта, которому она, в свою очередь, необходимо следует. В этом заключается значение короны, венчающей голову Императрицы. Священная магия — это дитя мистицизма и гнозиса.

В противном случае магия попросту сводилась бы к практической реализации «теории оккультизма », оставаясь тем самым только персональной, в данном случае — узурпаторской. Священная же, или божественная магия есть практическая реализация мистического откровения. Господь открыл Петру, что именно должен был он сделать — внутренне и внешне — для исцеления Енея в Лидде. В этом эпизоде как раз указана последовательность действий в священной магии: вначале реальное соприкосновение с Божеством (мистицизм); затем восприятие и ассимиляция этого опыта сознанием (гнозис) и, наконец, практическая реализация воспринятого, — свершение того, что указано мистическим откровением как задача, которую надлежит выполнить,и как метод, которому надлежит следовать.

В персональной же, или узурпаторской магии порядок обратный. Здесь уже сам маг изучает теорию оккультизма и решает, когда и как применять ее на практике. Если, однако, при этом он следует советам опытного мага, то и принцип остается прежним: «что» и «как» в любой магической операции неизменно зависит от самой личности оператора.

Вот что говорит об этом Папюс:

«Главное отличие магии от науки оккультизма состоит в том, что первая является наукой практической, тогда как вторая есть прежде всего наука теоретическая. Поэтому желание заниматься магией, не зная оккультизма, равносильно желанию вести локомотив без предварительной теоретической подготовки. Результат нетрудно предвидеть....Магия, будучи практической наукой, требует предварительных теоретических знаний, — как, впрочем, и все практические науки» (102: р. 5).

И далее:

«Магия, как прикладная наука, ограничивает свое действие почти исключительно развитием отношений, существующих между человеком и Природой. Изучение отношений между человеком и высшей сферой, сферой божественной, во всех их разнообразных проявлениях, относится скорее к чародейству, нежели к магии» (102: pp.4—5,142).

Вот, пожалуй, исчерпывающая характеристика того, что мы назвали «деспотичной», или «персональной магией». Магия подобного рода не имеет доступа к той сфере, которая выше человека, — сфере божественного, — в ней, как и во всех иных практических науках, единственным хозяином является человек.

«Как правило, главным руководителем во всяком действии является человеческая водя; средством этого действия, его инструментом является астральный или природный флюид; а целью, которой надлежит достигнуть, является осуществление (обычно в физическом плане) предпринятого действия» (100: р. 69). «...Что же касается церемониальной магии и натурализма, то они заслуживают разве лишь осуждения как за бесполезность, так и за таящиеся в них грозные опасности, а главным образом — за состояние души, которое они предполагают... В сущности, под наименованием «церемониальная магия» понимается действие, в котором активно участвуют ТОЛЬКО человеческая воля и разум, без божественного содействия» (101: pp. 430-431).

«Грозные опасности», подстерегающие в деспотической, или персональной магии, описаны всеми, кто прибегал к ней или на себе испытал ее воздействие. В том, что деспотическая, или персональная магия чрезвычайно опасна, не остается сомнений после категорических высказываний Корнелия Агриппы («Об оккультной философии», том III), Элифаса Леви («Учение и ритуал высшей магии») и Папюса.

Напротив: священная, или божественная магия в худшем случае может вследствие какой-либо ошибки оказаться неэффективной, но она не таит в себе никакой опасности.

Прежде чем завершить здесь тему извращенной магии и того, чем она грозит, я хотел бы привести суждение Жана Эрбера в его предисловии к французскому изданию книги Артура Авалона «Змеиная сила». Эрбер предостерегает читателя против искушения применить на практике тантрический метод, имеющий целью, пробудив описываемую Авалоном «змеиную силу» (кундалини), поднять ее затем до макушки (сахасрары):

«Предпринявший такую попытку без руководства опытного учителя (которое на Западе почти исключено) окажется примерно в положении ребенка, которому позволили играть со всеми лекарствами в аптечке, или будет напоминать человека, разгуливающего с зажженным факелом по пороховому складу. Неизлечимые болезни сердца, медленное разрушение спинного мозга, сексуальные расстройства и помешательство ожидают тех, кто на это отважится».

Вот букет «цветов зла», уготованный начинающему без руководства опытного или под руководством неопытного наставника.

Однако вернемся к священной магии. Мы дали характеристику ее «короне», т.е. божественной легитимности — санкции свыше; теперь рассмотрим ее «скипетр», — ее могущество, ее власть.

Скипетр Императрицы состоит из трех частей: креста, державы и жезла, увенчанного небольшой чашей или полусферой. В верхней своей части, увенчанной шаром державы с укрепленным на ней крестом, жезл шире. чем в нижней, — той, где его держит Императрица. Шар разделен пополам поясом, или «экваториальной зоной». Таким образом, можно сказать, что он образован двумя чашами, из которых одна, поддерживающая крест, расположена дном вверх и обращена вниз; другая же дном опирается на жезл и открыта кверху.

 

Так вот, соединение чаши, увенчанной крестом, и чаши, укрепленной на жезле, что и составляет скипетр Императрицы, является символическим выражением метода реализации потенциальных возможностей, символизируемых короной. Это союз двух волеизъявлений, который потенциален в короне и актуализирован в скипетре. Чаша, увенчанная крестом и обращенная вниз, есть символ божественной воли, тогда как чаша, укрепленная на жезле и обращенная кверху, символизирует волю человеческую. Их действенный союз и есть скипетр — символ могущества и орудие священной магии. Это могущество является следствием исходящего от креста потока, который изливается из верхней чаши в нижнюю, а оттуда устремляется вдоль жезла, сгущаясь на его нижнем конце в виде «желудя», или капли. Иными словами: изливаемая свыше Священная Кровь скапливается в дольнем и становится «каплей» крови человеческой — по слову и деянию человека.

Здесь, я уверен, вы скажете: «Да ведь это Святой Грааль! Вы говорите о таинстве Евхаристии!»

Да, именно так. Именно здесь — источник могущества священной магии. Это могущество, в конечном счете, есть не что иное, как могущество двойной праведности — т. е. (в этимологическом смысле слова) искренности как таковой, — праведности божественной и праведности человеческой, когда они скреплены человеческим словом или деянием. Ибо ни одно слово или деяние не является истинно праведным, если оно не более чем рассудочно, а если оно только рассудочно, тогда нет и притока животворной крови. Чем больше искренности в человеческом слове или деянии, тем большей животворной силой обладает кровь. Когда такое случается, — и перед этим сами Ангелы склоняются в благоговении, — когда человеческое желание согласуется с божественной волей, тогда Святая Кровь соединяется с животворной силой крови человеческой, и вновь повторяется Таинство Богочеловека, неизменно являющее Его чудесное могущество. Это и есть могущество священной магии: ее скипетр.

Дорогой неизвестный друг, не подумайте, что я увлекся собственными домыслами, начитавшись книг о Святом Граале и мистико-теологическик трактатов о таинстве Евхаристии. Нет, я никогда не отважился бы говорить о таинстве крови как источнике священной магии, — даже если бы «знал» все это, — если бы однажды не оказался в часовне Святой Крови в Брюгге, которую позже неоднократно вновь посещал. Именно там я получил тревожное осознание реальности Святой Крови Богочеловека. Именно это сознание, сопровождаемое полным обновлением души, — да что я говорю? — не только обновлением, но даже воспарением ее в том смысле, в каком подействовали на Енея исцеляющие слова Св. Петра: «Встань с постели твоей!» — именно этот приобретенный мною опыт, говорю я, открыл мне таинство Святой Крови как источник могущества священной магии. Я не хотел бы, чтобы значение того, о чем я пишу, умалялось его личностным характером. Я безымянный автор — к моему удовлетворению, ибо это-то и дает мне возможность быть более откровенным и искренним, чем это обычно дозволено автору.

Цель священной магии, как уже было сказано, символизирована щитом, который держит Императрица, — в отличие от книги, которую мы видим в руках Верховной Жрицы. Сакральный гнозис имеет своей целью доступное пониманию сообщение (или «книгу») мистического откровения, тогда как задачей сакральной, или священной магии является акт освобождения, т. е. возвращение свободы существам, которые ее утратили — частично или полностью. Парящий орел, изображенный на щите, и символизирует эту цель священной магии, которую можно было бы сформулировать следующим образом: «Освободи узника». Это и есть смысл деяний, описанных евангелистом:

«А в это время Он многих исцелил от болезней и недугов и от злых духов, и многим слепым даровал зрение. И сказал им Иисус в ответ: пойдите, скажите Иоанну, что вы видели и слышали: слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют» (Лк. 7:21 —22).

Именно в этом состоит задача священной магии: дать свободу видеть, слышать, ходить, жить, стремиться к идеалу и быть в истинном смысле самим собой, — т. е. возвращать зрение слепому, слух — глухому, способность ходить — хромому, жизнь — умершему, благую весть или идеалы — бедняку и свободную волю тем, кто одержим злыми духами. Такая магия никогда не посягает на свободу, напротив, возвращение свободы и есть ее прямая задача, ее прерогатива.

Иными словами, цель священной магии не сводится к одному лишь исцелению: это и возвращение свободы, в данном случае — включая освобождение от уз сомнений, страха, ненависти, уныния, отчаяния. «Злые духи», лишающие человека свободы, в указанном смысле не являются самостоятельными существами из так называемых «иерархий зла», или «падших иерархий». Ни Сатана, ни Велиал, ни Люцифер, ни Мефистофель никогда и никого не лишали свободы. Искушение — вот их единственное оружие, а это предполагает наличие свободной воли у искушаемого. Но одержимость «злым духом» не имеет никакого отношения к искушению; оно подобно случаю с чудовищем Франкенштейна. Тот, кто порождает элементальное существо30, впоследствии становится рабом своего же создания. Упоминаемые в Новом Завете «злые духи», или «бесы», в современной психотерапии называются «неврозами навязчивых состояний», «неврозами страха», «навязчивыми идеями» и т. д. Они были открыты современными психиатрами и признаются реально существующими — т. е. как бы «паразитическими психическими организмами», которые не зависят от сознательной человеческой воли и стремятся подчинить ее себе. Мы, в свою очередь, можем сказать, что здесь не обходится и без дьявола, — хотя и не в смысле его прямого участия. Дьявол соблюдает закон, защищающий человеческую свободу и установленный в качестве нерушимого договора между «правыми» и «левыми» иерархиями, икам никогда его не нарушает, как это явствует из истории Иова. Следует остерегаться не столько дьявола, сколько своих собственных порочных наклонностей, — ибо как раз они могут лишить нас свободы и окончательно поработить, — хуже того, могут воспользоваться нашим воображением, нашим даром изобретательства, и привести нас к таким творениям, которые принесут неописумые беды всему человечеству. Яркий пример — изобретение ядерного оружия.

Человек с испорченным воображением несравненно опасней дьявола со всеми его легионами. Ибо человек не связан договором, заключенным между небесами и преисподней; он может преступить границы закона и породить по собственной воле злые силы, природа и действие которых — вне рамок закона... такие, как Молох и прочие «боги» Ханаана, Финикии, Карфагена, древней Мексики и иных стран, где приносились человеческие жертвы. Однако сваливать вину за эти злодеяния на существа из иерархий зла, сыгравшие роль Молоха, нелепо, ибо на самом деле они суть порождения извращенной коллективной человеческой воли и фантазии. Такие существа суть эгрегоры, порожденные коллективной извращенностью и реальные настолько же, насколько реальны «демоны» или «злые духи», порожденные отдельными личностями.

Но довольно о демонах; проблема «злых духов» будет более глубоко и подробно рассмотрена в письме, посвященном Пятнадцатому Аркану.

Трон, на котором восседает Императрица, символизирует, как мы уже говорили, роль священной магии в мире. Трон — ее место в мире и в мировой истории; это, наконец, и ее основание; короче говоря, то, что с готовностью служит ей и всегда в ее распоряжении. Что же он такое?

В данном случае трон, в аспекте освободительной функции священной магии, символизирует все то, что лишено свободы и связано необходимостью. Вот что говорит об этом Св. Павел:

«Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, — потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покоривших ее, — в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; И не только она, но и мы

сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего» (Рим. 8:19—23).

Это значит, что священной магии подвластны минеральный, растительный, животный и человеческий миры, — одним словом, вся Природа как единое целое. Смысл существования и самоё источник священной магии, из которого она была вызвана к бытию, — Грехопадение и все, что с ним связано, включая падшую Природу, падшего человека и падшие иерархии. Все это — «падшая тварь», живые существа, которые ожидают «с надеждою» освобождения «от рабства тлению в свободу славы детей Божиих».

Как же в этом смысле действует священная магия? В частности, как понимать освобождение ею человека?

Трон Императрицы снабжен спинкой, которая явно напоминает два крыла, так что у некоторых авторов-толкователей Таро крылатой представлена сама Императрица. В толковании других, напротив, фигурирует только спинка трона. Но разве не указывает сам контекст этой карты — а именно, собственное значение герба с изображенным на нем орлом, скипетра, увенчанного крестом, и двухъярусной короны — на то, что спинка трона в данном случае, скорее всего, попросту повторяет форму двух окаменевших и обездвиженных крыльев, которые некогда были настоящими крыльями и вновь могут ожить?

Предложенная версия нетолько примиряет две, казалось бы, противоположные точки зрения, но и вполне вписывается в сумму частностей всего, чему учит эта карта относительно сферы, цели, могущества и законности священной магии. Дать движение окаменевшим крыльям... разве это не согласуется с освободительной миссией священной магии и с изречением Св. Павла?

Как бы там ни было, такая интерпретация позволяет ответить на вопрос о конкретной форме освободительного действия священной магии. Оно во всех отношениях противоположно действию по принуждению, которое характерно для магии ложной, или персональной. Действию гипноза священная магия противополагает пробуждение свободной воли; внушению — освобождение от навязчивых идей и психопатологических комплексов; вызыванию духов с помощью некромантии — молитвенное общение с умершими, осуществляемое силой любви; средствам принуждения, которые применяются церемониальной магией по отношению к элементалям — обитателям стихий (гномам, ундинам, сильфам и саламандрам), — приобретение их доверия и дружбы при помощи соответствующих действий. Ритуалам практической Каббалы, которая имеет своей целью подчинение «злых духов» (т. е. существ падших иерархий), она противополагает превращение их в добровольных слуг посредством сопротивления искушениям, в точном соответствии природе каждого. Ибо и они ожидают «откровения сынов Божиих», и это откровение означает для них прежде всего демонстрацию непоколебимой твердости против их искушений. Отразившему искушение дьявол становится другом. Дьявол не атеист; он не сомневается в Боге. Вера, которой ему недостает, это вера в человека. И действием священной магии по отношению к дьяволу является восстановление его веры в человека. Целью испытаний, ниспосланных Иову, было рассеять не столько сомнения Бога, сколько сомнения дьявола. Как только эти сомнения были развеяны, кто взял на себя труд вернуть Иову все похищенное, как не сам похититель? Враг Иова стал его добровольным слугой, а сказать «добровольный слуга» все равно что сказать друг. Наконец, используемому в магнетизме флюидному перетеканию священная магия противоположна практикой брать на себя болезни и немощи других, согласно наставлению Св. Павла:

«Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» (Гал. 6:2).

Именно в этом качестве священная магия применяется святыми. Святые не станут передавать кому-либо свою силу, свою жизненную энергию или флюиды. Напротив, они скорее отнимут у человека то, что наносило ему вред. От святой Лидвины, например, в течение многих лет не встававшей с постели и не покидавшей своей комнаты, однажды сильно запахло спиртным. Одновременно в Схидаме — городе, где она жила, — произошло исцеление одного алкоголика.

Представив этот перечень противопоставлений, я не намерен ни судить, ни того менее осуждать гипноз, магнетизм, внушение, вызывание духов, попытки церемониальной магии строить особые отношения с Природой и стремление практической Каббалы приручить «злых духов». Единственной в данном случае моей целью было ясное изложение того, что отличает священную магию от магии профанической со всеми ее темными делами. Темные дела тоже могут служить добру. Но священную магию невозможно использовать ни на что иное.

Существуютли в священной магии магические книги? Да, если под «магической книгой » понимать арсенал используемых средств и орудий. Этот арсенал составлен из определенных формул, жестов и фигур, воспроизводимых при помощи жестов. Но их нельзя выбирать по собственному усмотрению. Выбор должен основываться либо на глубоких знаниях, удостоверенных откровением, либо на прямом откровении, впоследствии удостоверенном знаниями и опытом.

Что касается арсенала «формул» в священной магии, то он вполне доступен каждому, ибо главный их источник — Святое Писание, Ветхий и Новый Завет. Здесь, во-первых, особое место занимает Евангелие от Св. Иоанна, которое почти полностью состоит из такого рода формул; затем следуют три остальных Евангелия и Апокалипсис (Книга Откровения). В Посланиях и Деяниях апостолов также можно найти «магические формулы». Что касается Ветхого Завета, то таких «формул» немало в Псалтири, в Книге Бытия (Bereshith), в Книге Иезекииля и у других пророков. «Магические формулы» присутствуют и в церковном богослужении (особенно в литургическом), да и в самой церковной традиции (устной или письменной), восходящей к святым и великим мистикам. К арсеналу же формул священной магии относится и текст Изумрудной Скрижали.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2021-12-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: