Может возникнуть вопрос: почему столь многие исследователи Таро упустили из виду тот поразительный факт, что Император вместе с троном находится под открытым (если угодно — под звездным) небом? Почему никто не отметил, что Император один, без придворных и свиты? Думается, потому, что крайне редко в один символ, в символизирующий некую идею образ можно вложить весь глубинный смысл, скрытый в ее неповторимом контексте. Для одного толкователя в нем открывается лишь немногое, другой незаметно увлекается собственными домыслами, подменяя ими глубинное содержание символа.
А ведь четвертая карта весьма необычна: Император один на открытом пространстве невозделанного поля; пучок травы — его единственный спутник, если не считать неба и земли. Карта учит нас аркану власти Императора, какой бы ни была эта власть анонимной, таинственной, безвестной и непризнанной. Весь ее смысл состоит в том, что на страже короны, скипетра, трона и герба, не имея тому ни одного свидетеля, кроме земли и неба, стоит одинокий человек, опираясь на трон и скрестив ноги, с короной на голове, со скипетром в одной руке и другой сжимая пояс. Здесь мы видим выражение власти как таковой и ее поста как такового.
Власть есть магия духовной глубины, преисполненной мудростью. Или, другими словами, это результат магии, основанной на гнозисе, полученном в мистическом опыте. Власть — это второе, заключительное ХЕ () Тетраграмматона — священного Имени. Но само по себе это ХЕ — еще не власть; как власть, оно значимо и реально лишь тогда, когда в нем проявляет себя полное священное Имя. Таким образом, точнее будет сказать, что власть — это полное проявление Имени Бога. Полностью проявленное Имя Бога означает в то же время и пост, — пост Императора, а именно со стояние о сознания полного синтеза мистицизма, гнозиса и священной магии. Такое состояние осознания полного синтеза и есть посвящение... если его понимать не в смысле какого-либо ритуала или овладения сведениями, хранящимися в тайне, но, скорее, в смысле такого состояния осознания, в котором вечность и настоящее суть одно. Это одновременное видение преходящего и вечного, «того, что вверху», и «того, что внизу».
Формула посвящения всегда неизменна:
«Verum sine mendado, certum et verissimum: Quod est inferius, est sicut quod est superius; et quod estsuperius, est sicut quod estinferius, ad perpetranda miracula rei unius». — «Истинно, без всякой лжи, достоверно и в высшей степени истинно: то, что вверху, подобно тому, что внизу, и то, что внизу, подобно тому, что вверху, ради завершения чудес единого» (Tabula Smaragdina, I—2).
Это единство («единое»), претворенное в жизнь, всесторонне обдуманное, осуществляемое на практике и полностью осознанное, и есть посвящение — инициация, — или «освящение имени Бога в душе человека»; в этом и состоит глубинное значение первого обращения в молитве Отче наш: ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ.
Император олицетворяет власть посвящения или самого посвященного. Источник этой власти — в полном имени Бога, как о нем учит Каббала, которое есть «магический великий аркан», как о нем учит магия, и «философский камень», как о нем учит алхимия. Иными словами, это есть единство и синтез мистицизма, гнозиса и магии, — то единство или синтез, которому мы дали во втором письме определение «герметическая философия», — философия, пронизанная герметико-философским чувством. Такая философия, напомним, не является в каком-либо смысле производной, т. е. отторгнутой от органического единства мистицизма, гнозиса и священной магии: она сама и есть истинное проявление единства. Герметическая философия столь же немыслима вне единства «мистицизм-гнозис-магия», как и второе ХЕ теряет смысл вне Тетраграмматона. Это и есть власть — проявление единства «мистицизм-гнозис-магия».
Герметическая философия соответствует степени «verissimum» («в высшей степени истинно») того, что есть «verum, sine mendacio, et certum» («истинно, без всякой лжи и достоверно») в гносеологической формуле Изумрудной Скрижали. Ибо она представляет собой итог всякого мистического опыта, гностического откровения и практической магии. Это спонтанный мистический опыт, который становится «истинным» (verum), или же отражается в сознании (гнозис) и становится «достоверным» (certum) через магическое осознание — после чего отражается вторично (второе ХЕ, или «второй гнозис» имени Бога) в сфере чистого мышления, на основе чистого опыта, где он подвергается анализу, получает окончательное осмысление и таким образом становится «в высшей степени истинным» (verissimum).
Формула «истинно, без всякой лжи, достоверно и в высшей степени истинно» провозглашает, таким образом, принцип эпистемологии (или «гносеологии») герметической философии с ее тройным критерием истины. Этот принцип можно сформулировать по-разному; например: то, что абсолютно субъективно (чистый мистический опыт), должно обрести объективность в сознании и быть в нем воспринято как истина (гностическое откровение), затем доказать свою достоверность объективными результатами (священная магия) и, наконец, явить себя как абсолютная истина в свете чистого мышления, основанного на чистом субъективном и объективном опыте (герметическая философия). Т. е. речь здесь идет о четырех различных чувствах: о мистическом чувстве, или духовном осязании; гностическом чувстве, или духовном слухе; магическом чувстве, или духовном зрении; и, наконец, о герметико-философском чувстве, — духовном понимании. Тройной критерий истины герметической философии является, таким образом, подлинной ценностью откровения («истинно, без всякой лжи»), его созидающей плодотворностью («достоверно») и его гармоничным соответствием прежним откровениям, законам мышления и всему наличествующему опыту («в высшей степени истинно»). Следовательно, в герметической философии абсолютно истинно то, что исходит от Бога, приносит результаты, которые соответствуют этому происхождению, и полностью согласуется с непреложными законами мышления и опыта.
Таким образом, герметист — это одновременно и мистик, и гностик, и маг, и философ — а именно «реалист-идеалист», поскольку в равной мере опирается как на опыт, так и на спекулятивное мышление, как на факты, так и на идеи, поскольку и факты, и идеи для него суть лишь два аспекта единой «реальности-идеальности», т. е. та же самая истина.
Герметическая философия, будучи итогом и синтезом мистицизма, гнозиса и священной магии, отнюдь не есть какая-либо философия, стоящая в одном ряду с другими философиями, или обособленная философская система среди прочих. Подобно тому как католическая Церковь, будучи католической, или вселенской39, не может рассматривать самоё себя как обособленную Церковь среди других обособленных Церквей и рассматривать свои догматы как одни из множества иных религиозных воззрений или конфессий, — так и герметическая философия, будучи perse40синтезом всего, что значимо в духовной жизни человечества, не может расценивать самоё себя как одну из множества иных философий.
Самонадеянность? — Без сомнения, чудовищная, — если бы такая самооценка была лишь порождением человеческого вымысла, а не откровением свыше. Но ведь если, напротив, истина открывается свыше, если принятие этой истины приносит чудеса исцеления, душевного мира и бодрости духа, — «воскрешения из мертвых», — если, наконец, она дает объяснение тысячам непостижимых явлений — которые иначе не поддаются объяснению, — остается ли хоть какая-либо возможность считать эту истину лишь одним из множества иных воззрений?
Догматизм? — Конечно, — если понимать под «догмой» ту уверенность, которая порождается откровением бесценным, — божественным; таким откровением, которое на деле доказывает свою плодотворность и созидательность и подтверждается совокупно мышлением и опытом. Если такая уверенность основана на гармоническом согласии между божественным откровением, взаимодействием божественного и человеческого начал и рассудочным познанием человека, можно ли делать вид, будто ее не существует, смирившись с «роковой неизбежностью» — «трижды отречься прежде, чем пропоет петух», чтобы стать своим в избранном кругу людей «свободомыслящих» и «непредубежденных», греющихся у огня, который пылает у истоков человеческого творения41?
Ересь? — Да, если под «ересью» понимать главенство вселенского откровения, всеми признанные благие деяния и идеал философской универсальности.
Герметическая философия отнюдь не является какой-либо частной из множества самостоятельных и самодостаточных философий. Причина этому хотя бы та, что, в отличие от всех прочих, такая философия оперирует не однозначными понятиями и их словесными определениями, но арканами и их символическими выражениями. Чтобы увидеть разницу, достаточно сравнить «Изумрудную скрижаль» Гермеса с Кантовой «Критикой чистого разума». В «Изумрудной скрижали» сформулированы основные арканы мистическо-гностическо-магическо-философских деяний; в «Критике чистого разума» выстроена система, состоящая из однозначных понятий (таких категорий, как количество, качество, отношение и последовательность), которые в совокупности представляют собой трансцендентальный метод Канта, т. е. метод «рефлексии процесса мышления», или «отражение отражения». Впрочем, этот метод, как мы увидим далее, является одним из аспектов Восемнадцатого Аркана Таро, который недаром именуется «Луной»: с его помощью осуществляется обучение, собственно, тому же трансцендентальному методу, — только, в отличие от философского способа, использованного Кантом, в Аркане «Луна» обучение происходит способом герметическим.
Возникает вопрос: не сводится ли, в таком случае, герметическая философия лишь к символике как таковой, пусть глубочайшей и предельно ясной, — и, стало быть, вообще не нуждается в традиционной методике научно-философской аргументации?
И да, и нет. Да — ибо герметическая философия по природе своей эзотерична, т. е. состоит из арканов, имеющих своим содержанием таинство и выражаемых символически. Нет — ибо она оказывает стимулирующее воздействие на философскую и научную аргументацию своих последователей. Она, так сказать, окутана интеллектуальной дымкой, научной и философской, благодаря стараниям своих приверженцев, задавшихся целью перевести, насколько это возможно, арканы и символы герметической философии в однозначные понятия и словесные определения. Происходит процесс кристаллизации, ибо перевод многозначных понятий — или арканов — в понятия однозначные сравним с переходом из состояния органической жизни в жизнь неорганическую. Вот почему оккультные науки — такие, как Каббала, астрология и алхимия — берут свое начало в герметической философии. У этих наук могут быть свои собственные тайны, но отраженные в них арканы принадлежат лишь к сфере герметической философии. Ее интеллектуализация — до той поры, пока она носит характер комментариев и выведения следствий, — вполне правомерна и даже необходима. Ибо в этом случае каждый аркан переводится в несколько однозначных понятий — скажем, три — и тем самым приучает интеллект мыслить герметически, т. е. посредством многозначных понятий — арканов. Но когда интеллектуализация герметической философии преследует цель создания автономной системы однозначных понятий без каких-либо формальных противоречий между ними, то тем самым преступаются границы дозволенного. Ибо вместо того, чтобы помочь человеческому разуму возвыситься над собой, она создает для него еще большие препятствия и только связывает его, вместо того чтобы освободить.
Таким образом — посредством интеллектуализации — берут свое начало в герметической философии оккультные науки. Вот почему не следует рассматривать символы — в частности, Старшие Арканы Таро — как аллегорическое выражение теорий или понятий этих наук. Ибо верно как раз обратное: сами доктрины оккультных наук проистекают из символов — Таро или каких-либо иных — и именно они должны расцениваться как «аллегорические» обозначения символов и арканов герметического эзотеризма. Поэтому, например, неточным будет утверждение, что Четвертый Старший Аркан — «Император» — это символ астрологической доктрины Юпитера: правильнее сказать, что этот Аркан раскрывается в том числе в астрологической доктрине Юпитера. Само соответствие как таковое сохраняется, но между этими двумя утверждениями значительная разница, — ибо тот, кто исходит из первого утверждения, остается «астрологом» и только астрологом; тогда как, исходя из второго, он начинает мыслить уже как герметист, которому в то же время доступно астрологическое толкование.
Герметическая философия не сводится к простой сумме Каббалы, астрологии, магии и алхимии. Хотя эти четыре ветви растут из одного ствола, сами по себе они еще не образуют этот ствол, а скорее питаются от него. Ствол в данном случае есть наглядная иллюстрация единства мистицизма, гнозиса и священной магии. Здесь нет теорий; здесь наличествует и имеет значение только опыт, включающий в себя интеллектуальный опыт арканов и символов. В нашей иллюстрации мистический опыт — это корни, гностический опыт откровения — это жизненные соки, а практический опыт священной магии — древесная ткань. По этой-то причине учение герметизма — или «плоть» его традиции — состоит из духовных упражнений; все арканы (включая Арканы Таро) суть практические духовные упражнения, цель которых — пробуждение все более глубинных слоев сознания. Этим упражнениям необходимо сопутствуют конкретные комментарии, частные выводы и обобщения, которые образуют «кору» ствола. Таково значение «утерянного ключа» к Апокалипсису Св. Иоанна... Ведь дело здесь отнюдь не в одном лишь его истолковании с целью извлечения какой-либо философской, метафизической или исторической системы. Ключ к Апокалипсису — это осуществление его на практике, т. е. использование его как книги духовных упражнений, пробуждающих самые глубинные слои сознания. «Семь посланий к Церквам», «семь печатей запечатанной книги», «семь трубных гласов» и «семь чаш» означают в совокупности комплекс духовных упражнений числом двадцать восемь. Ибо поскольку Апокалипсис есть откровение, запечатленное на письме, то для его постижения необходимо развить в себе такое состояние сознания, которое способствовало бы принятию самого откровения. Это состояние концентрации без усилия (как тому учит Первый Аркан), сопровождающееся напряженным внутренним безмолвием (которому учит Второй Аркан), которое превращается во вдохновенную работу воображения и мысли, когда сознательное «я» взаимодействует со сверхсознанием (чему учит Третий Аркан). И, наконец, сознательное «я» приостанавливает свою творческую активность и погружается в созерцание, совершая обзор всего предшествующего с тем, чтобы подвести итоги (практическое учение Четвертого Аркана). В овладении этими четырьмя действиями, символами которых выступают «Маг», «Верховная жрица», «Императрица» и «Император», и скрыт единственный ключ к Апокалипсису.
Такими же духовными упражнениями являются и Евангелия. Иными словами, их следует не только читать и перечитывать, но и полностью погрузиться в их стихию, дышать их воздухом, участвовать в них живым свидетелем, как бы находясь в гуще описываемых событий, — свидетелем, который полон растущего благоговения, так что для него все более неуместен какой-либо «критический подход».
В Ветхом Завете также есть разделы, относящиеся к числу духовных упражнений. Именно в этом качестве его широко использовали иудейские каббалисты — например, авторы текстов, составивших книгу Зогар. Духовные упражнения — колыбель Каббалы, ее неиссякаемый и животворный источник. Разница между обычными верующими и каббалистами состоит лишь в том, что если первые попросту изучают Писание (сколь угодно благоговейно и всесторонне), то для каббалистов оно, главным образом, еще и неоценимое подспорье в духовных упражнениях.
Смысл и цель таких упражнений — глубина. Чтобы обрести опыт и познание глубинных вещей и явлений, необходимо погружение в глубину. Символика и есть не что иное, как язык этих глубин; поэтому арканы, выражаемые символически, — это и средство, и цель тех духовных упражнений, из которых состоит живая традиция герметической философии.
Общность духовных упражнений формирует некую связь, объединяющую герметистов, — не общность познания, но именно духовные упражнения и идущий с ними рука об руку опыт. Если бы встретились когда-нибудь три незнакомца или чужестранца, из которых один сделал бы предметом своих многолетних духовных упражнений Моисееву Книгу Бытия, другой — Евангелие от Иоанна, а третий — видение Иезекииля, то они бы встретились как братья, хотя первый был бы знатоком истории человечества, другой — владеющим наукой исцеления, а третий — каббалистом. Знание человека есть результат личного опыта и ориентации, тогда как глубина и уровень, которого он достигает независимо от области и объема приобретенных им познаний, есть то, что он разделяет с другими. Герметизм, герметическая традиция в первую очередь и превыше всего есть определенная степень глубины, определенный уровень сознания. И достижение соответствующего уровня обеспечивается практикой духовных упражнений.
Что касается познаний отдельных герметистов (или посвященных), то эти познания зависят от индивидуального призвания. Задача, стоящая перед каждым герметистом, определяет характер и объем не только знаний, но и того личного опыта, который составляет их основу. Обладая опытом, можно приобретать познания, необходимые для выполнения лишь той задачи, к которой влечет призвание того или иного индивидуума. Иными словами, человек сам знает, что ему необходимо для получения нужных сведений и правильной ориентации в той области, к которой его влечет индивидуальное призвание. Таким образом, герметист, чье призвание — целительство, будет постигать связи, существующие между сознанием, системой «цветков лотоса», или чакр, нервной системой и системой гормональных желез, — словом, все то, в чем другой герметист, чье призвание — духовная история человечества, будет невеждой — зато он будет, в свою очередь, знать то, что неведомо целителю, — факты прошлого и настоящего, касающиеся соотношений между духовными иерархиями и человечеством, между тем, что происходило либо происходит «вверху», и тем, что происходило либо происходит «внизу».
Однако это знание — в той мере, в какой оно не является предметом арканов, — состоит не из теорий, но из фактов (пусть даже по своей природе чисто духовных). Так, например, воскресение из мертвых (или, в ином осмысления, реинкарнация) — отнюдь не теория, которую можно принимать или не принимать. В теории герметизма никому не придет в голову изыскивать какие-то доводы, чтобы убедить — или разубедить — кого-либо в «истинности теории» воскресения из мертвых (реинкарнации). Для герметиста воскресение — это факт, который либо удостоверяем на основе опыта, либо вовсе не подлежит обсуждению. Ведь никто же не станет ни отстаивать, ни отрицать тот факт, что по ночам мы спим, а по утрам просыпаемся, — это познается на опыте. Так и факт нашей смерти и нового рождения есть вопрос опыта — можно либо быть в этом уверенным, либо нет. Но тем, кто обладает этой уверенностью, следует знать, что у неведения относительно воскресения из мертвых зачастую достаточно веские и уважительные причины, связанные с призванием конкретной личности. Когда, например, призвание человека таково, что требует максимального сосредоточения в настоящем, он может отринуть все духовные воспоминания прошлого. Ибо пробужденная память не всегда благо; нередко она превращается в бремя — главным образом когда призвание требует такой жизненной позиции, которая была бы абсолютно свободна от всяких предубеждений, — например, призвание священника, врача или судьи. Священник, врач, судья должны быть до такой степени сосредоточены на проблемах настоящего, что всякие отвлекающие воспоминания прежних жизней для них недопустимы.
С другой стороны, можно творить чудеса в забвении опыта прежних жизней, как это было с преподобным викарием из Арса (см. Письмо III), а можно творить их в полной памяти такого рода опыта, как это делал Филипп Лионский. Ибо реинкарнация — не догма, т. е. некая истина как безусловный залог спасения, но и не ересь, т. е. нечто противоположное такой истине. Реинкарнация — это просто фактический опыт, такой же, как сон или наследственность. Сам по себе он нейтрален; все зависит от его истолкования, «интерпретации». Можно истолковать его как подлинный гимн славе Господней, а можно и так, что он превратится в кощунство. Например, когда говорят: простить — значит дать возможность начать сначала; ведь Господь прощает более, чем семьдесят раз по семь, всегда оставляя возможность обновления, ибо такова бесконечная милость Его, — это будет истолкование («интерпретация») во славу Господа. Но когда говорят, что существует механизм бесконечной эволюции и бытие человека морально предопределено его прежними жизнями; что нет благодати, есть лишь закон причины и следствия — то это интерпретация кощунственная, в которой Бог низведен до роли конструктора чего-то вроде человеческой машины, наделенной совестью.
Реинкарнация, или воскресение из мертвых, — отнюдь не какой-либо особый пример или исключение из всего того, что поддается двойной интерпретации. В сущности, ей поддается любой связанный с этой темой факт. Так, например, наследственность можно интерпретировать в ключе абсолютного детерминизма, исключая таким образом всякую свободу и тем самым мораль; либо ее можно объяснять как возможность последовательного усовершенствования организма, — усовершенствования, имеющего целью сделать этот организм более пригодным инструментом для «исполнения обетования в потомстве». Не получил ли Авраам обетования, что в его роду придет Мессия? Не это ли же было обещано Давиду?
Однако какой бы ни была личностная интерпретация факта, он остается фактом и его необходимо знать, чтобы удовлетворительно ориентироваться в соответствующей области знаний. Поэтому герметисты обладают знаниями различных фактов, — каждый в соответствии со своим призванием, — хотя сама герметическая философия не сводится к сумме познаний, приобретенных отдельными личностями, но представляет собою целостный организм арканов, выраженных при помощи символов, которые одновременно суть и духовные упражнения, и раскрываемые ими определенные способности. Эти способности развиваются в соответствии с тем или иным Арканом, используемым продолжительное время в качестве подспорья для духовных упражнений. Аркан сам по себе не дает ученику знания новых фактов, но подготавливает его к восприятию соответствующего знания, когда в нем возникнет необходимость. Посвящение — не что иное, как способность ориентироваться в любой области и приобретать в ней знание соответствующих фактов — «ключевых фактов». Посвященный — это тот, кто знает, как овладеть знаниями, т. е. тот, кто знает, как — по евангельскому изречению — просить42, искать и получать (а затем применять на практике) средства, необходимые для достижения успеха. И этому его научили именно духовные упражнения, ибо ни доктрины, ни теории, пусть самые блестящие, не могут никого наделить способностью «знать как узнать».
Духовные упражнения учат герметиста практическому чувству (а иного в герметической философии попросту нет) и непреложной действенности аркана тройственного единого усилия, лежащего в основе всякого духовного упражнения и всякого аркана; об этом и говорится в Евангелии:
«Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Лк. 11:9).
Таким образом, герметическая философия учит не тому, что является предметом и цепью веры как сущностного постижения «Бога, человека и Природы», — но собственно тому, как вопрошать, искать и стучаться — с тем чтобы прийти к мистическому опыту, гностическому озарению и магическому воздействию этой цели устремлений в познании Бога. человека и Природы. И только после того, как человек спрашивал, искал и стучался — и после того, как он получил то, что искал, нашел его и обрел к нему доступ — только тогда он узнает. Такой тип познания — достоверность мистического опыта, гностического откровения и магического воздействия в их синтетическом восприятии — и есть Император, т. е. практическое учение четвертой карты Таро.
Речь здесь идет о развитии и применении четвертого духовного чувства, т. е. герметико-философского чувства, которое следует за развитием и применением мистического, гностического и магического чувств. Его характерной чертой является способность «знать как узнать». Ранее (во втором письме) мы определили это чувство как «чувство синтеза». Теперь мы можем дать ему более глубокое определение, а именно: оно есть «чувство посвящения», или чувство ориентации в овладении знанием основных фактов в каждой области.
В чем его суть? Прежде всего следует отметить, что оно не идентично тому, что обычно определяется как «метафизическое чувство», ибо такого рода чувство у метафизиков — это их вкус и к абстрактным теориям и полная ими удовлетворенность, неискоренимое предпочтение абстракций, тогда как чувство герметико-философское есть следствие ориентации на конкретность — духовную, психическую и физическую. Если метафизическое чувство оперирует «понятием Бога», то чувство герметико-философское ориентировано на Бога живого — на духовный, конкретный факт Его бытия (being). «Отец Небесный» в христианстве, «Древнейший Древних» в Каббале — суть не абстрактные концепции, не отвлеченные понятия, но существа (beings).
Метафизическое чувство действует с целью выведения — путем абстракции — законов, правящих фактами, а затем постижения принципов, лежащих в основании законов. Наоборот, герметико-философское чувство (или чувство посвящения) посредством этих фактов постигает сущности духовных иерархий, а через них — Бога живого. Для чувства посвящения пространство между «верховным Началом» и эмпирическим миром заполнено не «законами» и не «принципами», но скорее живыми духовными существами, каждое из которых наделено своим именем, поведением, образом, голосом, манерой общения. Для чувства посвящения Архангел Михаил — не «закон» и не «принцип», а живое существо, чей лик невидим, ибо он затмевается ликом Божьим. Вот почему имя ему MI-KHA-EL, т. е. «Тот, кто [ MI ] есть как [ КНА ] Бог [ EL ]». Никто не может лицезреть Михаила, ибо он «KHA-EL », т. е. «подобен Богу».
Герметико-философское чувство, чувство посвящения — это чувство конкретных духовных реалий. Герметист объясняет реальные факты не столько с помощью законов, выведенных путем абстракции, и еще менее с помощью принципов, выведенных из конечной абстракции, сколько следуя от абстрактных фактов к более конкретным сущностям, чтобы прийти в итоге к «тому, что» наиболее конкретно во всем мироздании, — к Богу. Ибо для чувства посвящения Бог и есть «то, что» наиболее реально и таким образом наиболее конкретно. Собственно говоря, из всего сущего один лишь Бог подлинно — а именно абсолютно — конкретен и реален, тогда как реальность и конкретность всего тварного бытия всецело относительна; и то, что мы определяем понятием «конкретный факт», на самом деле — лишь абстракция, порожденная Божественной реальностью.
Это не означает, что герметист не способен к абстрагированию и игнорирует законы и принципы. Он — человек, в силу чего наделен метафизическим чувством, которым пользуется как и всеми прочими; однако именно герметико-философское чувство делает его герметистом — в том значении, которое символизирует «Император»; т. е. его можно считать герметистом лишь в той степени, в какой он наделен и пользуется этим чувством, тогда как метафизическое чувство само по себе еще не является ключом к подлинному герметизму.
Сколь трагична фигура Рене Генона, который, обладая высокоразвитым метафизическим чувством, но будучи лишен герметико-философского чувства, всегда и во всем стремился найти конкретную духовность. И в конце концов, устав от мира абстракций, он возложил последнюю надежду на то, чтобы освободиться от тирании рационализирующего ума, растворившись в стихийном религиозном порыве толпы мусульман в каирской мечети. Последнее упование души, жаждущей мистического опыта и изнывающей в оковах интеллекта? Если так — да дарует ему Божественное милосердие то, к чему он столь страстно стремился.
Здесь уместно отметить, что этот отчаянный шаг Генона, т. е. его надежда обрести наконец истину и утешение в бесхитростной вере простонародья, по-своему вполне оправдан. Ибо у герметико-философского чувства больше общего с наивной и искренней верой простых людей, нежели у абстрактной метафизики. Для обыкновенного верущего, равно как и для герметиста, Бог жив — и это самое главное. Верующий обращается к святым и Ангелам в твердом уповании на их ответ и помощь; для герметиста они столь же реальны. Верующий верит в чудеса; герметист живет рядом с чудесами. Верующий молится за живых и умерших; герметист посвящает все свои усилия в сфере сакральной магии благу живых и мертвых. Верующий почитает все, что освящено традицией; совершенно так же поступает герметист. Что здесь добавить?.. Разве лишь то, что Император обязан облекающей его властью не своему могуществу над судьбами людей — могуществу явному или тайному, — но скорее своему предстательству за них перед Богом. И властью он обладает не в силу своей сверхчеловеческой природы, но потому, что слишком человечен43: он олицетворяет собой все человеческое. Царь Давид был человечнее всех своих современников. Вот почему он был помазан пророком Самуилом по повелению Господню, и по той же причине Предвечный дал ему обетование утвердить престол царства его навеки (срв. 2 Цар. 7: 13, 16). По этой-то причине престол, этот пост предстателя человечества перед Богом, никогда не рухнет. Таков пост Императора; такова истинная власть.