Роберт Энтони Сальваторе
Король призраков
Переходы – 3
Перевод сайта shadowdale.ru
Перевод: Alarika, Apsu Velg'larn, Elminster, Elstan, Gho5ty, Insidious, SanD,
Tarsilbar, T&G, Unnamed, Zelgedis, Архилич
Редакторы: Eledhwen, JediArthas, Lanjane, Vinia, Алила, Эргонт
Аннотация
В то время как магическая чума опустошает Фаэрун, и старые друзья и враги в равной степени втянуты в этот хаос. Ослепительный свет, высвободившийся во время разрушения Креншинибона, обжег глаза могучего дракона Гефестуса, оживляя его злобу, угрюмость и уязвленное самолюбие...
В то же мгновение из кристалла высвободились и души семи личей, которые создали его. После этого грозный дракон заметил, что он становится холоднее, он чувствовал болезнь…
А потом чешуя сошла. Он очнулся и понял, что может видеть вновь. После некоторых раздумий он окончательно осознал правду о его новых ощущениях. Он был драколичем.
Когда Гефестус дыхнул на кристалл, разрушив его, он уничтожил тело иллитида Яраскрика, но интеллект и разум могучего пожирателя умов остались. Без перспектив оставшийся в живых, он стремиться управлять мыслями Гефестуса. В то же самое время, пока он пытается захватить власть над драконом, Креншинибон, наконец-то, выиграл свой главный приз и манипулирует Гефестусом через осколки кристалла в его черепе. Три разума, не единые и не одинокие, в одном теле обладали общим выдающимся могуществом. Полет драколича, сила, дыхание и аура смерти и болезни, агрессивный стратегический ум и псионическая сила, и способность пожирать умы, и сила Кристалла Некроманта – все это в едином сочетании. Яраскрик – Гефестус – Креншинибон становится королем призраков. Для отмщения он ищет дроу, который принимал участие в его уничтожении, разум Гефестуса обратил свой взгляд непосредственно на Джарлаксла.
Путешествуя с глупым, но безусловно опасным дварфом Атрогейтом, Джарлаксл в одну из ночей переживает насильственное проникновение драколича в свой разум. Джарлаксл видит только один путь покончить с ужасным монстром – помощь дроу Дриззта и жреца Денеира Кэддерли. Но он также знал, благодаря его случайному знакомству с Кэддерли, что Джарлаксл не сможет просто так вернуться в храм Парящего Духа. Путь к Кэддерли лежал через Дриззта, а к Дриззту – через Кэддерли. Он отравляется в Мифрил Халл, узнав по дороге, как трагически сказался кризис Плетения на жене Дриззта Кэтти-бри. Джарлаксл должен убедить Дриззта, что единственный шанс для нее и для всего Фаэруна, если он и Кэддерли пойдут с ним.
Пролог
Дракон угрожающе зарычал, приняв оборонительную позу. Его глаза были мертвы, утратив блеск от взрыва при уничтожении артефакта, но его драконьи чувства более чем компенсировали этот недостаток.
Кто–то был в его пещере – Гефестус в этом не сомневался – но тварь не выдавала себя ни звуком, ни запахом.
– Ну? – негромко пророкотал дракон. Его голос гулким эхом отразился от стен горной пещеры. – Ты подойдёшь ко мне или будешь продолжать прятаться?
– Я прямо здесь, перед тобой, – пришёл ответ, прозвучавший в голове чудовища.
От подобного вмешательства в свой разум, Гефестус запрокинул огромную рогатую морду и зарычал.
– Ты не помнишь меня, дракон? Ты уничтожил меня, вместе с хрустальным осколком.
– Мне не нравится твоя непонятная игра, дроу! Не дроу.
Это привело Гефестуса в замешательство, и пустые глазницы, некогда служившие домом его выгоревшим глазам, расширились, когда он понял.
– Иллитид! – в ярости выдохнул дракон, потоком пламени опаляя то самое место, где когда–то уничтожил сразу всех: и пожирателя разума, и дроу, и осколок.
От жара пузырился камень, и раскалилась вся пещера. Миновала не одна сотня ударов сердца, прежде чем пламя угасло, и Гефестусу пришёл ответ.
– Благодарю.
Мгновение смятения прошло после выдоха, и вот уже холод начал сковывать его чешую. Гефестус не любил холод. Он был созданием пламени, жара и огненной ярости и единственным холодом, который он знал, был мороз, что кусал его за крылья, во время зимних отлучек из горного жилища.
Но этот холод был хуже – он не был физическим.
Разве можно назвать "холодом" абсолютную пустоту, полное отсутствие тепла жизни, последнее напоминание колдовской силы самого мощного артефакта прошлого тысячелетия – Креншинибона?
Холод проник между чешуек дракона, просачиваясь внутрь и вытягивая саму жизнь из могучего зверя.
Гефестус пытался сопротивляться: он рычал, клацал пастью, напрягал мускулы в попытке хоть как–то защититься. Глубокий вдох опалил дракона изнутри огнём, но выдоха не последовало: ледяные когти сжали сердце.
Стук чешуи, ударившейся о каменный пол, эхом отдался в голове дракона.
Он завертел своей огромной головой, пытаясь определить источник угрозы… Но он не мог видеть.
Гефестус почувствовал… разложение.
Он чувствовал, как смерть поглощает его, как она проходит сквозь него, как её когти сжимают его сердце. Вдох болью опалил нутро. Он попытался вдохнуть ещё раз, но его лёгкие отказали ему.
Дракон попробовал мотнуть головой, но шея не послушалась и его морда глухо упала на пол.
Тьма окружала Гефестуса с тех самых пор, как он уничтожил хрустальный осколок, но сейчас она была и внутри него.
Тьма.
***
Замерцали два огонька жизни, два огненных глаза чистой энергии, чистой ненависти.
Именно это – зрение! – озадачило слепого Гефестуса. Он мог видеть!
Но как?
Дракон наблюдал за передвижением завесы потрескивающего голубого света по выгоревшему полу. Он пересёк место, где много лет назад взорвался могущественный артефакт, высвободив волны магии, которые ослепили Гефестуса, а потом, совсем недавно, смертельная колдовская энергия атаковала дракона и…
И что? Дракон вспомнил холод, вспомнил, как у него выпали все чешуйки, как он почувствовал всю бездну разложения и смерти. Как–то он мог снова видеть, но чего это ему стоило?
Гефестус сделал глубокий вдох или попытался сделать, но только тогда осознал, что не дышал совсем.
Дракон ужаснулся и посмотрел на отметину, где уничтожил артефакт. Он сосредоточился на ней и, когда завеса голубой магии истончилась, увидел пляшущие внутри остатков осколка неясные очертания. Согнувшись и сгорбившись, призраки – семь личей, которые создали могущественный Креншинибон – кружили и пели слова силы на языке давно забытых царств Фаэруна. Эти люди древности, собранные со всего континента, имели разное происхождение, культуру и традиции. Но издалека они казались одинаковыми, струящимися серой дымкой созданиями, одетыми в лохмотья. Гефестус понял, кто они: живая сила разумного артефакта.
Но ведь они были уничтожены первым взрывом осколка!
Дракон не стал нападать на духов. Он смотрел и сравнивал. Заметил, как изменился тон их пения и осознал их отчаяние. Они хотели вернуться в свой дом, вернуться в Креншинибон, хрустальный осколок.
С любопытством, смешанным со страхом, Гефестус посмотрел на пустой кристалл, на когда–то могущественный артефакт, который он неосторожно уничтожил ценой своего зрения.
Он понял, что уничтожил его дважды. Ведь когда щупальцеголовый иллитид вынудил его снова выдохнуть пламя, он не знал, что в хрустальном осколке ещё оставалась колдовская сила.
Гефестус замотал головой. Ярость захватила всё его существо прежде, чем испуг полностью вытеснил гнев.
Его огромные, блестящие, яркие чешуйки были разбросаны на полу. Лишь несколько осталось на теле – жалкие остатки былого величия и мощи. Он поднял крыло, красивое крыло, которое когда–то позволяло Гефестусу спокойно парить в высоких воздушных потоках, дующих в Снежных Хлопьях.
Кости и клочья кожи – ничего больше не украшало его.
Когда–то великолепный, величественный дракон превратился в омерзительное посмешище.
Он стал… кем? Мертвецом? Живым? Как?
Гефестус посмотрел на кости другого сломанного крыла и осознал, что голубая завеса странной магической энергии пересекает и его. Вглядевшись в неё, дракон заметил второй поток потрескивающей энергии – зеленоватый осколок на голубом поле вращался и искрился внутри. Ближе к земле, видимая граница энергии соединяла крыло дракона и артефакт, сращивая Гефестуса с хрустальным осколком, который он считал уничтоженным.
– Пробудись, великий дракон, – приказал в голове голос иллитида Яраскрика.
– Ты здесь! – прорычал Гефестус, но неожиданный удар псионической энергии заставил его залепетать в замешательстве.
– Ты жив, – энергично говорило ему внутри создание. – Ты победил смерть. Ты стал более великим, чем раньше. Я здесь с тобой, чтобы повести тебя, наделить таким могуществом, какого ты не можешь и представить.
Подавив влияние иллитида, дракон поднялся, задрал голову и осмотрел пещеру. Гефестус не отважился оторвать крыло от магической завесы, боясь, что опять впадёт в небытие. Он протиснулся к пляшущим приведениям и хрустальному осколку.
Неясные силуэты духов прекратили кружиться и повернулись, рассматривая дракона. Гефестус не мог определить, почему они отодвинулись – из страха или из уважения. Дракон подобрался к осколку и попробовал тронуть его лапой. Но стоило ему приблизиться, как что-то, мгновенно сломившее его волю, заставило со всей силы ударить головой по Креншинибону; артефакт вонзился прямо над его горящими глазами. Когда он сделал это, то понял, что это было дело щупалец Яраскрика.
Однако, ярость испарилась до того, как он смог отомстить за оскорбление. Дракона захлестнул экстаз, сопровождавшийся ощущением неимоверного могущества: зверь чувствовал себя живым, как никогда раньше.
Он вернулся назад. Его крылья оторвались от завесы, но Гефестуса это не беспокоило: благодаря его изменившемуся мировосприятию поток жизненной энергии не прекращался.
Нет, не жизненной энергии, – понял Гефестус.
Совершенно противоположной… определённо противоположной.
– Ты Король Призраков, – сказал Яраскрик. – Смерть не властна над тобой. Ты властен над смертью.
Гефестус присел, обдумывая происходящее и пытаясь во всём разобраться. Движущийся свет достиг дальней стены пещеры и скальная поверхность внезапно засверкала, будто состояла из тысяч маленьких звёзд. Сквозь завесу прошли личи, окружив дракона полукругом. Они молились на своих древних и давно забытых языках и их страшные лица поникли, покорно смотря в пол.
Он мог командовать ими, понял Гефестус, но предпочёл помешать им ползать и преклонять перед ним колени – чудовище больше интересовала стена голубой энергии, рассекающей его пещеру.
Что это может быть?
«Плетение Мистры», – прошептали личи, будто прочтя каждую его мысль.
«Плетение?» – подумал Гефестус.
«Плетение… распалось», – ответил хор личей. – «Магия… одичала».
Гефестус смотрел на несчастные создания, прокручивая в голове возможности. Призраки хрустального осколка были древними волшебниками, напитавшими артефакт своими собственными жизненными силами. От самой сущности, Креншинибона, во все стороны расходились эманации магии смерти.
Дракон уставился на завесу – кусок Плетения сделался видимым и твёрдым. Он вновь вспомнил момент, когда он выдохнул свой огонь на дроу, иллитида и осколок.
Пламя дракона взорвало могущественный артефакт, ослепив Гефестуса.
Затем холодная волна пустоты уничтожила его, чешуя и тело сгнили до костей.
Имеется ли заклинание… любое… переносящее кусочек Плетения Мистры?
– Оно здесь, перед твоим носом, – появилось объяснение, рассеявшее беспорядочные мысли.
– Появилось после первого уничтожения осколка, – сказал Гефестус.
– Нет, – сказал Яраскрик в мыслях дракона. – Плетение высвободило магию из кусочков артефакта, дало мне способность ощущать и оживило приведения в их нынешнем виде.
– И ты вторгся в мой сон, – упрекнул Гефестус.
– Я так виноват, – признал иллитид. – В тот раз ты уничтожил меня, и я вернулся отдать тебе долг.
– Я уничтожу тебя ещё раз, пообещал Гефестус.
– Ты не сможешь, для этого нечего разрушать. Я свободная мысль, ни к чему не привязанная. И я ищу дом.
Прежде, чем до Гефестуса дошло, что это было ничем иным, как угрозой, его рассудок затопила ошеломляющая волна энергии, наполняя каждую частицу его существа болью и изменяя их. Он не мог вспомнить своё имя – настолько сильным оказался удар иллитида, проникающего в душу дракона.
Вдруг мрак рассеялся и Гефестус всё понял.
– Что ты сделал? – спросил он мысленно иллитида. Но ответ ждал его в его собственных мыслях.
Гефестусу не нужно было ещё о чём–нибудь спрашивать Яраскрика. Это всё равно, что обдумать вопрос самостоятельно.
Гефестус был Яраскриком и Яраскрик был Гефестусом.
И оба были Креншинибоном, Королём Призраков.
Гефестус вновь вернулся к тому, что произошло с осколком. Семеро личей каким–то непостижимым образом были связаны с ним, то есть, Креншинибоном, который был внутри него, посредством голубой полосы колдовской энергии. Это могущество было достаточно мощным, хоть хрустальный осколок и был почти уничтожен. Дракон ощущал, как Креншинибон пульсирует на его черепе. Он расплавился там, и колдовская энергия влилась в Гефестуса.
Таким образом, он возродился. Но он не воскрес, а стал нежитью.
Привидения поклонились ему, и он понял их мысли и намерения так же ясно, как если бы они слышали его самого. Их единственной целью было служение.
До Гефестуса дошло, что он чувствует связь между жизнью и смертью.
Голубой огонь покинул стену, оставляя след на полу. Он пересёк то место, где лежал хрустальный осколок и покоились крылья дракона. В конце концов огонь покинул комнату: теперь её озаряло оранжевое пламя на месте глаз личей, глаз Гефестуса, и зелёное свечение Креншинибона.
Но хоть огонь и исчез, мощь чудовища не уменьшилась.
Драколич восстал.
ЧАСТЬ 1
Распутывание
Где заканчиваются пределы разумного и начинается магия? Где сдаётся рассудок и вступает в силу вера? Это два ключевых вопроса понимания, как говорил мой друг–философ, который прошёл нелёгкий путь до конца своих дней и обратно. Это конечная цель всех размышлений, предел всех поисков, предел осознания того, кто мы есть. Жить означает умирать, и знать, что ты должен уйти, но удивляться, всегда находить повод для удивления.
Эта истина является фундаментом для храма Парящего Духа — собора, библиотеки, места поклонения и раздумий, дискуссий и философских измышлений. Его камни были скреплены силами веры и магии, его стены — возведены удивлением и надеждой, его потолок удерживается силами разума. Там Кэддерли Бонадьюс переступил глубины познания и заслужил право требовать от своих многочисленных посетителей, набожных и учёных, чтобы те не терялись перед всеобъемлющими вопросами бытия, не прикрывались необоснованными догматами и не преследовали с их помощью других.
Самые впечатляющие события в обширном мире страстных споров — именно подобные столкновения между здравомыслием и вероучениями. Кто мы: всего лишь причуда богов, или результат гармоничного процесса? Бессмертные или смертные, и если первое, тогда какое отношение имеет наша живущая вечно часть, именуемая душой, к той части, которая, как мы знаем, будет скормлена червям? В чём состоит следующая ступень развития сознания и духа — в самопознании и/или потере индивидуальности в состоянии единения с чем–то большим? Какова связь между тем вопросом, на который есть ответ, и тем, на который нет, если первый в конечном счёте произрастает из второго?
Конечно, подобные вопросы, однажды заняв чьи–то мысли, не исчезают бесследно. Из них вырастают тревожные возможности для одних людей, проявления наказуемой ереси для других, и даже сам Кэддерли как–то откровенно признался мне, что жизнь стала бы куда проще, если бы мы могли всего лишь принять то, что есть, и жить настоящим. Ощущение иронии его слов не покидает меня. Один из самых выдающихся жрецов Денеира, молодой Кэддерли оставался скептиком даже в вопросах, связанных с существованием бога, которому он служил. На самом деле он был сомневающимся жрецом, но наделённым божественной мощью. Если бы он поклонялся другому богу, а не Денеиру, чьи сущие принципы вдохновляли его на исследования, молодой Кэддерли, вероятно, никогда бы не получил доступ ни к одной из сил, что позволяли ему исцелять страждущих и насылать гнев своего божества.
Сейчас он уверен в возможностях небес Денеира как никогда прежде, но всё ещё задаёт вопросы и всё ещё в поисках. В храме Парящего Духа множество истин — законов нашего обширного мира и даже небес над нами — расплетаются и распространяются для изучения и познания. С покорностью и отвагой учёные, которые собираются там освещать детали планов нашей реальности, спорят о модели вселенной и правилах, которые руководят ей, и несомненно переосознают наши устоявшиеся представления об Абер–Ториле и его отношении к луне и звёздам.
Для некоторых всё это звучит как ересь, опасные исследования в мире знаний, которые должны оставаться непотревоженными во владении богов, созданий более высоких, чем мы. Хуже, предостерегают эти фанатичные провозвестники рока, подобные измышления и неразумные объяснения преуменьшают влияние самих богов и отвращают от веры тех, кто наиболее в ней нуждается. Однако, для философов, подобных Кэддерли, чем сложней и запутанней устройство вселенной, тем выше способно подняться чувство восхищения богами, сотворившими всё это. Гармония природы, как он утверждает, и исключительная красота законов, которым подчиняется вселенная и происходящие в ней процессы, означают великолепие и представление о вечности за пределами того, что осознано в слепоте, упрямстве или вселяющем страх невежестве.
Для пытливого ума Кэддерли обозримая система, обеспечивающая соблюдение божественных законов, намного превосходит предрассудки Материального плана. Хотя у многих других, даже у некоторых из тех, кто соглашается с выводами Кэддерли, это вызывает определённую тревогу.
Я вижу противоположность в Кэтти-бри и её непрерывном изучении и восприятии магии. Она нашла в ней успокоение, как она говорила, потому, что магию нельзя объяснить. Её силы в вере и одухотворённости поднимаются над её искусством волшебницы. Иметь перед собой что-то, что просто есть, не ища объяснений, не повторяя и не путая факты — на мой взгляд, в этом и состоит сущность истинной веры.
Я не знаю, существует ли на самом деле Миликки. Не уверен и в том, реален ли вообще кто–либо из богов, или если они действительно есть, заботятся ли они о повседневной жизни одного непослушного тёмного эльфа. Заповеди Миликки — нравственность, чувство общности и служения и способность ценить жизнь, свою или чужую — вот что действительно существует для меня и что бережно хранится в моём сердце. Они были там и до того, как я повстречал Миликки, ту, что дала им имя, и они останутся там, даже если мне предоставят подлинные доказательства того, что нет ни живого существа, ни какого–либо материального воплощения этих принципов.
Мы принимаем те или иные решения и совершаем поступки из страха перед наказанием или по велению нашего сердца? Для меня ответом всегда будет второе, равно, я надеюсь, как и для всех прочих, кто способен отвечать за свои поступки, хотя я знаю по своему горькому опыту, что это нечастый факт. Действовать по соображениям, призванным перебросить тебя с одних небес на другие, может показаться прозрачным для бога, для любого бога, но что если чьё–то сердце поступает согласно убеждениям, отличным от убеждений создателя этих небес, что тогда, в чём для него будет выбор?..
И так я приветствую Кэддерли и тех, что ищет путь вместе с ним, тех, кто откладывает в сторону божественное, дающее пищу для лёгких ответов, и отважно карабкается к чести и красоте великой гармонии.
Подобно тому, как многие жители Фаэруна пробираются сквозь ежедневные тяготы и испытания, двигаясь вперёд к концу их почётных жизней, слова, что струятся из храма Парящего Духа, будут колебаться и замирать, встречая перед собой сопротивление и даже попытки остановить их. Личный путь Кэддерли к осознанию вселенной в границах его собственного исключительной силы ума вне всяких сомнений будет подвергнут испытанию страхом, в особенности перед самым основным и самым страшным свойством всех живущих — умирать.
Что до меня, я лишь оказываю посильную поддержку своему другу–жрецу. Я вспоминаю ночи в долине Ледяного Ветра, подъём Бруенора, который, кажется, более отдалён от тундры внизу, чем от звёзд над ним. Были ли мои размышления в те времена менее еретическими, чем плоды работы храма Парящего Духа? И если результатом для Кэддерли и его последователей является что–нибудь похожее на то, что я испытал, стоя на вершине той одинокой горы, то я легко могу понять, что служит для него доспехом от проклятий ненавистников и от обвинений в ереси от менее просвещённых и более привязанных к догмам глупцов.
Моё путешествие к звёздам, среди звёзд, наедине со звёздами, принесло мне чувство абсолютной удовлетворённости и неукротимого счастья, момент самого сильного умиротворения в душе, какой я когда–либо знал.
И самый сильный в этом состоянии единения со вселенной вокруг меня я, Дриззт До'Урден, стоял, сам подобный богу.
Дриззт До'Урден
Глава 1
Блуждая по снам дроу
Я найду тебя, дроу.
Глаза тёмного эльфа широко распахнулись, и он моментально напряг все свои чувства, оценивая обстановку вокруг. Но голос, прочно угнездившись в подсознании, ясно звучал у него в голове.
Голос был таким же знакомым, как и полтора десятка лет назад: он напоминал о катастрофе. Дроу поправил повязку на глазу и провёл рукой по своей лысой голове, пытаясь понять, что здесь происходит. Этого не могло быть. Дракон был уничтожен: никто, даже такой могучий красный змей, как Гефестус, не мог пережить мощный взрыв Креншинибона. Или даже если чудовище каким–то непостижимым образом выжило, то почему оно не восстало там, где его враги были беззащитны перед ним? Нет, Джарлаксл был уверен в том, что Гефестус мёртв. Но он не думал, что кто–то может вторгнуться в его подсознание. Вот в чём в чём, а уж в этом тёмный эльф был уверен наверняка.
Я найду тебя, дроу.
Это был Гефестус – телепатическая связь между ним и Джарлакслом выдала чёткий образ великого дракона. Сила голоса не оставляла и тени сомнений. Это отвлекло дроу от медитации и он инстинктивно прекратил её, заставив себя вернуться к реальности. Почти сразу он пожалел об этом: громкий храп его спутника, дварфа, мешал сосредоточиться. Джарлаксл ещё долго не мог сконцентрироваться, пока не убедился, что вокруг безопасно. Затем он снова закрыл глаза и вновь погрузился в медитацию, оставаясь наедине с самим собой.
Правда, он был не один.
Там его ожидал Гефестус. Джарлаксл ощутил на себе взгляд дракона, два огонька пылающей ненависти. Он чувствовал зверя, кипящего от ярости и жаждущего возмездия. Довольное рычание раздавалось в мыслях Джарлаксла. Хищник ухмылялся так, будто жертва уже оказалась в его лапах и не сможет выбраться. Если дракон нашёл его телепатически, то неужели он знал, где сейчас находится дроу?
На мгновение Джарлаксл поддался панике, но затем успокоился и прикоснулся к своей повязке, которую в этот день носил на левом глазу. Её магия должна была остановить вторжение Гефестуса, должна была защищать Джарлаксла от всех нежелательных телепатических связей. Но ему не мерещилось. Гефестус был с ним.
Я найду тебя, дроу, – вновь заверил его дракон.
”Найдёт” его. Значит, тот не знает, где он.
Джарлаксл направил все свои силы на защиту, пытаясь скрыть своё текущее местоположение, поскольку он понял, зачем Гефестус продолжал повторять свою угрозу. Дракон хотел поймать его: зверь мог телепатически узнать его местонахождение от него самого. Дроу наполнил свои мысли изображениями Лускана, Калимпорта, городов Подземья. Заместитель Джарлаксла в его банде наёмников, опытный псионик, научил того многим способам ментальной защиты. Тёмный эльф пустил в ход все свои знания.
Рычание Гефестуса, передаваемое псионической связью, минуту назад удовлетворённое, стало разочарованным, вызвав смех Джарлаксла.
– Ты не сбежишь от меня, – настаивал дракон.
– Ты ещё жив?
– Я найду тебя, дроу!
– Тогда я убью тебя снова.
Случайный ответ Джарлаксла разозлил дракона, как дроу того и хотел – и вместе с появлением эмоций дракон мгновенно потерял концентрацию, чего и добивался Джарлаксл. Ярости Гефестуса он противопоставил ментальную стену, выталкивая дракона из своего разума. Дроу передвинул повязку на правый глаз. Это прикосновение пробудило артефакт, увеличивая защитную энергию.
В последнее время так случалось и со многими другими волшебными безделушками. Что-то происходило во всём мире с Плетением Мистры. Киммуриэль предупреждал его остерегаться использования магии, поскольку доклады, описывающие катастрофические последствия даже от самых простых заклинаний, стали обычным делом.
Наглазная повязка выполнила свою работу, хоть и не без помощи самого Джарлаксла. Гефестус был изгнан из подсознания дроу.
В очередной раз открыв глаза, Джарлаксл осмотрел свой маленький лагерь. Он и Атрогейт находились к северу от Мирабара. Солнце ещё не взошло, но на востоке уже начинало светлеть. В это утро у них была запланирована тайная встреча с маркграфом Эластулом из Мирабара. Целью встречи являлось заключение торгового договора между корыстным правителем и прибрежным городом Лускан. Или, точнее, между Эластулом и Бреган Д’Эрт, бандой наёмников Джарлаксла, которая становилась всё более и более коммерческой. Бреган Д’Эрт использовали Лускан как базу–посредник с миром наверху: они торговали товарами из Подземья, получая взамен артефакты королевств Поверхности, переправляли дорогие экзотические безделушки как в город дроу Мензоберранзан, так и оттуда.
Дроу осмотрел их лагерь, разбитый на небольшой площадке посреди трёх огромных дубов. Видна была тихая и пустынная дорога. У одного из деревьев затрещала свою унылую песнь цикада, в ответ каркнула ворона. Через небольшой травянистый луг проскакал длинными прыжками кролик, будто испугавшись пристального взгляда Джарлаксла. Тёмный эльф соскользнул с крепкой ветки, послужившей ему кроватью, и спрыгнул с дерева. Он бесшумно приземлился благодаря волшебным сапогам и осторожно прокрался по дорожке, ведущей из рощи: надо было получше изучить местность.
– Далеко ты собрался, хотел бы я знать? Не изволишь ли мне, о том рассказать? – кинул ему вслед дварф.
Джарлаксл повернулся к Атрогейту, который ещё лежал на спине, завернувшись в спальный мешок. Один полуоткрытый глаз смотрел на него.
– Я часто думаю, дварф, что меня сильнее раздражает: твой храп или твои рифмы.
– Меня тоже, – сказал Атрогейт. – Но, поскольку я не так часто слышу свой храп, я выберу второе.
Джарлаксл покачал головой и повернулся, чтобы уйти.
– Я всё ещё хочу знать, эльф.
– Я подумал, что выбрать место для встречи разумнее будет прежде, чем наш высокопоставленный гость прибудет, – ответил Джарлаксл.
– Не сомневаюсь, что он прибудет сюда с половиной всех мирабарских Щитов, – сказал Атрогейт. Наверняка так оно и будет, подумал Джарлаксл. Он услышал, как Атрогейт свернул спальный мешок и поднялся.
– Благоразумие, мой друг, – бросил дроу через плечо и пошёл.
– Ба, это явно нечто большее, чем просто благоразумие, – заявил Атрогейт.
Джарлаксл лишь рассмеялся: мало кто знал дроу достаточно хорошо, чтобы так легко предугадать его тактические ходы, но за годы, проведённые в компании с Атрогейтом, он действительно позволил дварфу узнать истинного Джарлаксла Бэнра. Он обернулся и улыбнулся своему грязному бородатому другу.
– Ну? – спросил Атрогейт. – Тебя ещё пойму, быть может, но что тебя тревожит?
– Тревожит?
Атрогейт пожал плечами.
– Это есть то, что есть, а я вижу, что есть.
– Хватит, – велел ему Джарлаксл, подняв руки в знак того, что сдаётся.
– Ты расскажешь мне или я снова буду рифмовать, – предупредил дварф.
– Лучше ударь меня своим моргенштерном, прошу тебя.
Атрогейт упёрся руками в бока и уставился на тёмного эльфа.
– Я пока не знаю, – признал Джарлаксл. – Что-то… – он осмотрелся по сторонам, достал свою огромную шляпу с широкими полями, придал ей форму и надел.
– Что-то?
– Да, – сказал дроу. – Гость: возможно, это был сон, возможно – нет.
– Скажи мне, что она рыжая.
– Скорее, с красной чешуёй.
Атрогейт скривил лицо в отвращении.
– Тебе нужны сны получше, эльф.
– Действительно.
***
– Полагаю, моя дочь неплохо поживает, – заметил маркграф Эластул.
Он сел в большое удобное кресло за крепкий богато украшенный стол, который принесли его слуги из мирабарского дворца. Его окружала дюжина суровых Щитов. Напротив, в креслах поменьше, расположились Джарлаксл и Атрогейт, пихавший в рот хлеб, яйца и прочую снедь. Даже во время встречи на природе Эластул соблюдал некоторые нормы цивилизованной дискуссии, в которые, к великой радости дварфа, входил отличный завтрак.