На работе меня высмеивают за то, что я заявил, что я истинный русский. Как быть?
После каждого озвученного Генералом вопроса по комнате проходит невидимая волна. Амплитуда ее колеблется от негодования до полного одобрения.
– Это невероятно, – шепчет Света.
Генерал сказал:
– Подайте в суд за дискриминацию по национальному признаку. Суньте им под нос их же конституцию. Будьте напористей. Кстати, если эта проблема реальна, мы предоставим вам бесплатно квалифицированного белого адвоката.
Этот человек подойдет к Генералу позже.
У кого-то другой вопрос: что важнее – государство или нация? Генерал замечает, что это отличный вопрос. И говорит:
– Государство вторично по отношению к нации. Нация вторична по отношению к расе. Раса – фундаментальная ценность. Краеугольный камень. Ваш коллективный опыт и символ чистоты.
Его глаза – зеркала, в которых отражается наш ужас. Он имеет в виду, что все Белые – участки огромной цепи ДНК, растянутой в пространстве и времени, и что раса – понятие, не изменяющееся в зависимости от государственного строя. Государство на самом деле фикция, бред шизоидного больного. Строй разваливается под ударами извне. Раса остается. Генерал говорит нам, что Кровь – наша совесть. Она вне конкуренции. Величие Белого мира в его аутентичной чистоте.
Задача всех здесь сидящих состоит в том, чтобы оградить генетическое ядро Белой расы от посягательств. Для этого они сюда, оказывается, и пришли.
Мое лицо болит. Я испытываю катарсис. Сижу с закрытыми глазами, стараясь представить себе, как себя бы повели здесь те люди, которых я когда-то знал. Довольно забавно измерять их иными инструментами, чем делал раньше. Те люди все будто призраки, даже их лица размыты. Чтобы приобрести новое – потеряй абсолютно все. Не этому ли нас учат книги и фильмы?
– Прекратите приток чужеродных белков и ваши собственные уже в следующем поколении дадут положительную картину, – говорит Генерал. – Раса умеет самоочищаться, так дайте ей время и эту возможность.
Генерал безжалостен, будто скальпель хирурга. Скальпель лечит.
– Если кто из вас сделает свой выбор, он обязан быть готов умереть каждую минуту. Наладить связь с такими подобными же ему людьми. Отказаться от всех контактов с чужаками.
Света спрашивает, плохо ли мне. Я качаю головой, нет, все хорошо. Не буду отрицать, что мечтаю о дозе обезболивающего и теплой кровати. Выматывает усталость.
Ответ на чей-то новый вопрос, вытащенный из коробки:
– Современные боги и божки больше не имеют значения. Их вам присылают по почте, соблазняя вас красивой рекламой. Верьте, любите, доверяйте. Однако больше их не существует. Ваш Бог – это Чистая Кровь. Ваш обряд – это проверенная чистая родословная. Преподнесите ее внукам в подарок.
– Готовьтесь к смерти!
– Для вас есть одна-единственная форма гуманизма – только по отношению к Белым людям.
Генерал обращается к детям.
– Забудьте о ненависти к родителям, не уподобляйтесь тем отбросам, которые называют себя современной молодежью. Научитесь себя уважать.
Нет наркотиков.
Нет половой распущенности.
Нет чужой музыки.
Нет пьянства.
Нет наплевательства
Есть расовая гигиена.
Есть образование.
Есть гордость.
Есть знание корней.
Есть любовь.
Позади меня подростки и дети, кажется, впервые в жизни слышат эти слова. Позади меня некоторые взрослые впервые слышат эти слова.
– В Белом Мире нет ничего, что противоречило бы Белому человеку! – говорит Генерал, стоя перед заполненными людьми рядами стульев.
– Вы – носители высочайшей морали. Но она ничего не имеет общего с тем, к чему вы привыкли! Забудьте прошлое. Задавайте врагам детские вопросы, пока у них достанет сил повторять свои басни снова и снова! – говорит Генерал. Его голубые глаза – два драгоценных камня, сверкающих на солнце.
Из коробочки появляется бумажка с вопросом от Светы. Она права, мы словно попали на групповой сеанс к психологу. Да, но кто из поборников Фрейда способен добиться таких результатов?
– Нам не нужна чужая земля, потому что в ближайшие века нам предстоит наводить порядок на своей. Нам не нужен конфликт, но уклоняться от войны мы не будем. – Генерал смотрит на Свету, будто точно знает, чьей рукой написано послание от ошеломленного сознания. – Приготовьтесь умереть за Расу.
Десятки бессонных ночей. Сидящие за моей спиной уже предугадывают такое развитие событий. Очень непросто узнать, что ты был тем-то и тем-то и даже не подозревал о своей принадлежности к высшей породе.
Порода нуждается в укреплении.
Итак, кем мы должны стать?
– Самими собой, конечно, – говорит Генерал.
Он утверждает, что остальное не имеет смысла.
Великан с лицом разъяренного Перуна держит меня за шею огромной пятерней. Я сожму пальцы и сломаю тебе позвонки. Ты умрешь мгновенно, ничего не почувствовав.
Я согласно киваю, хотя это трудно. Меня совершенно не пугает перспектива отправиться в небытие – я подошел к той грани, когда сам ты неважен. Истина ускользает, воочию увидеть ее невозможно, но тебе известно, что она существует где-то за тонкой преградой.
Сегодня с Колючкой что-то происходит. Раз он схватил меня за горло и пышет яростью, то у него, видимо, есть на то причины. Мне виден потолок гаража, с которого свисает лампочка. Вокруг лампочки вьются здоровенные жирные мухи. Я говорю Колючке, что сегодня, именно сегодня мне не страшно умирать.
Он заглядывает мне в глаза и спрашивает:
– Ты врешь?
– Нет.
– Ты должен говорить своему наставнику только правду!
– Я и говорю правду, – мычу я. Огромная рука сжимается, кислорода все меньше. Лицо наливается кровью, и я жду появление галлюцинаций. Трудно двигать челюстью.
Он молчит, думая, и от него несет пивом будто из бочки. Никогда раньше я не видел его пьяным. Сомнительно, чтобы и для него это было нормально.
– Что дальше? – спрашиваю я, когда проходит минуты полторы.
Мои руки висят вдоль тела, просто я не знаю, куда их можно деть в моем положении. Справа от меня стоит машина – старая «пятерка» Колючки. Может быть, сегодня великан расскажет мне нечто такое, о чем я не подозревал. Я жду.
Гараж принадлежит Сопротивлению, здесь одна из опорных точек за пределами города. Хранилище всевозможных материалов и средств. Бензин, ацетон, бикфордов шнур в больших мотках, электрический шнур, взрыватели, самодельный и промышленно изготовленный динамит, пластит, толовые шашки, баллоны с пропаном и метаном, селитра, алюминиевая пудра. В коробках и ящиках я видел мешки с резиновыми перчатками, упаковки охотничьих спичек, пластмассовые зажигалки, огромное количества скотча, радиостанции на батарейках. Одежда всех фасонов и размеров, разложенная по комплектам и занимающая одну треть подземного хранилища. Словно это магазин сэконд-хэнд. Все пронумеровано. Комплекты камуфляжной формы, ее хватило бы на роту солдат. Я смотрел на две сотни черных масок, вроде той, в которой я ворвался в цветочный ларек, и представлял себе отряд с такими вот черными головами, захватывающий здание местной администрации.
Хорошо обученные люди поднимают над крышей совсем другой флаг.
Я поинтересовался, для чего так много гражданской одежды. По лицу Колючки расползается усмешка. Он говорит, чтобы я представил старушку с тяжелой сумкой на колесиках. Кто ее заподозрит в чем-то плохом? А ведь внутри сумки – мощная бомба, начиненная гвоздями.
– Это может быть обыкновенная старая женщина, – поясняет великан, – а может быть просто талантливая девушка, которую загримируют наши специалисты. Девушка, конечно, предпочтительней.
Я спросил:
– Почему?
– Она оставит бомбу в каком-нибудь здании и сумеет быстро убежать.
У Колючки железные пальцы. Интересно, он в состоянии завязывать в узел подковы? Я пытаюсь что-то прочитать по его ледяным глазам. В них арктическое спокойствие, невзирая на ярость.
Мы приехали сегодня сюда с Колючкой, чтобы забрать кое-что для изготовления взрывчатки. Группа из соседнего региона готовит по приказу командования показательную акцию.
– Модно одетый подросток звонит по телефону. Все это видят, и ни у кого, естественно, не возникает ни малейших подозрений. На самом деле он приводит в действие противотанковую мину, которая разносит к чертям собачим еврейский правозащитный центр. Этот подросток – член Сопротивления. Он партизан.
Партизанская война. Дом за городом и хранилище – часть широкой сети из тысяч, а может, десятков тысяч подобных по стране.
Тогда Колючка был еще трезв. По его словам, в двадцати километрах отсюда есть еще один пункт. В том схроне, сказал он, лежат автоматы Калашникова, снайперские винтовки, глушители, гранаты, две тонны мясных и рыбных консервов – на «черный» день. Автомобильные аптечки, перевязочные материалы. Ты когда-нибудь видел тридцать тысяч пузырьков с медицинским спиртом, спросил великан. Если нет, то при случае покажу.
Взяв то, что нужно, мы отправились на условленную встречу. Согласно правилу, передача материалов должна происходить в два этапа. Встречающие нас люди распределяли между собой компоненты взрывчатки и расходились каждый по своему маршруту.
Членов Сопротивления обучают конспирологии, нам известно, насколько важны эти знания. Они сохраняют жизни. Свободу.
Ждем курьеров. Ими может быть кто угодно. Я смотрю, что называется, в оба, и потягиваю холодную минералку. Пот водопадами стекает с моей шеи на ключицу. Там его скорость замедляется. Пот становится желеобразным и вызывает зуд кожи.
После того, как я бросил курить, мой организм ведет себя безобразно. Не желает отвыкать от яда и жутко потеет. Колючка считает, что причина в сердце. Пей минеральную воду, говорит.
– Один сказал мне: какой смысл в этом всем, если мы не знаем, чьи представляем интересы? Он имел в виду лидеров. Раньше все было проще – было кого приветствовать, был тот, кто вел Белых вперед. Сейчас-то где всё? – Колючка смотрит перед собой и барабанит пальцами по рулевому колесу. – Знаешь, я никого не видел из высшего командования Сопротивления. Такие, как мы, можем только улавливать их присутствие по косвенным или непосредственным результатам деятельности. Наше сопротивление рассеянное.
Я думаю, что вопрос, заданный великану, резонный. Есть Генерал, есть те, кто выше его. По моим представлениям, выше только вакуум. Либо же неосязаемый разум, управляющий нашими действиями. Быть может, один из тех, кто вдохнул жизнь в нашу расу.
Неподалеку от нашей машины остановились две высокие девушки, блондинка и брюнетка. Одно из двух – либо проститутки, либо те, кто ищет нашу взрывчатку.
– Идея простая, – говорит Колючка, – это называется Правило Одной Ступени. Ты знаешь лишь того, кто стоит выше тебя на один уровень. Выше – не твоего ума дело. Наша верхняя ступенька – это Генерал. У Генерала кто-то другой. Таким образом мы видим, вернее, ощущаем нерушимую перманентную иерархию. Ее невозможно разрушить в одночасье, потому что люди, достигшие самой высокого уровня хранят клятву молчания. Впрочем, ее соблюдают все. Тебе предстоит ее дать. Ты закончишь прохождение курса обучения, и мы перестанем быть учеником и наставником. Исходя из написанного мной отчета, нас могут сделать напарниками, мы станем мобильной ячейкой, наиболее мелкой в организации. Мы – атом Сопротивления. Не один, а двое. Ты делаешь дело, а я страхую. И наоборот.
Я ответил, что все понял.
– Лишь благодаря этому Сопротивление еще не было уничтожено режимом. Сопротивление продолжается. Мы начинаем крупномасштабную войну.
Высунувшись из окошка, великан подозвал девушек к машине и стал торговаться. Они смеялись, поглядывая на меня. Я не понимал, зачем Колючке понадобились шлюхи именно сейчас, когда мы ждем курьеров.
– Садитесь назад, – велит он им. Девушки одновременно открывают дверцы и здороваются со мной.
– Почему это надо делать сейчас? – задаю я вопрос Колючке.
На мое раздражение он реагирует ухмылкой.
«Пятерка» делает почти полный круг и выезжает на дорогу. Великан смотрит в зеркало заднего вида. Девушки крутят головами. Потом блондинка как ни в чем ни бывало вынимает из сумочки зеркальце и осматривает себя. Это напоминает мне Свету, мою безумную, обретшую смысл жизни женщину.
Теперь эта парочка не похожа на проституток. Я выставил себя законченным кретином. Брюнетка сказала, что одному из курьеров пришлось изменить маршрут, потому что он подозревает слежку. Другой, работавший с ним в связке, тоже отошел в тень. Блондинка называет улицу, где, по ее мнению, безопасно произвести обмен. Там, говорит она, ждет машина номер один.
Я участник большой шпионской игры, я часть конспирологического процесса. Пора привыкнуть к тому, что моя жизнь постепенно переходит в иную плоскость пространства и времени.
Брюнетка говорит в миниатюрную рацию:
– Плюс пятнадцать.
Только два слова. Я молчу. Позже Колючка объясняет мне:
– Радиочастоты, вероятнее всего, прослушиваются. Но рации удобнее сотовых телефонов, потому что ты не платишь никому за выход в эфир, ты аноним. Учитывая возможность контроля, лучше всего шифровать сообщения. Цифрами. Ничего не значащими фразами, типа: «У моей бабушки заболел кот».
– А плюс пятнадцать? – спрашиваю я.
– Ситуация под контролем.
«У моей бабушки заболел кот». На мой вопросительный взгляд Колючка говорит:
– Однажды в нашем городе произошло ограбление инкассаторской машины. Трое сопровождающих были убиты, все они оказались черными. Полученные средства пошли потом на нужды Сопротивления. Фраза про кота значила, что операция прошла успешно.
Кот. Почему-то часто упоминаются именно животные.
Вспоминается Рекса. Собаку Светы раскатали по асфальту. Я видел, что от нее осталось. Интересно, что мне ответит Колючка, если я ему расскажу эту историю. Наверное, он посоветует отомстить.
Колючка сворачивает туда, куда указывает брюнетка. Машин, которые бы упорно следовали следом за нами, видно не было. Я разглядываю девушек в зеркало заднего вида, украдкой. Тот, кто завербовал их в Сопротивление, видимо, знал, что делал. Такие совершенные экземпляры попадаются крайне редко, даже среди прошедших отбор Белых активистов. Красота отвлекает внимание, красоте мужчина хочет услужить.
Женщины в Сопротивлении имеют право выбирать – занимать ли им оперативно-диверсионной работой либо чем-то еще, менее опасным.
В любой момент они могут потерять жизнь, им это известно.
Их дети навсегда останутся нерожденными. Большой риск и потеря для расы.
Это несправедливо. Но вспомни наркоманию, проституцию, пьянство и воровство среди белых женщин. Взвесь на двух чашах весов, какой способ жить более достойный.
Вытрави в себе сомнения, потому что Белому человеку они не к лицу, когда речь заходит о биологической целесообразности. Вид избавляется от слабых и больных. Если общество закрывает глаза на законы природы, оно гибнет. Если к власти на планете приходят мутанты, появившиеся на свет в результате десятков поколений смешения и деградации, такая планета гибнет. Дерись или умри. Просто дерись или умри, говорит Генерал.
Другая машина нас ждет в неблагополучном районе. Трущобы с покосившимися фасадами. Обшарпанный драндулет с какими-то людьми на сиденьях менее всего привлекает внимание. Колючка останавливает «пятерку» и выходит вместе с блондинкой наружу. Мы с брюнеткой сидим внутри. Она спрашивает, как меня зовут. Я отвечаю. Тогда она спрашивает, был ли я когда-нибудь в семнадцатом ангаре. Нет, я не был. Ангарами в Сопротивлении условно называются небольшие поселения, где живут Белые. В ангарах свои законы, своя иерархия, они почти полностью автономны и должны служить пунктами по оказанию помощи повстанцам в случае революции. Сейчас это колонии. Часто в ангарах живут женщины, занимающиеся разной работой. Той, о которой говорил Колючка. Там же можно найти себе невесту по внутренней базе данных Сопротивления. Там живут и рожают беременные Белые женщины. Колючка говорил, что там расовый контроль осуществляется непосредственно.
Думая о Свете, я держу в голове какой-нибудь ангар.
Большинство русских у нас не подозревает о существовании подобных мест. Снова одна реальность вкладывается в другую.
Я спросил брюнетку, каким образом она попала в Сопротивление.
– Меня подобрали с улицы. Они иногда это делают, если видят возможность переделать человека. Я сбежала из дома, сидела на игле и трахалась со всеми, кто мог обеспечить мне дозняк, – говорит девушка.
Только поэтому ты и в Сопротивлении, спрашиваю я.
– Нет. Они помогли мне слезть с иглы и посмотреть вокруг другими глазами. Ты не знаешь, как я боялась, что не пройду расовые тесты. Я бы снова оказалась в дерьме.
Блондинка и Колючка стоят у открытого багажника. Великан что-то ей передает, какой-то компонент взрывчатки.
– Теперь, – продолжает брюнетка, – я знаю, к чему стремлюсь. Я вношу вклад.
И еще она говорит:
– Я не хочу чужой крови, я намереваюсь сохранить свою. Передать ее дальше.
Так говорят только женщины в Сопротивлении. Генерал утверждает, что ничего не может быть почетней, чем стать матерью Белых детей.
Я думаю вслух. Я тоже поеду в ангар, при первой же возможности. Со своей женой. Вспоминая о Свете, я имею в виду генетический социализм.
Колючка расцеловывается с блондинкой, и она направляется к обшарпанной машине, унося в сумочке частицу чей-то смерти. Садясь в «пятерку», великан говорит, что все в порядке. Мы едем на новую встречу.
В гараже Колючка сказал мне, что руководители Сопротивления объявили трехдневную готовность.
– Мы начинаем крупномасштабную войну…
Я слушаю, то ли в предвкушении, то ли в страхе.
После часа Х все выпуски новостей по стране будут заполнены сообщениями о различных диверсиях и терактах. Наступление на режим начнется по всей линии фронта. Колючка назвал мне несколько вариантов воздействия. Например, имитация пожара на атомной станции. Например, захват в заложники высокопоставленных чиновников. Например, уничтожение бойцов спецподразделений, которые обязательно будут использоваться властью против нас.
– Как же это произойдет? Спецназ – не послушные овечки.
Колючка ухмыляется. Он вообще мастер на эти дела.
– Для чего, по-твоему, у Сопротивления свои люди в структурах безопасности? Биологическое и химическое оружие, применяемое локально. Ворованные из секретных баз данных сведения о тех или иных сотрудниках и командирах спецотрядов. Подлежат ликвидации те, кто не захочет перейти на нашу сторону. Генерал мне сказал, что работы предстоит много, потому что слишком много стало в службах черных.
Мы едем на новую встречу, хотя еще не знаем, где она произойдет. Я глотаю минералку.
– Когда же будет час Х? И что нам делать? Мне что делать?
– Что я прикажу. А конкретного часа нет. Просто сначала стартуют самые важные проекты. Мне неизвестны планы руководителей и вообще не моего ума это дело.
Больше я вопросов не задаю, Колючка не любит, когда ему зудят под ухо. Передав взрывчатку и отпустив брюнетку, мы разъезжаемся. Мой наставник посылает шифрованное сообщение координатору так:
– Вчера купил новый диван, заходи, посмотришь.
Всюду по стране разносятся в эфире фразы навроде: «Протекает крыша, помоги починить», «Завтра жди меня у входа в метро, ну, ты знаешь где, да, милый?», «Мы не хотим, чтобы ты выходила за него замуж, мы же подруги!», «Займи мне сотку до послезавтра!» В огромном потоке разной информации, циркулирующей в этом временном отрезке, наши враги не знают, за что ухватиться. Волны моря голосов высотой с девятиэтажный дом захлестывают разум.
Когда мы встретились с ним спустя несколько часов, Колючка был уже пьян. Было ощущение, что он в одночасье пережил большое горе.
Атлант, держащий на плечах неподъемный небосвод.
Никто у него не спрашивает, счастлив ли он, не устал ли бедняга надрываться? Атлант, имеющий цель, стоит и не рыпается. Отойди он на пять минут, чтобы уединиться и разобраться в себе, мир рухнет к чертям собачьим.
***
Открывай глаза.
Закрывай глаза.
Открывай глаза.
Закрывай глаза.
Тусклый свет в гараже действует на зрительный нерв даже через веки. В голове взрывается боль, ослепительно-белый протуберанец, словно с поверхности солнца, вытягивается в пространстве.
Открывай глаза.
Я представляю себе синяки от пальцев Колючки на своей шее.
– Что дальше? – переспрашивает Колючка. – Почему ты спрашиваешь?
Я пожимаю плечами. Довольно идиотская ситуация. Великан приехал и посигналил у ворот, и я открыл. Примерно через четыре минуты, выйдя из машины, он схватил меня за горло. Мы стоим в скульптурной композиции, но я не знаю, как ее можно назвать.
– У меня болит голова, туда прилила кровь. Если ты сожмешь еще сильнее, я могу потерять сознание, понимаешь. Я не вижу в этом смысла, – говорю я.
Сколько же выпил Колючка пива, если от него так тащит перегаром.
– Ты мог мне наврать.
– Насчет чего?
– Что не боишься умереть.
– Я не знаю. Честно.
И тут он выпускает меня. Резко. И я чуть не падаю спиной назад. Хватаюсь за борт машины и смотрю на Колючку.
– У меня есть девушка, на которой я собираюсь жениться. Я только-только начал меняться и менять свою жизнь. Мне это нужно. Я занялся тем, что мне предначертано по праву рождения.
– Зачем же мне сейчас умирать?
– Ну? Зачем?
– Когда я ничего еще не сделал?
Колючка молча стоит посреди гаража, опустив огромные руки.
– Это та девушка? Блондинка, да?
– Да, да, да, да! – Я почти кричу. Мной овладевает ярость. Я пинаю ногой пустую канистру из-под бензина, и раздается грохот. – Она! Так зачем мне сейчас умирать?!
– Хорошо, – говорит Колючка.
Хорошо? Хорошо? Что «хорошо», спрашиваю я. Мы стоим как два боксера друг напротив друга, а моя не выплеснувшаяся ярость нацеливается на великана. Он размажет меня по стенке с огромным удовольствием. Впечатает мое лицо в кирпичную кладку. Одного удара кулака в ребра хватит, чтобы проткнуть меня насквозь.
– Хорошо, что ты злишься! Ты живешь! Твоя ярость прибавляет смысла всему! И ненависть!
– Ты не ответил! – говорю я.
– Если ты в самом деле не боишься смерти, мне больше нечего сказать. Я не могу лишать Сопротивление полезного члена. К тому же, твоя смерть бессмысленна.
Колючка забрался в машину и выставил на пол гаража ящик с пивом.
– Пей, угощайся.
Я ловлю на лету брошенную открывалку.
– А ты-то отчего напился? А?
– Я имел в виду самопожертвование, – произносит Колючка в пустоту.
– Что?
– Я думал я самопожертвовании. Насколько оно необходимо нам каждый день. Помогает ли готовность к нему нам жить или, наоборот, мешает.
Атлант, держащий на своих плечах небо. Колючка вырос до самых туч, задевая их бритой макушкой. Я гляжу на него снизу вверх.
– Не всегда можно выдержать этот груз, – говорит он. – Солдату нужны передышки, потому что он не чертова машина. Иногда нет иного способа, кроме как напиться. Воюешь, убиваешь, скрываешься, выслеживаешь, собираешь сведения – это предстоит всем, кто вступает в Сопротивление. Чтобы разрушить старый мир, надо прыгнуть выше головы. Тренируйся, если хочешь совершить этот прыжок! Закаляй свою шкуру!
Колючка отломал рукой горлышко от бутылки и стал пить. От неуклюжего движения край стекла повредил ему нижнюю губу. Струйка крови вперемешку с пивом течет по подбородку. Капли попадают на грудь, затянутую футболкой.
Колючка говорит:
– Те, кто по-настоящему жертвовали собой, уже мертвы! Остались только мы. Мы не успели.
Великан хохочет, пока я открываю свою бутылку.
– Тебе тоже надо надраться сегодня, – говорит он, утирая слезы.
– Почему?
– Я так хочу. Пусть это будет частью учебы. Я твой командир, слушайся приказов.
Я ничего не имею против. Гнев уходит, но свято место пусто не бывает и появляется скорбь. Я вдыхаю запах одряхлевшего Белого мира и ненавижу его за то, что он не хочет меняться.
Мы с Колючкой садимся во дворе на пустые ящики, курим и пьем пиво. Бросить курить нелегко, особенно в подобные моменты. Колючка треплется о том о сем, а когда настает моя очередь говорить, я рассказываю ему о мертвой Рексе.
Света приходит ко мне, и мы занимаемся любовью. Нет, мы трахаемся. Мы изголодавшиеся по телу животные. Об этом я думаю, вбивая в нее свой член. Мы оба совершенно некрасивы в эти минуты, но обоим нам наплевать. Мы слишком долго жили, не зная, кто мы. Внутри своего мира мы стали свободными. Наше целомудрие состоит не в отказе от телесности, а в признании факта, что нам предстоит внести вклад в банк чистого ДНК. Катаясь по ковру, мы ведем разведку боем. Сначала выясняем, на что мы способны, а потом пожираем друг друга. Запах секса пропитывает мою квартиру, он давно поборол вонь корвалола, который принимает мать Светы. Это победа жизни над увяданием. Обретение бессмертия.
Света приходит и остается у меня на ночь. Натрахавшись вволю, мы говорим о том, что услышали на занятиях Генерала. Мы вдвоем посещаем лекции, которые читает или сам Генерал, или кто-то из доверенных лиц. Нас учат быть русскими людьми, изо дня в день доказывают, что это совсем нелегко. Курс рассчитан на два месяца, параллельно мы проводим некоторое время с наставниками. В конце кандидатов на вступление в Сопротивление ожидают какие-то экзамены. Никто не знает, в чем будет состоять испытания, и нам страшно.
Света задерживается на работе, поэтому ей сложнее, чем мне. Ее наставница – Олеся – девушка, которой недавно исполнилось девятнадцать. Студентка гуманитарного факультета, не стесняющаяся ходить с бритой налысо головой и в высоких тяжелых ботинках. Света говорит, что она сумасшедшая и что подстроиться под ее образ мысли очень непросто. Ничего плохого она, конечно, не имеет в виду. И Света старается делать свою работу.
Часто они сидят в штабе у Генерала и приводят в порядок постоянно пополняемую базу данных, редактируют проекты акций информационной войны, составляют расписания занятий и встреч. Бывает, Олеся и Света выходят на улицу, чтобы прочувствовать всю мерзость происходящего, посмотреть в лица тем, кто живет умиротворенно, думая, что достиг предела свободы. Света и ее наставница наблюдают за миражами. Они среди врагов. На поле боя. Навстречу им плывут сотни и сотни черных нечеловеческих лиц. Им приходится ждать удара в любую секунду и с любой стороны.
Света спрашивает у Олеси:
– Есть ли у тебя какой-нибудь план?
Это напоминает мне мой разговор с Колючкой.
– Ничего у меня нет, – отвечает Олеся, – мне это не нужно. Вот ты у меня третья. Я тобой довольна. Такой отчет я и напишу. Проще пареной репы – не старайся мне нравиться. Если ты слишком хорошо подчиняешься и не думаешь головой, ты просто дура. Если чересчур наглая и независимая – тоже ничего хорошего.
Сходные обстоятельства, сходные беседы. Не представляю, какой бы из меня вышел наставник.
Я спрашиваю, не пекут ли они там пироги, не вышивают ли крестиком.
– Нет. Хотя, может, лучше бы пекли. – Я понял, о чем она говорит.
Олеся заставила Свету подстричься коротко и надеть ботинки. Я говорю, что это не совсем подходит. Моя блондинка – не уличный боец. Есть еще неудобство, так как на работу ей приходится переодеваться в более привычную одежду.
Света теперь другая. Переход от теории к практике выражается в ее постепенном раскрепощении. О том, чтобы так заниматься любовью, как делаем мы, раньше моя блондинка и не думала.
– Но участвовать в уличных побоищах я не намерена, – говорит она однажды, лежа рядом со мной. Раздетая, Света находится в пятне света, падающего из окна. Во дворе шумит ветер. – Олеся сказала, что многие молодые девчонки стремятся в штурмовые отряды. Намекала, хочу ли я туда. Я не дала ответа. Пока что.
Я сказала, что она вольна принять любое решение. Расовые интересы выше личных.
Я трогаю рукой ее короткие волосы. Они отрастут вновь, когда моя блондинка переродится в новое существо.
Света шагает по улице, похожая на свою наставницу, и черные смотрят на нее с недоумением. Что-то происходит на той земле, которую они явились растоптать и исковеркать. Вдохновленный этим, я говорю ей, что нам нужно пожениться. Да, она, говорит, да, да – и ложится своим животом на мой живот. После клятвы. После того, как мы вступим в Сопротивление.
Я отвечаю, что согласен.
Мы снова трахаемся. До самого утра, будто ровно в 6:00 нам запретят этим заниматься навсегда.
***
Рексу уничтожили на следующий день.
Я ухожу на работу и занимаюсь тупой рутиной, надеясь, что после посвящения для меня найдется в Сопротивлении иное занятие. Более полезное. Генерал придерживается старой линии поведения. Он перевоплощается в скучного занудного типа, которого ничто в окружающем не интересует. Только когда он смотрит в мою сторону или передает сообщение по локальной сети, я чувствую его истинное присутствие. Мы – призраки, постепенно обретающие плоть.