И как единственные случаи за 5 ½ лет войны, во время тысяч атак, только эти представлены здесь.
Максвелл-Файф: Да, и в ходе этих 2 ½ лет командиры субмарин расстреливали выживших, вам не достаточно таких случаев, не так ли? Я лишь спрашиваю вас о другом пункте…
Дёниц: Командиры субмарин за исключением дела Экка никогда не расстреливали потерпевших кораблекрушение лиц. Нет ни единого примера. Это неправда.
Максвелл-Файф: Вы так говорите.
Дёниц: Ни в одном деле это не подтвердилось. Напротив, они делали наибольшее для спасения. Никакого приказа действовать против потерпевших кораблекрушение лиц не было никогда дано подводным силам, за исключением дела Экка, и для этого была определенная причина. Это факт.
Максвелл-Файф: Теперь скажите, знали ли вы о том, что судовой журнал подводной лодки, потопившей «Athenia», был подделан после этого происшествия?
Дёниц: Нет, он не был подделан. Был издан совершенно четкий приказ о том, что случай с «Athenia» необходимо сохранить в тайне по политическим соображениям, и поэтому должны были быть изменены записи в судовых журналах.
Максвелл-Файф: Понятно. Вам не нравится слово «подделан». Хорошо, я буду употреблять слово «изменен» для определения того, что одна страница журнала была вырезана и заменена фальшивой. Вы об этом знали?
Дёниц: Сейчас я не могу сказать этого. Возможно, что капитан Лемп[1736] получил от меня или моего штаба указание: «Этот случай сохранить в тайне». И поэтому он или командир флотилии вел дневник военных действий, который направлялся в десять различных отделов флота, и изменил его. Что ещё он мог сделать? Он не мог сделать иначе.
Максвелл-Файф: Я хочу знать, по вашему ли приказу и с вашего ли ведома тот корабельный журнал был изменен, я предположу, правду на ложь, которая существует сегодня? Вы можете ответить?
Дёниц: Да, это произошло либо по моему приказу, либо, если бы этого не было сделано, я должен был отдать такой приказ, так как существовало политическое указание: «Этот случай сохранять в тайне».
У сражающихся людей нет другого выбора, следовательно, изменив судовой журнал. Командиры подводных лодок никогда не получали приказа вносить ложные записи, но в отдельном случае «Athenia», где было приказано сохранять в секрете, это не было отмечено в судовом журнале.
Максвелл-Файф: Что же, теперь остается еще один вопрос, который я хотел бы у вас выяснить, причем очень коротко. Вы были убежденным приверженцем идеологического воспитания ваших военнослужащих, не правда ли?
Дёниц: Да, я объяснил свои причины.
Максвелл-Файф: Что же, я лишь хочу это понять, и затем вы можете привести свои причины. Вы думали это нонсенс, чтобы солдат не участвовал в политике, не так ли? Если вы хотите…
Дёниц: Конечно. Солдат не имеет никакого отношения к политике; но, с другой стороны, он естественно должен был стоять за свою страну в войне.
Максвелл-Файф: И вы хотели, чтобы ваши командиры внедряли в военно-морской флот доктрины нацистской идеологии, не так ли?
Дёниц: Я хотел рассказать командирам в войсках, что единство немецкого народа существовавшее тогда была источником силы нашего ведения войны и что соответственно, поскольку мы пользовались преимуществом этого единства, мы также должны были понимать, что это единство должно продолжаться, потому что во время мировой войны у нас был очень точный плохой опыт из-за этого. Любая нехватка единства в народе обязательно влияла на ведение войны.
Максвелл-Файф: Взгляните на страницу 7 английской книги документов. Мне кажется, что там написано почти в точности то, что я спросил. Последнее предложение гласит:
«Весь офицерский состав должен быть настолько пропитан доктринами, чтобы он чувствовал себя полностью ответственным за национал-социалистское государство в целом. Офицер является представителем государства; пустая болтовня о том, что офицер должен быть совершенно аполитичен, является полнейшим абсурдом».
Ваша точка зрения такова, не правда ли?
Дёниц: Я сказал это. Но следует прочитать с самого начала, где написано, что наша дисциплина и наша энергия сейчас неизмеримо выше, чем в 1918 году, и именно потому, что нас поддерживает единство народа. А если бы этого не было, то наши войска давно были бы разбиты. По этой причине я так и сказал.
Максвелл-Файф: Скажите мне, к насколько многим людям вы это относили, или как много из них было во флоте к 15 февраля 1944? Я хочу понять, на какую массу вы пытались воздействовать. Как много? Четверть миллиона?
Дёниц: От 600 000 до 700 000.
Максвелл-Файф: Теперь я хотел бы, чтобы вы обратили внимание на страницу 8 английской книги документов, где приводятся выдержки из вашего выступления в «день героев», 12 марта 1944 г. Вы сказали следующее:
«Что стало бы с нашей родиной, если бы фюрер не объединил нас под знаменем национал-социализма. Разбитые на различные партии, осаждаемыераспространяющимся ядом еврейства и не имея никаких средств защиты, мы бы давно уже надломились под тяжестью этой войны и предали бы себя врагу, который бы нас безжалостно уничтожил».
Я спрашиваю вас, что вы имели в виду под «распространяющимся ядом еврейства»?
Дёниц: Я подразумевал, что мы живём в состоянии единства и что это единство представляет силу и что все элементы и все силы…
Максвелл-Файф: Нет, я не об этом спрашиваю. Я спрашиваю вас, что вы подразумевали под »распространяющимся ядом еврейства». Это ваша фраза, и вы объясните нам, что вы под ней подразумевали.
Дёниц: Я могу представить себе, что населению городов очень трудно было бы выдержать последствия бомбардировок, если бы оказывалось такое влияние. Это я и хотел сказать здесь.
Максвелл-Файф: Что же, теперь, вы можете сказать мне снова; что вы имели в виду под »распространяющимся ядом еврейства»?
Дёниц: Это значит, что он мог иметь разъедающий эффект на силу выносливости народа, и в этой борьбе не на жизнь, а на смерть нашей страны, я как солдат, в особенности волновался об этом.
Максвелл-Файф: Что же, сейчас, это то, что я хочу знать. Вы были верховным главнокомандующим и пропагандировали от 600 000 до 700 000 человек. Почему вы убеждали их в том, что евреи распространяют яд в партийной политике? Чем это было? Зачем было это ваше возражение евреям, которое заставляло вас думать, что они должны плохо влиять на Германию?
Дёниц: Это заявление было сделано во время моей памятной речи на день героев. Она показывает, что у меня было мнение, что выносливость, сила выносливости народа, как она состояла, могла быть лучше сохранена, чем если бы в нации были еврейские элементы.
Максвелл-Файф: Подобное высказывание относительно «распространяющегося яда еврейства» создавало мировоззрение, которое привело к умерщвлению от 5 до 6 миллионов евреев за последние несколько лет. И вы хотите сказать, что ничего не знали относительно действий и намерений, направленных на то, чтобы покончить с евреями и истребить их?
Дёниц: Да, само собой разумеется, я утверждаю это. Я ровно ничего не знал об этом и если делалось такое заявление, тогда это не добавляет доказательств того, что у меня были какие-либо мысли о каких-нибудь убийствах евреев. Это было в 1943 году.
Максвелл-Файф: Что же, что я представляю вам это то, что вы присоединялись к охоте против этой несчастной части вашего сообщества и вели шесть или семь сотен тысяч во флоте на такую же охоту.
Итак, взгляните на страницу 76 документальной книги в этой последней отсылке на вас…
Дёниц: Никто среди моих людей не думал использовать насилие против евреев, ни одного из них, и никто не приходил к этому выводу из этого предложения.
Максвелл-Файф: Что же, теперь, взгляните на страницу 76. Это там где вы касались повышения ваших подчиненных офицеров и людей, которые показали себя личностями в войне. Вы, прежде всего, сказали:
«Я хочу руководителей подразделений ответственных за рядовой и старшинский состав и командующих флотилиями и остальных вышестоящих командиров более заинтересованных в повышении этих старшин и людей которые в этой войне зарекомендовали себя в особых ситуациях, благодаря своему внутреннему отношению и твердости, своей энергичной и внутренней настойчивости, короче, соответствующим их личной квалификации, они способны принимать верные решения независимо и осуществляя их без размытия своей цели и с волевым принятием ответственности.
«Один пример: На вспомогательном крейсере «Kormoran», который использовался как тюрьма в Австралии, старший офицер, действующий как старший по лагерю, систематически и незаметно покончил со всеми коммунистами, которые выдали себя среди заключенных лагерей. Этот старшина уверен в моём полном признании его решения и его исполнения; и после его возвращения я сделаю всё возможное, что смогу для его повышения, так как он зарекомендовал себя готовым для руководства».
Это было вашей идеей руководства в этом национал-социалистически пропитанном флоте; что он должен убивать политических оппонентов способом, который не будет обнаружен охранниками?
Дёниц: Нет, это не так. Мне было доложено, что там был информатор, который, когда доставлялись новые экипажи, проникал в лагерь, и после подслушивания, передавал информацию противнику. Результатом было, что в силу этой информации мы теряли подводные лодки. И тогда случилось, что старший человек в лагере, старшина, решил устранить этого человека как предателя. Об этом было мне доложено и я подтвержу это свидетелем. По моему мнению, и каждая нация осознаёт это, что человек действующий как он, оказался бы в очень сложном положении…
Максвелл-Файф: Подсудимый, почему вы не сказали этого? Если бы вы сказали то, что этот человек убил шпиона, который распространял опасную информацию, я не представил бы это вам. Но то, что вы сказали, это то, что это были коммунисты, которые были заметными, и этот человек убивал их без сведений охраны. Почему вы поставили коммунистов в свой приказ, если вы имели в виду шпиона?
Дёниц: Я думаю, это был приказ из балтийской ставки. Мне было сказано, что это касалось шпиона, и это то, что подтвердит свидетель. Если были причины — вероятно разведывательные причины — не разглашать этого…
Максвелл-Файф: Вы возлагаете ответственность за этот приказ на одного из ваших нижестоящих офицеров? Вы говорите, это был один их ваших нижестоящих офицеров, который представил приказ подобный этому? Это вообще не то, что вы имели в виду? Вы так говорите?
Дёниц: Я просто сказал, как появился приказ; до сих пор, я ни разу не уклонялся от ответственности.
Максвелл-Файф: Хорошо.
Председательствующий: Трибунал отложен.
(Объявлен перерыв)
Председательствующий: Есть дальнейший перекрестный допрос?
Покровский [1737]: У советского обвинения есть несколько вопросов к подсудимому Дёницу.
(Обращаясь к подсудимому)
Скажите, подсудимый Дёниц, обращение к германскому народу и приказ войскам в связи со смертью Гитлера были составлены вами 30 апреля 1945 г., не так ли?
Дёниц: Да.
Покровский: В этих документах вы сообщали, что преемником Гитлера, которого он назначил сам, являетесь именно вы. Это правильно?
Дёниц: Да.
Покровский: Задавали ли вы себе вопрос, почему именно на вас пал выбор Гитлера?
Дёниц: Да. Этот вопрос я задал себе, когда получил эту телеграмму, и я пришел к заключению, что, после того как рейхсмаршал сошел со сцены, я был старшим солдатом самостоятельной части вооруженных сил и что это было причиной моего назначения
Покровский: В обращении к армии и народу вы требовали проведения военных действий и всех желавших прекратить сопротивление называли трусами и предателями. Не так ли?
Дёниц: Да.
Покровский: Несколькими днями спустя, вы отдали Кейтелю приказ безоговорочно капитулировать, это правильно?
Дёниц: Да. Я сказал достаточно ясно в первом приказе, что я сражаюсь на Востоке пока войска и беженцы могут быть спасены с Востока и вывезены на Запад и что я дольше не сражаюсь. Это было моим намерением, и это также ясно выражалось в моём приказе.
Покровский: Кстати, там не было ни слова об этом приказе, но это не так важно. Вы согласны, что 30 апреля…
Дёниц: Я…
Покровский: Сначала послушайте мой вопрос и потом ответите. 30 апреля, то есть в тот день, когда вы издали оба документа, о которых мы сейчас говорим, была абсолютно ясна бесперспективность и бесцельность дальнейшего сопротивления со стороны гитлеровской Германии.
Вы поняли мой вопрос, согласны вы с этим?
Дёниц: Да, я понял вопрос. Я могу сказать следующее: на Востоке я должен был продолжать бороться для того, чтобы спасти беженцев, двигавшихся на Запад. Это точно очень ясно заявлялось. Я сказал, что мы продолжим бороться на Востоке только пока сотни и тысячи семей из немецкой восточной территории могли были безопасно переведены на Запад.
Покровский: Вы не ответили на мой вопрос, подсудимый Дёниц, хотя он был поставлен абсолютно ясно. Согласны ли вы с тем, что уже 30 апреля была абсолютно ясна бесперспективность и бесцельность дальнейшего сопротивления со стороны гитлеровской армии? Да или нет, ответьте мне на вопрос.
Дёниц: Нет, нет, это не было ясно. С военной точки зрения поражение было абсолютным, и была только одна проблема спасения настолько многих людей насколько возможно, и поэтому мы продолжали сопротивление на Востоке. Следовательно, сопротивление на Востоке было задачей.
Покровский: Но будете ли вы отрицать, что ваш приказ продолжать войну привел к дополнительному кровопролитию?
Дёниц: Очень незначительному, в сравнении с одним-двумя миллионами, которые погибли бы в противном случае.
Покровский: Минуту, пожалуйста; подождите. Не пытайтесь делать каких-либо сопоставлений. Сначала ответьте, а потом объясните. Этот приказ, что последовал в то время. Сначала «да» или «нет» и потом, пожалуйста объяснение.
Дёниц: Конечно, в сражениях на Востоке в течение этих нескольких дней могли быть дальнейшие потери, но они были необходимыми с целью спасти сотни и тысячи беженцев.
Покровский: Вы не ответили на мой вопрос. Я должен повторить его в третий раз.
Председательствующий: Он ответил; он сказал «да», что кровопролитие было бы вызвано. Это ответ на ваш вопрос.
Покровский: Спасибо.
(Обращаясь к подсудимому)
Я хочу, чтобы вы окончательно уточнили вопрос о том, рассматриваете ли вы себя прежде всего как политика или как солдата, который только выполнял приказы своего высшего начальства без всякого анализа политического смысла и содержания этих приказов?
Дёниц: Как глава государства после 1 мая я был политиком.
Покровский: А до этого?
Дёниц: Чисто солдатом.
Покровский: 8 мая 1946 г. в этом зале вы сказали: «Как солдат я не имел в виду тех политических соображений, которые могли существовать». 10 мая, когда речь шла о подводной войне, вы сказали: «Я не как солдат занимался военными задачами». Это правильно?
Дёниц: Совершенно правильно. Я и говорю, что до 1 мая 1945 г. я был только солдатом. Как только я стал главой государства я передал высшее командование флотом, потому что я стал главой государства и следовательно политической личностью.
Покровский: Сэр Дэвид Максвелл-Файф минут пятнадцать назад обращался к двум документам, в частности к документу Великобритания-186 и Д-640. Он привел вам одну фразу, которая находится в очень резком противоречии с тем, что вы сказали сейчас. Вы помните эту фразу? «Бессмысленная болтовня...»
Дёниц: Да, я помню ее очень хорошо.
Покровский: Я прошу вас сказать, как можно примирить эти крайне противоречивые высказывания. Высказывания как о болтовне, что офицер — не политик, имели место 15 февраля 1944 г., тогда как вы не были еще главой государства. Правильно?
Дёниц: Если солдат во время войны стоит за свою нацию и за свое правительство, то он тем самым не становится политиком. Так сказано в этой фразе, и это имелось в виду.
Покровский: Хорошо. Мы будем более точными о том действительно ли это было фактом. Несколько раз, в очень четкой манере, вы здесь свидетельствовали перед Трибуналом, что многие годы до войны и во время войны вы воспитывали флот в духе чистого идеализма и твёрдого убеждения в уважении законов и обычаев войны. Это так?
Дёниц: Правильно; да.
Покровский: В особенности, вчера, 9 мая, в 12 часов 54 минуты, вы сказали, «Я готовил подводный флот в чистом идеализме и продолжал такое обучение в течение войны. Для меня было необходимо достигать высокой боевой морали». Пять минут спустя в тот же день, вы сказали, когда говорили о флоте, «Я никогда не одобрял, чтобы отдавались приказы, которые противоречили такой морали, и это не обсуждалось, чтобы я сам мог отдать такой приказ». Вам известны эти слова, или приблизительно ваши слова, допустимые при возможной неточности перевода; это не так?
Дёниц: Конечно; так я говорил.
Покровский: Я хочу, чтобы вы взглянули на документ, который у вас есть, документ, представленный вашим защитником как Дёниц-91. В этом документе ваш защитник представил выдержку из показаний, письменных показаний данных доктором Йоахимом Рудольфи. С целью не тратить время Трибунала, я хочу, что вы кратко нам рассказали одним словом, «да» или «нет», верен ли Рудольфи в своих показаниях; что вы всегда решительно возражали введению в немецких вооруженных силах гитлеровских так называемых «народных судов». Вы меня понимаете?
Дёниц: Я был против передачи юридических дел от флота другим судам. Я сказал, что если один несёт ответственность за род войск вооруженных сил, у него также должна быть военно-полевая юрисдикция. Так я говорил.
Покровский: Вы знакомы с письменными показаниями Рудольфи?
Дёниц: Да, знаком.
Покровский: Вы помните, что на первой странице этого отрывка представленного Трибуналу сказано:
«Рано летом 1943, была предпринята первая попытка угрожающая неполитической юрисдикции вооруженных сил»
Рудольфи верен в объяснении этого вопроса и это правда, что вы были против попытки введения особых политических судов во флоте и вооруженных силах? Это правильно?
Дёниц: Согласно моим воспоминаниям, моё сопротивление началось летом 1943. Могло быть, что уже весной юрисдикции Вермахта угрожали. Это могло быть, но я об этом не знал.
Покровский: Дёниц, вам известно, или нет, что эти так называемые «народные суды» занимались, как Рудольфи это представил, со всем, что пахло, даже отдаленно, политикой? Это его предложение, которое вы можете найти на первой странице документа Д-91.
Дёниц: Как я уже заявил, моя точка зрения была следующей: я хотел сохранить своих солдат под своей юрисдикцией. Я не мог судить о процедурах вне флота, потому что я не знал юридической процедуры. Моим положением было то, что мои солдаты должны оставаться со мной и приговариваться мной.
Покровский: По всем видам преступлений, включая политические преступления, не так ли? Я вас правильно понимаю?
Дёниц: Да, я это имел в виду; я заявил, что у меня было мнение, что они должны оставаться в юрисдикции флота.
Покровский: Дёниц, вы отрицаете, что вы всегда проповедовали и всегда поощряли любым способом убийство беззащитных людей среди военнослужащих немецких вооруженных сил по чисто политическим причинам и что вы всегда смотрели на такие убийства как акты военной доблести и героизма?
Дёниц: Я вас не понимаю. Я не знаю, что вы имеете в виду.
Покровский: Вы не поняли вопроса?
Дёниц: Нет, я вообще не понял вашего вопроса.
Покровский: Я могу повторить. Вероятно, он будет яснее вам. Я спрашиваю вас: вы отрицаете факт, что вы проповедовали убийства военнослужащих немецких вооруженных сил, другими военнослужащими немецких вооруженных сил по чисто политическим причинам? Итак, вопрос вам ясен?
Дёниц: Как вы пришли к такому вопросу?
Председательствующий: Трибунал не находит ваш вопрос достаточно ясным.
Покровский: О чем я думаю, мой лорд, это приказ номер 19 по балтийскому флоту, с которым частично разбирался сэр Дэвид Максвелл-Файф. Есть один пункт этого приказа, который раскрывает, с абсолютной точностью мотивы опубликования и принятия этого приказа. Одна идея выражена здесь в очень четкой манере — и с вашего разрешения я должен зачитать один параграф из этого документа. «Один пример» — говорится в приказе номер 19, последний параграф — «вспомогательный крейсер «Корморан», который использовался как тюрьма в Австралии, старший офицер…».
Председательствующий: Какой параграф?
Покровский: Последний параграф документа Д-650, страница 4 английского текста. Я прошу прощения, страница 4 немецкого текста, и последний параграф на третьей странице английской копии.
Председательствующий: Это уже было на перекрестном допросе.
Покровский: Именно эта часть не зачитывалась на перекрестном допросе и она действительно очень важна для дела.
Председательствующий: Мы только что слышали такой же вопрос, тот же самый пример, зачитывался сэром Дэвидом Максвеллом-Файфом, не более получаса назад.
Покровский: Но сэр Дэвид, зачитывая образец, не зачитал одно отдельное предложение, у которого большая важность для меня и которое разъясняет позицию Дёница; и по этой причине я позволю себе вернуться к особенному отрывку. Меня интересует лишь одно предложение.
Председательствующий: На какое предложение вы ссылаетесь?
Покровский: Первое предложение второго параграфа с конца. Этот параграф начинается, «Один пример. В лагере военнопленных…»
Председательствующий: Вы совершенно неправы. Он зачитал весь параграф. Сэр Дэвид Максвелл-Файф зачитал весь параграф.
Покровский: Когда, с вашего разрешения, я зачитаю эти несколько слов, тогда сэр, вы сами убедитесь, что именно эти слова не зачитывались.
Председательствующий: Полковник Покровский, я сделал отметку в своём блокноте, которая показывает, что всё было зачитано; что подсудимого перекрестно допрашивали о значении слова «коммунист»; и что он объяснил, это сказав, что он ссылался на шпиона среди членов экипажа, который мог выдавать секреты подводной лодки. Весь предмет был полностью пройден сэром Дэвидом Максвеллом-Файфом, и Трибунал не желает более это заслушивать.
Покровский: Для меня абсолютно необходимо зачитать два выражения из этого предложения, которые здесь не зачитывались под протокол, и я прошу вашего разрешения зачитать эти два слова.
Председательствующий: Какие два слова вы говорите не зачитывались? Назовите два слова.
Покровский: «Систематически» и «незаметно», то есть, согласно плану. Они не говорят об отдельном примере, но они говорят в целом о чётком плане, о системе.
Председательствующий: Да, но полковник Покровский всё это зачитывалось. Должны быть вы это пропустили.
Покровский: Я не говорил, что сэр Дэвид опустил это.
Председательствующий: Это было зачитано сэром Дэвидом Максвеллом-Файфом и представлено свидетелю, подсудимому.
Покровский: Вероятно, сэр Дэвид мог случайно это опустить, но это в действительности очень важно для меня, потому что Дёниц свидетельствовал здесь, об убийстве одного шпиона; но это в действительности означало, что был план по уничтожению всех коммунистов, или даже людей предполагавшихся как коммунисты, согласно идее старшины.
Председательствующий: Это именно то, что сэр Дэвид Максвелл-Файф представил свидетелю. Он сказал, «Как вы можете говорить, что это ссылка на случай со шпионами, или одним шпионом, когда это ссылается на всех коммунистов?» Именно этот вопрос он ему поставил.
Покровский: Вероятно, я не понял достаточно правильно то, что было переведено, но в нашем переводе это не упоминалось.
Тогда я прошу вашего разрешения перейти к следующему вопросу.
(Обращаясь к подсудимому)
Дёниц, вы отрицаете, что в этом приказе, как одном из образцов высшей воинской доблести — той воинской доблести, которая служила основой для внеочередного повышения сержантов и офицеров — вы использовали, как один образец, вероломное и систематическое убийство людей по политическим причинам? Вы отрицаете, что этот приказ был правильно понят?
Дёниц: Нет, это совершенно неправильно. Этот приказ ссылался на один инцидент в лагере для военнопленных, и тут следует учитывать перед какой серьезной дилеммой оказался старший в лагере и что он действовал в ответственной и корректной манере устраняя интересы нашего оружия из-за предателя, того коммуниста который был в то же время шпионом. Для него было бы проще, если бы он позволил идти всему своим чередом, что привело бы к ущербу подводным лодкам и вызывало потери. Он знал, что после возвращения домой ему это зачтётся. Такова причина, почему я отдал приказ.
Покровский: Вероятно, вы согласны, что инциденты, как вы их сейчас объяснили, абсолютно отличны от того, что было написано в вашем приказе.
Председательствующий: Я уже говорил вам, что Трибунал не желает заслушивать дальнейший перекрестный допрос об этом предмете. Вы продолжаете это делать, и я должен снова четко обратить ваше внимание на решение Трибунала, что Трибунал не заслушивает далее в перекрестном допросе этот предмет.
Покровский: В свете этого документа, я прошу вас объяснить ваши заявления о предполагаемых возражениях принципу специальных политических судов введенных во флоте, то есть, соображения принципиальные о которых свидетельствовал доктор Рудольфи? Как вы объясните это противоречие?
Дёниц: Я не понял, что вы сказали.
Покровский: Вы говорите, что документ не касался политических актов, в то время как приказ сформулирован очень точно и доктор Рудольфи свидетельствовал о факте, что вы были против введения политических судов в армии и на флоте. Очевидно, здесь есть противоречие в терминах, и я хочу объяснения этого противоречия.