Людингхаузен: Теперь мы переходим к изменению в политике. Господин фон Нейрат, когда вы осознали то, что внешнеполитические планы Гитлера, помимо достижения равных прав для Германия, выходят за мирные средства, и о том, что ведение войн и использование насилия начало рассматриваются возможными?
Нейрат: Я осознал это впервые, когда я услышал речь Гитлера к главнокомандующим вооруженными силами 5 ноября 1937, которая здесь часто упоминалась, и на которой я присутствовал. Это правда, что записи о содержании данной речи, как мы видели в протоколе Хоссбаха[3356], были сделаны по памяти 5 днями спустя как выдержка из речи длившейся 2 или 3 часа.
Хотя планы изложенные Гитлером в длинной речи не имели конкретной формы о различных представлявшихся возможностях, мне было совершенно очевидно, что общая тенденция его планов имела агрессивный характер. Я был чрезвычайно взволнован речью Гитлера, потому что это разбивало вдребезги всю внешнюю политику, которую я постоянно преследовал — политику, использующую только мирные средства. Было очевидно, что я не мог принять ответственность за такую политику.
Людингхаузен: В связи с этим я хочу сослаться на письменные показания баронессы Риттер уже упомянутые мной как номер 3 в документальной книге 1. Из данных письменных показаний я хочу процитировать параграф под цифрой 17 моей документальной книги, параграф, который кажется мне настолько важным, что я хочу попросить Трибунал одобрить мне разрешение процитировать данный параграф. Я цитирую:
«Когда господин фон Нейрат впервые осознал из заявления Гитлера 5 ноября 1937, что последний хотел достижения политических целей применяя силу к соседним государствам, он был настолько потрясён, что испытал несколько сердечных приступов.
«Он обсудил это с нами в подробностях по случаю его визита на новогодний праздник 1938, и мы видели, что это воздействовало на него как физически так и духовно. Прежде всего, он был взволнован, потому что между тем, Гитлер отказывался принимать его и в таких обстоятельствах он не мог понять, как разубедить Гитлера от его планов, которые он жёстко осуждал. Он часто говорил: «Это кошмарная игра с Кассандрой[3357]«. Он категорически заявил, что ни за что не сможет поддерживать такую политику и о том, что он столкнётся с проблемой. Он не дрогнул в своём решении, когда 2 февраля 1938, по случаю своего шестьдесят пятого дня рождения, Гитлер сказал ему, что он не может работать с ним как с министром иностранных дел. Он рассказал нам об этом в тот же вечер в телефонном разговоре, когда мы направляли ему праздничные приветствия».
Что вы делали, когда данная речь заставила вас осознать эти вещи?
Нейрат: Спустя около 2 дней после данной речи я пошел на встречу с генералом фон Фричем, который также присутствовал по случаю данной речи; и вместе с ним и начальником генерального штаба Беком[3358], я обсудил, что можно сделать, чтобы Гитлер изменил свои идеи. Мы согласились в том, что прежде всего генералу фон Фричу, который должен был докладывать Гитлеру в течение следующих нескольких дней, следует объяснить ему все военные соображения, которые делали такую политику не рекомендуемой. Затем я намеревался объяснить ему политические причины.
К сожалению, Гитлер вскоре отбыл в Оберзальцберг и не смог или не пожелал принять меня до своего отбытия, я не мог увидеть Гитлера до 14 или 15 января. По этому поводу я попытался показать ему, что данная политика приведёт к мировой войне и, что я не буду принимать в этом участия. Многие из его планов не могли быть реализованы мирными средствами, даже если и процесс был медленным. Он ответил, что больше не может ждать. Я обратил его внимание на опасность войны и серьезные предупреждения генералов. Я напомнил ему речь в Рейхстаге в 1933 в которой он сам объявлял новую войну сущим безумием, и так далее. Когда несмотря на все мои аргументы он всё ещё придерживался своих мнений, я сказал ему, что он должен искать другого министра иностранных дел, и что я не приму такую политику. Сначала Гитлер отказался принимать мою отставку, но я настаивал и 4 февраля он одобрил мою отставку без дальнейших комментариев.
Людингхаузен: Господин фон Нейрат, вы имели впечатление о том, что Гитлер решил одобрить вашу отставку с неохотой, или же ваша просьба позволила уйти в отставку удовлетворив его желание?
Нейрат: Мне кажется, было последнее. Мне кажется, Гитлер хотел некоторое время…
Председательствующий: Это не показания. Вы не можете говорить о том, как думал другой человек.
Людингхаузен: Затем, одновременно с вашей отставкой с министра иностранных дел, вы были сделаны председателем вновь созданного секретного правительственного совета. Что значит это назначение?
Нейрат: Как уже здесь показал свидетель Геринг, секретный правительственный совет был создан с единственной целью замаскировать переориентирование внешней политики и изменения в военной сфере. Несколько свидетелей показали здесь о факте, что секретный правительственный совет никогда не собирался. Я могу добавить, что в действительной практике он не мог функционировать, так как после моей отставки 4 февраля я был отрезан от любых новостей относительно внешней политики.
Людингхаузен: Итак, после своей отставки как министра иностранных дел вы сохранили свой титул министра Рейха. Но вы всё ещё являлись членом кабинета Рейха или нет?
Нейрат: Нет. Помимо факта того, что насколько я знаю кабинет Рейха больше не функционировал, потому что больше не было каких-либо заседаний кабинета Рейха, титул «министр Рейха» являлся лишь формальным титулом, который не связывался с какой-либо деятельностью или с каким-либо правительственным департаментом. В отличие от членов правительства Рейха, я не получал каких-либо законопроектов для подписи.
Людингхаузен: Обвинение заявило, что в марте 1938 вы представляли Риббентропа как министра иностранных дел во время его отсутствия и оно заключило такую формулировку из записи в дневнике генерала Йодля говорящую: «Нейрат между тем принял министерство иностранных дел». Пожалуйста, вы прокомментируете это?
Нейрат: После своей отставки 4 февраля я был совершенно вне контакта со своими бывшими коллегами и полностью был оторван. Однако, я всё ещё оставался в Берлине. 11 марта 1938, поздно вечером, Гитлер внезапно позвонил мне в квартиру и попросил меня придти и встретиться с ним. В приёмной я встретил, кроме господина фон Папена, генерала фон Браухича[3359] и ряд остальных высших чиновников и офицеров его непосредственного окружения, когда я пришёл Геринг также находился комнате с Гитлером. Гитлер рассказал мне, что аншлюс с Австрией являлся фактом, и что германские войска пересекут границу в течение ночи с 11-го на 12-е. Когда я поднял вопрос о том, следовало ли это делать, Гитлер рассказал мне о причине, почему он более не желал ждать. Он спросил меня о том, что следует делать министру иностранных дел, так как министр иностранных дел тогда отсутствовал в Лондоне. Я сказал ему совершенно ясно, что вероятно мы получим протесты, на которые следует дать ответ. Помимо того, нам со своей стороны следовало сделать заявление державам. Не будет формальных переговоров. Я также сказал ему о том, что министр иностранных дел должен быть немедленно вызван из Лондона. Наконец Гитлер попросил меня сказать государственному секретарю министерства иностранных дел то, что он только, что сказал мне, для того, чтобы министерство иностранных дело знало, что случилось.
12 марта утром, я сделал, как Гитлер проинструктировал меня и передал его описание событий государственному секретарю, который являлся официальным представителем Риббентропа. Геринг был назначен Гитлером своим заместителем на время отсутствия. 12 марта я лично сказал им о письме адресованном британским послом, содержащим британский протест против оккупации Австрии. Я сказал ему о том, что министерство иностранных дел представит в ответ ноту.
Когда проект данной ноты был готов, я рассказал Герингу о содержании ноты по телефону. Геринг в качестве заместителя Гитлера попросил меня подписать ответ по его поручению, поскольку письмо британского посла было адресовано мне. Геринг уже заявлял это как свидетель здесь в зале суда; отсюда фраза в письме говорившая «от имени правительства Рейха».
Я непрерывно просил Геринга отозвать Риббентропа из Лондона и проинформировать его. Из телефонного разговора между Герингом и Риббентропом, который уже упоминался здесь, видно, что Геринг это сделал. Объяснение того почему британская нота была адресована мне, я узнал только здесь из показаний Геринга, когда он сказал, что вечером 11-го он сам рассказал, британскому послу о том, что он Геринг, представлял Гитлера в его отсутствие и что Гитлер попросил меня советовать ему, если бы потребовалось, в вопросах внешней политике.
Запись в дневнике Йодля, о которой я услышал только здесь в суде и которая достаточно странная, датирована 10 марта — временем, когда я даже не появился — вероятно, можно приписать тому факту, что некто видел меня 11 марта в рейхсканцелярии. В любом случае, я никоим образом не действовал как заместитель Риббентропа.
Людингхаузен: Также вы не использовали бланк с заголовком «министерство иностранных дел» или подпись министерства иностранных дел.
Нейрат: Факт, что я использовал бланк с заголовком «председатель секретного правительственного совета» который я нашёл только в кабинете рейхсканцелярии, и который являлся единственным указанием на действительное существование данного легендарного учреждения, также подтверждает, что я не представлял министерство иностранных дел или министра иностранных дел, иначе я бы использовал бланк министерства иностранных дел.
Людингхаузен: Вы ответили на ноту британского посла 12 марта только, что описанным письмом. Обвинение упрекает вас, утверждая, что причины приведённые вами в данном письме и описание событий в Австрии, которые предшествовали вступлению в страну, не верны. Как я полагаю Трибунал знаком с отрывками которые сформировали предмет обвинения, я думаю, не требуется цитировать их. Вам также знакомы данные отрывки и я хочу получить ваше мнение.
Нейрат: Обвинение о том, что содержание данного ответа частично неправильное совершенная, правда. Данное объясняется фактом, что у меня не имелось никакой другой информации, кроме сообщений Гитлера и нота основывалась на данных сообщениях. Эта информация, которую я передал в министерство иностранных дел, полностью игнорировала события. Это являлось основой проекта.
Я хочу добавить к этому, что инциденты, которые вели к австрийскому аншлюсу никогда не планировались за время моего нахождения в службе. Гитлер вообще никогда не имел никаких определенных планов во внешней политике, скорее он принимая решения довольно внезапно и немедленно превращая их в действие, а значит даже его ближайшие соратники получали сведения о них только за несколько дней. Выражение «австрийский аншлюс» как оно использовалось там и тут, не выражало того, что в действительности случилось позднее, которое было фактическим присоединением Австрии. Это то присоединение Австрии с которым разбираются сейчас. Данное присоединение Австрии скрывалось до последнего момента, в Линце, пока войска в неё вступали. Дальнейшее подтверждение того, что план для вторжения не готовился заранее в том, факте, что Гитлер несколькими днями ранее направил своего министра иностранных дел в Лондон для выяснения некоторых дипломатических формальностей.
Людингхаузен: В данной связи, я хочу сослаться на выдержку из книги сэра Невила Гендерсона «Провал миссии», которая уже упоминалась. Данная выдержка это номер 129 в моей документальной книге 4. Я прошу Трибунал принять юридическое уведомление о данном документе.
Во время австрийского кризиса, 12 марта в день после вступления, вы сделали заявление чехословацкому посланнику в Берлине относительно мер предпринятых в отношении Австрии и их влиянии на Чехословакию. Согласно докладу сделанному доктором Мастным[3360], чехословацким посланником в Берлине, о данной дискуссии, вы заявляли, что германское правительство не намерено предпринимать каких-либо шагов против Чехословакии, но придерживается договора заключенного в двадцатых с Чехословакией. Пожалуйста, вы прокомментируете данный доклад, который известен вам и который находится под номером 141 в моей документальной книге.
Нейрат: Совершенно верно, что 12 марта я сделал заявление господину Мастному. Только причина для разговора и её выражение были отличными от того как они описаны. 12 марта министериальдиректор фон Вайцзеккер[3361] позвонил мне домой, сказав, что чехословацкий посланник Мастный находился с ним и хотел знать о том, мог ли он увидеть меня в течение дня. Я попросил господина Мастного прибыть в мою квартиру вечером. Господин Мастный спросил меня о том верил ли я тому, что Гитлер, после австрийского аншлюса, также предпримет, что-нибудь против Чехословакии. Я ответил, что он может успокоиться, о том что Гитлер говорил мне предыдущим вечером, в ответ на моё предположение о том, что австрийский аншлюс может создать беспокойство в Чехословакии, что он не думал о предприятии чего-либо против Чехословакии. Мастный затем спросил меня считает ли Германия себя связанной соглашением, заключенным в 1925. В силу ответа данного мне Гитлером я смог подтвердить это с чистой совестью. Гитлер добавил в данной связи, что он верил, что отношения с Чехословакией даже значительно улучшатся. Урегулирование австрийского аншлюса, в конце концов, являлось внутренним делом.
Доклад господина Мастного заявил, что я говорил об инструкциях Гитлера. Однако, это неправда. Я просто сослался на дискуссию с Гитлером которая была свежа в моей памяти. Когда господин Мастный в данном докладе отмечает факт о том, что я говорил в качестве председателя секретного правительственного совета, он мог воспользоваться такой фигурой речи с целью придать больше веса своему докладу.
Людингхаузен: Обвинение предполагает некоторое расхождение между заявлением, сделанным вами и планами раскрытыми Гитлером в ноябре 1937 и обвиняет вас, утверждая, что вы очень хорошо знали о том какими являлись данные планы, будучи несколько доверчивым, когда вы делали гарантирующие заявления Мастному.
Нейрат: В той дискуссии Гитлер говорил о войне лишь общим образом. Не было разговора об агрессивном плане против Чехословакии. Гитлер говорил, что если событию приведут к войне, Чехословакия и Австрия должны быть оккупированы первыми для того, чтобы наш правый фланг был свободен. Форма той или иной атаки на Чехословакию и то будет ли вообще какой-либо конфликт на Востоке, был сомнительным и открытым для дискуссии.
В отношении Судетов, которые стратегически имели ключевое положение в чешской обороне, впоследствии было решено мирным образом по соглашению с западными державами. Конкретные планы по войне против Чехословакии, как свидетельствовал генерал Йодль, не давались в разработку генеральным штабом до конца мая 1938. Я впервые здесь узнал о существовании этих планов. В остальном, Гитлер говорил мне о том, что ничего не предпримет против Чехословакии, я не мог не поверить, что это было его реальное намерение; другими словами, о том, что он отказался от своих планов по альтернативной акции как излагалось 5 ноября 1937.
Вот всё, что я могу сказать о чехословацком вопросе.
Председательствующий: Мы прервёмся?
(Объявлен перерыв)
Вечернее заседание
Людингхаузен: Господин фон Нейрат, в обвинительном заключении упоминается совещание от 28 мая 1938 на котором присутствовали Гитлер, фон Риббентроп, Геринг и главнокомандующие вооруженных сил, и на котором как утверждается в письменных показаниях господина Видемана присутствовали вы.
Нейрат: Я вообще не могу вспомнить какого-либо такого совещания, ни заявления Гитлера, которое упоминалось Видеманом. Более того, Кейтель, Риббентроп, Геринг и Рёдер ничего не знают о данном совещании. Вероятно это ошибка или перепутано с совещанием упомянутым Шмундтом[3362] 22 или 28 апреля 1938, но я не присутствовал на данном совещании; я вообще не находился в Берлине.
Людингхаузен: После своей отставки, вы полностью удалились в частную жизнь. В судетском кризисе, осенью 1938 вы принимали активное участие и оправдывали мирную политику?
Нейрат: Да. После своей отставки в феврале 1938 я жил в своём поместье. Около 26 сентября я получил телефонный звонок от одного из своих бывших министерских коллег проинформировавший меня о том, что Гитлер проинструктировал вооруженные силы быть готовыми для выступления 28 сентября. Видимо он хотел решить судетский вопрос силой. Меня попросили немедленно прибыть в Берлин и попытаться разубедить Гитлера от его плана.
Ночью я прибыл в Берлин. После моего прибытия я запросил министерство иностранных дел о ситуации и доложил Гитлеру о том, что нахожусь здесь. Меня отправили обратно. Вместе с тем, 28-го я пошёл в рейхсканцелярию и там я встретил всё окружение Гитлера готовое к маршу. Я попросился к Гитлеру и мне было сказано, что он находится в кабинете, но никого не принимает. Когда он увидел меня, он грубым тоном спросил: «Что вам нужно?». Я ответил, что хотел указать ему на последствия намечавшегося шага. Я объяснил ему, что это приведёт к европейской войне и вероятно к мировой войне, если он вступит в Чехословакию, в то время как продолжаются переговоры по судетской проблеме; о том, что несомненно Чехословакия будет сопротивляться и что борьба будет непростой, и в любом случае Франция и Англия и Польша будут участвовать. Я сказал ему, что это будет преступлением и он никогда не может отвечать за кровопролитие пока не исчерпаны все возможности для мирного урегулирования. Я знал, что господин Чемберлен[3363] был готов к соглашению и о том, что он готов склонить чехов к передаче Судетов если это сможет предотвратить войну.
Председательствующий: Как вы узнали о том, что господин Чемберлен желает приехать?
Нейрат: Потому что я встретил на улице британского посла.
Председательствующий: Продолжайте.
Нейрат: Гитлер отказал учитывать такую конференцию. Однако, во время разговора, появился Геринг и поддержал мои усилия убедить Гитлера провести конференцию. Наконец Гитлер согласился, если я смогу собрать Чемберлена, Даладье[3364] и Муссолини в Берлине на следующий день. Поскольку это было невозможно для Муссолини, я предложил Мюнхен как место для переговоров. Я немедленно связался с британским и французским послами, которые оба собирались увидеть Гитлера. Гитлер сам позвонил напрямую Муссолини и к 6 часам получил обещания и ответы.
Людингхаузен: Я хочу попросить суд принять юридическое уведомление о документе номер 20 в моей документальной книге 1, страница 72б, выдержка из книги посла Гендерсона «Провал миссии»
(Обращаясь к подсудимому)
Вы лично принимали участие в Мюнхенской конференции[3365], которая проходила?
Нейрат: Да. В виду возбужденного состояния Гитлера я занимался ходом конференции и я рассказал ему, что я считал подходящим, чтобы я также поехал в Мюнхен, поскольку я лично знал зарубежных представителей и по этой причине мог служить посредником. Он согласился, Геринг пригласил меня к себе в специальный поезд. Позднее, в ходе долгого заседания, я часто говорил с тремя лицами и Гитлером пытаясь урегулировать возникшие разногласия.
Господин Чемберлен в конце дискуссии попросил меня подготовить разговор с фюрером наедине, без Риббентропа, на следующий день, поскольку он хотел внести новое предложение. Фюрер сначала не хотел, но наконец, я убедил его. В этой беседе, было достигнуто «консультативное соглашение» между Англией и Германией, к которому позднее присоединилась Франция. Чемберлен, который находился в том же отеле, что и я, показал мне данное соглашение с большим удовольствием после беседы, и я тоже был рад его увидеть. Я надеялся, что англо-германские отношения, которые пострадали на встречах в Годесберге и Берхтесгадене, могут быть возвращены данным соглашением к норме и таким образом будет открыт путь для дальнейших совещаний. Также как летом 1937, Чемберлен пригласил меня посетить его в Англии. Я незамедлительно сказал ему, что я не верю в то, что Гитлер, который запретил мне ехать в Англию летом 1937, теперь даст своё одобрение, в особенности, когда я уже больше не являлся министром иностранных дел. В январе 1938 британский посол повторял приглашение, но я сказал ему, что у меня нет возможности получить одобрение Гитлера.
Людингхаузен: Господин Председательствующий, в данной связи я хочу представить документ 21 в моей документальной книге. Это письмо от французского посла того времени, Франсуа-Понсе[3366], датированное 18 октября 1938, несколькими неделями спустя после Мюнхенской конференции. Я хочу процитировать из него только два предложения.
«Но из нас двоих я тот кто выражает наибольшую благодарность. Я всегда получал от вас, даже в самые деликатные моменты, больше всего учтивости и наиболее доверительный приём. Вы сделали мою сложную задачу проще. Я никогда не забуду, что в долгу у вас.
Господин Председательствующий, на этом месте я хочу представить письмо посла Понсе, которое получено несколько дней назад и которое я упоминал начиная своё дело. Я попросил вызвать французского посла в качестве свидетеля и в ответ данное письмо от посла от 7 июня было адресовано французскому обвинению, копию которого я получил через Генеральный секретариат на прошлой неделе — мне кажется в четверг или пятницу.
Несмотря на факт, что данное письмо не в предписанной форме письменных показаний, но это частное письмо обвинению, я прошу, чтобы вы приняли его в форме письменных показаний. Оригинал данного письма во владении французского обвинения, и французское обвинение пообещало представить оригинал по просьбе суда. Я возьму смелость представить заверенную копию.
Председательствующий: Оригинал документа следует представить суду сейчас, или как только будет удобно.
Людингхаузен: Позавчера, я говорил с членом французского обвинения, который сказал, что у него его сейчас нет. Я не знаю где оно. Поэтому, я прошу, чтобы он был представлен; иначе я уже приобщу его.
Председательствующий: Очень хорошо, но оно должно быть допущено настолько быстро насколько возможно.
Людингхаузен: Да.
Председательствующий: Вы приобщаете его в качестве доказательства, не так ли?
Людингхаузен: Да.
Председательствующий: Какой у него номер?
Людингхаузен: 162.
Председательствующий: Возражений нет, я так понял?
Максвелл-Файф: Ваша честь, возражений нет.
Людингхаузен: Данное письмо гласит, если я могу процитировать последний короткий параграф:
«Он — то есть господин фон Нейрат — «никогда не преувеличивал инциденты; напротив, он всегда искал личное и мирное решение. Он прилагал все усилия для упрощения задачи зарубежных дипломатов в столице. Они, как и я сам, благодарны ему. Я не сомневаюсь в том, что он часто указывал Гитлеру на опасности, которым подвергалась Германия из-за эксцессов режима, и что он позволял себе озвучивать голос осторожности и умеренности».
Итак, я перехожу к другому предмету, и я хочу представить следующее:
Документы, представленные обвинением, показывают, что во время вашего периода в должности министра иностранных дел Рейха, представитель министерства иностранных дел принимал участие в заседаниях совета обороны Рейха и по закону об обороне Рейха от 1938, вы как председатель секретного кабинета, являлись членом совета обороны Рейха.
Вы прокомментируете это?
Нейрат: Ни я в качестве министра иностранных дел Рейха ни как председатель секретного кабинета не имел никакого отношения к делам совета обороны Рейха. Я никогда не принимал участия в каком-либо заседании или беседе. Как заявлялось здесь, все министерства со времени до 1933 имели так называемых экспертов по обороне которые занимались межведомственными вопросами, вытекающими из возможной мобилизации на случай оборонительной войны. Как уже свидетельствовал доктор Шахт, совет обороны Рейха 1935 был не чем иным как легализацией комитета существовавшего до 1933.
Людингхаузен: В существовании такого комитета или совета для обороны Рейха, вы видели признаки подготовки к агрессивной войне?
Нейрат: Нет, никоим образом. Обозначение уже указывает на то, что он имел отношение к подготовке обороны Рейха от нападения, а не подготовку атаки. Более того, я знаю, что во Франции, также как и в Англии, такие органы существовали долгое время.
Людингхаузен: Господин Председательствующий, я хочу представить документ 78, который на странице 213 моей документальной книги 3. Это выдержка из заявления, сделанного французским военным министром, Петэном, 6 июня 1934 перед комиссией по армии французской Палаты, которое упоминает необходимость оборонного совета или комитета.
Председательствующий: Минуточку. Трибунал не думает, что какое-либо доказательство о том, что иные страны имели иные организации действительно относится к делу.
Людингхаузен: Обвинение утверждает, что Гитлер удостаивал вас больших почестей, чем иных нацистских лидеров, и заключает, что вы были особо близки к Гитлеру. Пожалуйста, вы прокомментируете это.
Нейрта: Это достаточно заметное предположение. Ясно, что, будучи старейшим министром, который служил государству более 40 лет, Гитлер не мог обходить меня в выражении почёта и почётных титулах, но они ограничивались тем, что заведено для чиновников занимающих высокие должности в государстве.
Людингхаузен: Я хочу назвать отдельные награды, которые вменяют вам в обвинение. Вы носили Орден германского орла и Крест военных заслуг первого класса.
Нейрат: Да. Орден германского орла был введён в 1937 и им награждались только иностранцы. Однако, он бы не имел большой ценности за рубежом, но рассматривался больше как специальный орден, такой как колониальный орден, если бы его не носил немец. По этой причине, в моём качестве как министра иностранных дел, непосредственно после введения ордена, Гитлер наградил меня Большим крестом ордена и таким образом возвысил ценность данного ордена…
Председательствующий: Доктор фон Людингхаузен, не достаточно, чтобы подсудимый сказал о том, что было обычным давать такие титулы? Нам не требуется исследовать отдельные достоинства отдельного ордена, не так ли? Мне это кажется очень далёким.
Людингхаузен: Господин Председательствующий, я упомянул это лишь потому, что обвинение также в особенности предъявило это.
Дальнейшее обвинение, предъявленное обвинением в том, что 30 января 1937, на том хорошо известном заседании кабинета, вы получили золотой партийный знак от Гитлера и таким образом стали членом партии. Что с этим?
Нейрат: Что о способе того награждения, господин Шахт также как и Рёдер свидетельствовали здесь. Я не являлся членом какой-либо партии. Между 1933 и 1937 меня несколько раз просили вступить в партию, но я отказывался. Моё отношение к партии было общеизвестно. По этой причине меня непрерывно атаковала партия. Мне кажется причина, почему я — почему данным знаком были 30 января 1937 был награждены различные члены кабинета, а также генералы, которым вообще не позволялось быть членами партии, мне кажется, она подробно описывалась и мне нет необходимости проходить это снова.
Людингхаузен: Затем, неожиданно Гитлер также сделал вас почётным обергруппенфюрером СС.
Нейрат: Да, для меня это было совершенной неожиданностью. В сентябре 1937 Муссолини объявил о своём визите в Германию. За несколько дней до визита я не находился в Берлине. Когда утром я вернулся я обнаружил своего портного на входе в мой дом с формой группенфюрера СС. Я спросил его, что это значит. Он сказал мне, о том, что рейхсканцелярия проинструктировала его немедленно сшить мне форму. Затем я поехал к Гитлеру и спросил его, зачем это сделано. Он сказал, что хотел, чтобы все люди которые должны были присутствовать на приёме Муссолини были в форме. Я сказал ему, что это не очень согласуется со мной, и я объяснил ему, что ни в коем случае я не буду подчиняться Гиммлеру и я не хочу иметь какого-либо отношения с СС. Гитлер торжественно гарантировал мне, что с меня нет спроса и что у меня нет никаких обязательств перед СС; и так и было. Более того, у меня не было власти отдавать приказы и моё последующее назначение обергруппенфюрером видимо было сделано в рамках общего повышения без какого-либо особого подчёркивания.