Людингхаузен: Вы вообще носили форму?
Нейрат: Лишь дважды, насколько я помню; на приёме Муссолини и затем в 1938, когда я был направлен в Анкару на похороны Кемаля-паши[3367]. По официальным поводам я всегда носил форму гражданского служащего без знаков различия, которую тогда разработали.
Людингхаузен: На свой семидесятый день рождения, 2 февраля 1943, вы получали поздравления и остальные выражения почтения вашей персоны и вашей деятельности из различных источников. Помимо прочего, вас поздравил Гитлер, и вы получили, кроме этого, чек на 250000 марок. Пожалуйста, вы опишите нам какое значение имело данное пожертвование, если его можно так назвать.
Нейрат: Американский обвинитель недавно упоминал этот подарок. Только он забыл добавить, что я отказался от него. События были следующими.
В день моего семидесятилетия, утром, курьер Гитлера вызвал меня и вручил мне поздравительное письмо от Гитлера и небольшое полотно молодого немецкого художника, показывающее итальянский пейзаж. Письмо содержало чек на 250000 марок. Я был неприятно удивлён и немедленно сказал курьеру о том, что я считал данное пожертвование оскорблением, так как я не был лакеем, которому платили за подсказки, и чтобы он забрал чек с собой. Он сказал, что не вправе так сделать. Следующим утром я пошёл к министру финансов Рейха, чтобы отдать ему чек для казначейства Рейха. Он сказал, что по формальным причинам — мне кажется, потому что чек находился на особом счёте Гитлера — он не мог его принять. По его совету я передал чек кредитной ассоциации Рейха на специальный счёт и проинформировал компетентное финансовое ведомство в письменном виде. Я никогда не тронул ни одного пенни с данной суммы. От полотна, ценность которого невелика, я не отказался, потому что это было в рамках обычного подарка на день рождения и отправка его обратно рассматривалась бы как намеренное оскорбление.
Людингхаузен: Господин Председательствующий, я прошу разрешения в данной связи, представить два письма от кредитной ассоциации Рейха, которые я получил по своему запросу в субботу. Они содержат информацию о том, что данная сумма в 250000 марок полностью находится на счёте кредитной ассоциации Рейха, плюс накопившиеся проценты. Это подтверждение того, что господин фон Нейрат фактически, не взял ни пенни из этого так называемого пожертвования и не использовал его иным образом.
Председательствующий: Вы приведёте нам его номер?
Людингхаузен: 160 и 161. Господин Председательствующий, в своей спешке у себя в конторе я смог сделать только английский перевод. Французский и русский переводы будут даны французскому и русскому обвинению в следующие несколько дней. Как я уже говорил, я получил свой только вечером в субботу.
Дальнейшее обвинение, предъявлено вам о том, что в консервативных кругах Германии вы работали как своего рода пятая колонна для убеждения их в примирении и согласии с национал-социалистическим режимом, потому что тот факт, что вы оставались в правительстве считался бы для них примером. Что вы на это скажете?
Нейрат: Данное заявление это бессмыслица, потому что по всей Германии и за рубежом было известно, что я не являлся национал-социалистом, но скорее, что я боролся с национал-социалистическими эксцессами против церкви и евреев, и что дополнительно, я критиковал любую политику, которая угрожала миру. Это чётко видно из моего увольнения в феврале 1938, и факт, того что общие соображения об этом публично не выражались в германской прессе, был просто из-за того, что не было такой прессы. Поэтому совершенный абсурд, чтобы эти консервативные круги могли предполагать, что я всем своим сердцем был с нацистами, как говорит обвинительное заключение. Остальные страны также знали это и видели во мне препятствие нацистской политике. То что я не относился как слепой последователь к нацистским теориям, как заявлено в обвинительном заключении, лучше известно зарубежным дипломатам в Берлине, поскольку они могли наблюдать мою постоянную борьбу против партии с близкого расстояния.
Людингхаузен: Я хочу представить в данной связи выдержку из журнала «Archiv[3368]«от 1937, и выдержку из статьи в «Pester Lloyd[3369]«содержащую речь, которую дуайен[3370] берлинского дипломатического корпуса произнёс от имени всего дипломатического корпуса господину фон Нейрату на его шестидесятипятилетие 2 февраля 1938. Оба документа содержатся в моей документальной книге 4 номер 127 и документальной книге 1, номер 18.
На этом я завершил часть, касавшуюся внешней политики, и личных пунктов обвинения против господина фон Нейрата. Теперь я перехожу ко второму аспекту обвинения, вашей деятельности в качестве протектора Рейха Богемии и Моравии.
После урегулирования судетского кризиса вы полностью ушли из политической жизни; это правда?
Нейрат: Да. Я редко бывал в Берлине. Так как большую часть времени я находился в своём поместье в Вюртемберге или в горах.
Людингхаузен: В сентябре 1939 вы находились в Берлине и вы имели какие-либо сведения о планах Гитлера в отношении вторжения в Чехословакию?
Нейрат: Вы имеет в виду позднюю зиму 1939?
Людингхаузен: Да, позднюю зиму.
Нейрат: Нет, я держался в стороне. Разногласия между Германией, Чехословакией…
Председательствующий: Сентябрь 1939?
Людингхаузен: Моя ошибка. Я имел в виду позднюю зиму.
Председательствующий: Вы подразумевали 1938?
Людинхаузен: 1939.
Нейрат: 1938–1939.
Разногласия между нами и Чехословакией об обращении чехов с судетскими немцами были разрешены отделением Судетов. Был открыт путь для дружественного взаимодействия. Одна из узловых точке опасности для мира в Европе была устранена.
Людингхаузен: Затем произошёл знаменитый спор между Гитлером и президентом чехословацкой республики Гахой[3371], в ночь с 14 на 15 марта 1939 в Берлине. Данная конференция уже здесь обсуждалась. Мне не кажется, что требуется её подробно проходить. По-любому вам она известна.
Я хочу спросить вас, вы знали об этих событиях как в частности описывалось в документе номер 2798-ПС?
Нейрат: Нет, я не знаю о них. Я узнал о них только позднее. Я лишь здесь узнал о записях господина Хевеля, но потом я узнал об этих событиях и категорически возражал, и я бы не принял пост протектора Рейха не при каких обстоятельствах если бы тогда знал об этих вещах. Я был совершенно удивлён событиями в марте 1939. Я больше не получал никакой внешнеполитической информации, как я уже говорил. Я зависел от радио и газет. Подготовка к нападению на Чехословакию я считал ликвидированной Мюнхенским соглашением.
Я узнал о визите Гахи в Берлин также как остальные немцы, по радио и из газет следующим утром. Официальное заявление о принятии покровительства над оставшейся Чехословакией казалось мне невероятным после того как Словакия стала независимой, и после того как я узнал о том, что чешский министр иностранных дел, Хвальковский[3372], в ходе зимы 1938–39 говорил в Берлине, что прежняя политика Чехословакии должна быть полностью изменена и о том, что следовало укреплять близкие связи с Германией. Однако, я волновался о том как державы подписанты Мюнхена отреагируют на такое развитие, которое противоречит соглашению достигнутому в Мюнхене. Моим первым вопросом к Гитлеру, когда я приехал в Вену по его просьбе, был были ли заранее проинформированы Англия и Франция и давали ли своё одобрение. Когда он сказал, что нет, что этого не требовалось, и что чешское правительство само попросило нам взять покровительство, я немедленно осознал насколько опасной была ситуация.
Однако, тогда я всё ещё верил в то, что фактически, состоялась свободная дискуссия с чешским правительством. Просьба Гитлера о том,, чтобы я принял пост протектора Рейха была для меня полной неожиданностью, тем более, что я обнаружил, что он очень плохо воспринял моё спонтанное вмешательство в сентябре 1938, которое привело к Мюнхенской конференции. У меня были сомнения о принятии должности, которые я выразил Гитлеру. Я осознавал, что вторжение в Чехословакию будет, по крайней мере, сильным оскорблением держав подписантов Мюнхенского соглашения, даже если Гаха попросил покровительства по собственной воле, и мне было ясно, что любое преувеличение ситуации из-за плохого обращения с чехами приведет к немедленной угрозе войны. Терпение Англии и Франции должно было быть определенно исчерпано. Я также упомянул это Гитлеру. Ответ Гитлера был о том, что именно по этой причине он попросил меня принять пост — чтобы показать, что он не желает проводить политику враждебную Чехословакии. Я был общеизвестен за рубежом как мирный и умеренный человек, и он вручил мне наиболее широкую власть, для противостояния всем эксцессам, в особенности судетско-немецкого элемента. Когда я всё ещё медлил и говорил, что не знаю условий в Чехословакии и что я не являлся управленцем, Гитлер сказал, что я, должен попытаться, и это можно изменить в любое время. Он давал мне двух опытных человек, которые знали условия. Тогда я не осознавал факта, что полиция и СС не подчинявшиеся высшей власти, уже практически тогда, делали невозможным для меня предотвращение силового правления Гиммлера и его служб.
Но я не мог устраниться от ответственности за дальнейшее развитие с другими державами, в особенности державами подписантами Мюнхена. Вместо заявления протеста на бумаге, я ожидал, что они, по крайней мере, отзовут послов. Тогда, вероятно напряжение сразу бы возросло, но немецкий народ осознал бы насколько серьёзна ситуация и Гитлер избежал бы принятия дальнейших агрессивных шагов и война могла быть предотвращена.
Людингхаузен: Предъявлено обвинение в том, что вы приняли должность для того, чтобы используя свою человеческую и дипломатическую репутацию создать у мира впечатление о том, что с чехами обращались умеренно, в то время как имело бы место противоположное. Вы кратко прокомментируете данное положение?
Нейрат: Это совершенно ошибочно. Гитлер говорил, чтобы я пытался примириться с чехами в новых условиях и удержать от эксцессов немецкое население, которые наполнялось ненавистью за годы борьбы за национальность и против мер подавления.
Людингхаузен: Какие гарантии Гитлер давал в отношении вашей должности?
Нейрат: Он гарантировал мне, что поддержит меня всеми способами и во всё время моей работы по справедливому урегулированию национальных конфликтов и склонив чехов к согласованной и умеренной политике. В частности, он защитит мою администрацию от всех атак политических радикалов, прежде всего СС и полиции и судетских немцев; я особо указывал на данную опасность.
Людингхаузен: Тогда вы были убеждены в том, что давая эти гарантии гуманного обращения с чехами, Гитлер был серьезным и честным?
Нейрат: Да, у меня определенно было такое впечатление.
Людингхаузен: Тогда вы верили в то, что он сдержит гарантии данные вам?
Нейрат: Да.
Людингхаузен: Тогда вы знали о каких-либо планах или даже намерении относительно принудительной германизации чехов?
Нейрат: Нет, об этом мне было совершенно неизвестно. Я бы рассматривал это такой бессмыслицей, что я не поверил бы тому, что у кого-либо есть такая идея.
Людингхаузен: Вы всё ещё верите, что гарантии Гитлера и выражавшиеся намерения тогда означали честность и что они стали иллюзорными из-за дальнейшего развития?
Нейрат: Да, тогда они определенно были честными.
Людингхаузен: В данной связи я хочу сослаться на документ в своей документальной книге 2, под номером 142, которая содержит выдержку из «Провала миссии» Гендерсона, я хочу попросить суд принять о нём юридическое уведомление.
(Обращаясь к подсудимому)
В связи с данным периодом, заключение германо-словацкого договора от марта 1939 касающегося независимости Словакии предъявлено вам в качестве обвинения.
Вы вообще имели какое-либо отношение к подготовке данного договора или объявлению Словакией автономии?
Нейрат: Нет. Я узнал об объявлении автономии для Словакии и всех этих событиях лишь после предания их публичности.
Людингхаузен: Какими были принципы вашей программы для вашего управления в Праге?
Нейрат: Мне было совершенно ясно, что примирения с чешским народом в новых условиях можно достичь только лишь постепенно, щадя их национальные чувства насколько возможно и без радикальных мер. В гораздо более благоприятных обстоятельствах это бы заняло несколько поколений. Поэтому я попытался постепенно настроить и уменьшить предыдущую враждебную политику.
Людингхаузен: В данной связи я хочу сослаться на документ 143 в моей документальной книге 5. Это воспроизведение статьи, которую господин фон Нейрат опубликовал о целях своей администрации в Праге в «Europaische Revue[3373]«в конце марта 1939. Я прошу суд принять о ней юридическое уведомление.
Данная статья показывает совершенно чётко, какие намерения и с какими тенденциями господин фон Нейрат принял тогда свою должность. Я прошу Трибунал принять о нём юридическое уведомление.
Какими были условия, которые вы обнаружили в Праге, когда вы приняли должность в апреле?
Нейрат: Чехи в целом были разочарованы поведением своих прежних союзников осенью 1938. В большей степени они казались готовыми быть лояльными и сотрудничать. Однако, влияние античешских и судетско-немецких кругов, поддерживаемых Гиммлером было значительным. Такое влияние было персонифицировано в особенности в судетском лидере Карле Германе Франке[3374], который был назначен по настоянию Гиммлера моим заместителем. У меня были с ним величайшие сложности с самого начала, потому что он благоволил совершенно иной политике к чехам.
Ведомство протектора Рейха всё ещё выстраивалось. Главой администрации был опытный административный сотрудник фон Бургсдорф[3375], который был здесь допрошен. Ему подчинялись различные департаменты, которые создавались напрямую берлинскими министерствами.
В провинциальной администрации германские «оберландраты» назначались как надзорные офицеры для каждого чешского округа. Они были назначены министерством внутренних дел Рейха.
Людингхаузен: Кому подчинялась полиция?
Нейрат: Полицейская сила являлась полностью независимой от моего ведомства. Она напрямую подчинялась рейхсфюреру СС и главе германской полиции; то есть, Гиммлеру.
Гиммлер назначил моим государственным секретарём Франка как высшего начальника СС и полиции, который таким образом имел двойное положение. Подчиненным Франка, являлся командир полиции безопасности. Все полицейские меры приказывались Франком или напрямую Гиммлером и главным управлением безопасности Рейха без запроса моего одобрения, даже без моего информирования заранее. Из данного факта, вытекало большинство сложностей, с которыми я постоянно боролся в Праге.
Людингхаузен: Обращение с положением полиции в чехословацком докладе под номером СССР-60, который был представлен обвинением, представляет вопрос в вообще-то ином свете. Вы придерживаетесь описания, которое только, что привели?
Нейрат: Да, абсолютно.
Людингхаузен: Вы информировались о полицейских мерах только после, но заранее не спрашивались?
Нейрат: Да, и я информировался после только спорадически. Я часто узнавал только от чешского правительства или от частных лиц, об инцидентах о которых меня не информировала полиция даже после; тогда я должен был запрашивать Франка.
Людингхаузен: Господин Председательствующий, я сошлюсь в данной связи на распоряжение от 1 сентября 1939, которое я представил дословно как номер 149 в своей документальной книге 5, и хочу указать на следующее: данный приказ разделялся на два совершенно раздельных сектора. Часть I касалась выстраивания ведомства протектора Рейха; и часть II, совершенно отделенная от этого, касалась создания германской полиции безопасности, которая подчинялась непосредственно рейхсфюреру СС и главе германской полиции. Уже во внутренней форме приказа, данное нарочитое разделение двух административных органов, если я могу выразить это таким образом, подтверждает, что полиция и полицейская сила находились только у Гиммлера или его берлинских ведомств. Это уже подчёркивает тот факт, что протектор Рейха не мог оказывать на неё влияния. Это великая трагедия в деятельности господина фон Нейрата в качестве протектора Рейха. Ему автоматически вменяются вещи за которые он никогда не мог и никогда не принимал ответственности. Обвинение в частности ссылалось на параграф 13 в данном приказе, который упоминает административные меры, согласно которым протектор Рейха, и рейхсфюрер СС по согласованию с последним, мог предпринимать административные меры необходимые для поддержания безопасности и общественного порядка в Протекторате[3376] даже за рамками границ определенных для данной задачи.
Что это означает?
Нейрат: Я не знаю, что данный приказ подразумевает под «административными мерами». Мне это кажется самым общим приказом, предположительно относящимся к принятию общих инструкций. В любом случае, до тех пор пока я находился в Праге, ни я ни рейхсфюрер СС никак не использовал данную власть. Аресты производились без информирования меня заранее, на основании параграфа 11 приказа, который только, что зачитывался, и который никоим образом не подчинял мне полицию в Протекторате.
Людингхаузен: Гитлер не гарантировал вам в Вене, что у вас будет полная исполнительная власть в Протекторате, и что это будет включать полицию?
Нейрат: Нет; я уже упоминал это.
Людингхаузен: Вы пытались изменить данную ситуацию и добиться у Гитлера контроля над полицией или, по крайней мере, оказания влияния на полицию?
Нейрат: Да. Я непрерывно делал представления Гитлеру в связи с повторяющимися нарушениями и эксцессами полиции. Он постоянно обещал, что он изучит эти обстоятельства, но ничего не менялось. Влияние Гиммлера, который считал полицию в Рейхе своей сферой было слишком могущественным.
Людингхаузен: Чехословацкий доклад на котором основано обвинительное заключение, в дополнение к начальнику полиции, также вменяет протектору Рейха до сентября 1941 — то есть вам — ответственность за террористические акты Гестапо. На основании заявлений которые вы только, что сделали, вы признаёте такую ответственность в какой-либо степени?
Нейрат: Нет. Я должен отрицать это наиболее категорически. Я уже объяснял, какими там были реальные условия, так что я вообще не имел влияния.
Людингхаузен: Я хочу процитировать два или три предложения в данной связи из документа 153 в моей документальной книге 5, которые включают протоколы допроса бывшего государственного секретаря Франка чехословацкой делегацией 30 мая 1945. В данных протоколах показания Франка говорят:
«Ни протектор Рейха, ни я сам не были ответственным за акции полиции. Высшая ответственность была у Генриха Гиммлера как главы германской полиции. Гестапо получало свои инструкции из Берлина, либо от самого Гиммлера или из главного управления безопасности Рейха».
При вашем присутствии в Праге вы действительно не имели никакого отношения к практике изменения хотя бы наихудших мер применяемых полицией и Гестапо, или минимизации наиболее жестоких последующих мер? Пожалуйста, вы опишите, как вы вмешивались и как вы пытались повлиять на Франка в данных вопросах?
Нейрат: Я получал продолжающиеся доклады от президента Гахи, чешского правительства, и частных лиц. Моё ведомство являлось наиболее занятым в таких случаях. Мне должны были представлять лично каждую просьбу, мне должен был докладывать Франк или командир полиции безопасности и я пытался повлиять на них в пользу освобождения арестованных лиц. Однако, существовала непрекращающаяся борьба с Франком и полицией, хотя она и была успешной во многих случаях. С течением времени многие сотни лиц, которые были арестованы, освобождались по моему настоянию. В дополнение много приговоров смягчались в отношении почтовых сообщений, направления продовольствия, и тому подобного.
Людингхаузен: Вскоре после вашего принятия должности вы не предотвратили арест и подчинение так называемым мерам расплаты оставшихся в Праге членов семей министров Нечаса и Фейрабенда[3377], которые сбежали за рубеж?
Нейрат: Да, это правильно. Франк приказал об аресте членов семей этих двух министров. Когда я узнал об этом, я убедил его воздержаться от данного шага.
Людингхаузен: Господин Председательствующий, могу я предложить прерваться, потому что данный раздел завершён и я перехожу к отдельным вопросам?
(Объявлен перерыв)
Людингхаузен: Итак, прежде всего, я хочу сослаться на отдельные полицейские меры, за которые для обвинения вы несёте ответственность в большей или меньшей степени. Было много арестов чехословаков уже летом 1939?
Нейрат: Нет; деятельность полиции летом 1939 была небольшой, и я надеялся, что будет возможно ограничить рост таких полицейских мер.
Людингхаузен: Чехословацкое обвинительное заключение, под СССР-60, в приложении номер 6, пункте 1, представляет вашу прокламацию, в качестве протектора Рейха, принятую в августе 1939, то есть прямо перед началом войны. Данная прокламация, служила в качестве предупреждения народу Протектората против актов саботажа. В данный момент я представлю вам эту прокламацию.
Я хочу, чтобы вы её прокомментировали. Данное приложение приложено к документу СССР-60 как приложение 1. Прокламация, которую я только, что привёл подсудимому, гласит следующее — если могу с разрешения Трибуналу, зачитать наиболее важную часть:
«1) Каждый акт саботажа против интересов великогерманского Рейха, против германской администрации в Протекторате, против германского Вермахта будет преследоваться с неотвратимой жестокостью и будет наказано наиболее сурово.
2) Саботаж как описано в параграфе 1, означает все беспорядки в общественной и экономической жизни, в частности повреждение значимых сооружений, таких как железные дороги, телефоны и тому подобное, линии связи, водоснабжение, электроснабжение, газоснабжение, и фабрики, также как сокрытие потребительских товаров, повышение цен и письменное или устное распространение слухов.
«3) Население должно соблюдать все особые директивы органов Рейха применяемые в Протекторате такие которые опубликованы или такие за которые наказание последует в будущем. Отказ подчиниться или действия вопреки любым органам Рейха будут рассматриваться как саботаж, и наказываться соответственно. Ответственность за данные акты саботажа будет возлагаться не только на лицо совершившее акт, но скорее на всё чехословацкое население.
«Я ожидаю при любых обстоятельствах, что чехословацкое население, посредством лояльного, мирного и спокойного поведения, подтвердит себя достойным автономии, которую фюрер гарантировал странам Богемия и Моравия».
Пожалуйста, вы прокомментируете это?
Нейрат: Я не могу представить с какой точки зрения публичное предупреждение против саботажа можно использовать как основу для обвинения против меня. В тот период величайшего политического напряжения, следовало опасаться того, что радикальные элементы используют ситуацию с целью совершать акты саботажа, которые могут повредить общественным службам. По моему мнению, этого бы не потерпели ни в каком государстве того времени без сурового наказания. Посредством данного предупреждения мы хотели попытаться устранить все стимулы к совершению актов саботажа. Более того, насколько я помню, данное предупреждение имело желаемый эффект и практически не происходило актов саботажа. Кроме того, угроза особого наказания вообще не содержалась в данном предупреждении, но оно ссылалось только на положения об уже существовавшем суровом наказании.
Людингхаузен: Вскоре после опубликования данной прокламации началась война. Каким было ваше отношение к войне?
Нейрат: Я считал эту войну величайшей глупостью, на основании своих сведений о британской психологии и политике, я был убеждён, что Англия сдержит своё обещание Польше и что соответственно также начнётся война против Англии и Франции, в которой Соединенные Штаты, с их огромной производственной мощностью, поддержит эти державы. Мне было это ясно из всех заявлений сделанных президентом Рузвельтом[3378] до начала войны. Я также отвергал и осуждал достаточно безрассудное начало этой войны, из-за своих моральных убеждений и своей идеологии.
Людингхаузен: По каким причинам вы оставались в своей должности вместо отставки?
Нейрат: Я говорил себе всю войну, о том, что с одной стороны, чехи попытаются, если и не свергнуть германскую власть, то по крайней мере поколебать, либо открыто либо тайно, посредством восстаний, саботажа и т.д., военные меры вооруженных сил предпринимаемые в Протекторате и что с другой стороны из-за этого жесточайшие меры будут предприниматься против населения со стороны Германии, которые заставят полицию, прежде всего Гестапо, приступить ко всякого рода террористическим актам. Посредством своего пребывания в должности я хотел предотвратить обе эти вещи, и я также хотел предотвратить жестокое обращение с чешским населением путём политики примирения и компромисса, который последовал.
Уход со своей должности в такой момент являлся бы дезертирством. Но, с другой стороны, я верил, что в войне, в которой существование немецкого народа было на кону, я не мог как немец — которым я являюсь с полной отдачей — отказать в своей службе и своих знаниях. В конце концов, это не являлось вопросом Гитлера или нацистского режима, но скорее моего народа и его существования.
Людингхаузен: Поэтому, оставаясь в должности, вы не желали указывать на своё одобрение войны, к которой привёл Гитлер?
Нейрат: Никогда. Так как это было свершившимся фактом, в который я не вносил вклад; я говорил Гитлеру о своём отношении и о своём мнении, о безумии войны совершенно чётко. Но я считал бы себя предателем немецкого и чешского народов, если бы, в час нужды, я оставил сложную задачу, которую я предпринимал во благо и благополучие обеих народов, до тех пор пока я мог даже в ограниченной мере оживлять свою задачу. Мне не кажется, что любое достойное лицо действовало бы по другому, так как, прежде всего, и помимо личных желаний, есть долг перед своим народом.
Людингхаузен: В день начала войны, в Протекторате как и повсюду в Рейхе, были предприняты так называемы превентивные меры в форме ряда арестов, затрагивающих в любом случае более тысячи лиц, в особенности предстателей интеллигенции постольку поскольку они считались политически ненадёжными.
Вас уведомляли об этих арестах заранее, как следовало делать в соответствии с параграфом 11 приказа от 1 сентября 1939, который цитировался ранее.
Нейрат: Нет, даже после. Я узнал об этих арестах от президента Гахи.
Людингхаузен: Что вы потом делали?
Нейрат: Прежде всего, я вызвал Франка и протестовал ему. Он сказал, что он также не был проинформирован, и что это являлось общей полицейской превентивной мерой.
Людингхаузен: Которая шла напрямую из Берлина?
Нейрат: Да, которую Гиммлер приказал предпринять Гестапо и СД[3379].
Людингхаузен: Вы попытались освободить людей которых арестовали, и которые по большей части были вывезены в Рейх?