Бывает замок Дракулы и замок Алладина. И еще замок Людоеда. Их так и называют — по именам владельцев. Даже табличку у дверей вешают, Полина в мультиках видела. А там, где Нелька с Лысиком женятся, тоже табличка. Слово «ЗАГС», потом название района и время работы. Скучно, зато золотыми буквами. Мама сказала, что «ЗАГС» — это такое сокращение. «Запись актов…», а дальше непонятное.
Полина решила, что можно по-другому расшифровать. «ЗА» — это от «Замок». «Г» — это может быть «герцог», «господин» или «граф». «С» — это, наверное «Сказочный»! Надо будет потом как следует придумать, чтобы звучало красиво.
Внутри загса-замка красивые невесты ходят — в платьях оборчатых, как и полагается во всех сказках. А их свадьба внутрь никак не попадет — все фотографируются на фоне мерина Ефима. На снегу столько блесток от конфетти: и кружочками, и сердечками, и даже в виде бокалов и голубей. Потому что в сказке снег может идти не из снежинок, а из таких блестящих штучек. Еще музыка в одной машине играла, и можно было на крыльце кружиться, хотя в пуховике и не очень удобно.
Тут Неля закричала:
— Ура! Папа пришел!
Отдала Лысику букет и побежала обниматься с чужим дядькой в заснеженной кепке. Полина вспомнила, что у Нельки еще один папа есть. Как про запас. Этот запасной папа кепку снял и стал с нее снег стряхивать. И прямо с кепкой в руке начал обнимать Нелю, Максима, маму и даже настоящего папу. Полинин папа — высокий и худой, а Нелькин — высокий и толстый.
С крыльца видно, что у Нелькиного папы волос на голове почти нет. Они у него будто таять начали, как снег под солнцем. На макушке стаяли совсем, а около ушей их еще немножко осталось. Но главное, что у Нелькиного папы такой букет был! Там цветы золотые! Настоящие, но сверху золотом побрызганные. Полина цветы разглядывала, а Нелькин папа — саму Полину. Потому что мама ему сказала:
— Знакомься, а вот — моя младшенькая!
Нелькин папа, наверное, начал на ее родимое пятно смотреть. Полина сразу нахмурилась и решила, что он будет в сказке главным злодеем.
Вот Полинин папа его победил и на маме женился. Значит, этот дядька — Кощей Бессмертный. Уже перевоспитавшийся и потолстевший Кощей: он над златом не чахнет больше, он из него цветов понаделал и в подарок принес. Но все равно, надо быть внимательной, а то вдруг доброму молодцу (папе, в смысле) снова придется с Кощеем сражаться. А может, Нелькин папа — это та крыса, которая их замку угрожала, и которую надо было для подвига спасти?
Бабушка начала ворчать, что все уже внутрь вошли, а Полина на крыльце как столб стоит. (На самом деле не все, Стас с Дашей тоже тут остались, Ефима сторожить, чтобы на нем никто из других свадеб не катался). Полина внутрь побежала и стала с себя пуховик стаскивать — быстро, как в раздевалке. Только она не на урок опаздывала, а на свадьбу! Тут немножко на школу было похоже. И на театр в антракте. Зеркал еще больше: можно было в одном месте так встать, чтобы сразу в четырех отражаться. В трех как следует, а в одном — боком. Получалось, что в том дальнем зеркале живет Полина, у которой нет родинки!
Баба Тоня дернула Полину за рукав и сказала не вертеться.
Тогда она пошла туда, где Нелька стояла с фрейлиной, Максим и его друг, которого сегодня все называли свидетель. Хотя он на самом деле — сосед по квартире. Этот сосед рассказал, как они осенью в подъезде нашли черепаху. Объявление написали, но никто не откликнулся. И черепаха теперь живет у них дома. Ее зовут Танк.
Нелька сказала, что у черепахи на панцире светящейся краской написано «Т-34», чтобы не наступить ночью. Но на Танка никто не наступает, ему покупают салатные листья, он запасается витаминами перед спячкой.. Сосед рассказал, как они Танка выгуливали: обвязали сверху веревкой, как сверток, и получилось, что черепаха в шлейке. Максим добавил, что скоро Танк так обожрется, что в панцирь перестанет влезать. Полина представила себе толстую черепаху, на которой панцирь лопнул, и стала так хохотать, что ее баба Тоня опять дергала за рукав!
Потом вокруг начал бегать оператор с камерой, как на школьном празднике. Нелька поправила Максиму цилиндр игрушечный, а он ей — корону из фиалок. Они такие красивые были! Заиграл менделеевский марш. Полине вдруг страшно стало, как на новогоднем концерте, когда надо было на сцене выступать.
Они вошли в зал, где люстра с завитушками. В углу стоял синтезатор, как в школьном кабинете музыки, и сидели три женщины со скрипками — настоящие музыканты. Все как и полагается, когда свадьбу в сказочном дворце играют!
Нельку и Лысика отозвали в сторону, и строгая женщина начала им вопросы задавать, сложные, там не все слова понятны. Полина у мамы хотела спросить, что такое «осознанный и добровольный», но увидела, что мама плачет. А бабушка ей через остальных по цепочке платок передает. У Полины от страха в животе сразу хрюкнуло. Может, маму уже Кащей обижать начал, пока все веселятся? Но мама сказала, что это от радости, и велела стоять тихо.
Потом Максим Нельке кольцо надевал, а она ему — но это было очень быстро и с их места плохо видно. Если бы баба Тоня дедушке это не объясняла, Полина бы не поняла вообще. А потом музыка опять играла, и под нее хотелось кружиться по огромному ковру, но ей не дали. Полина решила, что когда сама замуж пойдет, то обязательно станет в этом зале танцевать. Можно даже вместе с мужем!
Все дарили Нельке и Лысику цветы. Их так много оказалось. Нелька столько удержать не могла, и отдала часть букетов Максиму. А Полине — тот кощеевский, в котором розы позолоченные. Полина подумала, что папа-Кощей может рассердиться, что букет передарили, и постаралась подальше отойти.
Нелька к ним подошла и спросила у мамы:
— А когда я на вашей свадьбе тусила, я как Полина была, или поменьше?
Мама сказала, что Нелька была точно такая же. А настоящий папа сказал — что гораздо меньше. Нелька Полину обхватила за плечи и склонилась к ней так, что своим фиалковым венком ухо щекотала:
— Вишня, ты извини, что я про тебя сказала, что ты даун. Ты хорошая. Просто необычная.
Полина забыла уже, что они с Нелькой ссорились. Ну, позавчера, когда Лысик пропал, а потом елку привез. Мама, Нелька и Полина фотографировались втроем и кричали «Обнимашки!» и даже прыгали, как на переменке.
Потом все в соседней комнате смотрели по телеку фильм про то, как Нелька и Макс женились. Максим купил у оператора диск, и оказалось, что свадьба уже закончилась, можно домой идти. Полина успела покружиться и поотражаться в четырех зеркалах сразу, пока ее бабушка не позвала. Потому что на крыльце уже шампанское взрывалось.
И когда уходили, Полина заметила, что замке-загсе в углу тоже елка стоит и огнями мигает. Потому что сегодня еще и Новый год. А она про него забыла. Первый раз в жизни! Даже про подарки! Даже, что ей мама свой синий искусственный цветок отдаст! Получается, что пока только половина хорошего прошла, впереди — еще столько же!
Солнечные рыбки
Вот бы всегда тридцать первого декабря еще дополнительно свадьбу отмечать: сразу два праздника подряд, и ждать долго не приходится. Хотя… Уже надо наряжаться и тарелки расставлять, а у них все наоборот: Нелька и Масик-Лысик уехали, гости ушли, мама и бабушка грязную посуду мыть потащили, папа — мусор на помойку. Дед Толя сел на диван и уснул.
А еще все переоделись обратно. Мама надела джинсы с рваными коленками и сказала, что весь следующий год туфли носить не станет, потому что у нее весь следующий год ноги так и будут от них болеть. Баба Тоня к себе вниз в костюме спустилась, а обратно в халате пришла. Хорошо, что Полине разрешили принцессное платье оставить — правда, оно уже в торте немножко и в газировке, и не очень праздничное. А золотые туфельки куда-то подевались, поэтому Полина в тапках ходит. В них не покружишься…
По всей квартире стоят теперь вазы с разными букетами. В одной комнате пахнет розами, в другой — тоже розами и орхидеями, в третьей (которая теперь только Полинина) фиалками. А елка почти не пахнет, она тоже устала радоваться. Она наряженная не до конца: там только гирлянда висит и красный шарик, который утром не разбился.
Такую елку — почти некрасивую — жалко. Полина на нее вешает игрушки, куда на цыпочках дотянется. Она не шумит, но дедушка Толя все равно на диване зашевелился:
— Полин, это ты тут? А чего копошишься? Дед Мороза боишься спугнуть?
— Тебя, — не сразу отвечает Полина.
Она не хочет говорить, что дедушка после больницы какой-то весь другой. Мама с бабой Тоней все время теперь говорят «Осторожно, дай деду отдохнуть». Дедушка после каникул обратно в больницу ляжет. Если сказать, что Полина его бережет, дед вспомнит, что он старый и больной, и расстроится. Поэтому Полина его обманывать будет. Ну, скажет другую правду:
— Я игрушки вешаю осторожно. Потому что они живые.
— Много уже повесила? — спрашивает дедушка. Ждет, когда Полина все, что на ветках висит, пересчитает.
— Семнадцать шариков. И еще гирлянды.
— А мне шарики остались?
Дед Толя подходит к коробке от пылесоса и начинает в газетных обертках шуршать. Там лежат только фигурки старенькие, облупленные: будильник, на котором через минуту Новый год наступит, два зайчика на прищепках (один безухий), ракета, похожая на сосульку, и кукуруза, с которой краска обсыпалась. Но дедушка Толя, кажется, именно их и хотел достать. Начал на елке свободные лапы искать и так осторожно вешать, будто эти игрушки — драгоценные. (Полина вспомнила, как утром в королевский замок играла.)
— Деда, а это старинные игрушки?
— Да уж не новые. Это у меня, Полинка, чего — ракета или сосулька?
— Морковка! Ой, нет! Кукурузка. Она серебряная почти. Деда, она космическая стала! Инопланетная! Из другой галактики!
— Нет, земная кукуруза, хотя ее вроде на Марсе сажать собирались.
Дед Толя говорит, что он сказки придумывать не умеет, а на самом деле они у него самые лучшие выходят.
— А еще чего на Марсе сажали? Морковь? Или свеклу? Она красная — и Марс красный!
— Да ничего не сажали, Полин. Только песню пели, что там яблони цвести будут, но это так… мечта. А это что? Будильник?
— Ага. Он целенький, он только по-игрушечному не работает, потому что на нем стрелки нарисованные. Он тоже старый?
— Полвека почти. У нас на заводе под Новый год лотерея была, шуточная, ну вот я выиграл. Принес Тоне, а у нас елки-то и не было. Ну, мы ветку подобрали, конфетами ее нарядили и вот этим будильником.
— А почему елки не было?
— Ставить было некуда, Полин. Мы в бараке тогда жили. В общежитии.
— А мама тогда уже родилась?
— И мамы твоей не было, и Нели, и Стаса… И тебя даже не было… — Дедушка все газетки в коробке проверил и на диван сел. А Полина еще шарик-будильник поразглядывала. Оказывается, он во столько раз ее старше! А она его еще вешать не хотела, называла некрасивым.
— А у нас еще античные игрушки есть? — Полина придвигается к деду Толе поближе. Он, конечно, лекарствами пахнет, и вообще его беречь надо, но если его Полина так крепко обнимет, всего один разочек, плохо-то не будет никому. — Деда, а где твои игрушки?
— Какие? — дед Толя темные очки поправил, а потом Полину тоже обнял. И по родинке погладил, а потом по прическе, которая разлохматилась совсем.
— Ну, когда ты маленький был, у тебя ведь елка была? Куда с нее игрушки делись? Вы их что, выбросили?
Дедушка не отвечает, вспоминает, наверное. И Полина тоже вспоминает — она сегодня совсем про Толика забыла! Вообще ни секундочки про него не думала, и в королевскую сказку играла без него, и в карете ездила. Получается, что Полина — предатель.
Если бы это не Толик был, а кто-то из класса, они бы поссорились. Но сейчас, наверное, можно что-то придумать? Например, что Толик сегодня по своим делам уходил? Или что Толику эти свадьбы не интересны, он же не девочка! В общем, сейчас можно слушать, как у Толика в детстве было! Ему приятно будет, что про него рассказывают.
— До войны мы с мамой конфеты на елку вешали, орехи, и еще из папье-маше фигурки. Красноармеец, матрос, не помню… Летчик-полярник!
— И куда они делись? Потерялись?
— Пропали. Мы в эвакуацию уехали, их с собой не брали, думали, обратно вернемся…
— Ну вы же вернулись?
Полина забирается на диван и тыкается коленкой дедушке под мышку. Она раньше думала, что Эвакуация — это город, в котором дедушка жил, когда война была. Очень далеко от Москвы, дедушка туда на поезде почти месяц ехал.
— Мы-то вернулись, а вот дом нас не дождался. — Дедушка обнял Полину и с ней теперь покачивается — будто и сейчас в поезде едет. Из этой Эвакуации. — Москву бомбили, в наш флигель попало, такие вот пироги…
— Нам про это на уроке Мира рассказывали, — вздыхает Полина.
Она вообще про войну очень много знает, и про то, как там люди гибли. Например, баб-Тонин папа. Но, что из-за войны у дедушки дома не стало, и игрушки пропали… Ой!
В комнате горит люстра с пятью лампочками. У окна елка стоит уже совсем праздничная. В шкафу видно, как Полина с дедушкой на диване сидят. На полу тапки Полинины, а на столе Стаськин ноутбук, торт недоеденный и конфеты в синей вазочке. Это Полинин дом. Тут все как надо. Тут вся жизнь ее. А если представить, что сюда — бомбой? И ничего не будет — ни конфет, ни тапочек, ни елки с игрушками…
— Давай-ка чаю попьем, я чую, торт оставался? — Дедушка ждет, пока Полина перестанет об его рубашку щеку вытирать.
— Мне твои игрушки жалко. Ты ведь маленький тогда был?
— Чего там жалеть… Я тебе сейчас про другие игрушки расскажу! У меня после войны новые появились! Лучше прежних!
— Правда?
— Совру — недорого возьму. — Дед Толя скрипит диваном, усаживается поудобнее. И Полина тоже усаживается. И еще как будто пихает в бок Толика: «Слушай! Сейчас про тебя хорошее расскажут!»
— Когда отец из госпиталя вернулся, его после войны в Литву распределили. Маленький городок был, Вилкавишкис. Может, переименовали его теперь, не знаю. Мы жили там, я в школу ходил. А старуха, у которой нам комнату дали, католичка была. Рождество отмечала, елочку у себя ставила, с игрушками. Вот они настоящие были, стеклянные, красивые. Они волшебными казались. А сама старушка — как колдунья… Высокая, носатая и в черном. Траур носила.
— А как ее звали, эту бабушку?
— Как звали… Да почти как тебя, Паулиной.
— И меня в честь нее назвали, да? — Полина подпрыгивает на диване. Интересно было бы получить имя в честь старинной ведьмы!
— Нет. Эта бабка Паулина строгая была, злилась на квартирантов. Но каждый год меня приглашала елку наряжать.
— И подарки тебе дарила?
— Не дарила, — дедушка вдруг смеется: — Разрешала, если шарик разобьется, осколки брать. А мне ее другие игрушки нравились.
— Звезда на макушке? Или ракета? Или кукуруза?
— Рыбка золотая. Она как солнечная была. Не из стекла, а из картона. Там несколько таких игрушек было. У всех рамка квадратная, посеребреная. А внутри рамки цветок или, может, яблоко, или заяц. В одной рыбка была. Крошечная! С почтовую марку. — И дедушка на пальцах показывает, какая была эта рыбка. Почти как кубик из настольной игры. — Старые игрушки были. Странные. Я потом таких не видел нигде. Хотел сам такие сделать, когда Анька… мама твоя, родилась. Не получилось. Может, картон не тот был.
— А может, она волшебная была, эта рыбка? В смысле — бабушка Полина… Паулина?
— Может, и была… Все мы с тобой нарядили? — Дед Толя встает с дивана, берет сигареты.
Полина смотрит на часы. Почти одиннадцать! Новый год скоро! Желание загадать надо! Полина его еще не придумала. То есть, не знает, какими словами про такое сказать!
Дед Толя пошел курить на лестницу. А Полина смотрела в окно. Во дворе фейерверки били. Над школой летело сразу пять китайских бумажных шариков. В них горели оранжевые свечки, и казалось, что по небу плывет кто-то волшебный. Солнечные рыбки. Нет, их икринки. Тоже волшебные. Они очень ярко светились в холодном небе.