- Когда прохладно или холодно мы надеваем на себя больше одежды, создавая, таким образом, некий панцирь, защищающий нас от агрессивности внешней среды и в первую очередь от пониженных температур. Что это за одежда? Как правило, нательное белье, состоящее из свободно облегающей тело майки или футболки, затем рубашка, свитер, далее пуховик или полушубок, пальто с подкладом ну и так далее. И все это, заметьте, свободно облегает наше тело – попросту висит на наших плечах и лишь несколько обжимает в талии или на бедрах, смотря какой тип одежды.
Я смотрел на Минервина и видел перемены. Его чуть ироничные, хитроватые глаза становились сосредоточенными и задумчивыми.
- А теперь давайте представим, что в такой одежде мы сделали наклон вперед, например, чтобы присесть на скамейку или поднять что-либо с пола. Наша одежда под собственной тяжестью немного отошла от тела и провисла в области груди и живота, образовав зазор. – Я встал и продемонстрировал опыт на себе. Для большей видимости я еще оттянул руками свитер вниз. - В этот зазор через ворот, рукава снизу немедленно ринется свежий поток воздуха, чтобы заполнить это пространство. Заполнил. Но вот мы выпрямились. – Я резко выпрямился, встав по стойке «смирно». - Одежда, вновь прижимаясь к телу, начнет вытеснять из недавнего зазора излишки воздуха. И опять его потоки торопливо разбежались кто, куда через ворот, рукава, скользнули еще куда-то, где появились новые пустоты. При таких движениях мы не можем не почувствовать как наше тело в области груди, боков, спины слегка обдало прохладой, обдуло «ветерком», «сквозануло». – Я снова опустился на стул. - Особенно это хорошо чувствуется, когда одежда совсем свободно облегает тело. Этот «сквозняковый эффект» происходит даже при незначительных движениях во время ходьбы, активных манипуляциях руками, при поворотах корпуса и так далее.
В жарких странах подобные сквозняковые эффекты особо желательны, и длинные балахонистые одежды этому способствуют. Во время движения они активно омывают перегретое тело, снимая излишки температуры.
На Севере же все наоборот. «Европейские» или южные типы одежды в более холодных широтах попросту неуместны. В них нас поджидает беда, связанная с переохлаждением. От «внутриодежных» сквозняков нивелируются индивидуальные температурные режимы каждого внутреннего органа, сбивая их с привычного температурного уровня, внося дискомфорт, нарушая привычный баланс системы жизнеобеспечения самого организма.
Меня не беспокоили ни вопросами, ни репликами и я понесся дальше.
- Что делать!? Как остановить это продольное скольжение воздуха под одеждой!? Как добиться температурной автономии каждой из зон жизненно важных органов, и вместе с тем давать коже свободно «дышать»?!
Если мы так чувствительны даже к незначительным показателям отрицательных температур, то, что можно сказать о коренных жителях Севера?:
В арабских источниках девятого-десятого веков о народах Северного Урала говорится примерно так: - и я на память проговорил запомнившиеся строчки, - На север от булгар находится страна вису, за ней народ йура и страна мрака. Йура – народ дикий, охотится на зверей, питается их мясом, одевается в их шкуры….
Меня несло.
- Интересно, что радикальных изменений в одежде коренного населения севера с тех далеких исторических времен не произошло. Мы имеем в виду меховую национальную одежду. Если хотите, я бы мог описать результаты своего исследования малицы – мужской зимней одежды кочевников Ямала?
Я был почти уверен, что кроме, может быть, Георгия Борисовича остальные откажутся слушать, но я ошибся, почти все молча кивнули, глядя на меня уже не равнодушными глазами. Мне стало почти весело. Это была моя стихия. Годы моих скитаний по тундре, выходит, прошли не совсем даром.
- Итак, самый распространенный и универсальный вид мужской зимней одежды – малица, которую носят оленеводы от Кольского полуострова до Якутии. С недавних времен ее носят и многие женщины-зырянки, чей образ жизни связан с оленеводством. Малицу еще называют микрожилищем или индивидуальным чумом. Это далеко не случайно. Чуть ниже я это покажу. Так вот, материал, конструкция, крой, размеры, швы, эксплуатационные возможности защищают человека от агрессивности всего того, что его окружает, позволяя качественно и эффективно вести привычный образ жизни, то есть охотиться, управлять оленьей упряжкой, бежать на лыжах, хозяйствовать и так далее. Как ни странно и не обидно для современной проектной мысли, но ничего подобного, даже отдаленно похожего на малицу до сих пор не придумано.
У Ювана Шесталова – поэта-манси есть такие строки: «…И чум, как бы старик-волшебник в оленьей шубе до земли…». Подобных сравнений в литературе встречается немало. И сравнения не случайны.
Целостность кроя малицы и некоторая конусообразность как наиболее характерные особенности формы способствуют аналогично чуму сохранять и концентрировать тепло в верхней части внутреннего объема одежды в районе спины, груди и плеч. Благодаря капюшону, а вернее вырезу для лица, и рукавицам с прорезями в некоторой степени регулируется общий тепловой режим внутри одежды, а стало быть, человека. На протяжении многих веков у северян выработались различные специфические физиологические особенности. Так, теплообмен тела осуществляется только через лицо и кисти рук. Это результат длительного ношения меховой одежды. Европеец, к примеру, не сможет долгое время носить малицу, надетую на голое тело. Мех быстро сопреет и вылезет, а повышенная влажность под одеждой вызовет простудные и другие заболевания.
Комиссия внимательно меня слушала, а я вовсю старался.
- В малице, как и в чуме нельзя допускать перегрев. Для регуляции оптимального теплового режима служат упомянутые отверстия в самой верхней части, то есть капюшоне малицы.
И вот особо интересное, если не главное в малице, - я специально сделал акцент, чтобы хоть как-то разбить свое долгое повествование, - внутренняя поверхность малицы, то есть мех. Совершенно очевидно, что главное назначение меха, это сохранение тепла путем создания стабильного воздушного зазора между телом и холодным мездровым слоем шкуры. Эта стабильность достигается толщиной мехового покрова. Длинный волос оленьего меха надежно охватывает все участки тела человека, особенно наиболее уязвимые для холода – спину, затылочную часть, бока и другие. Мех, прилегая к телу, создает как бы маленькие, локальные зоны микроклимата для каждого участка тела.
Я могу нарисовать схему? – обратился я к членам комиссии. И даже сделал попытку дотянуться до чистых листков бумаги.
- Я думаю, всем вполне понятно, - председатель Минервин повернул голову в одну, затем в другую сторону и повторил: - думаю понятно. Продолжай.
- Теплоотдача самого оленьего волоса в силу того, что он полый, то есть трубчатого сечения, крайне мала, почти равна нулю. Кроме того, мех при контакте с кожей человека исключает воздушные потоки вдоль тела. Этим создается общий режим тепла для всего организма. То есть, понимаете, - я опять пустил в ход руки, чтобы они помогали словам, - ворсинки меха прижимаясь к телесному ландшафту, облегая его, копируя его поверхность, не допуская малейшей возможности для образования сквозняковых эффектов. – Я торопился, поскольку надо было еще немало сказать, а мое время на сдачу экзамена истекало.
- Ношение меховой одежды, надетой непосредственно на голое тело, уходит своими корнями в глубины истории самого человека, – продолжил я, переведя дыхание. - Свойства меха и его положительное воздействие на людей поразительны. Трудно переоценить мех как основной материал для одежды в условиях Крайнего Севера. Олений мех обладает прекрасными теплозащитными свойствами. Но это далеко не все. Когда человек двигается, мех малицы постоянно массирует его кожу, ее самый верхний слой, улучшая кровообращение. И это в свою очередь опять же срабатывает в копилку теплозащиты. Кроме массажа, мех при контакте с кожей постоянно очищает ее от выделяемых ею шлаков, впитывает чрезмерную влагу. Это происходит за счет далеко не гладкой поверхности каждого отдельного волоса. А точнее, каждый волосок выглядит так, как будто бы набран из множества длинных конусков, вставленных один в другой, края которых и составляют большую часть боковой поверхности волоса. За счет конусков волос эластичен, хорошо гнется, но до определенного угла, далее он ломается.
Чтобы понять свойства оленьего волоса, кроме теплозащитных, можно проделать простейший опыт. Если взять отдельный волос и положить его на какую-нибудь ткань, я это делал на своей одежде, и воздействовать на него путем поглаживания легкими круговыми движениями ладони. То вскоре мы заметим, что волос «пополз». Деформируя его, лежащего не на гладкой поверхности, мы заставляем волос слегка гнуться то в одну, то в другую сторону, и волос «идет». Если волос не остановить, он заберется в совершенно немыслимые места.
То есть при сгибании и разгибании края конусков действуют как «локотки», проталкивая себя только в одну сторону – вперед.
Теперь возьмем и закрепим волос в основании и продолжим его деформировать. Волос начнет своими «локотками» скрести по возбудителю. Что и происходит при контакте меха и кожи человека при ношении малицы.
Но волос не один, их бесконечное множество и они плотно примыкают друг к дружке. Поэтому, «снятая» с кожи человека, условно назовем, частичка шлака, попадая в гущу волосков с «локотками», сразу же начнет перемещаться под их постоянным движением к основанию меха, то есть к мездре, да там и останется навсегда. Причем, благодаря своим «транспортирующим» свойствам, основная часть меха, особенно ее верхняя часть, всегда остается в чистоте и продолжает выполнять свои функции. Правда от долгого ношения малица в результате скопившейся грязи в глубине меха становится несколько тяжеловатой, перестает греть, вышаркивается, стареют, размокают швы, и ее выбрасывают. А кожа человека всегда остается чистой и эластичной.
Теперь я подвел бы итог тому, что сказал выше. – Я обежал взглядом комиссию. Все продолжали смотреть на меня с интересом и ожиданием.
- Итак, главной теплозащитной особенностью в одежде северян является меховая прослойка между телом человека и низкими температурами воздуха, снега, льда, дождя и прочее. Меховая прослойка концентрирует в себе тепло, создает множество зон с микроклиматом, своеобразный «климат-контроль». Такой эффект трудно достичь с помощью иного, не мехового материала, который бы осуществлял перемещение воздуха под одеждой не вдоль тела, то есть сквозняковое явление, а поперек самой прослойки или зазора. Иными словами воздух, в меховом слое осуществляет циркуляцию от холодного мездрового слоя вдоль ворсинок к телу и наоборот. Но эта циркуляция чрезвычайно мала, а воздух внутри полости волоса, можно сказать, вообще неподвижен, чем и обеспечивается отличная теплозащита. И чем больше меховых слоев, тем надежнее защита от холода.
Если между мехом и телом мы пропустим слой из ткани, то есть наденем нашу европейскую одежду, то сразу же нарушится или намного уменьшится образование зон с микроклиматом для каждой части тела. Появятся сквозняки. Не будет массажа. На теле возникнет грязь, запах. Отсюда и все те последствия, которые сегодня стали обычным явлением у северян в связи с переходом на ношение европейской одежды – простудные и кожные заболевания, ревматизм и другое.
Я коснулся всего лишь незначительного фрагмента предпроектного анализа среды, в которой будет использоваться создаваемая одежда. То есть сделал «вырез» из довольно многосложного и продолжительного исследовательского процесса концептуального или стратегического дизайна. Однако на этом примере несложно догадаться, что этот процесс несет в себе метод, построенный на синтезе культур, северной туземной и культурой пришлого населения, для которого и должна создаваться будущая одежда. Метод довольно свеж и насыщен новым исследовательским инструментарием... Дело за исполнительским или практическим дизайном, то есть непосредственно за проектированием. – Я замолчал, ожидая вопросов или реплик.
- Все? – видя, что я затих, спросил Минервин. – Все, - коротко ответил я.
- Ну, хорошо, давайте я подведу некоторые итоги этих двух довольно любопытных и не скрою удивительных докладов; и о национальном северном дизайне, - профессор повернулся в сторону Кондратьевой, - и, по-моему, блестящем примере с одеждой.
Вне всякого сомнения, что именно с подобного исследования и надо начинать проектировать предметно-пространственную среду для севера. Подобное, со слов аспиранта, вхождение в аборигенную культуру за получением знаний о регионе, знаний, которые, бесспорно, являются фундаментом исследовательской и проектной деятельности для дизайнера. Это логично и верно. Верно и то, что для этого необходимы методы адекватного восприятия очень непростой среды коренного населения, осмысления их предметного и духовного мира, оценки целостности и монолитности их автономного образа жизни. Нужны методы сбора и фиксации научного материала, его анализа, систематизации, диагностики проблемы, определения чистоты проектной концепции, выстраивания задач, алгоритма проектного процесса и многое другое.
И это наука, большая и серьезная работа, которую никто, кроме нас, не сделает.
К сожалению, в России сегодня нет ни модели, ни методических наработок в области регионального проектирования. У меня все. Кто хотел бы еще высказаться? Никто. А, Ксения Андреевна - прошу.
- Два слова. Ну во-первых, благодаря вам Георгий Борисович получился настоящий семинар. Я не критикую, Боже упаси. Но существует процедура сдачи кандидатского экзамена. И я как декан обязана придерживаться этой процедуры. Второе – не скрою, выступление аспиранта было достаточно интересным, но, я, честно говоря, затрудняюсь оценивать.
Так или почти так я изложил своим новым знакомым журналистам версию о том с чего, собственно и началось мое зрелое увлечение проблемами севера. Мои слушатели долго сидели молча, переваривая услышанное.
- Ну, и все же, какая была оценка? – не выдержал Игорек.
- Комиссия довольно долго совещалась, - я развел руками. - Аспиранты ждали в коридоре. Первым вышел Минервин и направился ко мне. Лицо, помню, было красное, голос звенел от негодования. Я, говорит, поставил «отлично», но эти, - он повернулся в сторону двери, - все как один - «хорошо».
- Спасибо Вам, Георгий Борисович, - отвечаю я. А он, свое, - уперлись, говорит, ничего слушать не хотят, понятно, Ксюшу боятся. А у тебя, говорит, как будет готов автореферат, приходи, я тебе рецензию напишу. И действительно написал отличную рецензию да еще на защиту пришел. Пришел и выступил с яркой короткой речью….
Передо мной так и стоял образ этого удивительного, остроумного и смелого человека, мудрого и честного ученого.
- А эта, Ксения Андреевна, декан, Вы с ней больше не встречались? - почему-то спросила Наталья Ивановна.
- Как не встречались. Встретились и еще как. По сути, мы продолжили экзамен.
- Как интересно? Расскажите.
- Послушайте, - я закатился в легком смехе, - Вы меня решительно удивляете! Неужели не устали меня слушать?! Неужели не надоел?!
- Не кокетничайте Павел Иванович, - улыбнулась ведущий редактор журнала Планета Север. – Мы сидим, не шелохнувшись, а Вы «надоел».
- Не знаю, не знаю, - уже без смеха произнес я, - тема редкая и специфическая, далеко не многих журналистов она волнует.
- Я предлагаю, - неожиданно проговорил фотокорреспондент и потянулся за Араратом, - обмыть оценку «хорошо», которая на самом деле отличная.
Все, даже Наталья Ивановна поддержали. Когда коньяк был допит и закуска съедена, наступила пауза. Не знаю, может мои новые знакомые все еще обдумывали только что услышанное, может, думали о своем, но мне стало чертовски тепло и уютно. Сидел, смотрел на них и вдруг поймал себя на мысли, что, в общем-то, неплохой получился вечер. И как мне действительно не хватало вот так запросто выговориться. Увидеть глаза людей, почувствовать их близость, сопричастность. Даже нетерпеливый Игорь оказался вполне симпатичным малым, которому странным образом оказалась интересна моя тема.
А может это от затянувшегося одиночества и нехватки единомышленников или еще проще - от выпитого алкоголя и роскошных глаз женщины, сидящей напротив?!
- Павел Иванович, что же было дальше? – прервал молчание Дмитрий Николаевич.
- Да, расскажите, - напомнил о себе Игорек.
- Просим, Павел Иванович, - добавила Наталья Ивановна.
Я задумался. Честно говоря, мне уже не хотелось говорить на тему дизайна, поскольку та последняя встреча с Ксенией Андреевной получилась неожиданно острой и весьма откровенной. Именно тогда я впервые озвучил свои соображения о роли, перспективе и закономерности дизайна. Понять неподготовленному человеку, какими были мои слушатели, было бы сложно и малоинтересно. Однако вопрос прозвучал, люди ждали, и память опять меня вернула назад в молодость, азарт и кураж, во время предчувствия значительных перемен в судьбе. И снова я будто наяву увидел Ксению Андреевну идущую по коридору Строгановки энергичной спортивной походкой, празднично улыбающейся и встречным и самой себе. Это был необыкновенный и незаурядный человек во всех отношениях. Взгляд острый, умный, оценивающий. Лицо подвижное, мгновенно реагирующее на ситуацию. Тонкие, ироничные губы жадные до разговора и ласки. Красивая, независимая, знающая себе цену, она выходила из кабинета в коридор как на подиум. Несла себя легко, свободно, элегантно, прекрасно зная, что даже сопливые мальчишки первокурсники украдкой поглядывают на нее с восхищением и… вожделением конечно как на женщину, а не как на декана.
- Хорошо! – наконец проговорил я. - Только предупреждаю, речь пойдет о, так сказать, «внутренних органах» дизайна. – Я посмотрел на часы. – Половина одиннадцатого. В Москве полдевятого. Начинаю.
Разговор с КОНДРАТЬЕВОЙ
- Вагранов, если я не ошибаюсь?! – поднявшись на второй этаж, я тут же столкнулся с Кондратьевой. Вот уж с кем я не хотел встречаться после памятного экзамена, так это с ней.
- Не ошибаетесь, Ксения Андреевна, Вагранов собственной персоной, – сухо ответил я и манерно раскланялся.
- Хамите, батенька! Думаешь, сдал минимум, так можно и покривляться?! – она прищурила смеющиеся глаза. – Ну-ну!
И вдруг меня словно током ударило, прорвало что-то внутри, сорвало панцирь, который был на мне, который защищал, делал замкнутым и недоступным для окружающих.
Она уже начала спускаться, звонко отстукивая каблуками по ступеням, когда я ее окликнул.
- Ксения Андреевна! – начал я, не слыша себя и не слыша, что говорю, - а мы могли бы поговорить? – Вопрос, конечно, был как минимум странным и я добавил. – Ну, так, не официально, не как аспирант и декан, а как коллеги, что ли?
- Во как! – У нее подскочили брови и округлились глаза. Ксения Андреевна стояла боком, смотрела на меня снизу вверх, и ей это показалось не совсем удобно, поэтому она отвернулась и пошла дальше, бросив через плечо, - ну, тогда жди, минут через десять вернусь.
Сердцем или еще чем-то только не сознанием, я понимал, что это уникальный случай высказать свои толи умные, толи дикие соображения о том, что думаю, чем занимаюсь, и что меня мучает. Высказать человеку, для которого искусство, эстетика, дизайн - сама жизнь. Это как вызвать на бой противника из более высокой весовой категории, значительно превосходящего тебя по силе, опыту и по уму. И цель этого вызова - проверить себя, проверить свои силенки, мозги, интуицию.
Ожидая Кондратьеву у дверей деканата, я нервно ходил взад-вперед, лихорадочно обдумывая с чего начать, что сказать в первую очередь, что потом и как закончить. Со стороны казалось, что студент-переросток, приговоренный к отчислению, придумывает способ еще как-то спастись.
- Ждешь, Вагранов? - наконец прозвучал ироничный голос Ксении Андреевны, - ну ладно, проходи, – она открыла дверь, прошла через приемную с симпатичной девушкой-секретарем и, зайдя в свой кабинет, встала у стола. - Выкладывай, что у тебя за разговор? – даже не присев на свое место, она начала торопливо перебирать на столе какие-то бумаги, явно думая о другом.
Я молчал.
- Сейчас, сейчас, найду нужную бумагу, отдам Катюше, и буду слушать.
Когда секретарша ушла, Ксения Андреевна, понимая, что разговор предстоит доверительный села напротив меня к приставному столику и поошряюще улыбнувшись, кивнула.
- Слушаю.
И вот теперь я растерялся. Вся моя схема, по которой готовился, рухнула, рассыпалась, растворилась. Я молчал с полминуты, собираясь с новыми мыслями, а Ксения Андреевна терпеливо ждала.
- Начни с самого простого, как тебе, кажется, - наконец проговорила она, взглянув на настенные часы. – Время есть. Рабочий день закончился.
- Можно я начну несколько издалека? – проговорил я осторожно.
- Да хоть с Дальнего Востока, – был ответ. И я решился.
- Несколько лет назад мне повезло, я попал на доклад Льва Николаевича Гумилева, - назвав фамилию ученого, я взглянул на Кондратьеву. Та кивнула, дескать, в курсе. И я продолжил. – Конференция по проблемам Севера проходила у нас в Свердловске. Слушать его, Вы знаете, было не просто, однако многие вещи он излагал в схемах, которые тут же рисовал на доске. Так вот суть одного из представленных им тезисов заключалась в том, что любое явление на Земле, природное или социальное состоит, как бы из трех этапов своего существования. Развития, стабилизации и умирания. Схема, а точнее диаграмма, которую он изобразил, выглядела примерно так. - Я взял карандаш, и на приготовленном листе бумаге начертил оси координат. Из точки «ноль» провел диагональ, затем плавно перевел ее в горизонтальную линию, и только после этого резко, почти отвесно закончил диаграмму. Получилась, что-то вроде неправильной трапеции.
Ксения Андреевна слушала внимательно. Она откинулась в кресле, но ее поза не была праздной. Это меня подбодрило, и я продолжил с нарастающим энтузиазмом.
- Вот эта сторона трапеции, этот отрезок или диагональ, - я выделил ее на схеме фигурной скобкой – период развития любого этноса. Речь, кстати говоря, тогда шла об Истории. Так вот этот период, период мощного эволюционного развития, в том числе и Культуры, а стало быть, и искусства, эстетики, дизайна.
Говоря все это, я не смотрел на Кондратьеву, чтобы не сбиться с мысли, хотя не скрою, ожидал, что она в любой момент может меня перебить или вовсе остановить. Но Ксения Андреевна молчала. Она слушала, и я продолжил.
- Так вот этот, я бы сказал «детский» период любого этноса самый сложный и продолжительный. В нем оптимизируются все социальные, экономические, политические, если хотите, и так далее процессы, которые по логике, - я постучал карандашом по переломной части диаграммы из диагонали в горизонталь, - останавливаются, достигая некой абсолютной гармонии во всех процессах жизнедеятельности. Наступает эпоха стабильного состояния этнической самостоятельности и автономности. Это горизонталь. Но и этот период заканчивается. Наступает коротенький этап – умирания, или ассимиляции в другие более сильные и молодые этносы. – Я поставил еще одну фигурную скобку на схеме, выделив почти вертикальную сторону трапеции.
Вы меня извините, Ксения Андреевна, но без этого я не могу перейти к главному.
- Ничего, ничего, продолжай. Не скрою, кое-что я уже слышала, правда в другой интерпретации, так что не волнуйся.
- Хорошо, – я сделал глубокий вздох, чтобы сказать главное. – Так вот самое любопытное и поразительное в этой диаграмме было то, что Гумилев определил на ней месторасположение нашей цивилизации и место где сейчас находятся аборигены Севера. - После этих слов я вновь уставился на Кондратьеву.
- Ну? - достаточно равнодушно произнесла она, хотя и руки, и глаза, говорили об обратном.
- А вот, - и я, отступив совсем немного от «нуля» поставил на диагонали небольшой крестик. - То есть, по теории Гумилева, мы находимся в самом начале этапа развития.
- Та-ак! А твои туземцы?
- А наши туземцы, - и я повел карандашом вдоль диаграммы. Поднялся по этапу «развития», пробежал горизонтальный отрезок «стабилизации» и перед самым концом этого этапа остановился и поставил крестик, - вот здесь, Ксения Андреевна.
- Однако, смел твой Лев Николаевич! – было заметно, что она не ожидала. – Ну, хорошо, тогда поясни, столь отважное заявление Гумилева.
- Да, вот это я как раз и хочу сделать, - повеселел я. – Я бы хотел поделиться своими соображениями именно как дизайнер.
- Замечательно! Слушаю.
- Так вот, вернемся к аборигенам Севера, помните мой экзамен, - я поднял глаза на Кондратьеву, и, дождавшись, когда она кивнула, продолжил. – Тогда я говорил, что все предметы и вещи кочевников укладываются в формулу - «необходимое и достаточное». И я объяснил почему. По логике это необходимое и достаточное могло возникнуть только с наступлением этапа «стабилизации». Это бесспорно. Исходя из архивных материалов, начиная с семнадцатого века, на иллюстрациях тогдашних художников одежда, транспорт – нарты, лыжи, лодки, как и жилище - чум и так далее, особых изменений по сравнению с сегодняшними вещами северян не претерпели. Тоже и по описаниям более древних источников. То есть их эволюция давно закончилась! Разумеется, этому предшествовал свой достаточно долгий и болезненный путь, и кто его знает, сколько столетий на это ушло.
А что происходит у нас?! У нас нет ни одной вещи, которую бы мы сегодня назвали совершенной или абсолютной, которая бы вышла за пределы эволюции и стала идеальной. Напротив, процесс спонтанности, наития, проб и ошибок, скоропалительных восторгов от «нового», которое уже на завтра устаревает, выбрасывается, захламляя пространство, и чего греха таить, сокращает нашу жизнь, приобрел некое постоянство. Этому процессу мы каждый раз придумываем все новые оправдания, продолжаем ждать и тешить себя надеждами, что вот-вот уже скоро появится идеальное решение той или иной проблемы, а может всех сразу. И ведь действительно, что поделаешь, если закон Природы, в том числе и социальной, существует. Остается терпеливо ждать? Тогда причем здесь такая наука как «техническая эстетика», которая изучает, прогнозирует и вооружает проектными методами художников-конструкторов?!
Я внимательно посмотрел на Кондратьеву. Ксения Андреевна, судя по позе и глазам, внимательно слушала и не собиралась вмешиваться. Я мысленно поблагодарил ее.
- Есть замечательное выражение – «жизнь – игра»…. Здорово придумано. У детей игра это подготовка к будущей взрослой жизни, где, получается… опять игра! Игра взрослых людей для подготовки куда?! К смерти что ли?! Замечательно! Значит, в вузах мы так долго учимся, чтобы потом делать «вещи-игрушки» и провоцировать людей в них играть? Приходит новое поколение и опять играет? Итак, до?.. А вот до каких пор?
- Ну, это тебе лучше знать, - наконец проговорила Ксения Андреевна, улыбаясь.
- Вернемся к диаграмме Гумилева. – Я склонился над нарисованной схемой.
- Этап «развития», вне сомнения сопровождается дизайном. Причем коммерческим дизайном. Потому что он делает то, что диктует экономика, технология, материалы, спрос, увы, потребность людей на этом этапе превыше всего. Мы хотим все больше и больше играть. Больше, престижнее забавнее, прикольнее и так далее.
Но вот что интересно, Ксения Андреевна, - я опять посмотрел на Кондратьеву, - каждая вещь которую мы, как обыватели с вожделением покупаем, с одной стороны решает функцию, ради которой, собственно она и создана, но с другой она отнимает у нас драгоценное время. Она в пустую, загружает мозги, отбирает энергию, провоцирует на диалог с ней, если это свойство специально не заложено автором. А вещей много и если сложить время, я имею в виду время «подаренное» вещам - получатся дни, месяцы, если не годы.
И наш дизайн этому здорово подыгрывает. Он так и светится, робко и услужливо, точно спрашивая: – «что изволите?». Он сопровождает этап развития цивилизации, - я постучал по бумаге с диаграммой, - и выглядит примерно так, - и я «накрутил» карандашом плотную спираль вокруг диагонали. Этот дизайн следует так же последовательно за индустрией, как ему и положено. То есть это, по сути, исполнительский дизайн.
- Ну?! – не выдержала Ксения Андреевна.
- Помните детскую загадку - «а» и «б» что сидели на трубе, «а» упала, «б» пропала, кто остался на трубе?
- Помню.
- Тогда давайте, разберем словосочетание – «художественное конструирование», кстати, очень удачное, причем, на мой взгляд, гораздо точнее чем «дизайн». По сути, это словосочетание - провокация, поскольку между «художественным» и «конструированием», как и в детской загадке, тоже есть нечто, похожее на незаметную «и» из загадки, что и составляет суть специальности.
Ксения Андреевна подняла брови, продолжая при этом улыбаться.
- Эти два понятия радикально противоположны друг другу. Как два антипода. Как огонь и лед, как верх и низ, как право и лево, как… чувство и цифра. Если сближать эти противоположности до определенного расстояния, то между ними возникнет искра, вспышка, которая высветит и суть проблемы, и ее решение. Это как «момент истины».
- Ишь ты!
- Да! Смотрите, сочетание тепла и холода дает «каплю росы» - туман, дождь, снег. А «единство и борьба противоположностей» - опять же новое качество. А конечное и бесконечное? И так далее.
Странно, но дизайн сегодня воспринимается как нечто единое, целое, завершенное. Он дезориентировал термином свою сущность. Сущность крайне сложного творческого процесса, в котором главное его двойственность. Двойственная природа, это противоречивость «художественного» и «конструкторского или инженерного».