– Вы все прочли книгу. Почему же мы снова возвращаемся к ней? Кто ответит?
– Чтобы не подвести вас, миссис М., – подала голос высокая, рыжеволосая третьекурсница.
– Не умничай, Синтия. – Рыжеволосая, похоже, была любимицей воспитательницы. – Впрочем, ты почти угадала. – Замените меня на каждую из вас – и вот вам причина такого внимания к Уставу. Возможно, кому‑то наши правила вообще и те, кто касаются отпусков, в частности, покажутся старомодными, но вы здесь для того, чтобы учиться. И не только для того, чтобы приобретать академические знания. Не менее важно стать людьми, которыми гордилась бы семья и которые принесли бы благо обществу.
Рэчел Гоулд знала – если она не отключит этот голос, ей придется уйти. Правила должны были заменить родителей. Сберечь и сохранить дочерей драгоценных семей, по возможности в девственности, – вот их главная цель. Вот чего на самом деле хотели все родители, даже ее собственные, считавшиеся вполне либеральными. Это они едва не тронулись рассудком, обнаружив, что их дочь позволила школьному знакомому переночевать у себя в комнате, когда он случайно остался без ключей и не смог попасть к себе домой. Его отец и мать уехали куда‑то, а парень отправился на концерт вместе с ней Максом. Конечно, бедняга мог бы устроиться и у Макса, но ее комната была больше. Рэчел даже в голову не приходило, что родители расстроятся из‑за такого пустяка. И ладно, если бы они устроили бурную сексуальную оргию. Теперь она уже жалела, что не устроили. Если Пелэм избран ей в наказание, то и преступление должно быть соразмерным.
– Старшая по общежитию, Сара Стивенс, раздаст бланки заявлений, и мы подробно разберем все пункты, а завтра вечером вы заполните их и сдадите.
Вот так все и началось. Рассмотрев все случаи и непредвиденные варианты – «Что делать, если тот, с кем у вас свидание, не говорит заранее, куда вы отправитесь?» или «Что случится, если вы опоздаете, позабыв о переходе на летнее время?» – группа отправилась в столовую, где их ждали ванильное мороженое с баттерскотчем и жареным миндалем.
Занятия начинались только в четверг, и следующие три дня были заполнены организационными мероприятиями. К первокурсницам обратилась вся администрация колледжа. У Мэгги кружилась голова. В медицинском кабинете пришлось пройти весьма необычное испытание: раздеться до трусиков, после чего на спине у нее сделали какие‑то пометки флуоресцентными липучками и отправили в темную камеру. Вспышка света, и вот уже готов снимок – для обнаружения искривлений, исправление которых могло потребовать специальных физических упражнений. Нелегко пришлось и на речевом тесте, ставшем провальным для одной из ее новых подружек, Сэнди Шоу, милой девушки из Западной Вирджинии, с характерным мелодичным голоском, которому так завидовала Мэгги. Новоанглийский акцент, вызывающий в памяти президента Кеннеди, не считался в колледже серьезным недостатком – как и британский еще нескольких девушек, – а вот южный, наряду с говорком, свойственным жителям Нью‑Джерси и определенных районов Нью‑Йорка, нормам приличия не соответствовал. Благодаря стараниям Флоренс Хоуорд ее дочь до такой степени очистила речь от каких‑либо признаком средне‑западного, что с полным правом могла бы претендовать на должность ведущего вечерних новостей в любой части страны.
Сэнди записалась на курс речи, но призналась Мэгги, что акцент вернется в тот самый миг, когда она переступит порог родного дома, а иначе ей несдобровать. Бедняжке стоило немалых усилий убедить родителей отпустить ее на север, в Пелэм, но «если я только заговорю дома так, как говорите вы, меня просто никуда больше не отпустят».
Потом был отбор в хор и разные вокальные группы, включая «Пелэм Перлз» – пелэмский ответ «Уиффенпуфс», – а также запись в клубы. Мэгги как будто попала за банкетный стол и постоянно сражалась с искушением перехватить еще один аппетитный кусочек.
Утром во вторник, когда она заканчивала завтракать, кто‑то похлопал ее по плечу. Мэгги обернулась, увидела Прин и тут же пожалела, что та не подошла к ней накануне, когда она ограничилась скромной половинкой грейпфрута и кофе. В этот же раз оладьи выглядели так соблазнительно, что отказаться от них было просто невозможно. Каждое общежитие имело собственную кухню, и Фелтон славился именно своей выпечкой, что неизменно сказывалось на фигурах первокурсниц.
– Сегодня в девять вечера, после спевок или как их там, все собираются в прачечной.
Вечерами первокурсницы встречались в аудитории, где разучили традиционные колледжские песни. До воскресенья им предстояло сочинить собственную, дабы исполнить ее на общей службе.
– Зачем? И почему именно в прачечной? – спросила Мэгги.
– Нужно поговорить о выборах, а прачечная единственное место, где могут поместиться тридцать четыре человека.
– Хорошо. Я скажу Бобби.
Отношения с соседкой складывались хорошо. Роберта – или просто Бобби – Долан была из Пенсильвании. Разоткровенничавшись, она рассказала, что ее родители из рабочих, а разбогатели случайно, когда отец, никогда в жизни не учившийся ни в каком колледже, придумал и запатентовал новый тип подвески, используемой во всех грузовиках. Деталей Бобби не знала, но прекрасно помнила, как изменилась в одночасье вся ее жизнь: еще вчера ей приходилось делить ванную с еще пятью членами семьи, а уже сегодня она получила отдельную в свое полное пользование. Подобно миссис Хоуорд, миссис Долан заранее решила, что дочь отправится в Пелэм, и определила ее в частную школу. Бобби призналась, что в муниципальной школе ей нравилось больше, и расставание с подругами далось тяжело – в новую она перешла в тринадцать лет и до последнего года чувствовала себя немного чужой. Никаких прошлых связей с Пелэмом у нее, как и у соседки по комнате, не было. Услышав об этом, Мэгги подумала о том, как важно в жизни то, что переходит к тебе по наследству, от родителей. В доме ректора колледжа каждое воскресенье устраивалось чаепитие для бывших выпускниц и их дочерей. Ей вспомнились слова матери, произнесенные в редкий момент трогательного семейного единства: «Однажды и ты приведешь туда свою дочь, мою внучку». Тогда она поклялась, что когда‑нибудь обязательно попадет на это чаепитие.
Прачечная оказалась уютным, теплым помещением с запахом «Айвори сноу». Прин и ее соседка, Феб Хэмилтон, застенчивая скромница из Бедфорд‑Хиллз, по слухам столь же умная, сколь и богатая – а ее семья считалась очень богатой – уже сидели рядышком на одной из стиральных машин. Прин заплетала волосы Феб – тусклые, мышиного цвета пряди – в длинную косу. Привлекательности девушке коса не добавляла, но сам процесс, похоже, доставлял ей удовольствие. На обычно бледных щечках уже расцвели яркие пятна румянца, серые глаза блестели. Те, кому не хватило места на стиральных машинах, стояли у стены или сидели на полу. Кто‑то пустил по кругу большой пакет с чипсами. Было шумно, но не слишком, и весело. Мэгги немного удивилась, когда в прачечную вошли еще девушки, – раньше в Фелтоне она их не видела, – но Прин тепло приняла незнакомок и тут же представила их остальным.
– Познакомьтесь, это моя сестричка‑двойняшка, Элейн. Крис – ее соседка. Люси – наша старая знакомая. А Гвен живет с ней в одной комнате.
С первого же взгляда стало ясно, что сестры не те идентичные близнецы, которых легко спутать друг с другом, хотя сходство и бросалось в глаза, и хотя никто бы не назвал Элейн некрасивой, в сравнении с Прин она выглядела весьма заурядной. Как, впрочем, и все остальные.
– Вы, наверно, спрашиваете себя, зачем я собрала вас здесь, – продолжала Прин.
– Наверно потому, что в теплице бродил полковник Мастард с подсвечником, – сказал кто‑то, и все рассмеялись.
– Очень смешно. Так вот, завтра на классном собрании нам предложат назвать кандидатов на всякие должности и…
– И ты хочешь, чтобы мы предложили тебя в президенты, – подала голос Люси. – Никто не против. Это все? Теперь можно и разойтись?
– Хорошая шутка. Ты прекрасно знаешь, что президента из меня не получится. У меня же память никудышная; я буду постоянно все забывать. У меня даже чертова песня и та в голове не держится. Нет, я предлагаю выдвинуть Мэгги Хоуорд. Фелтон не имел своего президента со времен мировой войны, а может даже с гражданской…
– Тогда и Пелэма еще не было, – негромко вставила Феб.
Прин погладила ее по головке.
– Какая ты молодец. Продолжаю. Думаю, пора менять традицию, а из Мэгги выйдет отличный президент. Нас здесь тридцать четыре плюс моя сестричка и три девочки из Крэндалла. Если мы все проголосуем за Мэгги, она пройдет. Кстати, в Крэндалле кто‑нибудь уже занимается такой организацией?
Элейн покачала головой.
– Насколько я знаю, нет. По крайней мере в прачечную нас еще не приглашали. – Она восхищенно посмотрела на сестру. – Думаю, в нашем классе об этом никто даже и не задумывался.
Прин наградила сестру благодарным взглядом и взъерошила ей волосы.
– Я поговорила еще с несколькими девочками из других общежитий, рассказала, каким замечательным президентом будет Мэгги, так что если мы все проголосуем за нее, наш план пройдет как по маслу. У кого есть вопросы?
– Полагаю, ты уже спросила у мисс Хоуорд, хочет ли она занять это местечко? – усмехнулась Люси. – И все ли так сильно хотят видеть ее на посту президента? – Подкалывать подругу ей, похоже, было не в первой, потому что Прин нисколько не обиделась и лишь пожала плечами.
– Конечно, хочет. Ты только посмотри, как она держит спину. Мэгги рождена для роли лидера. Еще вопросы? – Вторая часть вопроса Люси осталась без ответа.
Мэгги и впрямь сидела на бетонном полу с прямой как доска спиной, только поза ее была не только проявлением врожденных лидерских качеств, но и результатом вызванного предложением шока. Прин выбрала ее! Почему?
– Гвен сильна в математике, так что давайте изберем ее казначеем, – заговорила Элейн. – Крэндалл тоже ее поддержит.
Возражений не последовало, и девушки потянулись к выходу из прачечной. Мэгги попыталась перехватить глазами Прин, а когда не получилось, пробилась поближе и тронула ее за плечо.
– Послушай, мне нужно с тобой поговорить.
Прин обернулась.
– Конечно. Ну, что у тебя?
Мэгги оглянулась. Высказывать во всеуслышание одолевавшие ее сомнения она не хотела.
– Струсила? – негромко спросила Прин. – Только не говори, что ты никогда в жизни ничем подобным не занималась. Держу пари, «Регламент» Роберта[12]ты знала наизусть уже лет в десять. И не волнуйся, я всегда буду рядом, так что на мою помощь можешь рассчитывать. Быть серым кардиналом, силой за троном – это по мне. – Мэгги облегченно вздохнула. Конечно, Прин права. Она руководила всегда и везде, и Пелэм в этом отношении всего лишь еще одна школа. Нет, не так, Пелэм есть Пелэм! Но Прин будет рядом. Они вместе, они одна команда.
На следующее утро она проснулась еще до рассвета и от волнения не смогла больше уснуть. Будить Бобби не хотелось, и Мэгги долго лежала в постели, смакуя миг триумфа. В какой‑то момент из памяти выскочила произнесенная Прин фраза – «серый кардинал», но она тут же заменила ее другой, «рождена для роли лидера».
Да, рождена. И будет лидером.
В тот же день на собрании первого курса 1970 года Маргарет Хоуорд была избрана президентом класса, а Гвен Мэнсфилд его казначеем – в полном соответствии с решением, принятым накануне в прачечной Фелтона. Соперничество носило острый характер – Прин, похоже, оказалась не единственным в кампусе «создателем королей», – но Мэгги все собрала больше голосов. Речь ее приняли хорошо, особенно шуточное обещание сделать своим приоритетом изменение формулировки «три ноги на полу» на «две ноги на полу».
Когда собрание закончилось, Прин схватила Мэгги за руку и потащила за собой из зала, не обращая внимания на тех, кто подошел поздравить новоизбранного президента.
– Сегодня особенный день. Давай поднимемся на башню.
– Разве она не закрывается после четырех? – удивилась Мэгги.
Возвышающаяся над главным административным корпусом готическая башня была видна на расстоянии нескольких миль от колледжа и доминировала над окружающим кампус преимущественно равнинным пейзажем. Студентам разрешалось подниматься на нее только парами, с десяти до четырех часов дня, за исключением воскресенья. На верхний этаж шел лифт, а за массивной дверью, вызывавшей смутные ассоциации со средневековым поместьем, находилась короткая винтовая лестница, заканчивавшаяся еще одной дверью, за которой и располагалась небольшая обзорная площадка с прекрасным видом на окрестности. Далеко, на горизонте, виднелся Бостон, Город на Холме, на другой стороне – далекие горы, а между ними крохотный городок Южный Пелэм.
– Я знаю, где прячут ключ – этот секрет передается от матери к дочери из поколения в поколение. По крайней мере моя его передала. Раньше, еще до того, как студенткам разрешили курить в кампусе, она с подругами забиралась наверх, дабы предаться запретному влечению. Ну же, идем!
Мэгги ничего не оставалось, как последовать за ней – сначала неохотно, поскольку ее всегда пугала высота, потом, поддавшись настроению Прин, с нарастающим нетерпением. Все страхи и сомнения улетучились с последним шагом. Охваченная восторгом, она закружилась, совсем как недавно в комнате, но уже не рассмеялась, а торжественно произнесла:
– Мы как будто на крыше мира.
– Нет, – поправила Прин. – Без как. Мы и есть на крыше мира.
И она рассмеялась.
Дорогой Макс,
Как я уже говорила тебе в День благодарения, здесь, если сильно не задумываться, не так уж и плохо. Девчонки разные. Есть такие, от которых блевать хочется – эти перед свиданием в выходные наряжаются в кашемир и обвешиваются жемчугом, а в остальное время ходят неряхами. На лекциях они только тем и занимаются, что вяжут свитера и шарфики для своих гарвардских, йельских, дартмурских и, наверно, даже принстонских дружков. После занятий их можно найти в общей комнате у нас на этаже, где они курят и играют в бридж. Какие‑то мозги у них должны быть, иначе бы их просто сюда не приняли, но я этого как‑то пока не заметила. Понимаю, нехорошо так говорить, но временами они меня просто достают. В будущей жизни – в каком‑нибудь Уэстчестере или Коннектикуте – походы в клуб ради бриджа и продолжение того же, что было до Пелэма и продолжается здесь. Другими словами, безделье. Ближе к уик‑энду они затягивают корсет потуже с тем, чтобы позволить бойфренду пройти до второй базы, но не допустить к третьей – пока на пальчике не засияет обручальное колечко, а родители не согласуют дату помолвки.
Извини, что пишу обо всем этом. Сама не хотела. Может быть, я закончу брюзжащей старой девой – худшей участи, если верить большинству здешних дам, и быть не может, – но уж лучше превратиться в угрюмую каргу, чем жить так, как они. О таких писал Сэлинджер в рассказе «Дядюшка Вигили в Коннектикуте». Я бы предпочла отказаться от музыки. Между прочим, поэтому и пишу. Просто не могу не поделиться с тобой! Наконец‑то нашла преподавательницу. Не зря наводила справки на музыкальном отделении. Можно было бы, конечно, подыскать кого‑то в Бостоне или Кэмбридже, но получилось бы слишком дорого. Эта женщина, Рут Хэмилтон, живет в Пелэме и преподает в музыкальном колледже Беркли. Мы договорились, что я буду присматривать за ее малышами в обмен на уроки. Детей двое, оба мальчики, шести и восьми лет. Не люблю нянчиться с детворой, но эти ребята молодцы. Не нытики (да и подгузники, к счастью, менять не надо!) Миссис Хэмилтон считает, что я могла бы поработать летом в Беркли, но мне так хочется домой. Ужасно скучаю по городу. Ты, наверно, не меньше.
Я уже рассказывала о подругах. Они ничего, с ними даже весело. Самое большое приключение – спуск с горки за общежитием на подносах, которые мы украли в столовой в ночь Большого Блэкаута. (Ты ведь возвращался тогда на пароме на Стейтен‑Айленд и сам видел, как исчез вдруг целый город!) Конечно, такое случается раз в жизни, и все немножко сходят с ума, но все же хотелось бы, чтобы девочки не были такими зажатыми. Родственной души я среди них не нашла. Выделяется разве что Прин, самая шикарная из всех. Они с сестрой живут в городе и любят не только «Фэб Фор» (хотя в Джордже и впрямь что‑то есть!). Семейка по‑настоящему богатая – городской дом в Ист‑Сайде, еще один, громадный, в Хэмптонсе, – но девчонки не задаются, в отличие от одной зануды, постоянно твердящей о «папочкином личном самолете». Рождественские каникулы – здесь это так называется – мы собираемся провести вместе. Других религий здесь не признают. Четвертой будет соседка Прин по комнате, Феб, из Бедфорд‑Хиллз. Ее я пока не раскусила. На Прин она буквально молится, что немного странно, но зато умница. Мы с ней в одной группе по английскому, и она выдает подчас такое, что мне бы и в голову никогда не пришло. Мне она кажется немного незрелой – застряла где‑то на стадии подросткового обожания. Помнишь, какой я была в седьмом классе, когда во всем подражала Ванде Ландовски? Прин ничем особенным не выделяется, но в том, что она прославится однажды чем‑то невероятным, я не сомневаюсь. Ее сестре, Элейн, должно быть нелегко. Она умна и мила, но постоянно в тени Прин. Здесь уж ничего не поделаешь.
Пожалуйста, не говори папе с мамой, что мне здесь не так уж плохо. Я бы не задумываясь променяла Пелэм на Джуллиард, если бы только могла, но ведь тогда они отправят тебя в Гарвард (кстати, прими мои поздравления! Не сомневалась, что тебя примут), и мы будем далеко друг от друга. Так что я еще потерплю, а уж в следующем году позабавимся.
С любовью, Рэчел.
P.S. Прин тебя знает! Читала ту статью в «Таймс»!
– И что ты делаешь в шкафчике Феб? – Прин захлопнула за собой дверь. Бобби Долан попыталась бросить что‑то в выдвинутый ящик, но Прин схватила ее за руку.
– Покажи, что взяла, – твердо приказала она.
Бобби расплакалась и попыталась оттолкнуть однокурсницу.
– Показывай, – повторила Прин, оттаскивая ее кровати. – Садись и выкладывай все, что взяла!
Бобби села и медленно разжала пальцы. На ладони лежала пара принадлежащих Феб сережек.
Прин фыркнула презрительно и покачала головой.
– Так это ты наш мерзкий воришка.
Еще в ноябре у девушек начали пропадать из комнат мелкие вещи: шарфики, косметика, безделушки. Потом стали исчезать деньги и, наконец, драгоценности. В общежитии провели несколько собраний, на которых прозвучали строгие предупреждения со стороны миссис Макинтайр, призвавшей виновницу осознать, набраться смелости и признаться либо воспитательнице, либо старшей по общежитию.
Прин подошла к шкафчику.
– Это ведь даже не самые лучшие. Почему бы не взять вот другие, с бриллиантовыми вставками? За них бы ты выручила куда больше. – Голос ее сочился сарказмом. – И почему ты оставила без внимания мои скромные сокровища? Часы, например. Мне подарили их на выпускной, и я их даже не носила. Между прочим, «пьяже». Неужели не понравились?
Бобби уткнулась лицом в покрывало. Ее сотрясали рыдания. Всхлипы звучали приглушеннее, но так же жалобно.
– Я больше не буду. – Она подняла голову. – И я ничего не продала. Все лежит в моем чемодане, в камере хранения.
Прин недоверчиво посмотрела на нее.
– Боже, да ты клептоманка! – Она вдруг усмехнулась, как будто знакомство с клептоманкой сулило новый жизненный опыт. А может быть, так усмехнулся бы охотник, проверивший капкан и обнаруживший добычу.
– Ты ведь не скажешь миссис М.! Пожалуйста. Я все верну и никогда больше не буду. Пожалуйста.
– Просишь меня нарушить кодекс чести? Не забывай, что в таком случае я становлюсь соучастницей. Ну, может быть, не совсем соучастницей, но в любом случае я беру на себя немалую ответственность за ущерб, причиненный всем одним из членов благородного сообщества. Кажется, так сказано в Синей книге? А если и не совсем так, то достаточно близко. – Прин явно получала удовольствие от той роли, в которой оказалась благодаря случаю. – Хм, давай поразмыслим. Прежде всего, я должна, наверно, уговорить тебя открыться. Как насчет этого?
Бобби ответила на издевательское предложение угрюмым молчанием.
– Если не получится, следующий шаг – сдать тебя самой. Не так ли, моя нечистая на руку подружка?
– Давай оставим все, как есть. И никто, кроме нас двоих, ничего не узнает, – взмолилась Бобби.
Прин помолчала задумчиво, потом кивнула.
– Иди. Ополосни лицо холодной водой и возвращайся. А я пока решу, что с тобой делать.
Отсутствовала Бобби недолго. Холодная вода не помогла – выглядела она не лучше. Глаза опухли, губы дрожали. Останется она в колледже или нет – теперь это целиком зависело от той, которая сидела за письменным столом перед открытой печатной машинкой.
– Ну так вот. Сейчас ты перечислишь, что и у кого взяла, а я составлю список. Да, неплохо бы добавить когда. Потом ты поставишь свою подпись и дату. Когда мы закончим, ты сложишь все в мешочек – у меня есть большой пакет из книжного – и положишь его в кабинку в библиотеке. Остальное сделает полиция кампуса. Не забудь добавить что‑нибудь свое. А теперь начинай.
– Что ты сделаешь со списком… со списками? – поправилась Бобби, увидев, что Прин берет копировальный лист.
– Ничего… пока. А копии с важных документов снимают всегда. Обычная предосторожность. Может быть, я отвезу ее домой на каникулах. Одна останется здесь, другая будет там. На случай, если общежитие вдруг сгорит.
Бобби было уже не до слез. Ею владела паника. Почему Прин вернулась в комнату именно сейчас? Случайно ли это? Или она давно у нее на подозрении? Нужно остановиться. Нужно обязательно остановиться. Но как? После стольких лет… Все началось после переезда. Она отправлялась в торговый центр, говоря матери, что идет к подругам. Только вот никаких подруг у нее не было. Жевательная резинка, лак для ногтей, прочая мелочь. Потом вещи из раздевалки в спортзале. Их предупреждали – не оставляйте в шкафчиках ничего ценного, но девочки все равно оставляли. Так же и в Пелэме. У воспитательницы был небольшой сейф, куда ученицам предлагалось сдавать на хранение украшения и все такое, но никто ничего не сдавал. Прин как будто ждала, когда она начнет, примется за старое. Бобби как будто онемела.
– Я сама все напишу, – хрипло прошептала она.
– Как хочешь. – Прин поднялась со стула. – Но только поторапливайся. Ты же не хочешь, чтобы Феб вернулась и заглянула тебе через плечо?
Бобби села к столу и начала печатать. Прин смотрела на нее с таким презрением, словно перед ней был не человек, а нечто омерзительное, гадкое. Однажды, еще до начала занятий, Бобби была в душевой кабинке и нечаянно подслушала разговор Прин с одной из старшекурсниц. Тогда она постаралась забыть о нем, но сейчас он вернулся. «Ты имеешь в виду Бобби Долан? Ее папаша шофер или кто‑то в этом роде, случайно наткнувшийся на золотое яичко», – говорила Прин. – «Я просто поражаюсь, о чем они там думают в приемном отделении», – отозвалась ее собеседница. – «Скоро будут, наверно, принимать дочерей мусорщиков». – Девушки рассмеялись. – «Грязнуль и нерях», – добавила Прин. – Бобби подождала, пока они уйдут, потом выскользнула из кабинки и долго мыла руки.
Закончив печатать признание, она оторвала пальцы от клавишей, чтобы не добавить звучащие в голове слова: «Я ненавижу тебя, Прин. Я ненавижу тебя, Прин. Я ненавижу тебя, Прин. Я ненавижу тебя и хочу, чтобы ты сдохла».
Глава 4
– У всех есть поесть и выпить? Миссис Фэйрчайлд прекрасно готовит. Уверена, вы о ней слышали. Признаюсь, я и сама пристрастилась к ее острому чатни с зелеными томатами.
Элейн Принс играла роль радушной хозяйки.
– Для меня такое удовольствие видеть вас всех. Пожалуйста, садитесь и устраивайтесь поудобнее. И, ради Бога, Люси, не начинай снова. – Леди, о которой шла речь, едва успела открыть рот. – Я все объясню. Вы здесь для того, чтобы отдыхать и веселиться. Будьте добры, миссис Фэйрчайлд, дорогуша, не нальете ли мне немного шампанского?
Фейт только что собрала с пола осколки бокала, выпавшего из руки Маргарет Хоуорд, и теперь, убрав мусор, наполнила и подала сразу два бокала – один ректору колледжа, другой писательнице.
– Вам приготовить что‑нибудь? – спросила она.
– Спасибо, но немного позже.
Бишоп опустилась в кресло – спиной к камину, лицом к гостям.
– Ну же, признайте, что если бы я пригласила вас на вечер встречи, большинство бы просто не приехало. А ведь нам давно пора встретиться – нашей маленькой группе.
Бобби Долан, которая, похоже, никак не могла смириться с угрозой потери дохода, растерянно покачала головой.
– Получается, то, что говорил ваш человек, Оуэн, неправда?
– Нет, Бобби, нет – кстати, ты изменилась к лучшему, мне нравятся твои волосы, – я бы никогда не стала просить его лгать ради меня. Будет все, что обещано. Насладимся массажем, послушаем игру Рэчел, примем к сведению советы Гвен и узнаем что‑нибудь полезное о садах от Крис. Я по крайней мере очень хотела бы выяснить, что можно сделать с моим. Кто еще? Что ж, остальные, Феб, ты, Люси, Мэгги и я будем зрителями и слушателями. И миссис Фэйрчайлд, конечно, когда не будет готовить на кухне нечто такое, что может отлучить нас от диеты. Остров прекрасен; мы можем гулять по лесу, устраивать пикники на берегу.
Элейн обвела комнату удовлетворенным взглядом ветерана лагерного отдыха, и Фейт, наверно, даже не удивилась бы, если бы она поднялась и объявила: занятия в бассейне в два часа, костер и пение в девять.
– Может быть, у кого‑то и есть лишняя неделя, но только не у меня, – сердито бросила Гвен. – Так что если ты не против, я уезжаю завтра утром.
Фейт уже некоторое время наблюдала за лицами гостей, и легче всего читалось лицо Гвен. Остальные выглядели растерянными и в некоторых случаях почему‑то испуганными. Стоило Барбаре – нет, стоп, Элейн – объявить, что все обещания будут исполнены, как Бобби Долан заметно расслабилась.
Хозяйка откинулась на спинку кресла.
– Боюсь, это невозможно. Я предвидела, что ты можешь отреагировать именно так, но хотела, чтобы мы все провели хотя бы один вместе, поэтому сказала Тони Марстону, владельцу катера, не приезжать завтра. А других способов связи с островом нет. Захочешь уехать послезавтра – пожалуйста.
– Нет, не пожалуйста! – взорвалась Гвен. – Берись за телефон или что там у тебя здесь есть и немедленно свяжись с ним. Я уезжаю утром.
Глядя на нее, Фейт подумала, что эта женщина определенно привыкла держать под контролем любую ситуацию.
– Я бы тоже хотела уехать, – сказала Рэчел Гоулд. – Гонорар можешь оставить себе. Ты права. Я бы никогда не приехала, если бы знала, что ты задумала, и теперь, когда я это знаю, мне тем более не хочется оставаться.
Прежде чем кто‑либо успел что‑то добавить, Элейн поднялась из кресла. В широком, струящемся платье она походила на божество или кинозвезду далеких сороковых.
– И все‑таки вам придется остаться и по возможности устроить свое пребывание здесь наилучшим образом. Я работаю на этом острове и позаботилась о том, чтобы мне никто не мешал. Здесь нет телефона, даже спутникового, нет радио, нет ничего. Катер приходит сюда два раза в день, и только через него я общаюсь с внешним миром.
Челюсть у Гвен сначала отвалилась, потом со щелчком вернулась на место.
– Я тебе не верю. Человек такого положения, как ты, не может обходиться без средств связи. Бывают ведь экстренные случаи…
– Если что‑то случается, Брент поднимает перевернутый флаг. За все время такое произошло лишь однажды. Гостья сломала лодыжку уже после того, как катер вернулся на материк, и мы не хотели, чтобы несчастная мучилась всю ночь. Ее подобрал какой‑то рыбак. Если ты мне не веришь, можешь обыскать остров, но почему бы просто не принять ситуацию такой, какая она есть, и не провести немного времени с давними подругами? Уолл‑стрит никуда не денется.
Гвен задержалась с ответом, и ее опередила Люси.
– Я всю жизнь прожила рядом с лодками. Если кто‑то не захочет здесь остаться, могу отвезти завтра днем. В том старом лодочном сарае наверняка найдется что‑нибудь подходящее.
– Лодочный сарай достался мне от прежнего владельца острова, и я сохранила его исключительно из эстетических соображений. Гребная лодка там есть, но на воде она, скорее всего, долго не продержится. Можете спросить у Брента. Меня лодки не интересуют. Я ни разу не выходила под парусом с тех самых дней, когда мы, Люси, вместе занимались в клубе. Ты наверно помнишь, как плохо это у меня получалось.
Если Люси и хотела возразить, то передумала.
Каким бы компетентным ни был моряк, путешествие на каноэ или гребной лодке от острова до материка наверняка было бы сопряжено с огромным риском, решила Фейт, вспоминая, сколько времени они добирались сюда на моторке.
– А теперь, пожалуйста, давайте отдадим должное великолепным блюдам, – предложила Элейн и, улыбнувшись, добавила: – Не сомневаюсь, что на десерт нас еще ждет нечто особенное.
Рэчел Гоулд поднялась и, не говоря ни слова, тихо вышла из комнаты. Гвен последовала за ней, хотя и с большим шумом.
– Проголодаетесь, спускайтесь сюда попозже и поищите что‑нибудь в холодильнике, – спокойно, словно эта демонстрация не значила ровным счетом ничего, бросила им вслед хозяйка. – Там всегда есть вода, напитки и закуски.