Виссарион Белинский
Низкие натуры, конечно, тоже нужны обществу, но обязательно на своем месте, в тех его слоях, которые соответствуют их генетике, характерам, наклонностям и т.п.
Перед смертью Платон увидел во сне себя в образе лебедя, за которым настойчиво, но безуспешно охотятся птицеловы. Друзья-философы трактовали это видение так, что Платон останется недосягаемым для тех, кто захочет истолковать все направления его учения. Что ж, весьма вероятно, весьма…
Ну, а из общедоступного наследия Платона можно назвать тезис о происхождении полов: «Все у людей было двойным, они имели четыре руки, четыре ноги, два лица, двойные половые органы… Тогда Зевс разделил каждого человека на две части, как разрезают груши пополам, у каждого человека появилось влечение к его второй половине, и обе половины снова обвили руками одна другую, соединили свои тела и захотели снова срастись…»
Красивая версия, но пригодная только для прочных моногамных союзов, а ведь сколько есть иных вариантов…
И еще одно.
Платон оставил после себя сообщение об Атлантиде — материке, который 12 тысяч лет назад погрузился в океан всего лишь «в один день и бедственную ночь». Было ли это сообщение плодом фантазии великого мыслителя, дерзким предположением или попросту жестоким розыгрышем, мы, конечно же, не знаем, но это неведение никак не мешало, не мешает и не будет мешать мечтать об Атлантиде и искать ее вопреки всему, включая и здравый смысл…
С уходом Платона закончился так называемый классический период Истории, хотя границы между этими периодами невозможно устанавливать по какому-то конкретному году или событию. Считается, что примерно к середине IV века до н.э. классический период уступил место новому, называемому эллинистическим. Считается, что на этом временном рубеже приказала долго жить хваленая афинская демократия…
Собственно, почему «считается»? Она действительно исчерпала сама себя, причем достаточно безболезненно. Могло быть гораздо хуже, потому что этот монстр, народное самодержавие, взял такие грехи на свою коллективную душу, сотворил такие мерзости, что вполне естественно было бы ожидать адекватного возмездия со стороны Мироздания.
Они убили все, чем прославлена Греция на многие века и тысячелетия. Да что там… вполне достаточно упомянуть скульптора Фидия и философа Сократа, и все, обсуждать нечего. И оправдания такой «воле народа» быть не может, что бы там ни говорил Сократ обидного в адрес этих…
КСТАТИ:
«Некоторые люди должны называться не иначе как проходами для пищи, производителями дерьма и наполнителями нужников, потому что от них в мире ничего другого не видно, ничего хорошего ими не совершается, а потому ничего от них не остается, кроме полных нужников».
Леонардо да Винчи
Мессиру Леонардо повезло, что он не жил в Афинах в эпоху демократии…
А если на одну чашу весов Истории поставить Фидия и его скульптуры, а на другую — все агрессивное большинство афинского народного собрания вкупе со всеми их избирателями, то едва ли у кого-то может вызвать сомнения результат такого взвешивания.
Бессмертие в потомстве обретают только животные. Люди обретают бессмертие только в своих свершениях, так что аргументы типа: «Зато он отец пяти сыновей» никак не состоятельны. В многодетных семьях очень редко рождается что-либо полезное цивилизации. Достаточно яркий пример тому — семья Ульяновых, где один из сыновей — террорист, а второй… лучше не поминать вовсе…
А истинные достижения той эпохи обрели бессмертие в мраморе и глине, в бронзе и слове, и творцов этого бессмертия можно легко пересчитать по пальцам. Легендарная Сафо, поэтесса, которую поклонники ее таланта называли «десятой музой». Она жила и творила на острове Лесбос, где была основана школа для девушек знатного происхождения, своего рода «институт благородных девиц», где они получали утонченное образование, совершенствуясь в музыке, поэзии, риторике и этике. Эта школа была еще и религиозной общиной со своим уставом и правилами внутреннего распорядка, предусматривающими и различные увеселения, и интимные пиршества.
Учитывая бушующую чувственность, которой была буквально насыщена окружающая жизнь, и изолированность этих девушек от внешнего мира, очень трудно было бы поверить в их сугубо духовные взаимоотношения, в особенности учитывая «розовую» сексуальную ориентацию руководительницы этого розария.
Ее поэзия насыщена страстной любовью к представительницам своего пола, муками ревности и сексуального томления.
КСТАТИ:
«Так смеется весело, так небрежно
Поправляет прядь.
У меня же — сердце бьется в горле.
Встречусь с тобой глазами —
Зрение меркнет.
Ты ж, Аттида, и вспомнить не желаешь
Обо мне. К Андромеде стремишься ты.
Да, Аттида! Ко мне охладела ты!
Андромеда Аттиде отныне мила…»
Сафо
Современники довольно зло подшучивали над Сафо, не не из-за самого по себе факта лесбийской любви, а из-за ее восприятия любви как таковой, восприятия, которое шло вразрез с существующей традицией, согласно которой сексуальное влечение ценилось гораздо выше своего объекта. Сафо же любила именно объект, и это воспринималось не иначе как отклонение от нормы, как вызывающий эпатаж.
Недаром же поэтессе было посвящено целых шесть комедий разных авторов, но с одним и тем же названием — «Сафо». Впрочем, сочинителям комедий как-то все равно, о ком или о чем писать, лишь бы вызвать смех. Тексты этих комедий не сохранились, что никак не обеднило культурное наследие Древней Греции, а вот поэзия Сафо — как и следовало ожидать:
«…Эрос вновь меня мучит истомчивый — горько-сладкий, необоримый змей…»
Еще один литературный гений того времени — Анакреон (ок. 570—478 гг. до н.э.).
В его творчестве доминируют темы чувственных наслаждений на отчетливо выраженном фоне неизбежной старости, болезней и смерти.
Анакреон стал основоположником своеобразного направления в поэзии, названном анакреонтическим. Это направление успешно развивалось в эпоху поздней античности, Возрождения и Просвещения. В России анакреонтическая поэзия была представлена М. Ломоносовым, Г. Державиным, К. Батюшковым и А. Пушкиным.
Осознание неизбежности смерти не мешало Анакреону жадно вкушать все мыслимые и немыслимые радости жизни.
В те времена еще не было сифилиса и тем более СПИДа, так что, как говорится, все, что не во вред, то — на здоровье…
Но Анакреон был не просто поэтом, а поэтом греческим, и это, несомненно, придало и его поэзии, и его жизни как таковой тот оттенок, который был столь характерен для данного места и данного времени…
Конечно, возлюбленных мужского пола в жизни Анакреона было значительно меньше, чем женщин, однако их тоже невозможно сосчитать по пальцам, причем не только рук, но и ног. Вот, например, стихотворение, посвященное юному красавцу Вафиллу:
Ляжем здесь, Вафилл, под тенью,
Под густыми деревами,
Посмотри, как с нежных веток
Листья свесились кудрями.
Ключ журчит и убеждает
Насладиться мягким ложем.
Как такой приют прохладный
Миновать с тобой мы можем?
Между прочим, восторженные почитатели поэзии Анакреона воздвигли бронзовую статую Вафилла в храме Геры в Самосе.
А из-за прелестного мальчугана Смердиса Анакреон вступил в опасное соперничество с тираном Поликратом. Поэт старался привлечь к себе благосклонность мальчика прекрасными песнями, а тиран — дорогими подарками. В конце концов Поликрат, опасаясь проигрыша в этой гонке, приказал обезобразить мальчика. Что ж, Греция есть Греция. Случись подобная ситуация в Риме, мальчик бы остался целым и невредимым, а вот поэт пожалел бы о том, что родился на свет. Впрочем, не только в Риме и не только в столь глубокой древности…
КСТАТИ:
«Когда люди хвастаются пороками, это еще не беда; нравственное зло возникает, когда они хвастаются добродетелями».
Гилберт Кийт Честертон
Еще один поэт и еще одна ситуация, характерная для Древней Греции. Звали его Архилох. Он был признанным мастером элегии, лауреатом многих поэтических конкурсов, известным и почитаемым… И вот эта знаменитость влюбляется в младшую дочь некоего Ликамба, влюбляется до беспамятства, до идеи-фикс. Ликамб торжественно обещает отдать за него свою дочь, но спустя некоторое время отказывается от своего слова, возможно, вследствие каких-либо достаточно уважительных причин.
Но что там какие-то причины для умирающего от вожделения поэта!
Его пылкая любовь мгновенно оборачивается своей противоположностью, и он подвергает Ликамба и всех его дочерей таким уничтожающим насмешкам, что те, не выдержав такого… повесились, причем все.
Такова сила слова, к тому же поэтического.
КСТАТИ:
На вопрос о том, что в человеке одновременно положительно и отрицательно, греческий философ Анахарсис ответил: «Язык».
Понятное дело, философ имел в виду речевую, словесную функцию этой детали человеческого тела. А вот другая деталь, та попросту возводилась в ранг божества, в символ самой жизни… Дело в том, что греки (как, впрочем, и весь Древний мир) буквально молились на изображения фаллоса. Ему, символу плодородия и неиссякаемой жизненной силы, поклонялись, приносили жертвы, в его честь воздвигали величественные храмы.
Древние источники повествуют о пышных праздниках Артемиды, в которых основным компонентом были многолюдные фаллические шествия.
Во время великих афинских Дионисий все греческие колонии присылали в метрополию ритуальные фаллосы, стремясь, как водится, перещеголять друг друга величиной и мастерством отделки этих предметов религиозного культа. Плутарх, описывая праздник Диониса, отмечает, что в ритуальном шествии допускался свободный подбор символов и персонажей, однако огромный фаллос был обязательной и неизменной деталью, венчающей собою всю праздничную колонну.
Смысл такого поклонения заключался прежде всего не в возвеличивании мужского полового члена и не в навязчивой идее изготовления предметов порнографического свойства, как это, возможно, расценивают председатели домовых комитетов или чиновники из Министерства культуры, а в прославлении животворной мощи, энергии созидания и развития, нашедших свое символическое воплощение в этом гордо вскинутом столпе…
А из этих фаллических шествий родился греческий театр, ни больше, ни меньше.
И знаменитая триада драматургов — авторов великих трагедий: Эсхил (525—456 гг. до н.э.), Софокл (ок. 496—406 гг. до н.э.) и Еврипид (ок. 480—406 гг. до н.э.).
Эсхила по праву считают «отцом трагедии». Именно он превратил трагедию из обрядового действа в собственно драматическое произведение, где развитие действия происходит за счет конфликта между персонажами, чего до него театр не знал. Правда, ведущая роль в трагедиях Эсхила принадлежит хору как воплощению некоей коллективной совести, как коллективному судье, но столкновение, конфликт между героями трагедии приобретают самоценность и могут восприниматься зрителями вне их взаимоотношений с хором.
А сами герои — воплощение несгибаемой воли и высокого гражданского мужества, такие как Прометей в трагедии «Прометей прикованный», который осознанно избирает удел страдальца во имя блага человечества.
Человечество всегда охотно принимает жертвы, но лучше от этого никак не становится, так что смысл этих жертв весьма и весьма сомнителен…
КСТАТИ:
«Для того чтобы быть услышанным людьми, надо говорить с Голгофы, запечатлеть истину страданьем, а еще лучше — смертью».
Лев Толстой
Но быть услышанным — вовсе не означает «быть понятым» и тем более — «быть принятым» как образец позитивного поведения.
А вот Софокл предъявлял зрителям не идеальные модели, а картины краха сильной личности, посягнувшей на общепринятые нормы жизни. Таковы главные герои одноименных трагедий: Эдип, Антигона, Электра. Что до Эдипа и Электры, то они впоследствии еще и дали названия соответствующим комплексам (комплекс Эдипа означает влечение мальчика к матери, а Электра символизирует влечение девочки к отцу). Природе, конечно же, все равно, кто и к кому испытывает влечение, но вот общество всегда пресекало любые человеческие проявления, которые оно не сочло нужным санкционировать. Так что трагедии Софокла — грозное предостережение вольнодумцам.
КСТАТИ:
«Непреклонный нрав скорее всего сдается».
Софокл
Не высовываться, не плыть против течения, не плевать против ветра, жить так, как это общепринято, и тогда не будет никаких личных трагедий…
Вот то, что они с Эсхилом во всю наслаждались мальчиками, это допустимо, потому что одобрено обществом, потому что это не вразрез, потому что такова традиция, а следовательно, благо…
А вот третий из великих авторов трагедий, Еврипид, отличается явно критическим отношением к традиционным нормам. Видимо, такое отношение сформировалось эпохой кризиса афинской демократии, когда люди наконец-то начали понимать, что воля большинства, традиции, ими установленные, мораль, приоритеты, законы — деструктивны и чреваты гибелью.
Герои Еврипида часто задаются вопросами «Почему?» Почему так, а не иначе, почему нужно поступать так, как это принято? Кем именно принято? И опять-таки почему…
Этот интерес к корням проблем иногда заостряется до анализа моральных патологий (трагедия «Вакханка» и «Геракл»). Впрочем, «Медея» тоже не так уж проста: из-за жгучей ревности, из-за испепеляющего желания досадить изменнику-мужу зарезать собственных детей…
Еврипид считается одним из ярчайших апологетов мизогинии — активного презрения по отношению к женщинам, низведения их до положения каких-то недочеловеков.
По свидетельству современников, у Еврипида были достаточно веские причины ненавидеть женщин. Его первая жена и мать двоих сыновей, Хирилла, была, как принято говорить в университетских кругах, «слаба на передок», так что изменяла великому драматургу с кем попало, не чураясь даже домашних рабов. Он развелся с нею и через некоторое время женился на очаровательной девушке, которая была сама стыдливость и непорочность… ну и что? Вскоре и она пустилась во все тяжкие. Видимо, такова уж была планида знаменитого мужа…
КСТАТИ:
«И нашел я, что горше смерти женщина, потому что она — сеть, и сердце ее — силки, руки ее — оковы, добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею».
Экклезиаст. Глава 7:26
Как видим, не только Еврипид…
При всем многообразии мнений, идей, теорий и убеждений каждое из них имеет реальные шансы быть поддержанным достаточно многочисленным контингентом своих сторонников, тем самым подтверждая расхожую фразу о том, что на каждый товар находится свой покупатель. Причем, каким бы странным или одиозным этот товар не был. Так что идеи Еврипида, как и все иные, находили своих почитателей.
Вообще-то представляется довольно сомнительным предположение о том, что зрители древнегреческих театров (в массе своей) глубоко вникали в идейную суть спектакля. Довольно сомнительно, если такое трудно предположить в просвещенном XXI веке. Скорее всего, основная масса зрителей воспринимала лишь внешнюю канву драматического действа, не замечая психологических нюансов хотя бы в силу своей неотесанности.
Театр этой поры уже был элитарным искусством, не предназначенным для общего пользования.
Иное дело Олимпийские игры, где все происходящее было явным, понятным и не требовало никаких интеллектуальных усилий ни от исполнителей, ни от восторженных зрителей! Бег, прыжки, борьба, кулачный бой, метание диска и копья, гонки колесниц — все это, бесспорно, обладает яркой зрелищностью, динамикой и эстетизмом, который можно назвать телесным, однако этот культ силы, выносливости и скорости является актом децивилизации, откатом назад, в те дремучие времена, когда главным достоинством человека была способность превзойти животное в тех же силе, ловкости и скорости передвижения.
А культ телесной красоты, столь распространенный в Греции, едва ли может сам по себе вызвать положительную реакцию у самодостаточного человека. Выше я уже упоминал о том, как философ Антисфен упрекнул красавца-натурщика в том, что тот гордится тем же, чем и бездушная статуя.
Вряд ли Всевышний создавал нас всех только затем, чтобы мы соперничали с павлинами красотой, а с антилопами — быстротой бега. Все гораздо сложнее, и не понимать этого могут только крайне примитивные натуры, своим интеллектуальным развитием соответствующие такому понятию, как «чернь». Не берусь определять цифру процентного содержания черни в современном обществе, но тот факт, что вторым ведущим телевизионных новостей является спортивный журналист, а не, скажем, музыкальный критик или театровед, говорит сам за себя…
КСТАТИ:
Барон Пьер де Кубертен, возродивший в 1896 году Олимпийские игры, прежде всего преследовал цель всемирного развития массового спорта. Он уверенно заявлял: «Чтобы сотня человек занималась физической культурой, необходимо, чтобы пятьдесят занимались спортом. Чтобы пятьдесят занимались спортом, двадцать должны специально заниматься отдельными упражнениями. Чтобы двадцать занимались специальными видами спорта, пять человек должны продемонстрировать выдающиеся достижения».
Кубертен весьма негативно относился к спортивной славе как к таковой. После первой возрожденной Олимпиады он писал другу: «Я не могу сказать, что очень доволен. Сияние Олимпийских игр меня никак не ослепляет».
Зато оно ласково согревает их устроителей.
И радует миллионы непритязательных глаз.
Собственно, почему бы и нет? Человеческой натуре присущ весьма широкий диапазон интересов и пристрастий, и отличается одна натура от другой прежде всего соотношением этих интересов.
КСТАТИ:
«Мы познаем человека не по тому, что он знает, а по тому, чему он радуется»
Рабиндранат Тагор
Думается, что древние греки слишком много радовались красоте, силе, коллективному всемогуществу, вкусной еде, своей первосортности по отношению к соседям и союзникам, короче говоря, тем ценностям, которые либо весьма условны, либо преходящи, либо ложны, и это, конечно, не могло не сыграть с ними шутку того свойства, которое предрекает трагический исход всем завязкам их классических трагедий. Да, родина театральной трагедии не смогла избежать трагедии реальной и, кроме того, вполне предсказуемой.
Неизбежный крах афинской демократии был запрограммирован уже самим ее возникновением, как запрограммировано разрушение замка, построенного на песке.
КСТАТИ:
«Народ не может управлять, это физически невозможно. Каждый гражданин не может быть правителем, как каждый из мальчишек не может стать машинистом паровоза или главарем пиратов. Нация премьер-министров или диктаторов — это такой же абсурд, как армия, состоящая из фельдмаршалов. Правление при помощи всего народа не существует и никогда не сможет существовать на деле; это лозунг, которым демагоги дурачат нас, чтобы мы за них голосовали»
Джордж Бернард Шоу
Как говорится, где тонко, там и рвется, и саморазрушение афинской демократии привело самым естественным образом к силовому выяснению отношений с многочисленными соседями, имевшими статус «младших братьев» Афинского государства. Как хорошо знает История, такой «младший брат» никогда не упустит случая дать сокрушительного пинка «старшему».
И вот, когда Спарта решила окончательно выяснить отношения с Афинами, к ней присоединился целый рой городов-государств, мечтавших о реванше за свою второстепенность. На стороне Афин, правда, тоже выступило немалое число полисов, решивших, что лучше синица в руках, чем журавль в небе, и началась долгая и монотонная Пелопонесская война, которая закончилась спустя 30 лет безусловным поражением Афин.
Началась новая эпоха, называемая эллинистической.
Общепризнанный «отец истории» Геродот сказал бы, что солнце этой эпохи взошло, как и положено, на востоке.
Вернее, на северо-востоке от Греции, где располагалось Македонское царство. Правил им в то время Филипп II, человек в достаточной степени неглупый, по крайней мере, способный сообразить, что к исходу Пелопоннесской войны Афины, как, впрочем, и все остальные греческие государства, можно было отнести к разряду того, что плохо лежит, и только ленивый не удосужится их прибрать к рукам.
И он начал прибирать город за городом, причем очень редко встречая сколько-нибудь серьезное сопротивление. Управлявшие этими городами народные избранники за весьма умеренную плату (нужно отдать должное народным избранникам) объявляли капитуляцию или же самым пошлым образом под покровом ночи распахивали городские ворота перед неприятелем.
Тогда-то и родился знаменитый афоризм Филиппа II: «Осел, навьюченный золотом, способен взять любую крепость».
Только лишь Афины оказали должное сопротивление завоевателю, и только лишь потому, что нашлась действительно сильная личность, которая сумела возглавить это сопротивление. Звали этого человека Демосфеном (ок. 384—322 гг. до н.э.).
Он относится к категории тех, о которых говорят: «Он сделал сам себя». Действительно, из закомплексованного, стеснительного и косноязычного юноши Демосфен ценой одних лишь собственных усилий превратился в великого оратора и популярнейшего общественного деятеля.
Например, недостатки дикции он устранял тем, что подолгу говорил, наполнив рот мелкими морскими камешками. От короткого и сбивчивого дыхания он освобождался путем декламирования во время бега или восхождения на крутой склон холма, а силу голоса наращивал, произнося речи на морском берегу во время прибоя.
У него была привычка во время речи судорожно подергивать плечом. Чтобы избавиться от нее, Демосфен подвесил к потолочной балке меч и репетировал свои речи, становясь так, чтоб острие меча находилось как раз над тем самым плечом. Через некоторое время привычка подергивать плечом исчезла, будто бы ее никогда и не было.
Этот пример достаточно убедительно подтверждает мысль о том, что вредные привычки вполне искоренимы. Нужно только, чтобы платой за такую привычку было достаточно ощутимое страдание, и куда она денется…
КСТАТИ:
«Страдание есть самый скорый способ постижения истины».
Фридрих Ницше
И Демосфен постиг истину.
Он стал непревзойденным оратором и влиятельным социальным лидером. Он стал сердцем и знаменем сопротивления афинян войскам Филиппа II. Пылкие речи Демосфена против македонского царя назывались «филиппиками». Он представлял собой силу, с которой нельзя было не считаться, но, увы, падение Греции было делом решенным и уже не зависело от чьих-то усилий, даже самых героических…
А у царя Филиппа II родился сын Александр, один из главных героев эпохи и ее захватывающих легенд…
Согласно одной из них рождение Александра было окутано весьма пикантной тайной, которая, как водится, была тайной разве что для его официального отца. Дело в том, что царственная супруга Филиппа, Олимпиада, была бесплодной, и весьма опасалась, что Филипп даст ей развод, отчаявшись заполучить законного наследника. И вот, когда опасения царицы уже грозили обернуться печальной реальностью, при македонском дворе появился египетский маг и звездочет, который в действительности был ни кем иным, как сбежавшим из своей страны царем Нектанебом. И вот этот беглый царь Египта, будучи принятым Олимпиадой, заявляет, что только египетский бог Аммон способен разрешить проблему ее бесплодия. Немного поколебавшись, царица соглашается на эксперимент, и вскоре в ее опочивальню явился, конечно же, Нектанеб в образе божества с золотыми кудрями и бородой, золотой грудью и таким же золотым рогом на лбу. Заподозрила ли царица обман, или же нет, о том легенда умалчивает, но уверенно сообщает, что после нескольких встреч с египетским богом царица зачала будущего наследника македонского престола.
Царь Филипп в это время находился в очередном походе. Однажды его посетило странное сновидение, которое вавилонский маг (состоящий в свите царя) истолковал так, будто Олимпиада зачала от египетского бога. Естественно, Филипп не пришел в восторг от этой новости.
Вернувшись домой, он застал там беременную жену, которая объяснила свое состояние благословением египетского бога Аммона. Это объяснение, полностью совпадающее с толкованием вещего сна, вынудило царя покорно принять эту данность и впредь не мучиться бесполезными подозрениями.
КСТАТИ:
Подозревая жену в неверности, муж нанял частного детектива для слежки за своей благоверной. Через некоторое время детектив докладывает:
— Восемь двадцать — вы отправились на работу… Восемь сорок — в вашу квартиру вошел какой-то мужчина… Восемь пятьдесят — они сели завтракать. Пили шампанское… Да, утром, еще и девяти не было… Девять десять — направились в спальню… Девять одиннадцать — ваша жена задернула шторы, и поэтому мой бинокль оказался бесполезным…
Муж: Черт возьми! Опять эта таинственная неизвестность!
По слухам, царь Филипп в нетрезвом состоянии (что случалось довольно часто) упрекал жену в том, что та зачала не от него, но никаких конкретных претензий он предъявить ей не мог, так что конфликт на этом и заканчивался.
В положенное время Олимпиада родила мальчика с длинными, напоминающими львиную гриву волосами, косоглазого и с прямым носом. Он был определенно не похож ни на царя Филиппа, ни на свою мать. Назвали его Александром.
Банальщина. Мало ли кто из действующих лиц Истории имеет, мягко сказать, не слишком светлое и законное происхождение… как, впрочем, подавляющее большинство живущих на этой планете… Да и мало ли кто из подростков, подобно царевичу Александру, был не по годам рассудителен, смел и решителен? Да, юный Александр самым чудесным образом укротил свирепого дикого коня, занявшего почетное место на скрижалях Истории под именем легендарного Буцефала, верного боевого друга великого полководца… Но мало ли в разные времена встречалось дерзких отроков, способных укротить строптивое животное?
Но есть одна деталь в биографии Александра, деталь, которая делает ее поистине уникальной: ну, кто из когда-либо живущих юношей мог бы похвастать тем, что его наставником был Аристотель?
А он мог. Не хвастая этим, правда, потому что тогда, в юношеском возрасте, он считал это обстоятельство чем-то само собой разумеющимся. Это потом, когда его спросят, почему он уважает своего учителя больше, чем отца, Александр ответит: «Потому что отец подарил мне жизнь бренную, а Аристотель — вечную».
Великий греческий философ Аристотель (июль 384 — октябрь 322 гг. до н.э.) с полным на то правом может называться фундатором всех известных человечеству наук, от минералогии до эстетики и теологии. Он написал 28 книг, среди которых: «Метафизика» и «Физика», «Поэтика» и «Метеорологика», «Политика» и «История животных», не говоря о «Первой аналитике» и т.д.
Аристотель первым ввел в философию термин «категория».
Ему принадлежит авторское право на такие понятия, как «эфир» (или «пятый элемент»), «tabula rasa» («чистая доска») и «формальная логика», как, впрочем, на множество других, если ознакомиться с исходными положениями едва ли не всех существующих наук.
Ему приписывается знаменитое высказывание: «Платон мне друг, но истину следует предпочесть».
Он пережил своего царственного ученика на два года, и эти два года были, пожалуй, самыми печальными, самыми трагическими из всех прожитых. После смерти Александра Великого афинское народное собрание развернуло массированную карательную кампанию, направленную против соратников покойного царя. В «черный список» попал и Аристотель. То, что речь идет о великом ученом, не только не было принято во внимание народными избранниками, но, боюсь, автоматически простимулировало вынесение ими такого приговора: «Смерть Аристотелю за оскорбление богов». Ну, как тут не помечтать о машине времени, которая перенесла бы меня и ручной пулемет на это их заседание…
А вот Аристотель, желая избавить афинян от очередного, после смерти Сократа, гнуснейшего преступления против человечества, счел за лучшее бежать на остров Эвбею, где вскоре умер.
КСТАТИ:
«Не было ни одного знаменитого полководца, который не черпал бы своего искусства из сокровищницы человеческого разума. В основе побед Александра Македонского мы всегда в конце концов находим Аристотеля».
Шарль де Голль
Да, если говорить только лишь об искусстве полководца, рассматривая это искусство как некую вещь в себе, никак не связывая эту вещь с ценностями человеческой цивилизации.
Восторженный хор историков вот уже которое столетие поет о том, как после смерти царя Филиппа двадцатилетний Александр воссел на македонский престол, которому угрожал буквально весь мир. Никто и никогда, пожалуй, не собирался захватывать Македонию, с ее гористой местностью, бедной почвой и населением, озабоченным одной лишь мыслью, где и кого бы ограбить. В этом плане Македония весьма напоминала некоего Неуловимого Джо из старого анекдота, который был неуловим не потому, что его не могли поймать, а потому, что он и даром никому не был нужен…