- Рид, а ты знаешь, что на встречах Янг Демо всегда собираются самые хорошенькие девочки, - сказал мне мой новый приятель Джо Гарфинкл.
- Ну что ж, я не прочь это проверить, - ухмыльнулся я в ответ.
Джо был лет на десять старше меня, но мне нравилось всюду с ним ходить, потому что он всегда знал, где в городе самые лучшие вечеринки, и где собираются самые красивые женщины. Меня не интересовали все женщины подряд, меня интересовали лишь отдельные представители слабого пола. Мне нравились хорошенькие девочки, но не "хорошие".
Придя на встречу, я заметил одну девушку в другом конце комнаты с самой очаровательной улыбкой, какую я когда-либо видел.
- Эй, Джо, помоги мне снять вон ту.
Я даже тихонько присвистнул, предчувствуя, что он сейчас же меня с ней познакомит.
- Ты как всегда в своем стиле, - усмехнулся он. - Что-то я раньше этой куколки здесь не замечал. Боюсь, что ничем не смогу тебе помочь. Зато вон та, - он указал куда-то направо, - больше в моем вкусе. Тем более, что я ее уже давно знаю. А откуда? Хм-м...
Он исчез в своем направлении, а я направился к блондинке, чья улыбка, казалось, освещала всю комнату. Я начал знакомство самым что ни на есть банальным образом.
- Я собираюсь устроить вечеринку у себя дома где-то через пару недель, - сказал я ей. - Ты не хочешь записать мне свое имя и телефон, чтобы я мог тебя тоже пригласить?
Улыбка мгновенно исчезла с ее лица, и она посмотрела на меня, как бы раздумывая, давать свой телефон или нет. Но потом все-таки взяла у меня из рук карандаш и записала что-то на листочке бумаги. Я засунул его себе в карман, и мы еще немного поболтали. Она призналась, что ей еще предстоит сегодня готовиться к контрольной по испанскому, которую она пишет завтра. Я что-то не особенно этому обрадовался и вскоре оставил ее, чтобы собрать еще несколько имен и телефонов. Никогда не знаешь, когда может потребоваться несколько девушек для вечеринки или еще для чего-нибудь.
Несколько позже я заметил, как Джо разговаривал с той самой девушкой. Мне стало как-то не по себе. Я никогда не испытывал подобного чувства и никак не мог понять, откуда оно взялось. Интересно, что это было? Может, ревность? В конце концов, почему Джо не имел права с ней поговорить. Она не была ведь моей девушкой. Я ее еще совсем не знал и даже не читал, того листка бумаги, где она записала свое имя. Я вытащил его из кармана и прочитал: Джой. Джой Янг. Очень красивое имя.
Спустя несколько недель я позвонил Джой и предложил встретиться. Когда я заехал за ней, то оказалось, что у нее есть свой собственный Корветт. Я считал, что любая девушка, у которой есть свой собственный Корветт должна быть богатой.
Когда я еще учился в колледже, то твердо решил, что обязательно женюсь на богатой девушке. В конце концов, что толку посвящать свою жизнь человеку, у которого за душой нет ни гроша.
На меня также произвел большое впечатление тот факт, что, когда мы зашли пообедать, Джой выбрала самые дешевые блюда вместо самых дорогих. С ней вообще было удивительно легко. Когда я предложил ей пойти в кино, она тут же сказала, какой фильм она хотела бы посмотреть.
Еще не встретившись с ней и полдесятка раз, я уже обнаружил в ней столько достоинств - искренняя, милая, умная, уравновешенная, заботливая, богатая и такая красивая, - что не мог не почувствовать, как влюбляюсь. В ней было все, что я искал в девушках, за исключением, может быть, одного: она была "хорошей" девушкой. Обычно это отталкивало меня в девушках, но даже и это могло стать решительным плюсом, если речь шла о человеке, с которым я намеревался связать свою жизнь.
Смущало лишь одно: Джой не была еврейкой. Но большинство еврейских девушек, с которыми я встречался, мне не подходили: я никогда не чувствовал себя с ними легко и раскованно. Все, что потребуется - это обратить Джой в иудейство, и тогда все будет просто высший класс.
Джой тоже относилась ко мне серьезно. Я понял это, когда однажды вечером она задержалась перед дверью своей квартиры и сказала, что, быть может, нам не стоит больше встречаться.
- Почему? - спросил я, поскольку не видел никаких особых причин для расставания.
- Наши взаимоотношения заходят слишком далеко, но у нас остается серьезный религиозный барьер.
Чем больше она говорила о трудностях, тем больше я убеждался, что она была именно той девушкой, какая мне была нужна. Я не стал спорить, просто обнял ее и своим поцелуем заставил замолчать. На следующий день я дал дядюшке Абу одно свое колечко, чтобы он из него сделал для нее амулет. Она взяла его, одарив меня своей лучистой улыбкой, и я воспринял это как официальное согласие быть моей девушкой, а впоследствии, быть может, и женой.
- Мама, помнишь ту Джой, о которой я тебе говорил, девушка-нееврейка, с которой я встречаюсь? Я хочу привести ее на свадьбу Ширлей и познакомить с папой и всеми остальными.
Я вовсе не горел особым желанием знакомить Джой с толпой родственников, но рано или поздно это все равно должно было произойти, а на свадьбе сестры они как раз все будут в сборе.
- Ты что шутишь, Сид? Ты хочешь привести "шикса" на свадьбу Ширлей? Она себя будет чувствовать ужасно неуютно. - Мать уже хотела было легко отделаться от этой просьбы, но потом внимательно посмотрела на меня, и у нее в глазах зародилось подозрение.
- Сидней, не думаешь ли ты... Нет ты не можешь даже думать жениться на девушке, которая не является еврейкой. - Матушка одной рукой схватилась за сердце, медленно опустилась на набитый ватой стул и начала обмахиваться газетой. В моей голове вспыхнул один-единственный эпизод из детства, когда моя матушка не позволила мне сделать то, чего я хотел. Она не ругала меня и не наказывала, она просто стала кричать, так же как и я, когда капризничал. И она кричала до тех пор, пока я не сдался. Надеюсь, она не собирается устраивать скандала насчет Джой. Мне надо будет использовать всю свою дипломатию, чтобы этого избежать.
- Мама, ты ведь хочешь, чтобы я был счастлив, правда? - умолял я, стараясь снова быть похожим на маленького ребенка. - Я люблю Джой. Для меня нет никакой другой девушки на свете, и потом она ждет не дождется возможности обратиться в иудейство, чтобы стать полноправным членом нашей семьи.
Это было самой бесстыжей ложью. Один единственный раз, когда мы серьезно говорили о разнице в наших религиях, Джой предложила, чтобы я стал баптистом. Об этом не могло быть и речи, но я знал, что смогу уговорить Джой сделать все, что угодно. По-другому мой отец никогда ее не принял бы. Кроме того, мне казалось, Джой не придавала такого уж большого значения своему баптистскому воспитанию. Я не помнил, чтобы она хоть раз ходила в церковь.
- Она хочет обратиться? - моя матушка все еще с подозрением смотрела на меня, однако темп ее помахивания замедлился, и она уже лишь изредка вспоминала о газете.
- Да, - повторил я. - Мы встретимся с раввином, как только ты сообщишь новость отцу и договоришься о встрече для нас.
- Не знаю, что скажет он о твоем желании привести ее на свадьбу.
Я уже видел, как матушка начинала лихорадочно думать о том, какую тактику лучше всего использовать для того, чтобы убедить отца. И тогда я выложил свой главный козырь.
- Мама, ты можешь лишь сказать ему, что если Джой нельзя будет туда придти, то и я не приду.
По испуганному взгляду, который промелькнул у нее на лице, я понял, что мой выстрел достиг цели.
- Глупо думать, что кто-то может возражать против того, чтобы Джой пришла на свадьбу, - фыркнула матушка, уже готовая к атаке на отца. - В конце концов, она ведь станет нашей невесткой. Твой отец должен гордиться, что ты женишься на девушке, готовой обратиться в иудейство и воспитывать твоих детей.
Что ж, задача выполнена. Мое секретное оружие до сих пор еще никогда меня не подводило.
Свадьба Ширлей получилась по-настоящему экстравагантной, еще более шикарной, чем моя бар мицва. Был весьма изысканный свадебный обед для всех гостей, целый оркестр из восьми человек для танцев, восхитительные скульптуры изо льда, цветы, куда ни посмотришь, и еда, еда, еда.
Когда я представил Джой своим родителям, отец сердито посмотрел на нее, сухо поздоровался и столь же сухо пожал руку, после чего все усилия моей матушки были направлены на то, чтобы держать отца на одной стороне комнаты, в то время как мы с Джой держались на другой.
Родственники толпами ходили вокруг Джой, желая с ней познакомиться и получше разглядеть. Они все прекрасно понимали, что она должна была быть какой-то особенной для меня девушкой, коль скоро я пригласил ее на свадьбу. И хотя они были слишком вежливы, чтобы задавать свои вопросы вслух, но это не составляло большого труда прочитать в их глазах:
- Что это за Джой, что пришла с Сиднеем?
- Он что собирается на ней жениться?
- Но она похоже, что шикса.
- А чем занимается ее отец?
Но у меня не было ни малейшего желания отвечать на чьи-либо вопросы, не важно задавали их или только хотели задать. Да и сам я не знал, что ждет меня впереди. Я только что получил повестку от дядюшки Сэма явиться на следующей неделе на медкомиссию. Я надеялся получить категорию 4-F из-за своего бедра, но я не был в этом уверен. Результаты этой медкомиссии должны были напрямую повлиять на мои ближайшие планы. Единственное, что мне оставалось - это ждать, то же самое касалось и моих родственников. Я намерен был сообщить им о своих планах, когда придет время покупать свадебные подарки. Это могло произойти достаточно скоро.
Когда я сел в автобус с остальными призывниками, чтобы отправиться на медкомиссию в Форт Холлаберд, Мэриленд, мне досталось место рядом с одним парнем, которого я знал еще по школе. Он рассказал мне, что женился и уже развелся, и что теперь он гомосексуалист, и живет со своим, дружком в Нью-Йорк Сити, где оба работают модельерами, и что он очень счастлив. Что ж, каждому - свое, подумал я. Это его личное дело, что он собирается делать со своей жизнью, точно так же, как мое дело, что я собираюсь делать со своей.
По прибытии в Форт Холлаберд всем нам сказали раздеться догола и пройти целый ряд кабинетов, где нас прослушивали, просматривали и простукивали. Потом мы оделись и пошли в последний кабинет. Я прошел рентген бедра и машина автоматически определила мне категорию 4-F. Мой приятель после разговора с психиатром тоже был признан негодным к строевой.
Как только я освободился, я немедленно побежал к автомату, чтобы сообщить новость Джой. По ее голосу я определил, что она готова была заплакать от радости.
- О, Сидней, - сказала она, - я так счастлива! Не могла даже себе представить, что было бы, если бы тебя отправили куда-нибудь далеко-далеко, в какую-нибудь Германию, и, быть может, я никогда тебя снова не увидела бы.
Я был очень тронут.
На следующее утро, расчесываясь, я заметил, что мои волосы на макушке начали редеть. "Представляю, каким я буду уродом, когда стану лысым", - пожаловался я сам себе вслух. Оба моих деда были лысыми, это было нашей наследственной чертой. Может, стоит жениться сейчас, пока я еще достаточно красив и интересен для Джой.
Я очень удивился, когда раввин попытался меня отговорить от женитьбы на ней. Я думал, что он будет рад ее согласию обратиться в иудейство.
- Ты уверен, что Джой - единственная девушка во всем мире, которая может сделать тебя счастливым, Сидней? - спросил он меня, выбивая табак из своей трубки. Сидя в его заставленном книгами кабинете, я видел, что он не хотел получить скоропалительного ответа. Он желал, чтобы я действительно проверил свою душу прежде, чем принять окончательное решение о том, чтобы жениться на нееврейке. Чувствуя, что я свое дело сделал, уговорив Джой обратиться в иудейство, я решил, что разбираться с раввином - это уже не мое дело, поэтому неожиданно вспомнив, что у меня сегодня якобы важная встреча, я отправился домой готовить против него свое секретное оружие.
Мать бросилась в сражение не на жизнь, а на смерть, как будто она собиралась потерять сына, если его будущей жене не разрешат стать еврейкой. Никакой человек в здравом уме не посмеет противоречить моей матушке, будь то раввин или кто другой. Потом звонил раввин и очень желал поговорить со мной. Он, казалось, так и горел весь желанием поскорее начать готовить Джой к обращению в иудейство.
Под ежедневным давлением со стороны моей матушки даже мой отец стал почти убежден, что обращенная невестка гораздо лучше, чем та, которая просто-напросто была рождена в вере.
Мы решили, что свадьба будет маленькой и пройдет в доме моих родителей. Поскольку Джой обратилась в иудейство, ее родители не были заинтересованы в большой свадьбе, и чрезмерная еврейская свадьба тоже была неуместна.
15 марта 1964 года мы с Джой произнесли клятву перед раввином в доме моих родителей. Лишь несколько родственников присутствовали, когда мы с Джой выпили вино из хрупкого бокала, который я потом раздавил, символизируя разрушение Храма в Иерусалиме. Это должно было напомнить нам, что наш брак также может быть разрушен, если он не будет находиться под защитой Бога. Но, если я ничего не знал о том, что означало разрушение Храма, то еще меньше я знал о необходимости Божьей защиты в браке. Для меня хруст раздавливаемого бокала означал, что отныне у меня есть очаровательная жена, которая будет делать все, что от нее, как от жены, потребуется.
"Истреблен будет народ Мой за недостаток ведения", - гласит Божье слово (Осия 4:6). Но я так быстро летел с горы вниз по дороге, ведущей в пропасть, что из-за скорости я не мог замечать никаких предупреждающих знаков.
Глава 9. Нечто большее?
За несколько недель до нашей свадьбы я разговаривал с менеджером радиостанции, на волнах которой работал "Hootenanny".
- Послушай, - сказал я ему, - через несколько недель я собираюсь жениться. Ты не мог бы надавить на кого-нибудь из спонсоров, чтобы заставить его раскошелиться на отдельный номер для новобрачных в Саммит-отеле на пару дней?
- Поздравляю, Сид, - сказал он, переложив сигару из одного угла рта в другой и тепло пожав мне руку. - Считай, что все уже улажено. В любом случае, передай мой привет будущей супруге.
"В любом случае, передай мой привет будущей супруге" - эту фразу я услышал от нескольких человек, которые звонили, чтобы отказаться от наших программ. На сцене появилась длинноволосая группа из Англии "The Beatles". Популярность фольклора тут же упала, и за неделю до свадьбы мою программу сняли с эфира.
Новая жена, новая квартира, новая мебель и никакой работы. Из рыцаря-поклонника Джой в сияющих доспехах, крутого парня, сильного, процветающего, эффектного, я превратился в небритого читателя объявлений о найме на работу, лениво расхаживающего в мятых бермудах по квартире, ожидая, пока придет с работы жена и приготовит ему обед. Без престижного положения в обществе, чтобы как-то удовлетворить свою манию величия, я снова превратился в постоянно ноющего, во всем всегда правого, эгоистичного, то и дело чего-то требующего маменькиного сыночка. В глазах Джой я уже не представлял горячего поклонника, когда она, усталая, приходила с работы в пять тридцать каждый вечер, и я тоже стал замечать за собой, что, просмотрев целый день телевизор, я ожидал, как само собой разумеющееся, что она будет меня во всем обслуживать.
Пару месяцев я нехотя пытался заниматься продажей недвижимости, но не особо преуспел на этом поприще. Это занятие принесло мне весьма незначительный доход. Однажды, болтаясь дома без дела, я взял в руки Ридерз Дайджест и прочитал статью, написанную сотрудником отдела венерических заболеваний при Департаменте здравоохрания, образования и соцобеспечения (ДЗОС).
В ней автор рассказывал о своих приключениях, работая в злачных местах, общаясь с проститутками, беседуя с посетителями ночных клубов об их сексуальном поведении. Подобная работа мне показалась весьма интригующей, почти что как работа агента ФБР.
Я позвонил в местное отделение ДЗОС и поинтересовался, нет ли у них каких-либо вакансий, рассказал им также кое-что о своем образовании и бывшей работе, и меня попросили пройти собеседование на предмет годности для работы в Майами во Флориде, где действительно было одно вакантное место. Позже я узнал, что человек, проводивший собеседование, считал, что у меня был самый богатый потенциал среди всех людей, когда-либо к ним обращавшихся для того, чтобы преуспеть на этой работе. Итак, я получил это место.
Джой была очень рада, что нам предстояло переехать во Флориду. Ей уже порядком надоела ее работа секретарем в Вашингтоне. Мы стали собираться, чтобы отправиться на новое место, и я записался на курсы сотрудников отдела вензаболеваний ДЗОС.
На курсах основной удар делался на распознание симптомов и изучение истории вензаболеваний, на основные приемы ведения беседы: как заставить человека раскрыться и рассказать о всех своих сексуальных партнерах. Я научился ничему не удивляться, разговаривая с такого рода людьми.
Через несколько недель подготовки я опять надел свои темные очки и готов был снова погрузиться в романтику (как мне казалось) работы. Но преподаватель курсов почему-то забыл сказать, чем я буду заниматься на своей работе. А она заключалась в том, чтобы брать кровь на анализ у лиц, подозреваемых в венерических заболеваниях.
Меня чуть не вырвало, когда я делал это в первый раз. Мне всегда казалось, что этим должен заниматься кто-либо другой, но я как видно ошибался. Я должен был закатывать этим людям рукава, перевязывать предплечье резиновой трубкой; просить их поработать кулаком, выискивая у них достаточно толстую вену; затем тыкать в нее иглой до тех пор, пока не попаду туда, куда надо; после чего я ослаблял трубку на предплечье, пока баночка полностью не заполнялась темно-красной венозной кровью. Затем я должен был не забыть сказать ему расслабить руку, иначе кровь могла меня всего забрызгать. Каждое действие этой операции было специально рассчитано для того, чтобы заставить меня вытошнить.
Кроме всего этого, некоторые места, куда мне приходилось ходить, были настолько далеки от идеала, насколько это можно было себе представить. Люди, с которыми я имел дело, часто были одеты чисто символически - надушенные красотки из сверкающих ночных клубов. Помню, как однажды, умирая от духоты, на грани нервного срыва, сидя на каком-то паршивом диване, вдыхая отвратительную вонь и пыль, я пытался взять кровь на анализ у одной беззубой ведьмы, на которой была одета лишь какая-то тряпка. От зловония у меня кружилась голова, списку ее половых партнеров не было конца. Я слышал скребущихся за стенкой мышей и видел лежащих по всему полу дохлых тараканов.
Я был совершенно разбит, без каких-либо финансовых запасов, без какой-либо возможности вернуться назад в Вашингтон, не имея никакого другого источника доходов, чтобы платить за квартиру и еду. Будь моя воля, я бы бросил эту вонючую работу после первого же дня. Но у меня не было никакого другого выхода.
В конце концов, бесконечные повторения одной и той же процедуры притупили во мне чувство отвращения. Я взял столько много образцов крови, что для меня это уже стало обыденным делом. И все-таки я по-прежнему ненавидел эту работу.
Работа меня также не любила. Мой босс был максималистом, и ему похоже было все равно, что у меня такие хорошие результаты собеседования, что у меня так много хороших идей о том, как улучшить всю процедуру и сократить бумаготворчество в офисе. Когда я только-только попытался внести свое первое рацпредложение, он мне дал ясно понять, что когда я проработаю год, то тогда у меня появится право открывать рот, но никак не раньше. Я заполнял бесконечные формы самым что ни на есть неряшливым образом, считая, что вся эта писанина ниже моего достоинства. Мое достоинство получило хорошую пощечину, когда мой босс приколол к доске объявлений несколько моих форм, обведя многочисленные ошибки ярко-красным карандашом. Я был преподнесен как типичный пример разгильдяйства. После этого меня уже не интересовало, будет кто-то реализовывать мои идеи или нет. Все, что я хотел - это поскорее убраться. Наверняка где-то есть работа, достойная моих высочайших способностей.
Один из моих друзей рассказал мне о Генри Гринберге, но мне трудно было поверить в то, что я слышал. Генри было всего лишь тридцать один, а он уже успел сделать себе миллион, работая страховым агентом. В моих глазах работа страховым агентом была самой низкой профессией, быть может, лишь на полшага выше агента по продаже подержанных автомобилей. Ни одна, ни другая работа меня не привлекала. Но все же один миллион долларов...
Мне все еще было двадцать пять, и в конце месяца, после уплаты всех счетов, в кармане было хоть шаром покати, несмотря на то, что мы с Джой оба работали. И потому, когда однажды вечером Генри, которого я никогда в глаза не видел, позвонил из своего новенького Линкольн-Континенталя и пригласил пообедать в самом шикарном ресторане на Майами, я даже подпрыгнул от такой удачи.
Генри меня удивил. Он был невысокого роста и вида неуклюжего подростка. Несмотря на его дорогой наряд, он совершенно не выглядел миллионером. Но количество банкнот в бумажнике в состоянии переубедить любого человека. Его жена, напротив, как будто только что сошла с журнала Vogue, и их дом представлял собой настоящий особняк, превосходивший мое всякое воображение.
Не послушав его и пяти минут, я уже видел, что Генри был самым удивительным человеком, которого я когда-либо знал. К концу нашего обеда я уже был твердо уверен, что буду заниматься продажей страховок. Я даже совсем забыл шуточки о людях этой профессии. Генри убедил меня, что Линкольн-Континенталь, шикарный дом и все остальное, что могут позволить человеку деньги, - все это ждало меня за углом, если я только буду твердо придерживаться его инструкций.
На следующий день я сдал свое оборудование для анализа крови в Департамент здравоохранения Майами] передал им в наследство груду незаполненных форм и облегченно вздохнул. После этого я поехал и забрал восьмиминутное выступление, которое Генри сказал мне зазубрить.] Я попытался его отговорить от этого, поскольку запоминание чего-либо всегда давалось мне с трудом. Кроме того, мне казалось, что я и сам мог бы написать подобную речь, [а может даже и лучше. Но он настаивал, чтобы я делал так, как он говорил и, кроме того, миллион долларов был Яля меня хорошим стимулом, чтобы идти ровно по его стопам.
"У меня к вам есть одно замечательное предложение, которое оценили уже многие люди..." повторял я до тех пор, пока эта речь не стала отскакивать у меня от зубов.
С выученной речью я отправился к своему первому клиенту. И он купил у меня страховой полис.
Я пошел к другому клиенту. И он тоже купил у меня полис.
Я пошел к третьему. Он также купил у меня полис.
Речь доказала свою дееспособность. Больше я уже и не думал о том, чтобы писать что-то самому. День за днем я обращался к своим потенциальным клиентам с готовой речью, которая никогда меня не подводила: "Сэр, у меня к вам есть одно замечательное предложение, которое оценили уже многие люди со схожими с вашими проблемами...", и день за днем они послушно подписывались там, где я просил. Через месяц я уже лидировал по количеству проданных полисов во всей страховой компании Джона Ханкока. Против меня никто не мог устоять. За свои первые шесть месяцев работы я продал полисов на сумму более $500.000 в городе, в котором, если честно говоря, я никого не знал.
Однажды меня вызвал к себе менеджер и сказал, что звонили из полицейского управления и спрашивали, есть ли у нас некто Сид Рот. Затем менеджер спросил меня, не я ли был на Северо-западной 14-й стрит накануне вечером и стучался в дома людей.
- Да, - сознался я, чувствуя, как у меня часто забилось сердце, и недоумевая, что я сделал такого плохого.
- Тебя кто-то заметил, Сид, и решил, что ты грабитель. Страховые агенты обычно не стучатся в дома людей в столь поздний час, если только у них заранее не договорена на это время встреча.
Я покраснел, попытался дать какое-то детское оправдание и уже приготовился к хорошей головомойке, которую однако я так и не получил.
- Ты сукин сын, Сид, настоящий сукин сын, - он засмеялся, довольный своей шуткой, и глядя на меня с неподдельным восхищением.
Комплименты всегда в моей жизни делали меня еще более заносчивым, чем обычно. В тот же день я выговаривал секретарше, которая не совсем так, как надо, печатала мои страховые заявления. Ей действительно досталось от меня в тот день. Мои унизительные высказывания об ее бестолковости разносились эхом по всему коридору. Так случилось, что менеджер слышал всю эту некрасивую сцену и вызвал меня потом к себе.
- Послушай мой совет, Сид, - сказал он, - ты можешь поймать гораздо больше мух медом, чем уксусом.
Интересно, кто это хочет ловить мух? - подумал я. Я промычал что-то в ответ, поулыбался и вернулся назад к себе в кабинет. Мне было неприятно, что он услышал, как я грубо разговаривал с секретаршей. Поскольку он только что похвалил меня, назвав сукиным сыном, я не хотел, чтобы он видел меня в плохом свете. Я решил, что в следующий раз, когда я буду критиковать этих глупых женщин, то буду это делать не столь громко.
Впервые в своей жизни я зарабатывал настоящие деньги, занимаясь делом с прекрасной для меня перспективой. Но мне все надоело. Надоела чуть ли не до смерти моя работа, моя семья - все надоело.
Это напоминает мне песенку, которую я написал вскоре после того, как приехал в Майами. Она называлась: "Должно быть нечто большее!" В ней были такие слова: "Я лишь работаю, ем и сплю, и так повторяется изо дня в день. Но ведь должно же быть нечто большее!" В глубоком отчаянии моя душа кричала: должно же быть нечто большее!
Глава 10. Вор
Где бы это "нечто еще" ни было и в чем бы оно ни заключалось, но в Майами им, похоже, и не пахло. Джой осточертела ее работа, равно как и мне моя. Да и мы сами уже почти осточертели друг другу, поскольку постоянно ворчали и ссорились по всякому поводу. Жизнь, казалось, была без будущего, пуста, одноцветна, лишена всякого смысла и радости. Быть может, перемена обстановки что-то изменит. Мы взяли двухнедельный отпуск и отправились в Вашингтон.
Даже трава казалась там зеленее, особенно когда Вашингтонское отделение Ханкока согласилось взять на себя все расходы, связанные с переездом, лишь бы только я согласился на них работать. Предложение звучало достаточно заманчиво. В Майами большинство моих первых клиентов по той или иной причине начали отказываться от наших услуг. Они просто перестали платить страховые взносы. От меня требовалось узнать, почему они так поступали и, если надо, перезаключить с ними контракты. Я терпеть не мог заниматься такого рода делами. И поскольку я уезжал из Майами, это означало, что менеджеру придется все выяснять самому.
Кроме того, мое будущее было бы наверняка более перспективным в Вашингтоне, где я знал столько много людей. В конце концов, если я умудрился продать страховок на сумму в $500.000, будучи зеленым новичком в Майами, городе, в котором я фактически никого не знал, то наверняка я сделал бы себе состояние в Вашингтоне, где я провел практически всю свою жизнь. Быть может, и Джой была бы более счастлива здесь, коль скоро она могла бы чаще видеться со своими родителями. Ее прекрасную улыбку, привлекшую меня в свое время, теперь заменяла гримаса, типа "мать честная".
Единственной возможностью для нас покинуть Майами - это было найти кого-то, кто бы согласился оплатить наш переезд. Я только что спустил все наши сбережения под один верный план, который, однако, не торопился окупаться.
Один мой коллега и хороший друг Майк Берман предложил дельце, которое могло, по его словам, $2.000 обратить в коллекцию монет стоимостью в $15.000, если я только готов раскошелиться и подождать буквально пару недель. Когда я пришел домой, чтобы забрать свою расчетную книжку и снять деньги со счета, Джой устроила мне сущий разнос.
- Сид, - произнесла она самым отвратительным тоном, когда я сказал ей, что собираюсь сделать. - Ни один нормальный человек не даст тебе $15.000 за какие-то $2.000. Ты ведь это прекрасно понимаешь.
Но я кое-как ее уговорил, хотя понимал, что большая часть наших сбережений является результатом ее рабского труда на работе, которую она терпеть не могла. Убедив себя, что я лучше знаю, и сказав ей, что она еще будет вместе со мной радоваться, когда у нас будет денег больше, чем когда-либо, я взял расчетную книжку и снял все деньги со счета.
Вручив деньги Майку новенькими хрустящими двадцаточками, как он и просил, я получил расписку и его обещание передать деньги своим людям, которые и приобретут ту самую коллекцию. Он не говорил так уж четко о том, кем они на самом деле являлись, а я не хотел показаться слишком любопытным. Его намеки заставили меня поверить, что они являлись приближенными к мафии, если не ее членами.
Первые несколько недель я терпеливо ждал безо всякого беспокойства, мечтая о том, как я использую деньги, как только получу коллекцию и продам ее по настоящей стоимости. Я понимал, конечно, что дело не совсем было чистым, возможно, монеты были крадеными, но не мог же я себе позволить быть таким уж привередливым. Следовало с самого начала ожидать, что ради 650% чистого дохода, придется пойти на определенный риск.
Все это время Джой не давала мне покоя и каждый день пилила, вопрошая о том, когда, мол, твой друг доставит тебе твои сокровища. Я скрежетал зубами и старался отмалчиваться. Я виделся со своим другом каждый день, и он постоянно уверял меня, что все нормально, что все идет, как и надо, и что следует запастись еще немного терпением. Я даже испытывал по отношению к нему какое-то чувство благодарности за то, что он взял на себя такой большой риск, связавшись ради меня с мафией.
Однажды Майк сказал, что ему нужно обсудить со мной один очень важный и конфиденциальный вопрос, и потому мы договорились встретиться сразу после работы. Я уже было обрадовался, поскольку думал, что сделка наконец-то состоялась, и что он теперь собирается вручить мне товар. Весь день я только об этом и думал и с нетерпением ждал встречи с Майком. Но когда он вошел в бар, в руках у него ничего не было.
- Значит так, Сид, - сказал он как только мы уселись за маленьким круглым столом в темном углу бара, и когда официант принес нам пива. - Ты честно выполнил свою часть дела, и ребята не собираются отказываться от своей части, но...
Он остановился, чтобы осушить свой бокал, а у меня упало сердце.
- Что но? - требовал я. - Какие могут быть еще но? Дело есть дело. - я удивился, насколько холодным, жестоким, даже преступным был мой голос.
- Не кипятись, Сид, - сказал Майк, наморщив брови и подняв руку, чтобы остановить мой нетерпеливый пыл. Все идет нормально, только потребуется еще немного денег.
- Сколько?
- Ну, ты понимаешь, что не я это решаю...
- Кончай разводить демагогию! Скажи мне сколько! - я чувствовал, как мои руки сжимали бокал.
- Шестьсот.
- Шестьсот?! - вся моя внутренность буквально вознегодовала во мне от возмущения. - Шестьсот?!
- Да. Шестьсот. Сегодня же. Нужны еще шесть сотенных.
Он мог с таким же успехам сказать шесть тысяч. Я уже отдал ему все, что у нас было. Больше не было ни цента... Но постой, постой. Кажется, была одна возможность. Нет, даже не возможность, это был выход. Я стукнул по столу.
- Я пойду позвоню. Это займет ровно одну секунду.
Я чуть было не перевернул стол, торопясь скорее позвонить. Я набрал свой такой знакомый номер и с облегчением вздохнул, когда матушка подняла трубку.
- Не могу сейчас объяснить, но мне срочно надо $600 прямо сейчас.
Я даже услышал, как она набрала в рот воздуха и мог представить ее испуганное лицо, когда она почти что закричала:
- О, Сидней, с тобой все в порядке, мой мальчик? Что-то случилось?
- Нет, мам, нет. Просто мне срочно нужны шесть сотен. Я все объясню, когда приеду в Вашингтон на следующей неделе. Я все верну, все до цента, обещаю. Но перешли мне их прямо сейчас, хорошо?
Я знал, что это была очень большая сумма для нее, и она имела полное право отказаться, но она еще никогда этого не делала. Я ждал. И вот наконец:
- Конечно, Сидней. Ты хочешь, чтобы я переслала $600. Я сделаю это прямо сейчас.
Я выдавил из себя: "Спасибо, мама", - и повесил трубку. Пока я пробирался назад на свое место через толпу людей, пришедших в бар после работы, я думал о том, как она закончила наш разговор. Я прекрасно знал, что она сказала. Она сказала: "Береги себя, Сидней" и даже после того, как поняла, что я уже повесил трубку, сказала свое неизбежное: "До свидания и удачи тебе". Сколько я помню себя, она всегда мне это говорила при расставании: "До свидания и удачи тебе". Быть может, она прощалась со своими деньгами, сама того не подозревая, но я знал, что Майк ждет меня с удачей.
Майк действительно меня ждал. Впервые я видел, чтобы он так нервничал. Я подумал о том, в какую переделку он сам попал. Наверняка он тоже получит солидный куш за свои посреднические услуги.
- Все о'кей, Майк. - уверил я его. - Шестьсот баксов уже в пути. Моя матушка их уже пересылает.
- Твоя мать? Посылает тебе такую сумму денег? Вот так просто? Что ты ей сказал?
- Да ничего я ей не говорил.
Я особо об этом не задумывался, но на Майка это произвело такое впечатление, что на секунду он, казалось, забыл о своих собственных проблемах.
- Моя мать никогда ничего подобного для меня не делала, - задумчиво сказал он и посмотрел на меня так пристально, что стало даже как-то неловко. - Ты хоть понимаешь, Сид, как тебе повезло? Просто попросить вот так - и она шлет тебе деньги безо всяких вопросов! фантастика! - он покачал головой, как бы все еще не веря.
- Ничего фантастического тут нет, - пожал я плечами. - Просто такая у меня мать, вот и все. И она всегда была такой. Она все готова сделать ради меня, все, что угодно, даже жизнь свою положила бы, если бы я ее об этом попросил.
Получив шестьсот долларов, я немедленно отдал их Майку, и он уверил меня, что с этого момента все пойдет, как надо. Через несколько дней коллекция монет будет у меня в кармане.
За день до того, как мы должны были отправить все наши вещи в Вашингтон, Майк сказал мне, что очень извиняется, но возникла еще одна непредвиденная проблема. Мне даже дышать стало легче, когда я узнал, что на этот раз, она мне ничего не будет стоить: необходимо было еще немного подождать. Коллекцию я должен был получить уже в Вашингтоне, он лично пообещал прилететь, чтобы доставить ее мне.
Когда я пришел домой в тот вечер, Джой уже уволилась с работы и теперь сидела на лужайке перед домом и читала журнал. Когда я сообщил ей новость, ее лицо отобразило полное презрение и отвращение. Она швырнула журнал на траву и закричала:
- Сид, ты никогда не получишь эти монеты, и ты прекрасно это знаешь! Как ты мог так сделать, взять деньги, ради которых я столько работала и вот так выбросить их на ветер? Любой дурак и тот бы лучше это понял.
Люди стали открывать свои окна и высовывать головы, чтобы посмотреть, что происходит. Я боялся поднять глаза, потому что знал, что все смотрят и слушают эту тираду, но Джой, казалось, это было абсолютно все равно. Чем больше я пытался ее успокоить, тем громче она кричала.
В конце концов я развернулся и пошел в дом, оставив ее одну кричать сколько ее душе угодно. Но даже находясь дома, я все прекрасно слышал. Когда она тоже пришла, вся заплаканная, я попытался ее успокоить.
- Джой, я...
Но она не хотела слушать. Шатаясь, она отправилась в спальню, громко хлопнув за собой дверью.
На следующий день после того, как мы прилетели в Вашингтон, я послал телеграмму Майку, угрожая, что, если у меня не будет товара к следующей пятнице, то я прямиком иду в полицию. Он позвонил и попытался меня успокоить, заверив, что монеты уже у него и что я должен встречать его через две недели в пятницу в аэропорту у выхода 29 в 14:04. Задержка, по его словам, была вызвана тем, что ФБР каким-то образом вышла на их след, и за ними теперь ведут круглосуточное наблюдение.
Меня это на какое-то время удовлетворило, но Джой по-прежнему не могла успокоиться, что я так спокойно выбросил деньги, которые, как она считала, принадлежали ей. Ну ничего, она по-другому запоет, когда денежки будут у меня в руках.