В период 60-х — 70-х годов многие в мире выступали противниками разрядки. Они были во всех странах. Мысль о возможности соглашения, и именно такого «биполярного» соглашения, между двумя величайшими державами порождала различные опасения. В правящих кругах Европы как на Западе, так и на Востоке руководители боялись достижения соглашения в обход их стран и, следовательно, за их счет. Китайцы были тем более против, ибо были убеждены, что они предназначены в жертву в этом деле, и потому они искали поддержки у всех, кому не по душе разрядка[40]. Во многих странах «третьего мира» также опасались, что согласие между Москвой и Вашингтоном повлечет за собой новый передел сфер влияния, на этот раз в более глобальном масштабе.
Но даже в двух основных заинтересованных странах не было единодушия относительно новой политики. В Соединенных Штатах /40/ подозревали, что антикоммунист Никсон стал чрезмерно уступчив по отношению к «красным». Оппозиция его новой внешней политике исходила, однако, не только от американских правых сил, для которых «разрядка была злом по определению»: «Военные круги и их многочисленные сторонники выступали против перспективы заключения соглашений о разоружении»[41]. И наконец, с противоположной, либерально настроенной стороны политического спектра тоже высказывалась критика в духе исконного недоверия к президенту, считавшемуся циником, способным поступиться в своих отношениях с Москвой даже самыми благородными принципами. Не впадая в упрощения, которыми грешили советские руководители, можно тем не менее утверждать, что эта разнородная коалиция стала одним из двигателей скандала «Уотергейт», который привел к преждевременному завершению политической карьеры Никсона[42].
Нечто похожее, хотя и не столь явное, наблюдалось и в Советском Союзе. Аналогичные настроения были даже там, где они не всегда обнаруживались столь откровенно: именно на них намекали советские руководители в ходе дипломатических переговоров, оправдывая свою неготовность к большим уступкам. Кроме того, по причинам, к рассмотрению которых мы вернемся позднее, против разрядки стали выступать более или менее подпольные группы диссидентов. Смычка американской оппозиции с советскими диссидентами происходит в 1973 году, когда сенат США поставил ратификацию советско-американского торгового соглашения в зависимость от проведения СССР более либеральной политики в области предоставления выездных виз желающим эмигрировать. Для СССР ратификация соглашения была важна, ибо она отменяла ранее принятые против него жесткие дискриминационные меры и предоставляла режим «наибольшего благоприятствования». Но СССР трудно было согласиться с условиями, продиктованными сенатом США по наущению одного из наиболее влиятельных сенаторов, демократа Джексона, ибо Москва опасалась, что это подорвет страну изнутри. Принятие знаменитой поправки Джексона-Вэника приветствовалось в Москве как чрезвычайно положительное событие некоторыми наиболее известными представителями диссидентства, начиная с академика Сахарова, несомненного авторитета также и в области разоружения[43].
Но наиболее серьезные для разрядки препятствия зарождались внутри самого советского общества совсем на иной почве. Внешняя политика СССР становилась все более дорогостоящей. Тревогу по этому поводу забили в диссидентских кругах уже во второй половине 60-х годов[44]. Очень высокой была цена, заплаченная за стратегический паритет, с трудом достигнутый в результате долгой гонки за американцами. Но еще дороже обходилось его поддержание, поскольку /41/ развитие современных технологий вынуждало советских военных требовать создания вооружений, которые по уровню и цене не уступали бы имеющимся в распоряжении их заокеанских соперников. Информация, регулярно предоставляемая органами разведки, говорила об отставании то в одной, то в другой области: эти сигналы тотчас же преобразовывались в новые статьи расходов[45]. Но ноша эта для советской экономики была много тяжелее, нежели для американской, по-прежнему значительно более мощной. Точный подсчет очень трудно произвести даже сегодня, но весьма вероятно, что часть валового внутреннего продукта, предназначенная на военные расходы СССР, почти вдвое превышала американскую[46]. Еще более разорительным оказался разрыв с западноевропейскими странами и с Японией, которые, оставив американцам решение наиболее сложных задач обороны, тратили на свои военные расходы гораздо меньше. Первые соглашения об ограничении стратегического вооружения, несомненно, среди прочего имели целью обуздание этой гибельной спирали расходов. На практике эти соглашения были еще очень робкими и оставляли большой простор для технологических новаций и потому не могли остудить пыла в гонке за все более совершенным и смертоносным вооружением.
Очень дорогостоящими были также и некоторые не только чисто военные аспекты внешней политики СССР. Дорого обходилась помощь Вьетнаму оружием и специалистами. Не меньшими были затраты на вооружение арабских стран и на перевооружение их после поражения. Другим тяжелым бременем была помощь далекой Кубе, которая выдерживала жесткий американский бойкот только благодаря военным и прочим поставкам из СССР. Все большее число стран получало оружие от Советского Союза. Чаще всего речь шла не о подарках, а о продаже, но всегда в кредит и в конечном счете без всяких гарантий относительно возвращения долгов. Кроме того, когда разногласия с Китаем переросли в вооруженное противостояние, СССР пошел на создание на своей азиатской границе второго огромного военного комплекса в дополнение к существующему на Западе. Если сложить все эти расходы, то получается внушительная сумма, добавившаяся к уже имевшемуся тяжкому бремени постоянных для Советского Союза военных расходов[47].
Таким образом, в первое десятилетие брежневского правления появляется целый веер обязательств во внешней политике, выходящих за все пределы разумного. Источник этого, как его называли американцы, оverextention (сверхусилия) надо искать в политике, проводимой Хрущевым, но при Брежневе растущие обязательства достигли, а затем и превысили границы терпимого. В середине 70-х годов Громыко похвастал, что нет в мире проблемы, которую можно было бы решить без Советского Союза[48]. Казалось, речь шла о достижении. /42/ Но это была ловушка, которая могла обернуться смертельным риском.
За несколько лет до этого советские руководители взялись «догонять» Соединенные Штаты не только по стратегическим вооружениям, но также и особенно по уровню благосостояния, по производству продукции широкого потребления на душу населения. Хрущев в один из тех моментов, когда его занесло, даже объявил дату выхода на уровень США: 1970 год. В 1966 году Брежнев мог еще тешить себя надеждой, что цель приближается[49]. Но в конце десятилетия об этом уже никто не говорил. Разрыв между двумя странами становился огромным. Советские руководители продолжали еще хвастать, что СССР по некоторым видам продукции производит больше США. Но речь могла идти лишь о сырье или полуфабрикатах. Отставание было особенно заметным, а иногда и просто безнадежным в области производства наиболее современной продукции, самой совершенной технологии[50]. В 1969 году американцам удалось даже высадить своих астронавтов на Луне, продемонстрировав, что они догнали и обогнали Советский Союз в той единственной области, космической, где преимущество СССР представлялось особенно значительным. На рубеже 50-х — 60-х годов это преимущество немало способствовало росту уважения, которым СССР пользовался в мире. Тучи, причем весьма грозные, сгущались над внешней политикой, находившейся, казалось, еще в полном расцвете.
Аннотация
В настоящей статье поставлена задача раскрыть предпосылки для перехода к коммунизму. В этом аспекте статья представляет собой популяризацию идей академика В. М. Глушкова, представляет эту информацию в сжатой и систематической форме. Наиболее четко этот аспект тематики статьи освещен в пп. 3 и Вывод
В пп. 1 – 2 анализируются причины гибели СССР. Гибель СССР рассматривается в свете объективных факторов. Пороки социализма, широко разрекламированные современной политической пропагандой, оказываются симптомами признаков, которые роднят Октябрьскую революцию с другими потерпевшими поражение революциями более раннего прошлого. Гибель СССР предстает как закономерное явление в свете положений исторического материализма, и тем самым служит его практическим подтверждением.
Статья построена так, чтобы привести читателя к идее объективных предпосылок перехода к коммунизму “эмпирически”, путем анализа причин гибели СССР
Актуальность данной темы обусловлена тем, что со времен отцов-основателей марксизма изменились условия. Благодаря этому то, что они выдвинули в качестве приблизительного прогноза на будущее, в нынешних условиях обрело черты предметной конкретики. К сожалению, такое изменение условий не было ни замечено широкой публикой, ни отражено в программах или использовано в деятельности руководства социалистических стран.
Автор, взявшись за перо, ставит перед собой задачу не поучаствовать в ожесточенном и бесплодном политическом споре, а обсудить с читателем интереснейшую проблему закономерностей развития общества, и те возможности, которые открываются преломлением их в современных условиях
Объем статьи без аннотации и плана: 11,5 стр. А4 с полями 2,5х2х2х2 см шрифтом TNR 12.
1. Причины гибели СССР и аналогии из истории
Не доказывает ли история СССР, окончившаяся его гибелью, ошибочность социального учения К. Маркса? И если нет, то какие выводы следуют из этого исторического явления? Попробуем разобраться.
Среди причин гибели СССР обычно называют:
- буржуазное перерождение коммунистической верхушки при полном равнодушии масс;
- неэффективность командно-административной системы.
Рассмотрим эти причины подробнее.
Начнем с вопроса о равнодушии масс. Советский марксист М. А. Лифшиц в [8] рассматривает, среди прочего, причины гибели Французской революции. В качестве причин автор называет обюрокрачивание органов управления, которое привело к отчуждению их и процесса управления страной от широких масс, и, как следствие, ценности революции стали восприниматься массами как отчужденные. Если бы М. А. Лифшиц дожил до конца ХХ века, он бы добавил, что те же причины привели к гибели и Октябрьскую революцию.
Но для нас здесь важно то, что и капитализм может порождать чрезмерную бюрократизацию. Таким образом, не правы те противники социализма, которые считают бюрократизм имманентной чертой социалистического строя, а сменивший его снова капитализм – строем, свободным от этого недостатка. Оказывается, бюрократизм может быть порождением также и капитализма, и точно так же привести и к его гибели. Следовательно, это не черта, присущая одному из этих общественных устройств, а симптом, свидетельствующий о более глубоко лежащих процессах, а именно о незрелости революции, и о том, что ей грозит в результате этих процессов скорая гибель. Сокрушить феодальную реакцию не удалось лидеру революции Робеспьеру, позже это не удалось Наполеону. Несомненно, эта серия неудач укрепила убеждения скептиков, которые считали борцов за новые общественные отношения утопистами и не понимали, как могут трудящиеся работать без бича надсмотрщика, или как управленческие решения могут приниматься не единолично феодальным деспотом, а коллегиально (парламенты, референдумы), как это свойственно республиканской форме правления. «Народ на собрании, – скажут мне — какая химера! … Подлые рабы с насмешливым видом улыбаются при слове «свобода»», – дает таким скептикам свою гневную отповедь Ж.-Ж. Руссо [4, стр. 236]. Существуют скептики и в наше время, считающие утопичной коммунистическую идею распределения по потребностям, или труда как «первой потребности», а не как просто средства их удовлетворения, «изнурительной альтернативы голоду». И все-таки капитализм победил. Таким образом, рассмотренный фактор – это не причина гибели обеих революций, а одно из следствий, и причины следует искать другие, лежащие в плоскости объективных факторов (в полном соответствии с историческим материализмом Маркса).
Теперь рассмотрим вопрос о буржуазном перерождении коммунистической верхушки. Кажется более чем странным, что авангард тех, кто борется за более прогрессивный строй, переродился в угнетателей из предыдущей, казалось бы, отмирающей, эпохи, стал олицетворять то зло, борьбу против которого возглавлял.
Как и в случае с Французской революцией, поищем аналогии в истории. В Украине в особой чести казачество. Это действительно героическая страница истории народов Российской империи. Советские историки рассматривают казачество как прогрессивное явление, т.к. в то время, когда во всей России было крепостное право, на землях, занятых казаками, долгое время не было феодального гнета ([10], [7]). Однако со временем произошло сначала имущественное расслоение казаков на старшину и голоту, а затем голота стала попадать в крепостную зависимость к старшине за долги ([10], [16]). У запорожских казаков во времена гетмана Богдана Хмельницкого процесс закрепощения только начинался, при гетмане же Мазепе закрепощение шло полным ходом, и сам он владел многими крепостными казаками. Итак, те, кто возглавлял борьбу против феодального гнета, сами стали феодальными угнетателями для тех, чью борьбу они возглавляли. Ибо в казаки убегали те, кто хотел освободиться от барского гнета.
Не то ли же самое произошло с коммунистической верхушкой? А если так… нет ли здесь единой закономерности? Проанализировано ли историками и философами казацкое движение?
По мнению советских историков, возникновение казачества связано с распространением товарно-денежных отношений в России, когда крестьяне хотели стать свободными производителями ([10], [17]). Казацкие республики – это уже элементы более прогрессивных капиталистических отношений. Более того, ряд советских историков крестьянско-казацкое восстание под предводительством Емельяна Пугачева называют ранней буржуазной революцией [11]. Другие считают такой термин неправомерным [11]. На наш взгляд, это спор бессодержательный, точнее, это спор исключительно о терминах. Если ключевое слово – «ранняя», то ясно, что она обречена на провал. У писателя-фантаста Гарри Тартлдава есть произведение «Ружья юга». Во время гражданской войны между американскими Севером и Югом южане получают автоматы Калашникова, и, будучи лучше вооружены, вопреки реальной истории добиваются независимости. Писатель показывает, что их время ушло, и отвоеванная независимость не предотвращает гибели Конфедерации южан вследствие экономических факторов. Точно так же и в случае с пугачевским восстанием. Но оно, наоборот, слишком опередило время. Даже если бы Пугачеву содействовал военный успех, он разбил бы царские войска и стал бы царем всея Руси. Возможно, тогда какое-то время Россия была бы свободна от крепостного права – хотя бы на время жизни самого Емельяна Пугачева. Но все равно – если не он, то его преемник вернул бы крепостное право и стал бы обычным царем феодальной страны.
Причина проста. Базис формации, по Марксу, включает в себя, кроме производственных отношений, также и еще одну составляющую – производительные силы. Новые производственные отношения могут закрепиться лишь на экономической базе новых производительных сил. Субъективным устремлениям казаков не способствовали объективные факторы – неразвитость производительных сил.
Что же служит тем рычагом, который поднимает общество на новую ступень развития? В случае с переходом от феодализма к капитализму это – машины, благодаря которым возможно создать промышленное производство. Если бы у казаков не было пушек, они бы потерпели поражение, даже имея машины, но без машин они не смогли установить капиталистические отношения, и не смогли бы, даже если бы одержали военную победу.
Что же является рычагом, который должен поднять общество от уровня капиталистических отношений на более высокую ступень?
Прежде чем ответить на этот вопрос, сначала определимся, о какой ступени идет речь…
2. Место социализма в последовательности стадий общественного развития
Стратегической целью СССР было объявлено построение коммунистической формации. Но эта цель была объявлена перспективной, а актуальной целью было объявлено строительство социализма. Советские идеологи четко различали понятия «коммунизм» – новая, следующая за капитализмом, общественно-экономическая формация, и «социализм» – первая фаза коммунизма, переходная стадия. Основатели же марксизма К. Маркс и Ф. Энгельс употребляли слово «социализм» в значении «коммунизм» (новая формация). Конечно же, К. Маркс говорил и о переходном периоде – обратим внимание, как он его характеризует: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата» [4].
Социализм не является отдельной общественно-экономической формацией. Это переходный период между капиталистической и коммунистической формациями. Слова «строить социализм» так же абсурдны, как, например, «учиться на студента». Человек учится на специалиста. Этот процесс называется его студенческими годами. Строить можно новую ОЭФ – коммунизм. Мгновенно он не строится, и процесс его строительства называется диктатурой пролетариата; в СССР его назвали социализмом.
Если мы не построили новое – значит, мы оставили старое. Если мы не умеем работать по-новому, то возвращаемся к старым испытанным методам.
Далее. Переходный период К. Маркс определяет исключительно как революционную диктатуру пролетариата. Т. е. при отсутствии классового врага (в случае СССР – после достижения военного паритета с капиталистическим миром – внешним классовым врагом, а внутренний классовый враг – буржуазия – был ликвидирован еще в 30-х) классовый враг «исчез», исчез и объект диктатуры. Исходя их этого, поздний СССР Маркс определил бы как общество раннекоммунистическое. Но соответствовало ли советское общественное устройство такому определению исходя из существующих там производственных отношений?
Вот определение коммунизма К. Маркса:
«На высшей фазе коммунистического общества, после того как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидов вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком, лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своём знамени: Каждый по способностям, каждому по потребностям!»[19]
Согласимся, что социализм СССР был куда ближе к известному нам капитализму, чем к этому определению.
Это понимал и В. И. Ленин: «…социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией»[18].
Также ответим на следующий вопрос. Только ли социализм возможен на экономической базе государственно-монополистического капитализма?
Вот слова В. И. Ленина: «… если крупнейшее капиталистическое предприятие … стало государственной монополией, значит … государство направляет все предприятие — в чьих интересах?
— либо в интересах помещиков и капиталистов; тогда мы получаем не революционно-демократическое, а реакционно-бюрократическое государство, империалистскую республику,
— либо в интересах революционной демократии; тогда это и есть шаг к социализму» [18].
Оказывается, грань тонкая, и во многом решающими оказываются субъективные устремления государственного руководства.
Например, на какой экономической базе строился бы фашизм (классовая сущность которого известна я из определения Г. Димитрова: это реакционная диктатура крупного капитала)? Известно, что фашизм – это диктатура монополий. В гитлеровской Германии, конечно же, монополий было много. Но если бы в ходе конкурентной борьбы одна монополия поглотила другие? Если бы монополии слились одну? Ответ: такой фашизм не стал бы социализмом, и строился бы он на базе государственно-монополистического капитализма!
А если так, не нарушается ли главное в учении К. Маркса – принцип исторического материализма? Революцию он считал неизбежной, потому что на одних субъективных устремлениях гарантировать удовлетворение интересов пролетариата при объективно существующей капиталистической системе невозможно. А в случае советского «социализма» общество представляло собой «капитализм с человеческим лицом»!
Коммунизм же означает отсутствие как силового, так и экономического принуждения к труду. А это значит, что индивид не включен в товарно-денежные отношения и не имеет стимула к труду в виде денег. Видный современный российский социальный философ В. Л. Иноземцев, интерпретируя учение К. Маркса об общественно-экономических формациях, объясняет разницу между доклассовой первобытнообщинной, постклассовой коммунистической и классовыми формациями как разницу в стимулах людей к труду: при первобытном коммунизме – «инстинктивная предтрудовая деятельность», при классовых формациях – труд вследствие силового или экономического принуждения к нему, при коммунизме – труд из мотивов самореализации [20].
Автор работы [21] связывает сохранение товарно-денежных отношений с гибелью пролетарской революции в СССР, выдвигая тезис о “такой причинно-следственной связи: оплата по труду – материальный интерес – неравенство – несправедливость – крах”. На наш взгляд, первое звено следовало бы назвать более общо: товарно-денежные отношения. Там же он пишет: «Общественный характер современного производства требует солидарности, взаимовыручки, подчинения частного интереса общему, но не товарной «конкуренции», не соперничества, не социального паразитирования и статусной дифференциации. «Стимулирование» труда при помощи кнута и пряника унизительно для человека и неприемлемо не только из соображений экономической неэффективности, но и нравственной ущербности. И Разум закономерно отвергнул модель общественного развития, основанную на оскорбительной для человека мене…».
Это очень важная мысль. Маркс констатировал, что в предыдущие формации ПОРОК был двигателем ПРОГРЕССА. Это же отражено в трагедии Шекспира “Отелло”. В одной критической статье справедливо утверждается, что это не просто увлекательная история про любовь и ревность. О других на самом деле вещах речь! Шекспир затронул социально значимую проблему. О том, что наступил капитализм, высоконравственные титаны духа оказались невостребованы, и на сцену выходят ничтожные Яго, за которыми будущее…
НАМ же ПОВЕЗЛО: теперь векторы прогресса нравственного и социально-экономического СОВПАЛИ! Да, сейчас ширится зло, но это не путь прогресса, это путь в небытие.
Пролетарский строй – это не большее потребление (забота о человеке – да), а это возможность самореализации в бескорыстном труде на благо общества. Можно и при капитализме трудиться без оглядки на личную выгоду, но дело в том, что результаты труда либо не принесут никому пользы, а лишь обогатят какого-нибудь капиталиста, либо принесут вред (как исследования расщепления атома Эйнштейна-Оппенгеймера привели к бомбардировке Хиросимы и Нагасаки)
Вот пробный камень для любого мероприятия, проводимого творцами новой формации. Прогрессивным оно будет, лишь если ориентировано на высоконравственного человека, апеллирует к его лучшим чувствам, а не низменным инстинктам. Материальная заинтересованность как стимул к труду – варварство, которое должно уйти в прошлое вместе с капиталистической эпохой.
Таким образом, мы не построили коммунизм, поставили мифическую цель строительства «социализма», и потому не ушли от капитализма. Человек, который ставит перед собой задачу побыть студентом, но не выучиться на специалиста, на какое-то время овладеет какими-то новыми знаниями, но диплом не получит и так и останется неучем.
3. О плановом хозяйстве в СССР.
Теперь вернемся к поставленному нами выше вопросу: что является тем рычагом, который может перевести общество от капиталистической к коммунистической формации?
В работе [6] В. И. Ленин анализирует переход от капитализма к социализму и коммунизм, оптимистически пишет о том, что в дальнейшем будет осуществлен переход к коммунистическому распределению по потребностям и свободному коммунистическому труду, но … на вопрос, когда, или как скоро, это произойдет, прямо говорит: «этого мы не знаем и знать не можем», а относительно того, что конкретно для этого нужно, ничего не говорит, из чего нетрудно заключить, что такое незнание распространяется и на конкретные шаги для такого перехода. Итак, пока имеем одну из форм капитализма, а как перейти к коммунизму – «не знаем и знать на можем»… Пусть пока нет для этого объективных условий, но тогда тем более не логично ли, что эта революция оказалась такой же ранней, и так же потерпела поражение, как Великая Французская революция или «революция» яицких казаков?
Можно было бы возразить, что это неверное толкование слов В. И. Ленина. Но автор далек от того, чтобы упрекать его в недальновидности или нерешительности. Во времена В. И. Ленина, и даже во времена И. В. Сталина, не говоря уже о временах К. Маркса и Ф. Энгельса, на этот вопрос не было ответа. Можно ли ответить на этот вопрос сейчас? Видимо, это – более высокий уровень развития производительных сил, обеспечивающий более высокую производительность труда. Но в какой конкретно сфере? Нам, людям, живущим при капитализме, где существует бедность, первое, что приходит в голову – это технологии, ускоряющие и удешевляющие производство материальных благ.
Но уже сейчас основной проблемой, стоящей перед производителем, является не производство, а сбыт продукции. Приходится стимулировать спрос с помощью всевозможных ухищрений, от потребительских кредитов и маркетинговых исследований до рекламы. Число людей, занятых в производстве, в настоящее время значительно меньше числа людей, занятых в сфере услуг. Значит, бедность — следствие несовершенства не производства, а распределения, а для перехода к распределению по потребностям прорыв необходим не в технологии производства.
Не было ли в СССР каких-либо проблем, которые тормозили развитие и требовали немедленного решения? И здесь мы подходим к третьей заявленной причине гибели СССР. Пресловутая «командно-административная система»! И при оценке планового хозяйства СССР наблюдается две полярных точки зрения
С одной стороны, подтверждается известное из марксистского учения положение о прогрессивности и безальтернативности планового хозяйства. Действительно, превратить большую, но отсталую, неграмотную, аграрно-индустриальную страну в индустриально-аграрную, более того, в мировую супердержаву, одного из двух лидеров полумира в экономическом, научном, военном и культурном отношении – это ли не свидетельство необычайной эффективности новых методов управления? Когда после Гражданской и Великой Отечественной войн восстановление народного хозяйства происходило с быстротой, казавшейся немыслимым экспертам развитых стран капиталистического Запада… Когда США богатели, нажившись на двух мировых войнах и грабя полмира, СССР наращивал экономический потенциал после огромных экономических потерь и помогал бедным развивающимся странам.
И, с другой стороны, известно, что в СССР плановая система давала сбои, повсюду наблюдались неорганизованность и бесхозяйственность, всесилие бюрократии и препятствование с ее стороны внедрению нового, что вылилось в антитезу: динамичный рынок капиталистического Запада – неповоротливая бюрократия командно-административной системы СССР.
Сторонники каждой из оценок плановой экономики видят свою долю истины. Каким же образом совершить диалектическое снятие данного противоречия?
Плановое хозяйство в СССР действительно испытывало некоторые трудности.
«В семнадцатом году, когда Ленин ставил задачу установления рабочего контроля на предприятиях как минимальную, самую начальную задачу обобществления производства, и отмечал, что социализм – это учёт, в то время средства учёта, т.е. осознания состояния производства, (по сути создания обозримой модели производства) ограничивались, как констатировал Владимир Ильич, сравнительно несложным набором арифметических операций, доступных и простым рабочим. С тех пор экономика и производство небывало развились, разрослись и усложнились, усложнился и учёт, усложнились возможности моделирования производства, усложнилось планирование»[12]. В результате «… со времён Хрущёва сбалансировать план не удавалось, не говоря уж о вариантном составлении, о выборе оптимального плана, долгосрочного плана, плана динамического, оперативно отзывающегося на новинки научно-технической революции. … Известный рыночник экономист Г. Попов говорил, что невозможно даже составить непротиворечивый баланс производства номенклатуры товаров, насчитывающий двадцать миллионов наименований. Это, мол, система миллионов уравнений. «Если бы это было возможно, я бы первый выступил бы за плановую экономику», -говорил он»[12]. Академик В. М. Глушков конкретизировал проблему количественно. По его расчетам, в 30-х годах для решения проблем управления нашим тогдашним хозяйством требовалось производить порядка 0,1 трлн. математических операций в год, а … в средине 70-х, – уже примерно 10 трлн. Если принять, что один человек без помощи техники способен произвести в среднем … 1 млн операций в год, то получится, что необходимо около 10 миллиардов человек, для того, чтобы экономика оставалась хорошо управляемой ([1], [3]). Конечно же, это приводило как к раздуванию бюрократического аппарата, так и повышению социального статуса бюрократии.
4. Об идеях и деятельности академика В. М. Глушкова.
Значит, управление – учет и контроль – и есть та область, которая нуждалась в автоматизации. Есть ли в настоящее время технические средства, облегчающие деятельность в данных сферах? Ныне любой школьник знает, что машиной, занимающейся обработкой информации, является компьютер. Информационная революция изменила облик мира, но произошла сравнительно недавно, ее не застали ни В. И. Ленин, ни И. В. Сталин.
Насущная потребность общества породила соответствующую науку — кибернетику: «Кибернетика (от греч. kybernetike — искусство управления, от kybernao — правлю рулём, управляю), наука об управлении, связи и переработке информации… Основным объектом исследования в К. являются так называемые кибернетические системы… Высокий уровень абстракции позволяет К. находить общие методы подхода к изучению систем качественно различной природы, например технических, биологических и даже социальных» [БСЭ].
… Компьютер – могильщик капитализма? Но нам известно совсем другое. Нам известно, что по части производства ЭВМ СССР отставал от капстран, в отличие от производства вооружений; компьютеры пришли к нам с Запада, и это не сделало его социалистическим. Нам известно, что коммунистическая идеология не признает кибернетику, называя ее «продажной девкой империализма»…
В статье о директоре Киевского института кибернетики академике В. М. Глушкове В. Д. Пихорович пишет: «На самом деле, это есть страшное упрощение проблемы. Тут перепутаны две вещи: спор, который происходил между различными группировками ученых, и отношение руководства страны к проблеме вычислительной техники. Что касается последнего, то пока в литературе шли споры, в лабораториях спешно разрабатывались машины, которые могли бы соперничать с американскими и английскими» [1]. В 1951 г в Киеве создается первая в СССР ЭВМ «МЭСМ», в 1952 г. в Москве вводится в строй самая быстродействующая в Европе ЭВМ «БЭСМ», в 1958 г. осуществлена приемка в Москве самой быстродействующей ЭВМ в мире «М-20», в 1966 г. на международной выставке в Москве представлена ЭВМ «МИР», которая по многим параметрам не уступает лучшим американским образцам, а по некоторым – превосходит их. Она стала прообразом современных персональных компьютеров. Американцы купили ее, т.к. стало очевидно, что разрыв между американскими и советскими ЭВМ преодолен ([1], [2]). Что же касается ЭВМ, специализированных в качестве автоматических систем управления (АСУ), то, начиная с 1961 г., когда с помощью ЭВМ «Днепр» впервые в Европе было осуществлено автоматическое управление бессемеровским процессом, которая затем была использована для раскройки стальных листов для изготовления корпуса судна [1], СССР прочно удерживал позиции мирового лидерства в этой области, особенно в военной сфере (бортовые ЭВМ военного морского и воздушного флота, противоракетная оборона)
И лишь в начале 70-х действительно было принято решение копировать американские IBM и свернуть отечественные оригинальные опытно-конструкторские работы, что В. М. Глушков считал большой ошибкой. К этому странному повороту событий мы еще вернемся.
Итак, вопреки расхожим представлениям, в СССР производство ЭВМ было на высоком уровне, а кибернетика не притеснялась.
Но было ли в СССР понимание ЭВМ как фактора перехода к коммунизму?
«Глушков выдвигает идею, согласно которой человечество пережило в своей истории два … информационных барьера, …, или кризиса управления. Первый возник в условиях разложения общинно-родового хозяйства и разрешился с возникновением, с одной стороны, товарно-денежных отношений, а с другой – иерархической системы управления… Начиная с 30-х годов двадцатого столетия, считает Глушков, … наступает второй «информационный барьер», когда уже не помогают ни иерархия в управлении, ни товарно-денежные отношения» ([1], [2], [3]).
По поводу второго информационного барьера следует отметить, что нынешний кризис есть не что иное, как продолжение кризиса 30-х годов ХХ века, который никогда не заканчивался, но был временно приостановлен благодаря двум эффективным антикризисным мероприятиям. Одно из них — Вторая мировая война. Война есть самое эффективное мероприятие против кризиса перепроизводства, поскольку, с одной стороны, позволяет уничтожить излишки производительных сил, а с другой — позволяет расширять производство, так как вооружений в условиях войны никогда не бывает слишком много [14]. И вторая — уступки капитала пролетариату.
Ведь западная цивилизация не всегда представляла собой комфортные для трудящегося человека государства с высоким уровнем правовой и социальной защиты. В начале ХХ века не только в России, но и в Европе и США царили ужасающие нищета и бесправие, не говоря уже о том, что творилось в колониях стран Запада. Поэтому в Европе и США трудящиеся, но не правительства, поддержали большевистскую революцию в России, организовали акцию «Руки прочь от Советской России!» Победа революции в России привела во всем мире к активизации борьбы трудящихся за свои права. Но только после победы Советского Союза над гитлеровской Германией эта борьба стала давать результаты. Предприниматели-работодатели согласились пойти на уступки своим наемным работникам и ограничить свой произвол в отношении их, и дали команды своим карманным политикам. Видя, что СССР не удалось задушить ни интервенцией во время гражданской войны в 20-х, ни гитлеровским нашествием в 40-х, олигархи стран Запада поняли, что и их господство может оказаться сметенным революцией по типу большевистской в России. Результат?..
«Уступки, сделанные народным массам у себя дома и в колониях, оказались для буржуазной экономики более благодетельными, чем все кровавые расправы от Каненьяка до Гитлера и все колониальные грабежи, начиная с захвата сокровищ Мексики и Перу. Будучи проведены в качестве вынужденной меры, как быв