СВИДЕТЕЛЬ ПОВЕШЕНЬЯ
Соседи старика по имени Дэниел Бейкер, жившего поблизости от Лебанона,штат Айова, подозревали его в убийстве торговца-разносчика, который ночевалв его доме. Это произошло в 1853 году, когда торговля вразнос была наСреднем Западе более обычным делом, чем ныне, и притом делом довольноопасным. Разносчик со своим мешком путешествовал главным образом попустынным дорогам и вынужден был искать ночлега у сельских жителей. Ахозяева попадались всякие, иные из корысти не брезговали даже убийством. Нераз бывало, что путь разносчика с похудевшим мешком и потолстевшим кошелькомпрослеживался до одинокого жилища какого-нибудь бобыля, и на этом следы еготерялись. Так было и в случае со "стариком Бейкером", как его все называли(подобное прозвище на Западе всегда имеет уничижительный оттенок;неодобрение к самому человеку усиливается презрительным отношением к егогодам). Разносчик вошел в его дом, а выйти не вышел - вот и все, что былоизвестно. Семью годами позже преподобный мистер Каммингс, хорошо известный в техкраях баптистский пастор, проезжал ночью мимо фермы Бейкера. Было не так ужтемно; сквозь нависший над землей легкий туман пробивался лунный свет.Мистер Каммингс, человек весьма жизнерадостный, насвистывал какой-то мотив,лишь изредка прерываясь для того, чтобы подбодрить лошадку ласковым словом.Подъехав к мостику через сухой овраг, он вдруг увидел на нем фигуру человека- она четко вырисовывалась на сером фоне туманного леса. На спине незнакомецнес мешок с поклажей, в руке держал большую палку - он явно былстранствующим торговцем. В его позе проглядывала некая отрешенность, как улунатика. Поравнявшись с ним, мистер Каммингс придержал лошадь, дружелюбноприветствовал его и предложил подвезти - мол, милости прошу, если вам сомной по дороге. Незнакомец поднял голову, взглянул ему прямо в лицо, но непроронил ни слова и не двинулся с места. С добродушной настойчивостью пасторповторил приглашение. Тут коробейник выбросил вперед правую руку и указалкуда-то вниз, за край моста, на котором стоял. Следуя направлению руки,мистер Каммингс опустил взгляд в овраг и, не увидев там ничего особенного,вновь посмотрел туда, где стоял незнакомец. Его уже не было. Лошадь, котораявсе это время вела себя беспокойно, в ужасе всхрапнула и понесла. Прежде чемпастор сумел с ней совладать, они успели проехать шагов сто и были уже навершине холма. Он оглянулся - прежняя фигура опять стояла на том же месте ив том же положении. Тут только души его коснулся страх передсверхъестественным, и он поехал домой со всей быстротой, на какую быласпособна его напуганная лошадь. Он рассказал домашним о своем приключении и рано утром в сопровождениидвоих соседей - Джона Уайта Корвелла и Эбнера Рейзера - вернулся к оврагу.Там он увидел труп старика Бейкера, висевший на веревке, привязанной к однойиз балок моста в точности под тем местом, где ночью стояла странная фигура.Настил моста был покрыт толстым слоем пыли, слегка увлажненной ночной росой,но никаких следов, кроме как от повозки и лошади мистера Каммингса, на немвидно не было. Когда они, стоя на склоне оврага, снимали тело, рыхлая земля у них подногами начала осыпаться, и глазам их открылись человеческие останки, которыеблагодаря воздействию талых вод лежали уже почти на поверхности. В нихопознали труп пропавшего без вести торговца. В ходе двойного расследованияколлегия присяжных при коронере постановила, что Дэниел Бейкер покончил ссобой вследствие внезапного помешательства, а Сэмюел Морриц был убит лицомили лицами, суду не известными.БЕСПРОВОЛОЧНАЯ СВЯЗЬ
КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
У СТАРИНЫЭККЕРТА
Филип Эккерт много лет прожил в старом деревянном, иссеченном непогодойдоме милях в четырех от Мэриона, небольшого городка в Вермонте. Должно быть,многие еще вспоминают его, я надеюсь, добром, и в какой-то мере знаютисторию, которую я собираюсь рассказать. Старина Эккерт, как его обычно называли, жил бобылем и общительностьюне отличался. Поскольку он никогда не рассказывал о себе, никто из соседейне знал ничего ни о его прошлом, ни о его родственниках, если таковыесуществовали. Он не был ни резок, ни груб в обхождении, но каким-то образомумел избегать назойливого любопытства и при этом не пользовался дурнойславой, что нередко случается с человеком скрытным; никто в городе неговорил, что мистер Эккерт - раскаявшийся убийца или старый пират на отдыхе.Существовал он на то, что давала небольшая и не слишком плодородная ферма. Однажды Эккерт исчез, и длительные поиски, предпринятые соседями, неувенчались успехом и не пролили света на то, куда он пропал и почему. Ничтоне свидетельствовало о том, что он собирался покинуть дом: похоже было, чтоон просто вышел принести ведро воды. В течение нескольких недель в округетолько об этом и говорили; но и потом старина Эккерт остался героем легенды,которую рассказывали заезжим людям. Не знаю, как в конце концов обошлись сего собственностью, - без сомнения, в соответствии с законом. Лет двадцатьспустя, когда я в последний раз слышал эту историю, дом все еще стоялнежилой и совершенно пустой. Конечно же, пошли слухи, что в нем водятся привидения, распространилисьобычные рассказы о блуждающих огнях, скорбных стонах и жутких призраках. Алет эдак через пять после исчезновения старины Эккерта таинственных историйразвелось такое множество и количество очевидцев придало им такой вес, чтонесколько самых уважаемых граждан Мэриона сочли нужным провестирасследование и с этой целью переночевать в доме Эккерта. Участникамизадуманного предприятия были Джон Хоулком, аптекарь; Уилсон Мерль, адвокат,и Эндрус С. Палмер, школьный учитель, - люди известные и влиятельные. Вусловленный день в восемь вечера они должны были встретиться у Хоулкома ивместе отправиться на ночное дежурство в дом, в котором заранее былипроведены некоторые приготовления, запасено топливо и прочее, поскольку делопроисходило зимою. Палмер, нарушив уговор, не явился, и, прождав его полчаса, остальныедвое пошли в дом Эккерта без него. Они расположились в гостиной у яркогорящего камина и, не зажигая света, стали ждать. Они заранее уговорились повозможности не произносить ни слова, поэтому даже перестали обсуждатьотсутствие Палмера, составлявшее единственный предмет их разговора по дорогек "дому с привидениями". Прошло, наверное, около часа. Вдруг они услышали (не без волнения, надополагать), как открылась дверь черного хода н раздались шаги в комнатерядом. Исследователи вскочили, но остались на месте, готовые ко всему, чтобы ни случилось. Наступила долгая тишина - сколько она длилась, ни тот, нидругой не мог впоследствии вспомнить. Затем дверь из смежной комнатыотворилась, и вошел человек. Это был Палмер. По лицу его разливалась бледность сильного волнения - иу его товарищей тоже кровь отлила от щек. Он был словно в беспамятстве: неответил на приветствия, даже не взглянул на своих товарищей, а медленнопересек комнату при слабом свете прогоревшего камина, распахнул параднуюдверь и шагнул в темноту. Первая мысль обоих была, что Палмер смертельно напуган, что в заднейкомнате он увидел, услышал или вообразил себе нечто, напрочь отнявшее у неговсякий разум. Движимые дружескими чувствами, они выбежали за ним в открытуюдверь. Но ни они, ни кто другой никогда больше не видели и не слышалиЭндруса Палмера! На следующее утро его исчезновение подтвердилось. Пока Хоулком и Мерльнаходились в "доме с привидениями", был снегопад, и слой свежевыпавшегоснега достиг нескольких дюймов. Следы Палмера отчетливо виднелись на всемпути от его жилища до задней двери дома Эккерта. Но там они обрывались: отпарадной двери вели только два ряда следов его товарищей, которые клятвенносвидетельствовали, что выбежали за Палмером. Палмер пропал так же бесследно,как и сам старина Эккерт. Кстати, издатель местной газеты выдвинул противЭккерта весьма своеобразное обвинение: будто бы тот "добрался до Палмера иуволок его".ДОМ С ПРИВИДЕНИЯМИ
На двадцатой миле дороги из Манчестера в Бунвиль, в восточной частиштата Кентукки, стоял в 1862 году деревянный плантаторский дом, побогачевидом, чем большинство зданий в этих краях. На следующий год дом сгорел -возможно, не без помощи солдат, отставших от колонны генерала Джорджа У.Моргана, когда генерал Керби Смит гнал его от Камберлендского ущелья досамой реки Огайо. Перед пожаром дом простоял пустым четыре или пять лет.Поля вокруг него поросли ежевикой, изгороди рухнули, даже хижинынемногочисленных негров и прочие хозяйственные постройки, запущенные иразграбленные, пришли в упадок; для окрестных негров и бедняков-белых и самоздание и заборы оказались богатейшим источником топлива, которым онипользовались преспокойно, открыто, средь бела дня. Только средь бела дня. Снаступлением темноты ни один человек, кроме проезжавших мимо путников, неприближался к этому месту. Строение, о котором я веду речь, было известно как дом с привидениями.Там обитали злые духи, видимые, слышимые и досаждающие людям, - в этомместные жители сомневались не более, чем в том, что им внушал повоскресеньям странствующий проповедник. Узнать мнение владельца дома на сейсчет не представлялось возможным; он сам и его семья однажды ночью исчезлибесследно. Они оставили все: утварь, одежду, провизию, лошадей в конюшне,коров на пастбище, негров в надворных постройках - все было на своем месте,ничего не пропало, кроме мужчины, женщины, трех девушек, мальчика имладенца! Удивительно ли, что усадьба, где семь человек вдруг как в водуканули, казалась подозрительной. Июньским вечером 1859 года два жителя Франкфорта, полковник Дж. С.Макардль, адвокат, и судья Майрон Вей из местного ополчения, следовали изБунвиля в Манчестер. Дело, по которому они ехали, не терпело отлагательств,и они гнали вперед, несмотря на сгущавшиеся сумерки и глухие раскатыприближающейся грозы, которая и разразилась над их головами как раз в тотмомент, когда они очутились у "дома с привидениями". Вспышки молнийследовали одна за другой, путники без труда обнаружили ворота и подъехали кнавесу, где распрягли и поставили лошадей. Затем под проливным дождемдобежали до дома и принялись стучаться в двери, но не получили ответа.Решив, что их не слышат из-за непрерывного грома, они толкнулись в одну издверей, и она подалась. Без дальнейших церемонии они вошли, а дверь за собойзакрыли. И оказались в темноте и в полной тишине. Ни сквозь окна, ни сквозьщели не было видно вспышек молнии, не доносился шум непогоды. Словно обавдруг ослепли и оглохли, а Макардль впоследствии признавался, что,переступив порог, на секунду подумал, что убит ударом молнии. Продолжениеистории с таким же успехом может быть изложено его собственными словами, какони были опубликованы во франкфортском "Правоведе" 6 августа 1876 года: "Когда я, ошеломленный внезапной тишиной, несколько пришел в себя, моимпервым побуждением было снова отворить дверь, которую я только что закрыл икруглую ручку которой еще не успел выпустить. Мне хотелось, опять очутившисьпод ливнем, проверить, не лишился ли я вправду зрения и слуха? Я повернулручку, открыл дверь. Она вела в другую комнату! Комната была залита идущим неизвестно откуда зеленоватым светом,позволявшим разглядеть все, хотя и не очень отчетливо. Я сказал "все", но впомещении с голыми каменными стенами не было ничего, кроме мертвыхчеловеческих тел. Числом не то восемь, не то десять, - разумеется, я несчитал, - обоего пола и различного возраста, вернее, размера, начиная смладенца. Все они были распростерты на полу, кроме одного - трупа молодой,насколько я мог судить, женщины, которая сидела в углу, прислонясь к стене.Другая женщина, постарше, держала на руках младенца. Поперек ног бородатогомужчины лицом вниз лежал подросток. Один или два трупа были почти обнажены,а рука молодой девушки сжимала край разодранной на груди рубашки. Трупыподверглись в той или иной мере разложению, лица и тела ссохлись. Иные почтипревратились в скелеты. Я стоял, застыв от ужаса при виде этого чудовищного зрелища и ощущая владони круглую дверную ручку; внимание мое почему-то сосредоточилось намелочах и деталях. Вероятно, разум, подчиняясь инстинкту самосохранения,искал в них разрядку от убийственного напряжения. Среди прочего я заметил,что дверь, которую я держу открытой, сделана из склепанных тяжелых стальныхплит. На скощенном торце ее, на равном расстоянии один от другого и от верхаи низа, торчали три мощных стержня. Я повернул ручку, и они убрались внутрьдвери; отпустил и они выдвинулись снова. Это был пружинный замок. Внутренняясторона двери представляла собою гладкую металлическую поверхность - нивыступа, ни ручки. Я стоял и разглядывал все это с интересом и вниманием, ко торые сейчас,когда я вспоминаю, кажутся мне удивительными, как вдруг судья Вей, о которомя, потрясенный и растерянный, совсем было позабыл, оттолкнул меня и вступилв комнату. - Бога ради, - воскликнул я, - не ходите туда! Уйдем из этого жуткогоместа! Он оставил без внимания мой возглас и с бесстрашием истинного южанинабыстро прошел в центр комнаты и, опустившись на колени над одним из трупов,мягко приподнял почерневшую и ссохшуюся голову. Распространилось сильнейшеезловоние. Сознание мое помутилось, пол ушел из-под ног; я ощутил, что падаю,и, чтобы устоять, схватился за дверь, а она, щелкнув, захлопнулась! Больше не помню ничего: шесть недель спустя я очнулся в больнице вМанчестере, куда меня доставили на следующий день проезжавшие мимо люди. Всеэто время я провалялся в горячке, сопровождавшейся бредом. Меня обнаружилилежащим на дороге в нескольких милях от усадьбы, но как я выбрался из дома ипопал туда, не знаю. Как только я пришел в себя, или как только докторапозволили мне говорить, я спросил о судьбе судьи Вея. Мне сообщили(теперь-то я знаю, чтобы успокоить меня), что он дома и вполне здоров. Никто не верил ни одному моему слову, и можно ли этому удивляться? Иможно ли вообразить себе мое горе, когда, вернувшись через два месяца домой,я узнал, что о судье Вее с той ночи никто ничего не слышал? Вот тогда япожалел, что в первые же дни по выздоровлении гордость помешала мне снова иснова повторять эту невероятную историю и настаивать на ее правдивости. То, что произошло потом: как осматривали дом и не обнаружили комнаты,соответствующей моему описанию; как меня пытались объявить душевнобольным,но я одержал победу над недоброжелателями - все это уже известно читателям"Правоведа". Даже сейчас, спустя годы, я уверен, что раскопки, на которые уменя нет ни законного права, ни достаточных средств, могли бы раскрыть тайнуисчезновения моего бедного друга и, возможно, прежних обитателей ивладельцев опустевшего и теперь уже сгоревшего дома. Я по-прежнему неотказался от мысли предпринять такой розыск и крайне огорчен тем, что мнепрепятствуют в этом незаслуженная враждебность и безосновательное недовериеродных и близких покойного". Полковник Макардль скончался во Франкфорте 13 декабря 1879 года.ЖИТЕЛЬ КАРКОЗЫ
Ибо существуют разные виды смерти: такие, когда тело остается видимым,и такие, когда оно исчезает бесследно вместе с отлетевшей душой. Последнееобычно свершается вдали от людских глаз (такова на то воля Господа), итогда, не будучи очевидцами кончины человека, мы говорим, что тот человекпропал или что он отправился в дальний путь - и так оно и есть. Но порой, итому немало свидетельств, исчезновение происходит в присутствии многихлюдей. Есть также род смерти, при которой умирает душа, а тело переживает еена долгие годы. Установлено с достоверностью, что иногда душа умирает в одновремя с телом, но спустя какой-то срок снова появляется на земле, и всегда втех местах, где погребено тело. Я размышлял над этими словами, принадлежащими Хали(1) (упокой Господьего душу), пытаясь до конца постичь их смысл, как человек, который уловивзначение сказанного, вопрошает себя, нет ли тут еще другого, скрытогосмысла. Размышляя так, я не замечал, куда бреду, пока внезапно хлестнувшиймне в лицо холодный ветер не вернул меня к действительности. Оглядевшись, яс удивлением заметил, что все вокруг мне незнакомо. По обе стороныпростиралась открытая безлюдная равнина, поросшая высокой, давно некошенной, сухой травой, которая шуршала и вздыхала под осенним ветром, - Богзнает какое таинственное и тревожное значение заключалось в этих вздохах. Набольшом расстоянии друг от друга возвышались темные каменные громадыпричудливых очертаний; казалось, есть между ними какое-то тайное согласие иони обмениваются многозначительными зловещими взглядами, вытягивая шеи,чтобы не пропустить какого-то долгожданного события. Тут и там торчалииссохшие деревья, словно предводители этих злобных заговорщиков,притаившихся в молчаливом ожидании. ---------------------- (1) Хали - псевдоним индийского писателя Алтафа Хусейна (1837-1914). Было, должно быть, далеко за полдень, но солнце не показывалось. Яотдавал себе отчет в том, что воздух сырой и промозглый, но ощущал это какбы умственно, а не физически - холода я не чувствовал. Над унылым пейзажем,словно зримое проклятие, нависали пологом низкие свинцовые тучи. Во всемприсутствовала угроза, недобрые предзнаменования - вестники злодеяния,признаки обреченности. Кругом ни птиц, ни зверей, ни насекомых. Ветер стоналв голых сучьях мертвых деревьев, серая трава, склоняясь к земле, шептала ейсвою страшную тайну. И больше ни один звук, ни одно движение не нарушалимрачного покоя безотрадной равнины. Я увидел в траве множество разрушенных непогодой камней, некогдаобтесанных рукой человека. Камни растрескались, покрылись мхом, наполовинуушли в землю. Некоторые лежали плашмя, другие торчали в разные стороны, ниодин не стоял прямо. Очевидно, это были надгробья, но сами могилы уже несуществовали, от них не осталось ни холмиков, ни впадин - время сровняловсе. Кое-где чернели более крупные каменные глыбы: там какая-нибудьсамонадеянная усыпальница, какой-нибудь честолюбивый памятник бросалитщетный вызов забвению. Такими древними казались эти развалины, эти следылюдского тщеславия, знаки привязанности и благочестия, такими истертыми,разбитыми и запятнанными, и до того пустынной, заброшенной и всеми позабытойбыла эта местность, что я невольно вообразил себя первооткрывателем кладбищакакого-то доисторического племени, от которого не сохранилось даже названия. Углубленный в эти мысли, я совсем забыл обо всех предшествовавшихсобытиях и вдруг подумал: "Как я сюда попал?" Минутное размышление - и я нашел разгадку (хотя весьма удручающую) тойтаинственности, какой облекла моя фантазия все, что я здесь видел и слышал.Я был болен. Я вспомнил, как меня терзала жестокая лихорадка и как, порассказам моей семьи, в бреду я беспрестанно требовал свободы и свежеговоздуха и родные насильно удерживали меня в постели, не давая убежать издома. Но я все-таки обманул бдительность врачей и близких и теперь очутился- но где же? Этого я не знал. Ясно было, что я зашел довольно далеко отродного города - старинного прославленного города Каркозы. Ничто не указывало на присутствие здесь человека; не видно было дыма,не слышно собачьего лая, мычания коров, голосов играющих детей - ничего,кроме тоскливого кладбища, окутанного тайной и ужасом, порожденными моимбольным воображением. Неужели у меня снова начинается горячка и не от когождать помощи? Не было ли все окружающее игрой больного ума? Я выкрикивалимена жены и детей, я искал их невидимые руки, пробираясь среди обломковкамней по увядшей, омертвелой траве. Шум позади заставил меня обернуться. Ко мне приближался хищный зверь -рысь. "Если я снова свалюсь в лихорадке здесь, в этой пустыне, рысь менярастерзает!" - пронеслось у меня в голове. Я бросился к ней с громкими воплями. Рысь невозмутимо пробежала мимо нарасстоянии вытянутой руки и скрылась за одним из валунов. Минуту спустяневдалеке, словно из-под земли, вынырнула голова человека, - он поднималсяпо склону низкого холма, вершина которого едва возвышалась над окружающейравниной. Скоро и вся его фигура выросла на фоне серого облака. Егообнаженное тело прикрывала одежда из шкур. Нечесаные волосы висели космами,длинная борода свалялась. В одной руке он держал лук и стрелы, в другой -пылающий факел, за которым тянулся хвост черного дыма. Человек ступалмедленно и осторожно, словно боясь провалиться в могилу, скрытую в высокойтраве. Странное видение удивило меня, но не напугало, и, направившись емунаперерез, я приветствовал его: - Да хранит тебя Бог! Как будто не слыша, он продолжал свой путь, даже не замедлив шага. - Добрый незнакомец, - продолжал я, - я болен, заблудился. Прошу тебя,укажи мне дорогу в Каркозу. Человек прошел мимо и, удаляясь, загорланил дикую песню на незнакомоммне языке. С ветки полусгнившего дерева зловеще прокричала сова, в отдаленииоткликнулась другая. Поглядев вверх, я увидел в разрыве облаков Альдебаран иГиады. Все указывало на то, что наступила ночь: рысь, человек с факелом,сова. Однако я видел их ясно, как днем, - видел даже звезды, хотя не быловокруг ночного мрака! Да, я видел, но сам был невидим и неслышим. Какимиужасными чарами был я заколдован? Я присел на корни высокого дерева, чтобы обдумать свое положение.Теперь я убедился, что безумен, и все же в убеждении моем оставалось местодля сомнения. Я не чувствовал никаких признаков лихорадки. Более того, яиспытывал неведомый мне дотоле прилив сил и бодрости, некое духовное ифизическое возбуждение. Все мои чувства были необыкновенно обострены: яощущал плотность воздуха, я слышал тишину. Обнаженные корни могучего дерева, к стволу которого я прислонился,сжимали в своих объятьях гранитную плиту, уходившую одним концом под дерево.Плита, таким образом, была несколько защищена от дождей и ветров, но,несмотря на это, изрядно пострадала. Грани ее затупились, углы были отбиты,поверхность изборождена глубокими трещинами и выбоинами. Возле плиты наземле блестели чешуйки слюды - следствие разрушения. Плита когда-топокрывала могилу, из которой много веков назад выросло дерево. Жадные корнидавно опустошили могилу и взяли плиту в плен. Внезапный ветер сдул с нее сухие листья и сучья: я увидел выпуклуюнадпись и нагнулся, чтобы прочитать ее. Боже милосердный! Мое полное имя!Дата моего рождения! Дата моей смерти! Горизонтальный луч пурпурного света упал на ствол дерева в тот момент,когда, охваченный ужасом, я вскочил на ноги. На востоке вставало солнце. Ястоял между деревом и огромным багровым солнечным диском - но на стволе небыло моей тени! Заунывный волчий хор приветствовал утреннюю зарю. Волки сидели намогильных холмах и курганах поодиночке и небольшими стаями; до самогогоризонта я видел перед собою волков. И тут я понял, что стою на развалинахстаринного и прославленного города Каркозы! Таковы факты, переданные медиуму Бейроулзу духом Хосейба АллараРобардина.АРЕСТ
Оррину Брауэру из Кентукки, убившему своего шурина, удалось-такивырваться из рук правосудия. Он бежал ночью из окружной тюрьмы, гденаходился в ожидании суда, оглушив охранника железным прутом от решетки,взяв у него ключи и отперев ими входную дверь. Так как охранник былбезоружен, Брауэру нечем было защищать вновь обретенную свободу. Выйдя изгорода, он имел глупость углубиться в лес; дело происходило много лет назад,когда места там были более глухие, чем сейчас. Ночь настала довольно темная, безлунная и беззвездная, и, не будучиместным жителем и не зная окрестностей, Брауэр, конечно же, мигомзаблудился. Он не знал, удаляется он от города или приближается к нему, - аведь это было для Оррина Брауэра немаловажно. Он понимал, что в любом случаетолпа горожан со сворой ищеек скоро нападет на его след и что шансы наспасение невелики; но помогать преследователям он не хотел. Каждый лишнийчас свободы что-нибудь да значил. Вдруг впереди него показалась заброшенная дорога, и, выйдя на нее, онувидел поодаль смутную фигуру человека, неподвижно стоящего во мраке. Бежатьбыло поздно; Брауэру было ясно, что, сделай он движение в сторону леса, егобы, как он сам потом выразился, "нафаршировали свинцом". Двое стояли другпротив друга, словно вросли в землю; у Брауэра сердце готово было выпрыгнутьиз груди, у другого - что касается другого, его чувства нам неизвестны. Секунду спустя - а, может, час спустя - из-за тучи вын