Указывая на эти ошибки, Лундин обратил внимание на «возможно более важное», что наблюдалось в Финляндии: «быстрый дрейф общественного мнения и официальной политики к дружбе и сотрудничеству с Германией». При этом он задавал вопрос: «В какой мере финская политика несет ответственность за вовлечение страны в большой крестовый поход Гитлера на Восток?». Отвечая на него Лундин прибегнул прежде всего к чисто логическому методу опровержения одного из главных тезисов финской пропаганды — об «агрессии» СССР против Финляндии в июне 1941 г. Обращаясь к читателю, он рассуждал так: «Зачем русским, если они не потеряли окончательно разум, без причины открывать для себя дополнительный и такой сложный фронт в условиях начавшегося военного вторжения в их страну непобедимой военной машины Гитлера?». Затем он назвал причины предпринятых действий с советской стороны. Они были вызваны, пишет он, присутствием в Финляндии «сильных немецких формирований, способных нанести удар по советской территории», и, кроме того, учитывались «реальная возможность совместного с финскими войсками наступления, а также преобладавшие настроения в обществе и господствующая официальная позиция Финляндии осуществлять сотрудничество с Германией». В действительности, продолжает Лундин, СССР не создавал новой военной ситуации на границах с Финляндией. В Хельсинки же сами сознательно шли на подготовку к новой войне против Советского Союза, решив принять участие в немецкой агрессии. Он, в частности, подчеркнул, что в 1940-1941 гг. «для политических и военных лидеров Финляндии было самым сложным делом прикрыть свое приготовление к войне-реваншу и, как мы убедимся, к завоевательной войне»[145].
Естественно, что появление книги Лундина если не опрокидывало ряд идеализированных представлений о финской внешней политике 1940-1941 гг., то, по крайней мере, заставляло задуматься о необходимости более критического подхода к оценке событий этого периода. К тому же, спустя год после ее издания в США, она уже вышла в Швеции, а в 1960 г. ее опубликовали и на финском языке. Было очевидно, что к восприятию ее содержания в Финляндии еще не были готовы, и в печати высказывались опасения, что такая книга может «вызвать замешательство» в учебных заведениях и «породить подозрительность» среди отдельных слоев населения[146]. Êîðõîíåí æå îòêðûòî âûðàçèë íåãàòèâíîå îòíîøåíèå ê ðàáîòå Ëóíäèíà, ñ÷èòàÿ, ÷òî îíà «íå ìîæåò äàòü íè÷åãî èíîãî, êðîìå êàê âûïîëíèòü ïðîïàãàíäèñòñêèå öåëè»[147].
Но вслед за Ч. Л. Лундиным об участии Финляндии во второй мировой войне стали писать за рубежом и другие. В 1960 г. в США вышло исследование доктора Андрю Швартца, которое было посвящено американо-финляндским отно-шениям в период второй мировой воины[148].  ñïåöèàëüíîé ãëàâå, êàñàþùåéñÿ ñîáûòèé 1940-1941 ãã., Øâàðòö, ðàññìàòðèâàÿ îòíîøåíèÿ ìåæäó ÑØÀ è Ôèíëÿíäèåé, çàòðîíóë îäíîâðåìåííî åå ñâÿçè ñ Ãåðìàíèåé è ÑÑÑÐ. Çäåñü, â îòëè÷èå îò êíèãè Ëóíäèíà, àâòîð ñîñðåäîòî÷èë âíèìàíèå íà èçëîæåíèè ôàêòè÷åñêîãî ìàòåðèàëà. Îí òàêæå ïðèñîåäèíèëñÿ ê âûâîäó Ëóíäèíà, îòìåòèâ, ÷òî íàïàäåíèå íà ÑÑÑÐ ïðîèçîøëî èìåííî ñ ôèíñêîé ñòîðîíû[149].
Вместе с тем, затрагивая вопрос относительно решения Финляндии примкнуть к фашистскому блоку, Швартц считал, что «точное развитие немецко-финских отношений остается невыясненным». По его словам, лишь существование финско-германского соглашения о транзите можно рассматривать «как свидетельство этого сотрудничества»[150].  äàííîì ñëó÷àå íåîáõîäèìî çàìåòèòü, ÷òî ðàáîòû êàê ×. Ëóíäèíà, òàê è À. Øâàðòöà îïèðàëèñü íà âåñüìà îãðàíè÷åííîå ÷èñëî èñòî÷íèêîâ, ïðåäñòàâëÿâøèõ ñîáîé ëèøü ìàëóþ ÷àñòü îïóáëèêîâàííûõ äîêóìåíòîâ è ìåìóàðíîé ëèòåðàòóðû. Ýòî îáñòîÿòåëüñòâî äåëàëî ïîÿâèâøèåñÿ â òî âðåìÿ ðàáîòû äîñòàòî÷íî óÿçâèìûìè äëÿ êðèòèêè. Òåì íå ìåíåå ãëàâíûå âûâîäû, êîòîðûå ñäåëàë ïðåæäå âñåãî ×. Ëóíäèí, äî ñèõ ïîð ñîõðàíèëè ñâîå çíà÷åíèå.
Уже в 90-е годы известный финский историк М. Туртола отмечал, что «реально в Финляндии история стала национальным самосознанием, превратившись в национальную ценность, она оказалась самоотчетом нации»[151]. Ó÷èòûâàÿ ñêàçàííîå, ñëåäóåò èìåòü â âèäó, ÷òî èìåííî íà ðóáåæå 1950-1960-õ ãîäîâ â Ôèíëÿíäèè ïðèñòóïèëè ê áîëåå àðãóìåíòèðîâàííîìó àíàëèçó ñîáûòèé 1940—1941 ãã. Îò ýòîãî ïðîöåññà íå îñòàëñÿ â ñòîðîíå è À. Êîðõîíåí. Îí ïðèñòóïèë ê ïîäãîòîâêå íîâîé ñâîåé ðàáîòû, ãäå â çàâåðøåííîì âèäå äîëæíà áûëà áûòü ïðåäñòàâëåíà åãî îñíîâíàÿ êîíöåïöèÿ è äàí ñîîòâåòñòâóþùèé áîé «íîâàòîðàì», ïðåæäå âñåãî, êîíå÷íî, Ëóíäèíó. Ãîòîâèâøàÿñÿ ê èçäàíèþ êíèãà ñòàíîâèëàñü ãëàâíîé ðàáîòîé äëÿ Êîðõîíåíà è èìåëà âåñüìà ïðèòÿãàòåëüíîå íàçâàíèå «Ïëàí Áàðáàðîññà è Ôèíëÿíäèÿ. Ðîæäåíèå âîéíû-ïðîäîëæåíèÿ»[152]. Èç ñàìîãî åå çàãëàâèÿ ìîæíî áûëî óæå çàêëþ÷èòü, ÷òî â öåíòðå âíèìàíèÿ àâòîðà íàõîäèëèñü ôèíñêî-ãåðìàíñêèå îòíîøåíèÿ â 1940-1941 ãã., à òàêæå îñíîâíîé âîïðîñ — îá ó÷àñòèè Ôèíëÿíäèè â ïëàíèðîâàâøåìñÿ «âîñòî÷íîì ïîõîäå» ðåéõà.
Уже содержание нового произведения Корхонена свидетельствовало, что даже ему пришлось пересмотреть некоторые свои прежние представления, что нашло отражение в книге «Финляндия и вторая мировая война». Он, уже самокритично, указал, что излагавшийся в ней материал «следует считать устаревшим представлением, поскольку в процессе исследования, после ее опубликования были введены в оборот новые обширные группы источников»[153]. Îäíàêî òàêèå æå íåäîñòàòêè àâòîð óñìàòðèâàë è â ðàáîòå ×. Ëóíäèíà, êîòîðûé òîæå «íå èñïîëüçîâàë âñå ïîÿâèâøèåñÿ èñòî÷íèêè»[154].
Сам же Корхонен, как он отмечал, постарался учесть все опубликованные ко времени выхода своей новой книги (1961) материалы, касавшиеся проблемы вступления Финляндии во вторую мировую войну. Упор же при этом был сделан на немецкие документальные источники, поскольку без них, как он отметил в работе, «вопрос о возникновении сотрудничества Финляндии с Германией все же нельзя было выяснить»[155].
Действительно, это дало результат в том смысле, что при рассмотрении процесса вступления Финляндии во вторую мировую войну в книге появился дополнительный фактический материал. Однако от своей прежней концепции Корхонен не отказался. При этом уже на первых ее страницах, где он определяет цель работы, поясняется, что «источники никогда не могут отвечать всем ожиданиям... когда надо реконструировать ход событий, поскольку авторы все же отличаются, имея различные представления»[156]. Èç ýòîãî âèäíî, ÷òî ôàêòè÷åñêèé ìàòåðèàë íå ïîâëèÿë íà åãî êîíöåïòóàëüíûå ïîñòðîåíèÿ.
Корхонен пишет, что «на судьбу Финляндии во время второй мировой войны влияли, с одной стороны, отношения между Германией и Советским Союзом, а, с другой — опять-таки отношения, но уже Финляндии с каждой из этих великих держав в отдельности»[157]. Ïðèçíàâàÿ ýòî, îí êàê áû ïûòàåòñÿ íå çàìå÷àòü î÷åâèäíîãî ïåðåêîñà ïîëèòè÷åñêîé è âîåííîé ëèíèè Ôèíëÿíäèè â ñòîðîíó ñîòðóäíè÷åñòâà ñ Ãåðìàíèåé, ïðåäñòàâëÿÿ ýòî îáñòîÿòåëüñòâî êàê âïîëíå åñòåñòâåííîå ÿâëåíèå, âûòåêàþùåå èç ñàìîãî õîäà ðàçâèòèÿ ñîáûòèé. Âñëåäñòâèå òàêîãî ïîäõîäà ó íåãî ñîõðàíÿåòñÿ ïðåæíÿÿ êîíñòðóêöèÿ — äîñòèãíóòûå ìåæäó Õåëüñèíêè è Áåðëèíîì ñîãëàøåíèÿ «áûëè áóìàæíûìè, à íå æåëåçîáåòîííûìè», è Ôèíëÿíäèÿ «íå áûëà êàê-òî ñâÿçàíà ñóùåñòâîâàâøèìè ïîëîæåíèÿìè ïëàíà "Áàðáàðîññà", êîòîðîãî íèêòî èç ôèííîâ äàæå íå âèäåë»[158]. Àâòîð ïðåäïðèíÿë ïîïûòêó óáåäèòü ÷èòàòåëåé â òîì, ÷òî ñòðàíà «íåïîñðåäñòâåííî íå âêëþ÷àëàñü â îïåðàöèþ "Áàðáàðîññà"», à âåëà ñåïàðàòíóþ, îòäåëüíóþ îò Ãåðìàíèè âîéíó[159], ñòàâøóþ ïðîäîëæåíèåì «çèìíåé âîéíû» 1939-1940 ãã.
Иными словами, по мнению Корхонена, у финляндского руководства не было альтернативы при проведении политики в 1940—1941 гг., и страна следовала по достаточно «узкому коридору», где само развитие событий вело ее в объятья Третьего рейха[160].  ðåçóëüòàòå Àðâè Êîðõîíåí, íåñìîòðÿ íà äîñòàòî÷íî ïîäðîáíîå îïèñàíèå ôèíñêî-ãåðìàíñêîãî âîåííîãî ñîòðóäíè÷åñòâà, íå îòîøåë îò ïðåæíèõ ïðåäñòàâëåíèé î Ôèíëÿíäèè, êîòîðàÿ â êà÷åñòâå «ñïëàâíîãî áðåâíà», óíîñèëàñü ñòðåìèòåëüíûì òå÷åíèåì ñîáûòèé â ïó÷èíó âòîðîé ìèðîâîé âîéíû.
Такое представление не чуждо было и не менее известному в Финляндии историку профессору Лаури Пунтила, который в годы войны являлся помощником начальника Государственного информационного бюро и служил некоторое время в армии в качестве офицера просвещения[161]. Îí áûë õîðîøî èíôîðìèðîâàí, ïîñêîëüêó îïðåäåëåííîå âðåìÿ â õîäå âîéíû ÿâëÿëñÿ ñåêðåòàðåì ïðåìüåð-ìèíèñòðà. Èç ïå÷àòè èçâåñòíî, ÷òî â êîíöå âîéíû îí áûë äàæå ïðè÷àñòåí ê óíè÷òîæåíèþ ïðîòîêîëîâ çàñåäàíèé ïðàâèòåëüñòâà, õðàíèâøèõñÿ ó íåãî äîìà[162].
Как историк, профессор Л. Пунтила придерживался весьма консервативных взглядов. Его ученики отмечали, что он «не был теоретиком... а скорее проявлял себя как прагматик», не очень утруждавшийся тщательностью проверки оказывавшихся в его распоряжении материалов и документальных фактов[163].
Позиция Пунтила относительно вступления страны во вторую мировую войну наиболее четко была изложена в его книге «Политическая история Финляндии». В ней, подобно А. Корхонену, он писал, что Финляндия оказалась «втянутой в водоворот мировой войны» против своей воли[164]. Íî, èçëàãàÿ ñóòü ïðîâîäèâøåéñÿ âíåøíåé ïîëèòèêè ñòðàíû, îí óòâåðæäàë, ÷òî òîãäà «îôèöèàëüíî íå ïðåäóñìàòðèâàëîñü íèêàêèõ èäåé âîçìåùåíèÿ èëè âîçâðàòà... óòðà÷åííîãî» è â Ôèíëÿíäèè «âåðèëè, ÷òî ñî âðåìåíåì áåç íîâûõ âîåííûõ óñèëèé áóäåò ïðèçíàíî åå ïðàâîå äåëî è óòðà÷åííûå òåððèòîðèè áóäóò âîçâðàùåíû îáðàòíî»[165]. Èç ÷åãî ñëåäîâàëî, ÷òî Ôèíëÿíäèÿ ïðîòèâ ñâîåé âîëè áûëà îïÿòü âûíóæäåíà âñòóïèòü â âîéíó â ñèëó «ñîâåòñêîé óãðîçû», ïðèáåãíóâ ïðè ýòîì ê ïîìîùè Ãåðìàíèè.
В таком же духе в это время высказался также Джон Вуоринен — известный американский исследователь, занимавшийся в США финляндской проблематикой. Он еще в молодости покинул Финляндию и переехал в США. Вуоринен стал профессором Колумбийского университета и еще в 1930-е годы написал ряд работ о Финляндии. В 1942-1945 гг. он служил в «Стратегическом ведомстве» начальником Скандинавско-Балтийского исследовательского отдела. Именно он, как уже отмечалось, в 1948 г. помог А. Корхонену издать в США книгу об участии Финляндии во второй мировой войне. Вместе с тем в 1965 г. сам он также издал большую работу по истории Финляндии, над которой работал в течение тридцати лет[166]. Ñîáûòèÿ 1940-1941 ãã. îêàçàëèñü â íåé èçëîæåíû, ñîîòâåòñòâåííî ñôîðìóëèðîâàííûì ïîëîæåíèÿì ôèíñêîé ïðîïàãàíäû ïåðèîäà âòîðîé ìèðîâîé âîéíû. «Òðóäíî ïîíÿòü, — ïèñàë Âóîðèíåí, — êàê Ôèíëÿíäèÿ ìîãëà èçáåæàòü âîâëå÷åíèÿ â âîéíó â 1941-1944 ãã.»[167] Ïîÿñíÿÿ ýòó ìûñëü, äàëåå îí çàìåòèë, ÷òî ñòðàíà «âñòóïèëà â âîéíó íå â ðåçóëüòàòå ñâîåãî ñîáñòâåííîãî âûáîðà èëè ñîþçà ñ íåìöàìè... Ýòî ïðîèçîøëî â ñèëó îáùèõ îáñòîÿòåëüñòâ...»[168] Òàêèì îáðàçîì, ó Äæîíà Âóîðèíåíà ïîëó÷àëîñü òàê, ÷òî âñå-òàêè íå îò Ôèíëÿíäèè èñõîäèëî æåëàíèå ó÷àñòâîâàòü â âîéíå.