В эти последние дни перед войной советская радиоразведка перехватила ряд шифровок зарубежных посланников в Хельсинки. В одной телеграмме, адресованной 18 июня японскому послу в Москве, и в другой, отправленной 19 июня итальянским посланником в Рим, говорилось о последних военных приготовлениях, происходивших в это время в Финляндии. Так, в частности, отмечалось: «Всеобщая мобилизация, объявленная неофициально, сейчас завершена. Страна находится на военном положении. Продолжается прибытие германских вооруженных сил, включая авиационные части. Считается, что Германия немедленно примет решение в отношении СССР»[1005]. Áîëåå òîãî, èç ñîîáùåíèÿ ÿïîíñêîãî ïîñëàííèêà ñâîåìó ðóêîâîäñòâó ñîâåòñêîé ðàçâåäêå ñòàëî èçâåñòíî î òîì, ÷òî â åãî äèïëîìàòè÷åñêîì ïðåäñòàâèòåëüñòâå â ôèíñêîé ñòîëèöå íà÷àëè ñæèãàòü ñåêðåòíóþ äîêóìåíòàöèþ[1006]. Âñå ýòî ãîâîðèëî òîëüêî îá îäíîì — íåîòâðàòèìî ïðèáëèæàåòñÿ âîéíà ñ ÑÑÑÐ.
Основываясь на воспоминаниях командующего войсками Ленинградского военного округа генерал-лейтенанта М. М. Попова и начальника штаба округа генерал-майора Д. Н. Никишева, можно заключить, что они, располагая поступавшей разведывательной информацией, имели довольно ясное представление о приближавшейся военной опасности с территории Финляндии. Как пишет Д. Н. Никишев, он заблаговременно сообщил, что «срок перехода в наступление именно 22 июня 1941 г.»[1007]. Íå ñëó÷àéíî òîãäà óæå ñòàëè ñðî÷íî ïðèíèìàòüñÿ íåîáõîäèìûå ìåðû. Ïî ñëîâàì Íèêèøåâà, êîìàíäóþùèé âîéñêàìè îêðóãà äàë óêàçàíèå «óòî÷íèòü âñå íàøè ïëàíû ñ òàêèì ðàñ÷åòîì, ÷òîáû áûòü ãîòîâûìè ê îòðàæåíèþ âîçìîæíîé àãðåññèè»[1008].
19 июня почти весь состав военного совета округа выехал специальным поездом в Заполярье для изучения на месте складывавшейся обстановки, поскольку именно там, у границы с СССР, сосредотачивавшиеся немецкие войска могли представлять наибольшую опасность. Впоследствии M. M. Попов писал об этом: «В ходе полевой поездки практически на местности изучались возможные варианты вторжения противника на нашу территорию и отрабатывались мероприятия по нашему противодействию. Пребывание на границе лишний раз убедило меня в том, насколько откровенно немцы и финны подводят свои войска к нашим рубежам и готовят плацдарм для наступления»[1009].
Таким образом у командующего войсками округа практически не было сомнений, что война уже на пороге. «...Мы и лично наблюдали, — вспоминал он, — поднимаясь на некоторые вышки пограничников, отчетливо видимые группы немецких офицеров, группы солдат, продвигавшихся в различных направлениях, машины, носившиеся по дорогам, и много дымов — очевидно от полевых кухонь, так как в жаркий июньский день вряд ли кто-нибудь разводил костры»[1010].
M. M. Попову не просто было принять решение о скрытом выдвижении к границе войск 14-й армии. Ему был хорошо известен строжайший запрет, поступивший из Москвы, в котором- указывалось о недопустимости подобного рода действий, но надо было брать ответственность на себя. По указанию командующего к государственному рубежу направляются части 122-й дивизии. Одновременно началась переброска на Кандалакшское направление из района Пскова 1-й танковой дивизии.
Большое значение имела и решительность руководства Военно-Морского Флота. По приказу наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова 21 июня в 23 ч 40 мин. Балтийский и Северный флоты были приведены в боевую готовность № 1.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Рано утром 22 июня 1941 г. Германия обрушила всю свою военную мощь на СССР. Началась широкомасштабная агрессия в соответствии с планом «Барбаросса». В этот момент, в половине пятого утра, финляндский посланник Т. Кивимяки срочно был вызван к И. Риббентропу. Он буквально летел на встречу с немецким министром иностранных дел, «перепрыгивая через ступеньки и не скрывая радости на своем лице»[1011]. Àóäèåíöèÿ äëèëàñü âñåãî îêîëî âîñüìè ìèíóò.  õîäå åå Ðèááåíòðîï òîðæåñòâåííî ñîîáùèë, ÷òî íà÷àëàñü âîéíà, è äîáàâèë, ÷òî â íåé «Ôèíëÿíäèÿ ïîëó÷èò âîçíàãðàæäåíèå»[1012]. Êàêîå îíî áóäåò â áóäóùåì, â ðåéõå îñîáî íå ñêðûâàëè. Íåìåöêîå ðóêîâîäñòâî óïîåííî âåðèëî â áûñòðûé óñïåõ è «äëÿ âåëèêîé Ôèíëÿíäèè æåëàëî ñ÷àñòüÿ».  Áåðëèíå äàæå øóòëèâî ïðåäëàãàëè ôèííàì ïåðåíåñòè ñòîëèöó â Ïåòåðáóðã[1013].
Вероятно, в тот момент это казалось возможным. Уже на следующий день после германского нападения из Берлина в Хельсинки докладывали о катастрофической ситуации, в которой оказался Советский Союз: «Боевые действия развиваются неожиданно хорошо. 2632 самолета уничтожено к минувшему утру, из них 700 сбито или сожжено на аэродромах... Танковые войска в Минске, взяты Вильно и Ковно»[1014]. Âñå ãîâîðèëî î òîì, ÷òî ðàñ÷åòû, èçëîæåííûå â ïëàíå «Áàðáàðîññà», óñïåøíî ðåàëèçóþòñÿ.
Однако финская армия пока еще не начала боевых действий. Строго следуя выработанному замыслу, отмобилизованные и сконцентрированные в восточных районах страны войска Финляндии не пересекли границы с СССР. Также не приступила к военным действиям и германская армия на мурманском направлении. Это соответствовало выработанному замыслу, поскольку планировалось, что финские войска могли перейти в решительное наступление только после выхода немецкой группы армий «Север» на дальние подступы к Ленинграду. Тогда, единым ударом как с юга, так и с севера предполагалось создать для советских войск критическую ситуацию.
Между тем первоначальные «пассивные действия» протекали в сочетании с тем, что финский флот уже в ночь перед началом войны приступил к минированию советских территориальных вод. Более того, немецкая авиация стала также использовать аэродромы Финляндии для нанесения ударов по жизненно важным районам Северо-Запада СССР. Это само по себе уже свидетельствовало о том, что Финляндия включилась в германскую агрессию. Вместе с тем и Гитлер 22 июня подтвердил, что в едином строю с немецкими войсками на Севере находятся «финские братья по оружию»[1015].
Финляндское же руководство не делало заявления о начале военных действий против СССР и, более того, всячески уходило от ответов на вопросы, которые задавались ему относительно позиции Финляндии в начавшейся войне[1016]. Ýòî ïîëîæåíèå, åñòåñòâåííî, äîëãî ïðîäîëæàòüñÿ íå ìîãëî. Ê òîìó æå óäàðû àâèàöèè, íàíîñèìûå ïî ñîâåòñêîé òåððèòîðèè ñ èñïîëüçîâàíèåì àýðîäðîìîâ Ôèíëÿíäèè, ìîãëè âûçâàòü îòâåòíûå äåéñòâèÿ ñ ñîâåòñêîé ñòîðîíû. Òàêîå ðàçâèòèå ñîáûòèé â ïîëèòè÷åñêîì ñìûñëå îáëåã÷èëî áû, íåñîìíåííî, ôèíñêîìó ïðàâèòåëüñòâó ðåøåíèå îá îôèöèàëüíîì îáúÿâëåíèè âîéíû ÑÑÑÐ, ïîñêîëüêó â ýòîì ñëó÷àå Ìîñêâó ìîæíî áûëî îáâèíèòü â «íîâîé àãðåññèè» ïðîòèâ Ôèíëÿíäèè.
Так, собственно, и случилось. 25 июня советская авиация по решению военного командования, которое вынуждено было действовать, осуществляя «активную оборону против Финляндии»[1017], íàíåñëà îòâåòíûå óäàðû ïî ìåñòàì äèñëîêàöèè ñàìîëåòîâ ïðîòèâíèêà íà ôèíñêîé òåððèòîðèè. Èìåííî îòòóäà â òå÷åíèå íåñêîëüêèõ äíåé ñîâåðøàëèñü íàëåòû íåìåöêèõ áîìáàðäèðîâùèêîâ íà òûëîâûå ðàéîíû Ñåâåðî-Çàïàäà ÑÑÑÐ è ýòî íåîáõîäèìî áûëî ïðåñå÷ü.
Произошедшее послужило, однако, предлогом для объявления Финляндией войны Советскому Союзу, к которой ее руководство тщательно готовилось и вступало в нее в соответствии с заранее разработанным совместно с Германией планом. К тому же в этот день, 25 июня, немецкий посланник В. Блюхер в разговоре с Р. Виттингом как раз и побуждал безотлагательно сделать такой шаг, поскольку случившееся являлось, по его словам, «де факто сложившегося состояния войны»[1018]. Íà ñëåäóþùèé äåíü ïðåçèäåíò Ðþòè â âûñòóïëåíèè ïî ðàäèî îôèöèàëüíî îáúÿâèë, ÷òî Ôèíëÿíäèÿ íàõîäèòñÿ â ñîñòîÿíèè âîéíû ñ ÑÑÑÐ.  ðåçóëüòàòå ôèíñêîå ðóêîâîäñòâî îêîí÷àòåëüíî ïåðåøëî îò ñîñòîÿíèÿ «çûáêîãî» ìèðà ê íîâîé âîéíå.
Таким образом, период с 13 марта 1940 г. по 26 июня 1941 г. стал временем, когда финское руководство осознанно и целеустремленно толкало страну на путь новой войны. Финляндия реально стала военным союзником Германии и, осуществляя свои военные замыслы на северном и северо-западном направлениях, оба государства действовали строго в соответствии с заранее разработанным планом.
В итоге важно тем не менее ответить на один важный вопрос: почему Финляндия все же решилась включиться в новую, заведомо агрессивную войну против СССР, не смутившись в выборе при этом еще и такого партнера, как фашистская Германия?
Для ответа на этот вопрос необходимо учитывать ряд конкретных обстоятельств.
Прежде всего очевидным является то, что результат советско-финляндской войны 1939—1940 гг. создал в стране новую, весьма сложную по своей сути внутреннюю ситуацию. Финляндии, по образному выражению А. Корхонена, «объективно стала инвалидом»[1019] — îíà óòðàòèëà ÷àñòü çíà÷èòåëüíûõ äëÿ íåå âîñòî÷íûõ òåððèòîðèé. Ñîçäàâàëàñü ñóùåñòâåííî áîëüøàÿ óÿçâèìîñòü åå â âîåííîì îòíîøåíèè, ÷òî ïîòðåáîâàëî âûðàáîòêè è íîâûõ ðåøåíèé ïî ïðîáëåìàì ñîáñòâåííîé áåçîïàñíîñòè.  òàêèõ óñëîâèÿõ îðèåíòèðîâàòüñÿ íà ó÷àñòèå â àãðåññèâíîé ïî ñâîåìó õàðàêòåðó âîéíå ïðîòèâ ÑÑÑÐ áûëî áû áåññìûñëåííî è ðèñêîâàííî. Ïðè ïîäõîäå ê îöåíêå îáñòàíîâêè ñ òî÷êè çðåíèÿ ðåàëèé âîéíà ïðîòèâ ÑÑÑÐ ñ ôèíñêîé ñòîðîíû íå ìîãëà ïðîèçîéòè â áëèæàéøåì áóäóùåì.
Однако, с другой стороны, поражение в «зимней войне» вызывало в Финляндии отчасти настроения, побуждавшие к реваншистским действиям, к стремлению вернуть утраченную территорию. При этом руководство страны, во многом разделяло такие проявления, негласно утверждая, что Московский мирный договор следует рассматривать лишь как «соглашение о перемирии».
В результате после окончания войны 1939-1940 гг. в Финляндии отчетливо начали складываться две тенденции в формировании внешнеполитического курса. Одна из них была направлена на стремление обезопасить себя, а другая — использовать возможную «благоприятную» ситуацию в ходе второй мировой войны для возвращения утраченных территорий и даже, при определенных условиях, отторжения части советской территории, чтобы создать, как об этом говорилось в государственных документах, новые «стратегические границы». Обе эти близкие друг другу тенденции могли вполне сложиться в перспективе как единое направление в политике Финляндии при подготовке страны в качестве соучастника крупномасштабной войны против СССР.
Реально динамика развития такого рода тенденций выразилась в стремлении финского руководства как создать весной 1940 г. северный оборонительный союз, так и в попытках сближения с Германией. Притом по мере изменения военно-политической ситуации в Европе германское направление в финляндской внешнеполитической ориентации становилось все более приоритетным. Мощь Третьего рейха и его впечатляющие победы на Западе делали Германию в глазах финского руководства наиболее привлекательным партнером в возможном будущем сотрудничестве с нею, противостоя СССР. В итоге уже к лету 1940 г. политика Финляндии стала приобретать ярко выраженную прогерманскую, антисоветскую направленность.
Что же касалось политики Советского Союза в этот период, то итоги «зимней войны» вполне могли удовлетворить руководство СССР. Было получено даже больше того, о чем шла речь на осенних 1939 г. переговорах в Москве. В этих условиях в СССР, как минимум надеялись на финский нейтралитет и поэтому советская сторона выступала решительно против любого военно-политического объединения Финляндии с каким-либо другим государством. В данном случае это наиболее четко выразилось в проявлении крайне негативного отношения к созданию союза северных стран, который их представители тогда начали планировать. Эта была ошибочная по своей сути линия, способствовавшая в большей степени тому, что у финляндского руководства не оставалось из имевшихся у него в арсенале вариантов политического развития ничего другого, как только пойти по пути военно-политического сотрудничества с Германией.
Вместе с тем СССР, декларировав принцип доброжелательности к Финляндии, стал одновременно оказывать определенное давление на Хельсинки. Это выразилось в обострении двусторонних межгосударственных отношений, а также в осложнении экономических и культурных связей. Достигнуть же перемен финского внешнеполитического курса такой политикой Москва не смогла. Более того, в Хельсинки советско-финляндские отношения летом 1940 г. зачастую представлялись, как доказательство растущей «угрозы с востока» и в этом контексте стала проявляться заинтересованность в расширении сотрудничества с Германией, которое объяснялось желанием создать «противовес» Советскому Союзу. К тому же рейх активно использовал страх финского руководства перед «советской военной угрозой» в своих интересах, постоянно указывая финскому руководству на то, что СССР «собирается возобновить» с Финляндией военные действия.
В итоге в Хельсинки уже без колебаний могли сочетать свое упорное стремление к возвращению утраченных в ходе «зимней войны» территорий с военными приготовлениями в целях обеспечения своей защиты от «военной опасности с Востока». В этом смысле в Финляндии легко пошли на открытие своих границ для немецких войск, которые появились там уже в сентябре 1940 г., и финская сторона начала зондировать возможность собственного участия в совместных с Германией военных действиях против СССР. Причем развитие тайных немецко-финских контактов стало осуществляться преимущественно по военной линии.
Таким образом период времени с марта по сентябрь 1940 г. стал первоначальным этапом в определении перспектив будущего участия в войне на стороне Германии против Советского Союза.
Исходным положением следующего этапа являлось уже то, что на территории Финляндии находились немецкие войска, а в Хельсинки стремились перейти к практической реализации идеи военного сотрудничества, согласовав свои стратегические планы с рейхом. Этот этап длился до мая 1941 г. Для него характерным оставалось активное стимулирование руководством Финляндии развития германо-финских отношений. Но само правительство страны продолжало тщательно маскировать свое участие в выработке судьбоносных для государства военных решений и договоренностей с Германией, продолжая действовать исключительно через командование вооруженными силами. При этом сохранялась и определенная видимость альтернативности в проведении внешней политики. Она выражалась прежде всего в области оценки перспектив военного сотрудничества со Швецией. Но делалось это преимущественно лишь в чисто политических целях. Наконец, постоянно упоминался и тезис о «советской военной угрозе», хотя на этом этапе финское командование уже переходит от оборонительной доктрины в военном планировании к четко выраженной наступательной.
Яркой особенностью этого весьма важного периода являлось начало ответственных финско-германских военных переговоров об участии Финляндии в войне против СССР на стороне Германии. В ходе их Финляндия выступала уже активной стороной. Более того, финское военное руководство нередко само стимулировало необходимость ускорения процесса военного сотрудничества с вермахтом. Это наиболее отчетливо проявлялось в регулярных в конце 1940 г. секретных миссиях в Берлин представителя ставки финского командования П. Талвела.
Именно тогда были заложены основы скоординированного подхода к планированию совместных военных операций с немецким военным руководством. Стартовая позиция в этих переговорах принадлежала начальнику генерального штаба финской армии Э. Хейнриксу, который в январе 1941 г. начал серию переговоров, о непосредственном участии Финляндии в войне против СССР на стороне Третьего рейха. Далее переговоры приобретают характер чисто рабочих встреч при разработке соответствующих операций «с финского направления». На самом деле уже на данном этапе Финляндии невозможно было избежать участия в войне, поскольку стараниями своего руководства она оказалась «в едином строю» с Германией и уже заняла свое место в утвержденном тогда Гитлером плане «Барбаросса».
В то же время Советский Союз продолжал прежнюю тактику, выражавшуюся в попытке, как и прежде, оказывать на Финляндию давление с целью изменения ее политической линии. Но одновременно проявилось стремление оказать влияние на руководство Германии, чтобы воспрепятствовать развитию процесса германо-финского сближения в политическом, экономическом и, особенно, военном отношениях. Однако это не давало желаемого результата.
В такой обстановке в СССР вносились коррективы в перспективное военное планирование на северном и северо-западном оперативных направлениях. С сентября 1940 г. в Советском Союзе наметился переход к активным наступательным формам предполагаемых военных действий против финских войск на этих направлениях. Такая перемена во многом была вызвана тем, что по сравнению с предшествующим периодом в Москве почувствовали, что уже потеряна возможность помешать стремительно расширяющимся контактам Германии и Финляндии, приобретавшим весьма опасный характер для Советского Союза. Однако изменившаяся сущность военного планирования в СССР в смысле наступательной направленности не получила дальнейшей конкретизации. Она, пожалуй, лишь показывала возросшую обеспокоенность создавшейся у советского военного командования военно-политической обстановкой в Финляндии.
В результате к весне 1941 г. окончательно сложилась четкая расстановка сил: Финляндия уже входила в лагерь противников СССР и возникновение войны зависело от тех решений, которые принимались в Берлине. В конце апреля Гитлер определил дату нападения на Советский Союз, и, собственно, это определило уже непосредственно время начала последнего этапа, который предшествовал самой войне.
К лету 1941 г. процесс основного военного согласования между Германией и Финляндией фактически уже был завершен в ходе серии прошедших переговоров и происходит переход к конкретной практической подготовке войск Финляндии к совместной с Германией войне.
Немецкая армия полностью контролировала Лапландию, а проведенная мобилизация в финские войска накануне нападения Германии на СССР не вызывала сомнений в том, как они будут затем использоваться. Вооруженным силам страны, сконцентрированным на границе с СССР, надлежало лишь получить последние распоряжения своего командования с тем, чтобы начать боевые действия. «...Итак, жребий брошен: мы держава “оси”, да еще отмобилизованная для нападения», — писал 13 июня 1941 г. депутат парламента В. Войонмаа[1020]. È, äåéñòâèòåëüíî, òîãäà óæå ìàëî ÷òî çàâèñåëî îò ðåøåíèé, ïðèíèìàâøèõñÿ â Õåëüñèíêè. Ñóäüáà ôèíñêîãî íàðîäà íàõîäèëàñü âî âëàñòè òåõ, êòî ãîòîâèë àãðåññèâíûé ïëàí «Áàðáàðîññà». Íà ïîðîãå âîéíû Ôèíëÿíäèÿ îêàçàëàñü íå â ñèëó îïðåäåëåííîãî ñòå÷åíèÿ îáñòîÿòåëüñòâ, à âñëåäñòâèå ñîçíàòåëüíîé ïîëèòè÷åñêîé è âîåííîé ëèíèè, êîòîðóþ ôèíñêîå ðóêîâîäñòâî èçáðàëî.
БИБЛИОГРАФИЯ
Неопубликованные документы
Фонды российских архивов