ВОЕНКОМ (задумчиво). Крынкин… Крынкин Андрей… Не помню.
КРЫНКИН. Это было два года назад, товарищ военком. Призывная комиссия. Мы тогда и не думали, что встретимся еще раз на этом страшном письме.
Рядом с ВОЕНКОМОМ появляются члены призывной комиссии: Представитель МВД, Член горкома комсомола, Член гороно, еще несколько человек. Перед ними КРЫНКИН
Военком (читает). «Крынкин Андрей Степанович, образование среднее, член ВЛКСМ, работает на Минском моторном заводе, слесарь четвертого разряда, не женат...» Хм... «По заключению призывной медицинской комиссии признан годным к строевой службе». У кого есть вопросы?
Представитель МВД. Ну как настроение, товарищ призывник?
Крынкин. Обыкновенное. Как и у всех.
Член горкома. Давно работаете?
Крынкин. Сразу после школы.
Член горкома. Пробовали куда-нибудь поступить? Не получилось?
Крынкин. Не пробовал. Еще не знаю, куда надо.
Член гороно. Все дороги перед вами открыты.
Крынкин. Если много дорог, так и не знаешь, куда податься... Стоишь и думаешь...
Представитель МВД (засмеялась). Это хорошо...
Крынкин. Хорошо, что не знаю?
Представитель МВД. Хорошо, что не суетишься. Надо постоять и спокойно подумать. Время есть.
Крынкин. Есть. Целых два года.
Военком. В каких войсках желаете служить?
Крынкин. Ни в каких.
Член горкома. А что это вы так?
Крынкин. Как?
Член горкома. Без энтузиазма...
Член гороно. Это. молодой человек, почетная обязанность каждого советского человека...
Крынкин. Так я и стою перед вами, потому что это почетная обязанность. И горжусь. Но радоваться же не обязательно?
Все посмотрели на Крынкина.
Представитель МВД. Это правда. Необязательно.
Член горкома. Странно.
Член гороно. Очень странно.
Военком. Армия, молодой человек, это школа жизни. Вы там закалите свой характер, научитесь владеть сложной техникой.
Крынкин. Техника у нас и на заводе сложная. Делаем моторы для тракторов. Тракторы сеют хлеб.
Военком. А в армии хлеб не сеют! Там учат стрелять... А учат этому затем, чтобы все остальные спокойно сеяли этот хлеб...
Крынкин. Это я знаю, товарищ военком...
Член горкома. Крынкин. вы же комсомолец! Что вы говорите?
Крынкин. То, что думаю.
Член горкома. Значит, неправильно думаете... Политически безграмотно.
Крынкин. Как уж получается.
Военком. Я уверен, что отец ваш так не рассуждал.
Крынкин. Он никак не рассуждал. Он просто жил. Ремонтировал трактора. Пришла беда — взял в руки оружие. Победил — вернулся к тракторам...
Военком. Ну вот. а вы...
Крынкин. Я не виноват, что это пришлось делать ему. а не мне. Придется — сделаю и я. Уверен, не хуже его.
Член гороно. А вот мы в этом не уверены.
Крынкин. Важно, чтобы в этом был уверен я.
Военком. Все это, товарищ Крынкин. надо доказать. И себе и остальным. А вы, насколько мне известно, постарались сделать все. чтобы вас не обременяли...
Крынкин. Не понял.
Военком (ко всем). Здесь в деле призывника есть один очень любопытный документ. Послушайте, пожалуйста... (Читает.) Дирекция Минского моторного завода просит предоставить отсрочку от призыва в ряды Советской Армии товарищу Крынкину А. С. в связи с тем, что в КБ завода, в стадии разработки, находится предложенная им технологическая схема. Товарищ Крынкин А. С. в будущем талантливый и перспективный инженер-конструктор. Завод направляет его в этом году на учебу в высшее техническое училище. Директор завода... Ну и так далее... (К Крынкину.) Ну. что смутились, молодой человек? Отсрочку вы получите. поступите в институт, и мы вас больше беспокоить не будем. А на ваше место призовем кого-нибудь другого. Можете идти. Вы свободны.
Крынкин остался стоять.
Представитель МВД. Ну что, уступишь свое место менее талантливому и менее перспективному?
Крынкин. Я свое место уступаю в общественном транспорте стареньким бабушкам. И все! Эту бумажку я вижу впервые.
Военком. По вашим предыдущим рассуждениям этого не скажешь.
Крынкин. Никакой отсрочки я не просил. Никогда. И ни от чего. Долг свой я выполню всегда, когда это потребуется.
Член горкома. Об этом мы поговорим через два года...
Встал Военком.
Военком. Крынкин Андрей Степанович. Решением призывной комиссии Первомайского района города Минска вы призваны на действительную военную службу... Поздравляем вас и желаем быть достойным защитником нашей Родины.
Крынкин. Спасибо. Я пойду?
Военком. Нужно говорить: разрешите идти. Привыкайте.
Крынкин. Разрешите идти?
Военком. Идите.
Все зашевелились.
ЧЛЕН ГОРКОМА. М-да… Экземплярчик!
ЧЛЕН ГОРОНО. Я не понимаю, откуда у нашей молодежи такие взгляды, такие позиции:
Член горкома. А как у него с характеристиками?
ВОЕНКОМ. Хорошие у него характеристики. Кто это в армию плохую напишет?
ЧЛЕН ГОРОНО. Наша молодая смена забыла святую истину: жить в обществе и быть свободным от него – невозможно!
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ МВД. Товарищи! Что вы тут такого увидели? Он честный парень! Говорит что думает! Радовать надо, что не барабанит затасканными фразами как заведенный. Без особой охоты идет в армию? Ну и что из этого? У нас в Конституции записано: служба в армии – обязанность…
ЧЛЕН ГОРОНО. Почетная обязанность…
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ МВД. Да. Но ведь обязанность. Не право же на отдых.
ЧЛЕН ГОРОНО. Ну, знаете…
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ МВД. Сколько бы он моторов сделал за эти два года.
ВОЕНКОМ. Но ведь…
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ МВД. Он понимает, что существует это «но ведь…». И именно поэтому идет служить сознательно, знает, куда идет. Так чего же мы удивляемся? Что мы напали на него, ярлык пацифиста готовы повесить? Ах ты, такой-разэтакий, почему не радуешься? А чего радоваться? Разве для нашего народа радость содержать такую армию? Обуза! Вынуждают нас, поэтому и держим. Я вот служу в милиции. Все говорят – благородное дело. Да какое, к черту, благородное? Были бы все люди честными, сдал бы я свой мундир в городской музей и пошел бы на любой завод. С удовольствием пошел бы… Этот Крынкин верит, что люди когда-нибудь утопят в океане последнюю бомбу и перестанут гордиться тем, что когда-то изобрели порох. А пока этого нет – он идет служить. И будет служить честно… Честно, но без радости… Радости тут мало.
ЧЛЕН ГОРОНО. Ну, это уже идеализм. Последнюю бомбу… Хм…
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ МВД. Прочему идеализм? Я верю, что дело, за которое мы боремся, в коне концов победит во всем мире. Вы разве в это не верите?
ЧЛЕН ГОРОНО (смущенно). Почему это я не верю?
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ МВД. Вот он и верит. И будет служить так, что им и гордиться можно будет…
ЧЛЕН ГОРОНО. Не знаю, не знаю…
Затемнение
КАРТИНА СЕДЬМАЯ
И вновь только они. Они и черная пустота. Тьма. Ничего
Шабуня. Ты говоришь – не идти в армию... А я мог бы... У меня мать одна. Но как же? Все служат, а я что? Дефективный какой? Да и мать хотела.
Крынкин. Ты не хотел быть в стороне...
Шабуня. Я... Я не мог...
Крынкин. Значит, сам...
Дробов. Сам...
Шабуня. Если бы она знала, если бы только знала... Закрыла бы в доме и никуда бы не пустила.Что же она теперь делать будет одна?..
Крынкин. Ей будет тяжело. Коля... Но она же знала и не держала тебя... Даже хотела... Она поймет...
Дробов. Что поймет? Мать поймет, что сын должен был свернуть себе шею? Что он иначе не мог?..
КАРТИНА ВОСЬМАЯ
Перед ребятами появилась Мать Дробова. Семен узнал ее во тьме.
Мать. Здравствуй, детка...
Дробов. Здравствуй, мам... Как... Почему ты здесь?
Мать. Что-то у меня сердце неспокойное за тебя... Как ты?
Дробов. Да вот так...
Мать. Почему не пишешь?..
Дробов. Мама, я... (Не смог.) Как дома?
Мать. Живем помаленьку... Галка, глупышка, влюбилась... К ним в школу нового учителя прислали. И что на нее нашло? Поверишь, есть перестала, ходит как не своя...
Дробов. Пройдет. Это даже хорошо. Ну а отец?
Мать. Отец в больнице. С сердцем у него неладно... Что у тебя, сынок мой?
Дробов. Ты... телеграммы не получала?
Мать. Нет... Какой телеграммы?
Дробов. А письмо?
Мать. От кого?
Дробов. От командования моей части...
Мать. Сынок, что у тебя? Говори... Я тебя недавно очень плохо во сне видела... Тяжелый черный камень у тебя на груди лежал...
Дробов. Привыкай, мама... Сейчас ты будешь видеть меня только во сне... Меня нет, мама! Я разбился! Наш танк сорвался в пропасть! Я мертвый!
Мать. Господи... Сыно-о-очек!!!
Дробов. Тебе еще сообщат... Тебя вызовут, обнимут и скажут: гордись, мать, твой сын герой...
Мать. Зачем?! Зачем мне мертвый герой, мне живой сын нужен!!! Как же это ты?
Дробов. Я не один, мама... Нас трое. Экипаж... Никто этого не хотел, мама...
Мать (шепчет). Вот он, камень... Черный... Тяжелый... И березка твоя...
Дробов. Какая березка?
Мать. Что в пятом классе посадил... Помнишь?
Дробов. Да.
Мать. Верхушку ей срезали.
Дробов. Зачем, кто?
Мать. До проводов доросла, боялись, чтобы замыкания не было, и вот... Теперь как спичка сверху желтеет, желтеет... (Нервно заломила руки, заголосила.) Сыно-о-очек! Ты же у меня один... Что же это ты натворил? Геро-ой...
Дробов. Мама, родная... Я прошу тебя — уходи отсюда... Уходи, не рви свое сердце... У тебя еще Галка маленькая. Ничего уже не сделаешь... Не надо слез... Мертвым они не нужны, и живым не стоит страдать...
Мать. Сыночек, как же это ты мне такое говоришь...
Шабуня (закричал). Это я! Это все я. ребята! (Быстро и нервно.) Я вел танк! Я потянул правый рычаг! Я вас здесь похоронил! Я!
Дробов. Что-о?
Крынкин. Что ты несешь?
Шабуня. Я вас загубил... Я, ребята, сам... Заехал в пропасть! Я сам заехал в пропасть! Сам!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КАРТИНА ДЕВЯТАЯ
Все находятся точно в таких же позах, как и в конце восьмой картины.
Шабуня. Я вас загубил... Я. ребята, сам... заехал и пропасть! Я сам заехал в пропасть! Сам!
Дробов. Как заехал?
Крынкин (бросился к водителю). Говори! Говори, сопляк! Ты уснул, уснул за рычагами?!
Дробов (толкнул Крынкина от Шабуни). Ты что? Сдурел? Как он мог уснуть? (Шабуне.) Значит, не обвал, Шабуня?
Шабуня. Нет, не обвал...
Дробов. Наверное, система управления подвела... Он же не виноват! Ну, говори. Шабуня! Система отказала?
Крынкин отвернулся.
Шабуня. Танк был исправен... Все было нормально... Это я... Сам...
Дробов. Как это случилось?
Шабуня. Я сам не знаю.
Крынкин (сквозь зубы). Как не знаешь?
Шабуня. Не знаю... откуда он взялся... этот мальчик... на дороге... Впереди же шли танки, а он выбежал и стал перед нашим... Я видел в триплекс его заплаканные глаза, искривленный рот и руки... Он хотел ими защищаться от нас... стоял как вкопанный и руками, руками хотел остановить танк...
Крынкин. Почему ты не затормозил?
Шабуня. Поздно было. Машину занесло бы, и мы все равно вдавили бы его в эту дорогу.
Дробов. И ты поехал в пропасть?
Шабуня. Нет. нет... Я только правый рычаг на себя потянул. Хотел вывернуть, не задеть его...
Крынкин. Но ведь с правой стороны обрыв!
Шабуня. Да. Я. ребята, виноват. Он стоял слева у скалы... Ну куда же было ехать?
Дробов. Он был один?
Шабуня. Один. Как он туда попал — не понимаю.
Дробов. Один?
Шабуня. Я же сказал...
Дробов. Сзади за тобой в танке сидели два человека. Два! Третьим был ты!
Крынкин (неожиданно). Коля, ты прости меня.
Шабуня. Я виноват, ребята... Но если бы я переехал его, я раздавил бы и его и себя...
Крынкин (все понял). И нас тоже... Ты не виноват...
Шабуня. Рычаги держал я...
Дробов. Не виноват? А кто же тогда виноват? Кто сделал нас покойниками? Из-за чего? За что?
Крынкин. За человека, Сема...
Дробов. А мы не люди? Нас трое... Нас связывало с этим светом больше, чем его, маленького. У нас три матери... Сколько слез пролилось! Больше, больше, чем было бы о нем... Он один!
Крынкин. Твоя правда, Семен... И сказать нечего... Арифметика... С ней нет смысла спорить... А жизнь иногда бросает нас в такие обстоятельства, в которых, чтобы выиграть. — нужно проиграть... Вот мы и проиграли...
Дробов. Какие-то идиотские рассуждения...
Шабуня. Стань на мое место. Что ты сделал бы?
Дробов. Поехал бы...
Шабуня (с ужасом). На него?
Дробов. Вперед, а не на него! Вперед!
Мать. Но как же ехать на живого человека...
Дробов. Был бы я один в этом танке, тогда ясно... Я не трус! Спас бы. пусть бы и свернул себе шею. В этом случае выбора нет!.. А он вел танк, где кроме него сидели люди... Какое он имел право распоряжаться нашей жизнью? Жизнями! Из-за одной жизни...
Мать. Прощай, сынок...
Женщина скрылась во тьме.
Дробов. Мама! Подожди... Ты не так меня поняла... Мама! (Закрыл лицо руками.)
Шабуня. Не мог я сделать так, как ты... Правильно и рассудительно... Не мог! Так?
Крынкин. Да, так...
Дробов. Хорошо! Мы мертвые, у нас есть возможность заглянуть и в прошлое и в будущее... Давайте посмотрим, кем будет этот мальчик, за жизнь которого наш Шабуня так дорого заплатил... Давайте!
Крынкин. Не надо!
Дробов. Не надо? Почему? Ну почему? Молчишь... Понятно. Я скажу: Моцарты рождаются раз в сто лет. Он им не станет.
Крынкин. Моцарт или нет... Все в этом... Ну а если он станет им. парнишка этот... Тогда нам стоило погибать? Нам троим? Ответь.
Дробов. Мой сын, который когда-нибудь родился бы, будь жив я. тоже мог стать Моцартом.
Крынкин. Вот оно. Сема! Оправдать можно все... Только захотеть.
Дробов. Да. они могли кем-то стать, кем-то быть… Кто же виноват, что их не будет? Кто? Правый рычаг? Судьба, которой нет? Кто в этом виноват?
Шабуня. Я...
Крынкин. Нет, не ты.
Дробов. Кто же?
Крынкин. Закон.
Дробов. Какой закон?
Крынкин. Закон человеческой совести... Человек должен помнить, что у него кроме жизни есть еще что-то вечное, бессмертное...
Дробов. Ну, что замолчал?.. Что же это такое?..
Крынкин. Совесть! Это — человеческая совесть...
Отец мне случай один рассказывал. В конце войны...
Дробов. Я не хочу слушать! На войне все отношения между людьми ненормальны... Она бывает редко..
Крынкин. А танки каждый день в пропасть падают?.. Слушай...
КАРТИНА ДЕСЯТАЯ
Прожектор освещает землянку командира стрелкового полка. Самодельный стол, на нем карта, часы, полевой телефон. Слышны звуки близкого боя...
Полковник (в трубку телефона). Третий? Я говорю. Третий! Куранского, живо! Какого черта ты там ковыряешься?.. Ничего не хочу слушать! Если, не дай бог, из-за тебя отрежут пятый батальон, лучше сам застрелись... Все! Входит Молодой комбат. Он бледный, растерянный и обессиленный.
Молодой комбат. Товарищ полковник!
Полковник. А-а-а... Докладывай, капитан... Только коротко...
Молодой ком бат. Батальон закрепился на высоте.
Полковник. Хорошо...
Молодой комбат. Немцы полезли в контратаку... Пока держимся...
Полковник. Что еще?
Звонит телефон.
Слушаю, Первый... Закрепился! Молодец! Нет, нет, дальше не суйся... Не лезь, говорю! (Положил трубку.) Общие потери?
Молодой комбат (не сразу). Тридцать восемь человек...
Полковник. Что-то очень много. Сколько убитых?
Молодой комбат. Это убитые...
Полковник. Тридцать восемь? Ты что, смеешься?
Молодой комбат. Доты, три дота... товарищ полковник...
Полковник. А артиллерия, минометы... Они что, по воробьям лупили или по дотам? (Схватил трубку.) Шестой!
Молодой комбат. Высота взята без единого выстрела... Эти выродки привязали к амбразурам детей... Мы не стреляли.
Полковник. Так ты... Ты... на пулеметы людей погнал. Психическую атаку устроил! Тридцать восемь! Ты представляешь, что натворил?
Молодой комбат. Там были дети.
Полковник. Там были люди! Наши люди! Почему они должны платить жизнью за то, что эта черная сволочь вытворяет?
Молодой комбат. Потому что они люди... Что же им делать?
Полковник. Не мы притянули этих детей на передовую! Тридцать восемь за высоту, которую взять было — раз плюнуть. А если бы мы в сорок первом так вот попробовали защищаться? Да ни один бы из этих шелудивых «оберменов» и глазом бы не моргнул.
Молодой комбат. Я считаю оскорблением хоть в чем-либо сравнивать себя и их...
Полковник. А мне плевать на то, что ты считаешь! Подними людей, загубленных по твоей милости за немецких ублюдков...
Молодой комбат. Верю, что вы сказали это в горячке, не подумав...
Полковник. Я думаю! Понял ты! Я думал даже тогда, когда другие боялись...
Молодой комбат. Если так, мне вас очень жаль.
Полковник. Молчать! Ты не лезь со своей моралью. И у меня тоже мораль: ответственность за жизнь людей, которых нам доверили...
Молодой комбат. Людей, товарищ полковник... Людей!
Полковник. Какого хрена ты поперся под пули? Нужно было сделать обходной маневр...
Молодой комбат. Пробовали... И слева и справа от этого проклятого холма батальон попадал под перекрестный огонь минометов... Только в узком проходе под высотой они не могли бить прицельно. А в этом проходе — три дота... И дети... Все рассчитали, сволочи! Знали, что мы не будем стрелять...
Полковник. Сколько их было?
Молодой комбат. Кого?
Полковник. Детей...
Молодой комбат. Разве это имеет значение?
Полковник. Сколько?
Молодой комбат. Не тридцать восемь... Меньше... Намного меньше...
Полковник. Пойдешь под трибунал.
Молодой комбат. Есть под трибунал!
Полковник. ТЫне ВЫПОЛНИЛ боевой приказ! Тебе было приказано провести артподготовку перед атакой... Ты запретил бойцам применить оружие! Это официально. А неофициально за тех тридцать восемь, что лежат под высотой.
Молодой комбат. Минометчикам приказал я... А бойцам... Когда шли в атаку, я разрешил стрелять всем... Кто хочет... Кто может... Они не стреляли...
Полковник. Ты обязан был приказать! Не предлагать, а приказать...
Молодой комбат. Никогда бы они не простили мне этот приказ, а себе то, что выполнили его... Все... И те тридцать восемь тоже. (Застонал, пошатнулся.) Они не стреляли... Сержант Михалевич, даже когда ворвались в дот, не стрелял... Троих руками задушил... Его к ордену надо... Прошу... Дети — они не имеют национальности. Они и у нас и у них одинаковы... Просто дети... А горе, что я принес... Не знаю... Может, лучше получить похоронку с фронта, чем встретить после войны живого покойника... Без души человека...
Молодой комбат падает. Полковник подхватил его. осторожно
усадил на стул. Поднял трубку.
Полковник. Медсанбат, быстро! Санитара ко мне... (Нажал рычажок.) Соедини с Четвертым... Четвертый? Кто остался за командира? Позови... Лебедев? Держи батальон... Да нет. все нормально... Ничего с ним не случилось. Крови много потерял, ну вот и обомлел... Раненых выводит? Почему нет? Ах да... Дети... Ну, конечно... Детей в первую очередь...
Затемнение
КАРТИНА ОДИННАДЦАТАЯ.
Крынкин. Ну, что молчишь?
Дробов. Это несправедливо...
Крынкин. Может, и несправедливо, но зато правильно...
Дробов. Что правильно? Гибнуть десяткам людей за двоих-троих?
Шабуня. Люди гибнут не ради двоих-троих... Хотя и ради них тоже... Но ведь...
Дробов. Ради них. не ради них, ради себя, не ради себя... Никогда человек не понимал и не поймет, где добро, а где зло! (Крынкину.) Не стреляли они — герои? А если бы стреляли?
Крынкин. А если бы стреляли...
Дробов (не дал договорить). Тоже герои! И так и этак гуманность. Добро в зле, а зло в добре! Бог и дьявол, которые борются и по очереди берут верх. А люди просто служат тому, кто сверху.
Шабуня. Служат?
Дробов. А ты что думал? Жизнь — служба. Нас призывают на нее из темной вечности без нашего согласия, а отслужив свой срок, мы туда и возвращаемся... И тоже без согласия...
Крынкин. И кому же мы служили?
Дробов. А этого никто не знает... Многие честные люди гибли за дьявола, потому что считали его богом...
Шабуня. Нет! У человека есть сердце, его не обманешь... Неужели ты никогда в жизни не разбирался, что хорошо и что плохо?
Дробов. А это невозможно... Те, кто разбираются,— просто лицемерят.
Крынкин. Ты же никогда так не рассуждал, когда был живой...
Дробов. А я мертвый! За мной уже ничего не тянется, и впереди ничего не стоит...
Крынкин (растерянно). А справедливость? Совесть человеческая? Эти же категории, кажется, вечны...
Дробов. Вечного ничего нет! От всего освобождает смерть!
Крынкин. Человек должен всегда оставаться человеком... даже после смерти.
Этот спор уже слушает Алешкевич. Она появилась на площадкеиз глубины черного конуса.
Дробов. Ерунда!
Алешкевич. Это правда!
Дробов (оглянулся). Кто ты?
Шабуня. Почему ты разговариваешь с нами?
Алешкевич. Я тоже мертвая... Я могу разговаривать с вами. (Крынкину.) То, что ты сказал,— правда... (Дробову.) Смерть никого не освобождает...
Затемнение
КАРТИНА ДВЕНАДЦАТАЯ На верхней площадке теперь просторный темный зал, стол, несколько стульев, огромное полотно черно-красного знамени со свастикой. У стола молодая Немка. Она перебирает какие-то листы... Нервно звонит телефон.
Немка. Слушаю... Уже привели? Чудесно... Жду! (Положила трубку, опершись руками на спинку стула. смотрит на дверь.)
Через минуту ввели избитую. Алешкевич.
. Немка Ну, что вы смотрите на меня, как тамбовский медведь?
Алешкевич (тяжело). Волк...
. Немка Разве волк? Гм... Может, и так... Спасибо... Проходите...
Алешкевич села.
Немка (Спокойно, безугрозы.) Завтра на рассвете вас расстреляют... (Пауза.) Страшно? Можете не отвечать, я и сама знаю. Человек прежде всего человек — гомо сапиенс, живое существо, а уж потом патриот и борец... Вот поэтому, товарищ комсомолкаАлешкевич, давайте поговорим с вами как самые обыкновенные люди.
Алешкевич. Напрасно вы комедию ломаете... Ничего не будет. Немка. Что не будет? Не скажете ничего? А что вы знаете? Вы — маленький винтик в большой машине... Даже нет... Это для вас слишком... Вас только смазкой можно назвать... Однако не будем переходить на личности, иначе не получится разговора...
Алешкевич. Все равно не получится.
Немка( после короткой паузы). Хорошо! Перейдем к делу, если вы настаиваете... Так вот. Пока вы упрямо кричали «не знаю» и «не скажу», ваш товарищ Войтов, с которым вас случайно арестовали на товарной станции, все рассказал нам... Все... (Пауза.) Не верите? Ну, слушайте... Фамилии ваши я назвала. Теперь дальше... Вас приняли в организацию всего три дня назад... Господи, какая вы подпольщица? Просто название... Хотите, скажу место вашей явки? Заброшенный подвал у водокачки. Так? Вся ваша организация разбита на пятерки. Связь через руководителей пятерок, а вы, кроме тех пяти человек, никого не знаете... Так?
Алешкевич. Это вы сами придумали?
Немка. Руководитель вашей пятерки — Петров... Самуил. Имя же такое? Еврей, видно... Улица Молодежная. 8, квартира 34. Жена и двое детей... Мы их, кстати, взяли, как и вашу маму...
Алешкевич. Гад!
Немка. Ну зачем же так?
Алешкевич. Что же вам от меня нужно, если вы все знаете?
Немка. Мелочь... Только поймите меня правильно. Вы — героиня... Я говорю это без иронии. Вы заслужили это слово... Мы не сломили вас, не смогли, хотя сделали все. что только можно...
Алешкевич. Спасибо.
Немка Так вот, вы заслужили восхищение при жизни и благодарную память после своей смерти... Как это говорят у вас: Родина не забудет... Все это вы получите, но при одном условии: Войтов назвал нам двоих — Петрова и Милькевича. Их арестовали. Пятого он не успел назвать. К сожалению, сошел с ума. На допросе немного перестарались.
Алешкевич. Ну так что?
Немка То, что не сказал он, скажите вы. Скажите. Жизни я вам сохранить не смогу... Вас расстреляют, но вы умрете тем, кем вы были и кто вы есть. Вами будут гордиться...
Алешкевич. Умереть вы мне не помешаете.
Немка Нет, не помешаем. Но мы по-новому перепишем протоколы допросов... Из Войтова сделаем вас, а из вас — Войтова... И оставим их здесь... Свидетелей у вас нет, и вы останетесь предателем до той поры, пока не забудется эта ужасная война. У вас есть мать, сестры, братья, которые воюют против нас... Они будут жить... После... Вам не страшно?
Алешкевич медленно поднимается со стула.
Немка Сядьте! Не страшно?
Алешкевич. Страшно.
Немка Это хорошо, что вы думаете не только о себе.
Алешкевич. Страшно, что нет бога.
Немка Согласны?
Алешкевич (кричит). Нет!
Немка Вы чудачка! Это же не компромисс. Жизни я вам не обещаю...
Алешкевич. Нет!
Немка Даже самый строгий моралист не назовет вас предателем. За что? Предал Войтов. Он назвал двоих, а третьего не успел, сошел с ума. Чистый случай...
Алешкевич. Нет!
Немка Если бы он тронулся на минуту, на полминуты позже, вы мне не понадобились бы... Понимаете?
Алешкевич. Нет!
Немка Ответственность целиком и полностью ложится на одного Войтова... И юридическая и моральная...
Алешкевич. Вот и спросите у него...
Молчание.
Немка Ну хорошо! Я помогу вам... Войтов успел нам назвать и пятого... Мы знаем! Знаем... Но мне хочется услышать это еще раз и именно от вас. От вас... Каприз, любопытство философа... Ну?
Алешкевич. Почему у вас такие маленькие глаза? Как у хорька?
Немка ( кричит). Говорите! (Взяла себя в руки.) Вы эгоистка, Алешкевич... Вы волнуетесь только за себя... Неужели вам не жаль тех, кто из-за вашего идиотского упрямства будет страдать всю жизнь... Мать предательницы, сестра предательницы...
Звонит телефон.
Слушаю! Почему не берет? Приказ был... Так, минуточку... Я сейчас сама разберусь. (Кладет трубку.) Через две минуты я вернусь... Или вы скажете имя пятого, или я сделаю то, что обещала вам. Я не шучу, Алешкевич. (Выходит.)
В кабинет осторожно человек в помятом пиджакеПостояв молча, подходит ближе.
Человек. Послушай, детка... Не будь дурочкой, скажи, что она спрашивает...
Алешкевич. Пошла ты!..
Человек. Это все эксперименты, понимаешь? Книгу онапишет.«Рационализм и чувство». Вот и мордует людей... Опыты проводит... Кто что скажет, а где закричит... А ваших сцапали всех... Петров пулю себе в лоб пустил, когда брали... Милькевич с Казаченком в одиночках... Увидишь завтра, когда на распыл потянут... Войт ваш во дворе бегает, немцы гогочут... Скажи и не мучай себя, а то она и правда сделает все... Она такая...
Алешкевич. Я ничего не знаю. Поняла ты, гниль ходячая.
Человек. Пусть и не знаешь, а скажи... Пятый ваш — Казаченок Андрей Владимирович, сапожник, что у стадиона жил... Скажи, слышишь, скажи... Она от тебя и отцепится сразу... Я же мать твою знаю...
Алешкевич. Наши придут — ты все и скажешь.
Человек. Ага. разгонюсь... Я уже..., все... Капут... Отговорил.
отжил, открутился... Петля ночами снится... А ты... Некого тебе выдавать... Они все знают.
Резко открывается дверь. На пороге Немка. Пауза.
Немка (Алешкевичу). Что он вам говорил?
Человек. Я... Я молчал.
Немка. Я вас не спрашиваю. (Алешкевичу.) Ничего?
Алешкевич. Стихи читал.
Немка. Ну, пускай и ничего. (Садится за стол, берет ручку.) Слушаю. Фамилия и адрес пятого?
Алешкевич. Мне надо подумать.
Немка. Время у вас было.
Алешкевич. Ну, не сразу же... так...
Немка. Слу-ша-ю.
Алешкевич. Пишите... Я... Ничего... Не знаю... Ставьте точку. Это все!
Пауза.
Немка (нервно бросает ручку). Нет! Не все! Послушайте теперь меня. Вы считаете себя и свои идеи самыми благородными и гуманными. На нас вы смотрите как на диких зверей. Мы выродки! Садисты! Изверги! А вы?! Кто вы?! Где же эта ваша высокая гуманность? Любовь? Если вы можете отречься и от родителей, и от любимых, и от друзей... И от самого себя... Кто же из нас выродок? Вы дошли в своем фанатизме до ручки! Даже человека, который переступил ваши моральные законы и принципы, вы не можете выдать... А может, скажете?
Алешкевич молчит.
Немка. Скажите слово в слово все то, что он вам говорил здесь, и я прикажу его завтра расстрелять... Вместе с вами... Клянусь, что так и будет... Клянусь памятью своей матери... Только скажите...
Алешкевич молчит.Человек бросилсяна колени,заплакал.
Немка. Он же предатель! Что вам?
Алешкевич молчит.
Немка. Вы идиотка! У вас же есть возможность избавить людей от него. Он же твой враг!
Алешкевич (поднялась, к человеку). Встань! (Резко.) Встань!
Пауза. Человекподнялся.
Немка (открыл дверь). Прощайте!
Алешкевич выходит.
Немка (Устало, безразлично женщине) Испугался? Не надо, успокойтесь...
Человек (чуть слышно). Я не говорил...
Немка. И не обижайтесь... (Встретились взглядами.) Ну что вы на меня так смотрите? Что?
Затемнение
КАРТИНА ТРИНАДЦАТАЯ
Прожектор освещает ребят.
Шабуня (Алешкевичу). Что ж ты наделала?
Дробов. Все правильно. Только почему ты пожалела эту сволочь? Может, и правда его щелкнули бы?
Алешкевич. А ты бы что сделал?
Дробов. Выдал...
Крынкин. Выдал, предал, изменил...
Алешкевич. Она и хотела, чтобы я хоть в чем-то предала...
Крынкин. А благородного предательства не бывает...
Шабуня. Разве это предательство? Она же все знала... Надо было думать о людях, которые остаются...
Крынкин. Ты не понял, Коля...
Шабуня. Не для себя она бы сделала...
Крынкин. А если бы после этого она сказала: убей своих товарищей, не то перепишу эти протоколы!.. Тогда как?
Шабуня. Ну тогда, конечно... Но ты не сравнивай... Это не то...
Крынкин. Это то же самое.
Шабуня. Нет...
Дробов. Вот, Андрей! Этот слабак,Шабуня, стал бы предателем.
Крынкин. Это он только со стороны... Сам бы сделал то же...
Шабуня. Не сделал бы.
Дробов. Ну вот!
Крынкин. Если бы пришлось, подумал бы и выбрал...
Дробов. Не верю! Стал бы колебаться, рассуждать... Ах. муки матери, ах, на его могилу несправедливо плюнут, и все...
Алешкевич. Я тоже об этом думала...
Дробов. Но не колебалась...
Алешкевич. Я просто не хотела, чтобы онадумала, что эксперимент удался и я предала, чтобы не быть предательницей...
Дробов. Какая тебе разница, что бы она о тебе подумала? Считала героиней или предательницей?
Алешкевич. Разница есть.
Крынкин. Есть.
Шабуня (задумчиво). Есть...
Дробов. Ничего не понимаю... Какая разница после смерти...
Алешкевич. После смерти... Каждая смерть что-то оставляет тем, кто остается... Врагам, друзьям, просто людям...
Дробов (упрямо). Смерть — это всегда только смерть...
Затемнение
КАРТИНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Верхняя площадка. На ней Женщина-врач и Ирина. Стоят,смотрят на ребят. Алешкевич уже нет.
Врач. Ты не спрашиваешь, почему я тебя сюда привезла?
Крынкин (обернулся). Ира?
Девушка молчит.
Врач. Завтра тебя выпишут.
Молчание.
Врач. Что думаешь делать?
Девушка молчит.
Врач. Не передумала... У тебя очень редкая группа крови. Настолько редкая, что мы едва нашли ее.
Ирина. Я уже благодарила вас за это. Могу еще раз...
Врач. Благодари своего донора... Он здесь...Отдал свою кровь и через неделю погиб, спасая маленького мальчика. А еще через месяц мы перелили его кровь тебе... Подумать только! Он уже целый месяц лежал под этим обелиском, а смог спасти тебя...
Крынкин. Иринка, как же ты могла поверить? Почему ты не услышала меня?
Врач. Хорошо, что мертвые не слышат... Представь, что бы он сказал? Он, мертвый, победил твою смерть, которую ты сама позвала к себе...
Дробов. А я бы сказал, что таких вот не надо спасать! Пусть лезут в гроб, если так уж хочется... Пожалуйста, не мешайте...
Крынкин. Замолчи, Дроб!
Дробов. Она же сама захотела!
Крынкин. Замолчи, сволочь!
Врач. Это был прекрасный человек, Ира...
Ирина. Герой!
Врач. Просто человек... Он бросил свой танк в пропасть, чтобы не наехать на ребенка... Жил человеком и остался им в свое последнее мгновение... Это, наверное, и есть героизм...
Ирина. Зачем? Зачем вы все это мне рассказываете? Разве я просила, чтобы меня спасали? Не надо было этой крови... Я уснула. Зачем вы меня разбудили?
Врач. Странно. В голове не умещается... Когда замахиваются на жизнь другого, люди считают это тяжелым преступлением, когда же на свою—ничего.
Ирина. Я все равно это сделаю... Это моя жизнь...
Врач. Твоя? Нету уже у тебя твоей жизни. Она кончилась неделю назад. Она теперь моя, потому что я спасала тебя... Она теперь его, этого мертвого парня, который оставил на земле часть себя самого... Твоя жизнь — это и жизнь твоих детей, которые когда-то у тебя будут...
Ирина. Не будет...Старая песня... Мне уже тошно от этих слов...
Врач. Прежде чем отойти туда, нужно что-то сделать здесь... А что ты сделала?
Ирина. Верила!!!
Крынкин. Ира!!!
Ирина. Вы знаете, что такое, когда весь мир, весь бесконечный мир сходится в одном человеке. Когда ты сама входишь в него каждой своей клеточкой, каждым нервом. Когда уже ты — это он? А потом все это рушится. Рушится и мир. Пустой и ничтожный.
Врач
Поделиться:
Поиск по сайту
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2023-01-17
Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных