— Иола, ты почему без курточки? — едва ли не с ужасом спрашивает она.
— Но тепло же, честно. Я показывала братику Клаэсу пруд и уточек.
— Мы же договорились, что ты не выходишь на улицу, не предупредив об этом меня, — Матиль склоняется к поднявшейся по ступенькам девочке и берёт её за руки, чтобы проверить, не холодные ли они. — Договаривались же? Проходи внутрь и умойся, скоро будем садиться за стол.
Девочка кивает и быстро скрывается из виду, даже на лестнице слышно цоканье каблуков на её башмачках. Клаэс так и стоит внизу, перед крыльцом. Он настолько глубоко погрузился в мысли Иолы, рассматривая через их призму комнату девочки, что случайно запутался в том, где сейчас находится – там или на улице.
Матиль оборачивается к нему и смотрит на Майна сверху вниз. Одета она простенько, по-домохозяйски, но не выглядит особо замученной или растрёпанной. Сейчас, когда работа мозга полностью восстановилась после крепкого сна и таблетки, которыми пичкал Стингрей в больнице, перестали действовать, Клаэсу проще концентрироваться. Он видит, что Матиль вовсе не в тягость управляться со всем хозяйством, ей приятно чувствовать себя полезной. В ней крайне мало того, что в действительности интересует «папу», но девушка тешит себя мыслью о том, что если её вдруг не станет, то весь дом и некоторые его обитатели незамедлительно обрастут грязью. Глубоко в ней копаться не приходится, потому что все чувства и мысли девушки как будто на поверхности. Она души не чает в Иоле, девочка не даёт ей заскучать и позволяет сублимировать все материнские инстинкты, которые без неё не удалось бы реализовать. Тренировалась Матиль на Наде, но та не отвечала взаимностью, на любые нравоучения огрызалась, сюсюкаться с собой не позволяла. Все старания Матиль оказались тщетны, её не удалось приручить. На Альбера Матиль смотрит с жалостью, а Эгон откровенно действует ей на нервы. Между ними уже довольно продолжительное время идёт холодная война. Что касается самого «папы», то здесь Клаэс удивился. Чувства девушки по отношения к нему далеко не родственного характера. Слишком далеко заглянуть не получается. Клаэс не может увидеть, в каком возрасте Матиль попала сюда, но по мере взросления она начала смотреть на Иеронима уже не как на опекуна, а как на мужчину. Девушка ужасно стыдится своего влечения и ничем не выдаёт себя. Она пытается оправдаться перед самой же собой, что оно вызвано изоляцией, ведь Иероним содержал её на домашнем обучении изначально, как и других своих «детей». Сейчас, выезжая с ним в город, Матиль почти насильно пытается заставить себя смотреть на других людей противоположного пола, но не может мысленно зацепиться ни за одного проходящего мимо красавца. Все её греховные помыслы связаны лишь с «папой».
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Матиль, пристально глядя на Клаэса.
Интонация её голоса приятна и добродушна, она пытается сымитировать понимающее сочувствие, и делает это из лучших побуждений, но Клаэс распознаёт лицемерие. Девушке безразлично его самочувствие, она даже немного огорчена появлением в доме нового, незнакомого человека, но ради Иеронима приложит все свои усилия, чтобы новичок чувствовал себя максимально комфортно.
— Нормально.
Клаэса поражает звук собственного голоса. Он вдруг показался ему чужим. В нём нет никакой эмоциональной окраски, интонация монотонна.
— Одежда подошла?
— Да. Спасибо.
— Я могу попросить тебя об одолжении? Найди, пожалуйста, Нэд и позови её в дом. Скоро сядем ужинать. И не бойся собак, они тебя не тронут.
Клаэс беспрекословно разворачивается и уходит. Он ощутил полнейшее безразличие к своей судьбе, ничто больше его не волновало. Куда пошлют – туда и пойдёт.
Ему не надо гадать или прочёсывать всю территорию двора, ведь ему точно известно, где находится Надя. Удивительно, каким всё стало понятным. Новые ощущения не навевают тревогу, но полностью расслабиться Майн всё равно пока побаивается. Не покидает навязчивое ощущение отслоённости от своего тела, и Клаэсу кажется, что он в любой момент может «выпорхнуть» из себя и больше не вернуться. Он как воздушный змей в облаках – если верёвка выскользнет из ладоней, то змей улетит и вскоре исчезнет из вида. Впереди показывается высокий решётчатый забор. Клаэс видит за ним людей. Они очень далеко и «услышать» их сложно, но реально, если поднапрячься. Возможно, дело в расстоянии, разделяющем их, но чужие мысли больше не кажутся столь же навязчивыми, как в первые дни. Клаэсу хочется верить, что он научился их контролировать.
Он останавливается в нескольких метрах от тренировочной площадки для собак. Два взрослых добермана, их щенки и Надя одновременно замирают и оборачиваются в сторону Клаэса. Вид у девочки очень грозный. Она затаилась, будто перед атакующим рывком, кульминацией которого будет разодранная глотка намеченной жертвы. Майну вдруг на пару мгновений мерещится пожилая женщина, стоящая за спиной Нади в тени яблони. У старушки лохматые седые волосы, чёрная повязка на левом глазу, будто у пирата, одежду рассмотреть не удаётся, но с первого взгляда кажется, будто одета она была в грязные лохмотья. Её образ бесследно рассеивается, и Клаэс предполагает, что это, возможно, какая-нибудь родственница из воспоминаний Нэд.
«Тебя зовут в дом».
«Кто просил? Матиль?».
«Да».
«Передай ей, что я не буду ужинать. И вообще не сяду за стол, пока папа не приедет. И от её стряпни меня воротит!».
Клаэс смотрит на девочку и пытается понять, чем же так сильно её обидела Матиль. Особо веских причин не находится. Надя просто не любит, когда её пытаются дрессировать, а Матиль именно тем самым и занимается. «Вымой руки, сиди прямо, локти на стол не клади, ешь овощи, не чавкай, причешись». «Папа» подобного рода требований не выдвигает, потому девочка более расположена к нему.
Клаэс не собирается настаивать. Ему нет дела до этой девчонки, как и до всего остального. Снова начинает клонить в сон, и аппетит так и не появился, несмотря на прогулку.