— Её зовут Ида Бритт. Стоило бы предупредить о ней, а то шла бы ты вот так одна, и она бы выскочила.
— Что с ней? — сочувственно спрашивает Зофья.
— Ну, как ты могла заметить, она чуток не в себе. Она не всегда такой была. Хоть я другой её и не помню, но бабуля говорит, что Ида тронулась умом после того, как исчезла её дочь. Это её она спутала со мной. Вета. Хотя она всех девчонок нашего возраста за неё принимает.
— А куда она исчезла?
— Никто не знает. Это случилось лет тридцать назад, а то и больше. Вете тогда было семнадцать, кажется. Мой батя помнит её, они одногодки. Все считают, что Вета сама сбежала. Я-то знаю эту историю только понаслышке, так что перескажу с бабушкиных слов. Эта Ида и в лучшие свои годы была с причудами и славилась тяжёлым характером. Дочку растила одна, мужа не было, ребёнка нагуляла. Но потом нового мужика искать не стала, со всем справлялась сама. А Вету тиранила, как только могла – запрещала гулять даже с подружками, а если вдруг видела рядом с парнем, то и побить могла. Соседи часто слышали, как Ида на неё орёт буквально ни за что. Один раз Вета задержалась по пути из школы. Взбешённая до чёртиков Ида поджидала её на крыльце и за волосы затащила домой. Так что девчонка до семнадцати лет была вынуждена жить затворником с деспотичной мамкой. Она особо с ней не спорила, зашуганная была. Всё время училась. Бабуля говорила, что в этом вопросе Ида была особенно жёсткой. Случалось, что Вета, делая домашку, допускала ошибку, тогда Ида заставляла её переписывать всю тетрадку целиком, даже если пара страниц до конца оставалась. И так каждый раз. А если, например, задавали выучить отрывок из какого-нибудь длиннющего стиха, то Ида настаивала на зубрении всего целиком вне зависимости от объёма. Помимо этого, на Вету была возложена часть обязанность по хозяйству, ну там корову подоить, прибраться на дворе и в доме, а если не успевала из-за учёбы что-то сделать, то навёрстывала это ночью. Ложиться было запрещено, пока не закончит. Почти все оправдывают такие методы воспитания искренним желанием Иды вырастить добропорядочную, примерную доченьку. Ну фиг знает. Как по мне – так это слишком. В итоге-то все поняли, к чему подобная дрессировка приводит.
— Ты тоже считаешь, что она сбежала?
Тамара пожимает плечами.
— Наверное. А больше версий-то и нет. Её искали, но не нашли ни зацепок, ни подозреваемых. У Иды не было официальной работы, но пару раз в неделю она ездила в ближайший город торговать на рынке овощами, которые растила у себя. И вот одним летним вечером дочка её дома не встретила. Это, собственно, вся история. Сейчас парочка соседок по мере возможностей помогают ей, потому что она вообще потеряла связь с миром. Ни поесть самостоятельно не может, ни хотя бы помыться. Но в основном о ней заботится моя бабуля.
Девочки вновь замолчали. Зофья погрустнела, и Тамара уже начала жалеть о том, что решила посвятить её в столь печальные события, потому как даже за непродолжительное время их знакомства уже успела понять, что её новая подруга слишком впечатлительна и воспринимает всё близко к сердцу. Другими словами - чужую драму она переживает как свою собственную.
Тамара впервые встретила её на озере на третий день приезда сюда. Она бесцельно бродила по окрестностям, никак не ожидая увидеть кого-то своего возраста. Зофья сидела у берега в тени раскидистых ветвей высокого дуба и читала книгу. Поначалу у Тамары не возникло ни малейшего желания вступить в диалог, она уже развернулась, чтобы по-тихому скрыться, но Зофья заметила её и окрикнула. Она спросила, не ищет ли Тамара собаку, потому что несколько минут назад рядом пробегала ухоженная дворняжка с ошейником. Тамара ответила, что нет, и могла бы уйти, но по непонятной причине ей захотелось позволить этой девочке приблизиться. Зофья с приветливой, обворожительной улыбкой поинтересовалась, откуда пришла Тамара. Её мелодичный, чарующий голосок так и хотелось слушать. Само её существо будто бы излучало некое свечение, притягивающее и согревающее. В тот день на Зофье был почти невесомый, кружевной сарафан на тонких бретельках, а длинные волнистые волосы распущены. Щёки и переносица у неё усеяны веснушками, а глаза такого насыщенного зелёного цвета, как ранняя осока. Ростом она чуть выше Тамары и ещё стройнее, чем она, но эта худоба вовсе не смотрится болезненной. В этой девочке Тамара увидела некое, непостижимое воплощение изящества и грации. Будто всё прекрасное и естественное, что заключено в самой матушке природе – воплотилось в образе Зофьи. Вряд ли она сама могла оценить всю степень своей привлекательности и обаяния. В совокупности с прочими качествами она являла собой эталон наивной, чувственной душевности и простоты, никогда не знавший лицемерия, корысти, злобы или иных человеческих пороков.
Зофья показала обложку книги, которую только что дочитала. Это был «Океан в конце дороги» Нила Геймана. На тот момент Тамара о такой не знала и поинтересовалась сюжетом. Незаметно девочки разговорились и ещё долго гуляли по лесу, залитому солнечным светом. Зофья рассказала, что всю свою жизнь провела в соседней деревушке на другой стороне озера. Она посещала местную школу, окончила девять классов, но не захотела ехать учиться в город, решив остаться в родном краю, чтобы ухаживать за больной мамой. Недавно она перенесла инсульт и теперь плохо передвигается. Отец работает дальнобойщиком, его частенько не бывает дома неделями. О своих родителях Зофья отзывалась очень положительно, говоря, что они прекрасные, заботливые люди, любят друг друга и все силы вкладывают в воспитание дочери. Тогда Тамара рассказала о своих родителях. Она никогда не подумала бы, что решит поделиться с почти незнакомым человеком семейными проблемами, но Зофья странным, непостижимым образом располагала к доверию. Ей хотелось рассказывать абсолютно обо всём, о всех самых сокровенных тайнах. Тамару буквально прорвало. Некоторые свои секреты она не решилась бы обсудить даже с бабушкой, хотя всегда считала её лучшим другом. Девочка продолжала говорить об отношении к поступкам родителей, о том, что она больше не чувствует к ним обоим ничего, кроме ненависти и презрения, даже когда в горле встал удушающий комок, и она понимала, что вот-вот не сдержится и заплачет. В итоге, так и случилось. Девочка не рыдала навзрыд, но слёзы текли и текли. Она выплеснула всё, что копилось внутри и не давало покоя. Понимающий и искренне сочувствующий взгляд Зофьи не дал ощутить чувство вины и стыда перед собственной слабостью. Она нежно обняла Тамару и дала ей выплакаться, не произнося ни слова утешений, потому что это было вовсе не нужно. Никакие советы здесь и не помогли бы. Когда слёзы закончились, Тамара почувствовала небывалое облегчение. Так хорошо на душе ей не было уже очень долгое время, все тревоги отступили, не осталось и толики былого напряжения.
Когда начало темнеть, девочки расстались на том же месте, на котором впервые увидели друг друга, условившись завтра встретиться здесь же. В тот же день, преисполненный самыми разнообразными эмоциями для Тамары, произошло нечто странное, о чём она неоднократно вспоминала после. Подходя к дому бабушки, девочка заметила в окне незнакомую девушку с длинными каштановыми волосами, спадающими на лицо и почти полностью скрывающими его. Странность заключалась в том, что поблизости не проживало молодёжи, да и что бы этой незнакомке в принципе делать у Ивоны. Она, конечно, добрая душа и всегда рада принять гостей, но дурное предчувствие заставило Тамару насторожиться. Незнакомка просто стояла у окна, причём именно в комнате Тамары, и смотрела на неё. Бабушка заметила приближение Тамары издалека и вышла встречать внучку на крыльцо. Девочка первым же делом поинтересовалась, кто у них в гостях, на что бабушка ответила удивлением. В доме никого кроме неё быть не могло. Тамара сперва решила, что бабушка шутит. Они вместе обошли все комнаты, но и в самом деле не обнаружили следов чьего-либо постороннего присутствия. Тогда Тамара решила, что у неё всего лишь разыгралось воображение, ведь в комнате, в которой ей померещилась незнакомка, было темно, да и её облик потом не казался слишком уж реальным. В общем и целом – причин для паники не было.
Со дня первой встречи Тамара и Зофья виделись без исключения каждый день. Новая подруга знала местность гораздо лучше Тамары, ведь когда та жила здесь в детстве – ей не разрешалось уходить слишком далеко от деревни. В шумной компании соседских рябят было весело и рядом с домом, так что о дальних путешествиях Тамара и сама не помышляла. Зофья открыла для неё удивительной красоты места – лесные опушки, усеянные дикими, благоухающими цветами, которых Тамара прежде не видела… петляющие зигзагами ручьи, над которыми склонялись ветви вековых деревьев, создавая подобие арок... каменистые водопады, под которыми можно было встать в полный рост… и бескрайние маковые поля. Зофья знала необыкновенно много о местной природе, это и не удивительно, ведь девочка провела здесь всю жизнь. Пение каждой пташки она могла безошибочно угадать, в каждой травинке определяла её полезное или вредоносное свойство. Современная же культура, носителем которой являлась Тамара, не всегда была ей понятна. Она прочла много книг, её смело можно счесть довольно хорошо образованной для шестнадцати лет, но вот всё, что касалось популярной музыки или кинематографа – было Зофье в новинку. Некоторых слов, употребляемых Тамарой, она откровенно не понимала, и приходилось объяснять их значение. Особенно её удивлял молодёжный сленг. Слыша выражения «тусить», «кайфовать», «хейтить» или тому подобное, Зофья округляла глазки и растерянно хлопала ресничками. Это благоприятно повлияло и на саму Тамару, потому что оно во избежание недопонимания постепенно отучалась от слов-паразитов. Более того – в её присутствии Тамаре даже курить не хотелось. Пачка сигарет и зажигалка всегда были в кармане, но она буквально забывала об удовлетворении пагубной привычки.
Вскоре Тамара показала Зофье дом своей бабушки, сказав, что та может приходить в любой момент, когда захочет. Увидев роскошь жилища Ивоны, Зофья была поражена. На первом этаже располагалась просторная гостиная с огромным плазменным экраном, по соседству с ней – оснащённая всевозможными чудесами современных технологий кухня, а за стеной находилась персональная спальня Тамары. На втором этаже находилась комната Ивоны, её художественная мастерская и две гостевые комнаты. Бабушки в тот день не было дома, так что ничто не препятствовало Тамаре провести полноценную экскурсию для подруги. Зофья очаровано рассматривала узоры на обоях, картины, ощупывала обивку декоративной мебели. Было очевидно, что в подобной обстановке ей прежде находиться не доводилось. Тамаре даже стало несколько неловко за непреднамеренное хвастовство, но Зофья отнюдь не восприняла это так. Она понимала, что все люди живут по-разному. В гости к новой подруге Тамара не рвалась. Конечно же, ей было интересно посмотреть, как она живёт, но девочке не хотелось тревожить больную маму Зофьи, которая нуждалась в покое.
Сегодняшний день выдался особенно жарким. Девочки, вдоволь накупавшись в озере, теперь обсыхали на берегу. В высоких кронах над их головами шуршала листва, перекликались птицы. Тамара начала забывать о шуме неугомонного, вечно бодрствующего города, где невозможно вдохнуть полной грудью. Воздух здесь совершенно другой, почти опьяняющий. Теперь тяжело вообразить себе гогот оживлённой улицы, вечные пробки, ядовитые выхлопы, клубящуюся пыль и несмолкающие гудки автомобилей. В такую жару в городе находиться невыносимо, всюду толкающиеся, раздражённые и потные люди, набивающиеся в вагоны метро, как шпроты в консервную банку. Все постоянно опаздывают, срываются друг на друга, говорят по телефону и спотыкаются. Город будто запускает в них свои корни и манипулирует ими, как кукловод марионетками. Везде нужно успеть, занять очередь, ход стрелок на часах задаёт ритм жизни. Нет возможности замедлиться и просто поразмышлять о действительно важных вещах.
— А тебе никогда не хотелось уехать?
— Куда? — удивлённо переспрашивает Зофи.
— Ну не знаю. Куда-нибудь поближе к цивилизации. Мир посмотреть.
— Нет, — девочка отвечает, не задумавшись. — Я бы не прижилась в другом месте, к тому же меня вполне устраивает это.
— Совсем-совсем не хотелось бы?
— А тебе разве не хорошо здесь?
— Хорошо. Даже очень. Я теперь вообще с трудом представляю себе возвращение к прошлой жизни.
— А нужно возвращаться?
— Наверное, чуть позже придётся.
— Вот как…
Тамара тайком покосилась на подругу, чтобы проследить изменение в выражении её лица. Оно стало немного печальным. Сейчас всё происходящее и окружающее было настолько прекрасным, что ни о чём ином Тамаре и думать не хотелось, но она отдавала себе отчёт в том, что всю жизнь провести здесь не сможет, рано или поздно придётся покинуть эту укромную, волшебную обитель. У неё были амбиции, она хотела продолжить учёбу, путешествовать, узнавать новое. Для этого нужны деньги и юридическая независимость, необходимо было дождаться совершеннолетия.
— Я понимаю… У тебя, должно быть, остались в городе друзья.
— Да нет, — почти брезгливо сморщилась Тамара. — Не в этом дело. Вряд ли я с кем-то из них ещё увижусь. Не очень-то и хочется. Я поеду в другое место, где меня никто не знает, и заведу новых, если будет нужно.
— Но ты можешь остаться и здесь.
— Могу, конечно, но… Рано пока загадывать. Как минимум ближайшие пару лет я точно проведу здесь.
Произнеся эти слова, Тамара ощутила необъяснимую тревогу, причина возникновения которой была ей не понятна. Девочке вдруг показалось, что она уже никогда не покинет это место. На мгновение ей почудилось, что её обнажённая, всё ещё влажная после купания спина будто намертво приклеилась к траве, на которой сейчас лежит Тамара. Она напряглась всем телом, по коже пробежал неприятный холодок. Девочку словно парализовало, она испуганно округлила глаза, а в следующее мгновение резко села. Это далось ей с трудом, будто невидимые путы намертво приковали её к земле, натянулись, но всё же оборвались. Тамара с облегчением выдыхает и нервно проводит рукой по спине.
— Что случилось? — обеспокоенно спрашивает Зофья и тоже садится. — Кто-то укусил? Дай взгляну.
— Нет, всё нормально, — натянуто улыбается Тамара. — Просто шея затекла.
Неожиданно и очень сильно захотелось закурить, но как только Тамара перевела взгляд на чистое, словно светящееся лицо Зофьи - это желание утихло и тревога окончательно отступила.
— Пошли ещё искупаемся.
Последующие несколько дней прошли однообразно. О точном количестве времени, проведённом в кровати, девушка не могла судить наверняка. Большую его часть она спала. Лучше не становилось, сил подняться по-прежнему не было. Несколько раз её рвало, а любезная хозяйка всё подносила и подносила одну и ту же пиалу, наполненную бульоном. Она не казалась опасной. Её движения были легки и даже кокетливы, но, тем не менее, можно было заметить, что женщина несколько смущена и робеет. Это объяснялось тем, что присутствие рядом другого человека было ей в новинку. Вряд ли в этом месте просто найти компанию. Впрочем, болтливостью она не отличалась. Хозяйка лишь изредка интересовалась самочувствием гостьи, говорила, что дождь никак не желает прекращаться, он то затихает, то вновь расходится, и в такую погоду добраться до ближайшей деревни по лесу невозможно, к тому же она стара, это значительно осложнит передвижение по размытой чаще.
Состояние девушки не ухудшалось, оно было стабильным. Странное дело, но она не чувствовала потребность в еде. Организм не требовал справить нужду, даже по-маленькому не хотелось. Это уже служило весомой причиной для беспокойства. Хозяйка, впрочем, и сама ни разу не предложила хоть какой-нибудь еды помимо бульона.
Неподвижно лёжа в кровати, девушка продолжала попытки вспомнить свою прошлую жизнь. Периодически на ум приходили разные имена и чаще остальных повторялось одно – Вета. Девушка предположила, что её так зовут. Припоминалась неясная суета, сборы. Возможно, она готовилась к переезду, но эта идея отчего-то сопровождалась сильным беспокойством. Когда перед мысленным образом возникало уже знакомое лицо полной, суровой женщины – девушка по инерции вздрагивала и зажималась, будто готовясь к удару.
«НЕ СМЕЙ МЕНЯ ПОЗОРИТЬ». Внезапно прозвеневшие в ушах слова произвели эффект удара током. Девушка зажмурилась, схватившись за голову, и отчаянно замотала ей. Барабанные перепонки будто пронзило булавкой, мозг запылал в агонии, стало так невыносимо больно, что немощь отступила. Девушка поджала колени к груди, уткнувшись в них лицом. Она всё вспомнила. Воспоминания вернулись столь внезапно и резко, что захлестнули подобно удушливому облаку смрадной пыли при извержении вулкана. Той женщиной была её мать. Она никогда не видела в дочери ребёнка, лишь порицала и унижала без видимой на то причины с самых ранних лет. В жизни Веты не было ни развлечений, ни игр, ни мечтаний, лишь трепетный страх перед матерью. Она в буквальном смысле ходила по струнке, и малейшее отклонение от заданной траектории строго каралось. И вот однажды она не выдержала. Проще было бы умереть, чем продолжить терпеть, девушка думала об этом. Но умирать не хотелось. Любое живое существо стремится к свободе. Но бежать было некуда. Вета долгое время обдумывала все возможности, имеющиеся в её распоряжении. Перспективы были безрадостны. Если бы её поймали, то незамедлительно вернули бы обратно, ведь ей не исполнилось даже восемнадцати. Но однажды Вета узнала от одноклассницы о том, что у неё есть знакомый мужчина, состоящий якобы в благотворительной организации, помогающей подросткам в трудных жизненных ситуациях. Они предоставляли пришедшим к ним детям жильё и пропитание, ничего не прося взамен, помогали встать на ноги, найти посильную работу. Само собой, Вета не знала об опасностях внешнего мира, и такие явления, как проституция, торговля людьми, рабство для неё не существовали, ведь чрезмерная опека матери всячески уберегала её от всякого зла, с которым может встретиться наивный подросток. Одноклассница рассказала Вете о том, где можно найти этого мужчину, но сперва нужно было добраться до города. Денег на проезд не было, но девочка подготовила план побега, согласно которому она пересекла бы лесополосу, добравшись до удалённой автотрассы, там поймала бы попутку и умчалась бы прочь. На главную дорогу вблизи деревни идти было никак нельзя, ведь её могли увидеть соседи.
Вета дождалась окончания учебного года. Мать буквально за руку провожала её в школу и встречала потом после случая, когда девочка задержалась меньше, чем на час, заболтавшись с одноклассницами. Улизнуть не представлялось возможным. Да и если бы она однажды не пришла на занятия – первым делом спохватились бы учителя. Всё нужно было провернуть тихо, без привлечения внимания. В начале лета мать, как назло, приболела и не ездила на рынок. Вета буквально ни на шаг не могла отойти от дома. Но вот настал заветный день. В середине июня Ида Бритт ранним утром попрощалась с дочерью и уехала. Вета ничем не выдавала своего волнения, вела себя примерно и была беспрекословной. На самом же деле внутри неё бушевал шквал противоречивых эмоций. Ей было страшно уезжать в неизвестность, но и оставаться представлялось невыносимым. Она была уверена, что наложит на себя руки, если ещё хотя бы одну неделю проведёт под крышей материнского дома. Медлить Вета больше не могла. Убедившись, что Ида уехала, девочка в течение получаса собрала в школьный рюкзак сменную одежду, немного тёплых вещей на всякий случай, свёрток с едой и две литровые бутылки воды. Следовало соблюдать осторожность, покидая деревню, чтобы не быть замеченной соседями. Передвигаясь короткими перебежками, прячась в кустах и постоянно оглядываясь, Вета беспрепятственно добралась до леса. Всё прошло безупречно, теперь дело оставалось за малым. Девочка немного расслабилась и продолжила свой путь без спешки. Она надеялась, что тени деревьев укроют её от летнего зноя, но прогадала. Жара стояла невыносимая и с каждым часом усиливалась. Через несколько часов пути иссякла первая бутылка воды, и Вета решила трепетно экономить содержимое второй. Она двигалась по компасу на север, поскольку знала, что именно в том направлении находится трасса. Солнце пекло макушку. Вета проклинала себя за непредусмотрительность, ведь она могла взять в дорогу панаму, но совершенно не подумала о том, что та может пригодиться. На середине пути компас будто сошёл с ума. Стрелка бешено вертелась вокруг оси, не останавливаясь ни на секунду. Вета неоднократно останавливалась, искала ровную поверхность, но и это не помогало. Оставалось полагаться лишь на собственную интуицию. Лесу, тем временем, не видно было ни конца, ни края. Она провела в дороге весь день, с наступлением вечера стало свежее, но девочка ужасно устала. Ноги едва слушались её, воды оставалось всё меньше, да и в темноте идти дальше было невозможно. Вета не взяла с собой фонарь, рассчитывая к этому времени уже оказаться на освещённой трассе. Окончательно выбившись из сил, она устроила привал, поужинала перед сном, укрылась курткой, чтобы хоть как-то защититься от кровожадных комаров, и моментально погрузилась в крепкий сон. Проснувшись с восходом солнца, Вета выпила немного воды, подкрепилась оставшимися со вчерашнего дня объедками, размялась и двинулась дальше. Всё тело ныло от неудобной позы во время сна, воздух вновь раскалился, натёртые до мозолей ступни болели, но девочка и не думала сдаваться. Она упорно шла и шла вперёд. Несколько раз Вета доставала компас в надежде на то, что его неисправность устранилась сама собой, но он по-прежнему не работал. Вскоре закончилась вода. Девочка осознала, что безнадёжно заблудилась, но всё ещё старалась не поддаваться отчаянью. Над головой без умолку щебетали птицы, начиная действовать на нервы, но вдруг к их голосу присоединилось человеческое пение. Оно звучало издалека, то слева, то справа, потом начало казаться, что пение окружило Вету со всех сторон. Разум затуманился, и на этом воспоминания обрывались.
Придя в себя после накатившего наваждения, Вета убирает ладони от лица и видит, что они сырые. Она плачет. Паника начинает усиливаться, девушка явственно ощущает, что ей не хватает воздуха, она задыхается. Что ж, хозяйка ей не солгала. Вета действительно потеряла сознание в лесу, а женщина подобрала её. Девушка ещё раз взглянула на свои дрожащие ладони и невольно ужаснулась. Вряд ли это произошло внезапно, она просто не придавала этому значения, но теперь кожа стала сморщенной, будто у старухи. Вета судорожно ощупала лицо, но не смогла оценить его состояние. Собрав оставшиеся силы и волю в кулак, девушку свешивает ноги вниз и касается ступнями пола. Она напрягается, сжимая в кулаках простыню, и отталкивается от кровати. Обмякшее, изможённое тело отказывается повиноваться ей, и Вета падает. Тихо плача, она скребёт руками и ногами по полу, пытаясь подняться, и ей это всё же удаётся на пару секунд. Девушка снова падает. Суставы и кости будто размякли. Она ощутила себя тряпичной куклой без каркаса. Хватаясь за прикроватную тумбочку, девушка вновь предпринимает попытку встать. Ноги дрожат. Вета понимает, что сильно исхудала. Голова сильно кружится. Устоять удаётся лишь благодаря опоре, девушка налегает на неё всем своим незначительным весом. Она делает первый неуверенный шаг, колени подкашиваются. Ей страшно отпустить тумбочку. Нельзя сдаваться. Пока в ней всё ещё теплится жизнь – Вета должна бороться. Шаркая по ковру и опираясь о стену, девушка добирается до окна. Она лишь в паре метров от кровати, а путь к нему занимает мучительно долгое время. Началась одышка, на лбу выступил пот. Хотя теперь, впервые выбравшись из-под тяжёлого одеяла, девушка понимает, что помещение необыкновенно холодное. Можно видеть выходящий при выдохе пар изо рта. Впившись пальцами в подоконник, Вета в оцепенении замирает. Дом окружён деревьями и густым кустарником, ветви почти полностью скрывают его от солнечного света – вот почему на улице всегда царил мнимый сумрак. Но это не самое главное – всюду лежит снег. Он выпал не на днях, а уже довольно давно, это очевидно по высоте сугробов. Стекло снаружи покрыто узорами изморози. Это значит, что сейчас январь. Выходит, Вета провела здесь минимум полгода. Девушка бессознательно мотает головой, не желая принимать открывшуюся истину. Перед глазами вдруг всё меркнет, девушка успевает схватиться за плотные занавески, её веса недостаточно, чтобы оторвать их, потому получается удержаться на ногах. Зрение возвращается, но сфокусировать его удаётся через раз. Нельзя сдаваться – твердит она про себя, нужно выбраться отсюда и как можно скорее. Возможно, это её последний шанс, ведь в следующий раз она может просто не проснуться. Вета оборачивается к двери. Расстояние до неё кажется неумолимо далёким, но она всё же преодолевает его, медленно идя вдоль стены и припадая к ней плечом. Девушка опускает ладонь на деревянную дверную ручку и затаивает дыхание, вспоминая о гипотетическом существовании засова, или крючка с обратной стороны. Но дверь оказывается не заперта. Петли протяжно скрипят, и сердце девушки пропускает удар. Если хозяйка здесь, то она непременно услышала её. Но никакие иные звуки не нарушаю царящую в доме тишину. Возможно, она на данный момент отсутствует. Перед Витой открывается длинный, тёмный коридор, с левой стороны расположены две однотипные двери, а в конце идёт поворот направо. Прислушавшись и убедившись, что всё тихо, Вета переступает порог своей комнаты. С каждым шагом ей становится всё тяжелее продолжать борьбу со сном. Миновав первую дверь, которая чуть приоткрыта, Вета останавливается на несколько мгновений и заглядывает внутрь. Там точно такая же комната, в которой пребывала она. Кровать аккуратно застелена, возле неё стоит идентичная тумбочка, а чуть поодаль – комод, даже узор на половом ковре похож. Бредя дальше, Вета ровняется со второй комнатой. Дверь плотно закрыта, но девушке не удаётся совладать с любопытством, к тому же за ней может оказаться выход на улицу. Опасаясь отпрянуть от стены и лишиться опоры, Вета делает глубокий вдох, настраивается на переправу и протягивает руку к двери. Переход девушки к ней выглядит так, словно она пьяна и находится на борту корабля, попавшего в шторм. Получается так, что Вета буквально вваливается внутрь комнаты. Дверь тоже не заперта. И то, что предстаёт перед Ветой, в очередной раз шокирует её. То же самое расположение мебели на том же периметре помещения, а в кровати под таким же стёганным одеялом лежит иссохшая мумия женщины. Её череп плотно обтянут бледной кожей, черты лица заострены, глаза ввалились, нет ни ресниц, не бровей. Губы сморщились и обнажают зубы, которых в общей сложности осталось не более десяти. Коротких, тонких волос на голове почти нет, они выпали. Сложилось впечатление, что эта женщина дожила как минимум до ста лет, прежде чем отойти в мир иной. Вета хватается за спинку кровати, осознавая, что больше не может стоять самостоятельно, как вдруг веки мумии распахиваются и незрячий, бессознательный взгляд устремляется на Вету. Губы мумии движутся, она приоткрывает рот, и слабый, едва слышный хрип вырывается из её горла. Вета в ужасе вскрикивает, отшатывается назад и теряет равновесие. Уже ползком девушка разворачивается к двери, но видит на своём пути стоящую за порогом хозяйку дома. Лишь сейчас, глядя снизу вверх на женщину, Вета осознаёт, насколько разительно она помолодела. Видя её всё это время изо дня в день, девушка просто не присматривалась к ней, не обращала внимания. Морщинки разгладились. Взгляду вернулся блеск. Фигура стала более женственной. Волосы всё ещё оставались седыми, но сделались гуще, длиннее и теперь шелковистыми волнами спадали на высокую, пышную грудь. Хозяйка по-прежнему в чёрном платье с белым кружевным воротником, но теперь поверх надета безрукавка из рыжего лисьего меха. На сгибе локтя она держит плетёную корзинку, в которой лежит мёртвый кролик со свёрнутой, неестественно свисающей шеей. Хозяйка явно удивлена тем, что застала Вету здесь, но ничуть не напугана этим и не растеряна. Женщина абсолютно спокойна, лишь брови приподняты кверху.
— Никак не ожидала, что в тебе ещё остались силы, — вдруг губы женщины растягиваются в злорадной, издевательской улыбке. — Что ж, придётся впредь тебя привязывать, милая.
Вета лихорадочно мотает головой, ползком пятится прочь от двери, даже не пытаясь встать, потому что знает наверняка – уже не получится. Зрение теряет чёткость, голова тяжелеет, к ногам и рукам словно прикованы гири. Потолок над комнатой начинает кружиться, ускоряет ход и вот весь мир закручивается в спираль, сужается и исчезает…
***
Первое, что доносится до заторможенного сознания, окутанного кромешным мраком, это отвратительный звук хруста и последующего за ним чавканья. Вета открывает глаза и сперва видит лишь туман, который постепенно рассеивается. На краю кровати сидит хозяйка. На её коленях стоит поднос, женщина держит освежёванную тушку кролика и откусывает от неё кусочки. Приходится прикладывать усилия, чтобы вгрызаться в плоть и отдирать её от костей, ведь мясо сырое. Губы, подбородок и пальцы хозяйки перемазаны кровью. Ест она, надо отметить, с аппетитом. Процесс доставляет ей удовольствие, которое женщина и не пытается скрывать.
— О, ты проснулась, — с набитым ртом произносит она, скосив взгляд на Вету.
Девушка осматривает своё положение и ничуть не удивляется тому, что её согнутые руки теперь лежат на подушке, раскинутые локти находятся на уровне головы, а запястья прочной, толстой бечёвкой привязаны к спинке кровати. Щиколотки так же накрепко опутаны и зафиксированы у спинки. Странно, но она совершенно не чувствует боли в плечевых суставах, которые сейчас должно сводить от долгого пребывание в неестественном положении. Вета вообще ничего не чувствует. Она опять оказалась под тёплым, стёганым одеялом. По телу растекается сладкая, почти блаженная немощь. На тумбочке остывает пиала с бульоном. За окном привычная серость.
— Кто вы? — шепчет Вета, потому что повысить голос больше не может, даже если бы того хотела.
Продолжая жевать, хозяйка с наигранным недоверием прищуривается:
— А ты неужели ещё не догадалась? Я – хозяйка этого дома. А ты – моя гостья.