Психические явления, о которых была речь выше, могут происходить во время сна так же, как и наяву. До сих пор сон и сновидения составляли предмет усердного изучения, но надо сознаться, что эти явления истолкованы еще далеко не полно. Сон не есть какое-нибудь исключительное состояние в нашей жизни; напротив, это — нормальная функция нашего органического бытия, в котором он, по времени, занимает средним числом целую треть. Человек, проживший 60 лет, проспал из них целых двадцать или около того. Часы, занятые сном (три тысячи в год!), без сомнения, суть часы отдыха, жизненного подкрепления, как для мозга, так и для всех членов; но это отнюдь не часы полного замирания. Наши умственные способности сохраняют свою деятельность с той только существенной разницей, что во сне они действуют «бессознательно», а не в силу нашей сознательной рассудочной логики, как в состоянии бодрствования.
Точно так же, как наяву человек постоянно то о том, то о другом думает, так и во сне ему постоянно что-нибудь снится. Сон есть подобие жизни. Те, у кого мозг работает энергично, у кого мысли мощны, имеют и сны тоже очень яркие и выразительные. Кто же размышляет туго, у того и сны слабые. Сколько мыслей, столько и снов, и все попытки классификации снов до сих пор ни к чему не приводили.
Сны не всегда можно припомнить. Чтобы схватить сон налету, надо, чтобы человек проснулся внезапно и устремил на увиденное во сне все свое внимание, — ничто не изглаживается так быстро, как воспоминание о сновидении. Многие говорят, что сны снятся только поутру, перед пробуждением, или вечером, как только заснешь. Но это заблуждение. Стоит проснуться или разбудить кого-нибудь в любой час ночи, чтобы удостовериться, что сны снятся всегда или почти всегда. Но их не всегда удается припомнить, точно так же нам не припомнить и трех четвертей всех мыслей, перебывавших в нашем мозгу в течение дня.
Вообще сны снятся о вещах, которыми занимаешься наяву, о лицах, которых знаешь. Однако бывают и странные исключения; очень часто мысли, более всего захватывающие нас в течение дня, не получают никакого отражения во время последующего сна.
Значит, мозговые клеточки, участвующие в этой работе ума, утомились и отдыхают, — иногда это большое счастье. С другой стороны, во сне время и пространство не существуют. События нескольких часов и даже нескольких дней могут развернуться в несколько секунд. Вы можете очутиться на много лет назад, в эпоху детства, с лицами, давно умершими, причем эти дальние воспоминания нисколько не ослаблены. Вы без малейшего удивления встречаетесь во сне с людьми прошлого столетия. Может также сниться о вещах, никогда не случавшихся и невозможных. Иной раз нелепые, фантастические образы, самые пестрые и несуразные, сочетаются между собой без малейшего правдоподобия, без малейшей логики.
Иные сны передаются даже по наследству.
Тысячи разнообразных причин влияют на сны, помимо самого рассудка: плохое пищеварение, затрудненное дыхание, неудобное положение тела, трение простыни, рубашки, чересчур тяжелое одеяло, простуда, какой-нибудь шум, свет, запах, голод, жажда, переполнение тканей, — все это влияет на сновидения.
По этому поводу напомним об одной галлюцинации, довольно частой. Это ощущение, как будто спящий проваливается в бездну, скользит в глубь пропасти. Эта галлюцинация обыкновенно случается вскоре после того, как заснешь, в ту минуту, когда размягчившиеся члены заставляют все тело, как мне кажется, сразу изменять центр тяжести.
Положение тела во время сна стремится к пассивному равновесию. Вся деятельность чувств мало-помалу притупляется, и забвение всего мира наступает постепенно, как будто душа медленно ретируется в самые дальние убежища. Веки смыкаются, и глаз засыпает первый. Осязание утрачивает свои свойства и засыпает вслед за тем. Обоняние замирает в свою очередь. Ухо остается настороже последним, как бдительный страж, готовый предостеречь человека в случае опасности, но вот и оно наконец засыпает. Тогда наступает полное усыпление, и открывается мир сновидений во всем своем бесконечном разнообразии.
Сны, как уже сказано, вызываются множеством причин.
Но было бы физиологической ошибкой предполагать, что элементы снов исключительно заимствуются из действительности. Мне, например (и я не один испытал это), часто снилось, будто я лечу по воздуху на небольшой высоте над какой-нибудь долиной или другим красивым ландшафтом; отчасти это приятное ощущение, испытанное во сне, было причиной, внушившей мне желание подняться на аэростате и предпринять воздухоплавательную экскурсию. Я должен, однако, сознаться, что в действительности ощущение поднятия на воздух на аэростате, как оно ни поразительно в смысле обширных панорам, открывающихся перед глазами, и торжественной тишины в лазурных высях, не сравнится с полетами, испытываемыми во сне: в лодке аэростата чувствуешь себя неподвижным, а это уже менее увлекательно.
Трудно вообще подыскать в явлениях органической жизни что-нибудь соответствующее ощущению полета в воздухе. С головокружением его, конечно, нельзя сопоставить — сравнение это неудачно.
Мне часто случалось также беседовать во сне с Наполеоном. Конечно, в детстве я слышал много рассказов о великом завоевателе от людей, видавших его, и ум мой мог получить от этого сильное впечатление; но отношение между причиной и следствием остается все-таки довольно отдаленным.
Я часто вижу во сне, будто я заключен в какую-то башню и вижу перед собой чудный зеленеющий луг. В чем причина такого сна?
Иногда мне снится, что я приговорен к смертной казни и мне остается жить всего два часа, час, полчаса, несколько минут. Не есть ли это какое-нибудь отдаленное воспоминание?
Вообще, при нормальных обстоятельствах, сны бывают так многочисленны, так разнообразны, так нескладны, что почти бесполезно доискиваться их причин вне скрытых ассоциаций идей в уме или образов, притаившихся в мозгу. Снятся разные вещи, точно так же, как думаешь о разных вещах и положениях, с той только разницей, что в бодрствующем состоянии у человека в мозгу копошатся мысли, а во сне ему представляется, как будто он в самом деле действует, переживает то, что гнездится в его мозгу. Мысли превращаются в наглядные поступки, а так как рассудок не участвует в этих бессознательных поступках, то получаются самые нелепые образы и ситуации, — совершенно просто, не возбуждая никакого удивления, точно так и надо.
Итак, во сне можно заметить три характерных фазиса. Между тем как в бодрствующем состоянии мысль остается мыслью, во сне она превращается в образ, потом в реальное существо или предмет.
Мы воплощаем свои идеи, мы приписываем во сне различным лицам мысли, слова, которые, в сущности, нам самим принадлежат.
«В одном из самых разумных, ясных, выразительных снов, какие мне когда-либо снились, — рассказывает А. Мори, — я поддерживал с каким-то собеседником спор о бессмертии души, и мы оба приводили противоположные аргументы; в сущности, возражения были те же, какие я наяву делал самому себе». Такое разделение, происходящее в мыслях и которое доктор Виган считает доказательством своего парадоксального учения «двойственности ума», в большинстве случаев есть только проявление нашей памяти. Мы помним, что можно сказать «за» и «против» в каком-нибудь вопросе и затем во сне эти противоположные мнения относим к двум различным личностям.
Громадное большинство сновидений может быть объяснено совершенно натурально напряжением и сосредоточением мысли на одном предмете во время сна.
Всякий, кто мало-мальски привык к умственному труду, скажем мы словами Макса Симона и Альфреда Мори, должен был заметить, что мозговая работа совершается иногда помимо нашего ведома, без вмешательства нашей воли. Это мы видим чуть ли не на каждом шагу.
Школьники, которым задан урок, предпочитают учить его вечером, на сон грядущий, утверждая, и очень основательно, что это им значительно помогает. На другое утро урок, выученный накануне, знается лучше и тверже. Нечто подобное замечается также и относительно самостоятельных трудов, литературных сочинений, научных задач. Например, если какое-нибудь затруднение останавливает ученого и он перестает думать об изучаемом предмете, то после нескольких дней отдыха ум в это время будет, так сказать, один завершать свое дело, и после этого человек с величайшей легкостью, как бы шутя одолеет препятствие, сперва казавшееся ему неприступным. Но следует заметить один факт, не лишенный значения, а именно, что очень часто в этих случаях бессознательной мозговой работы мыслям первоначально был дан импульс, известное направление, и что только после этого импульса продолжалась мозговая деятельность, в конце концов подвинувшая работу вперед.
Легко понять, что умственная работа, результат мозгового импульса, данного накануне и продолжающегося во сне, может породить сны, которые будут, так сказать, «образным выражением» задачи, преследуемой спящим, мысли, угнетавшей его.
Кондильяк рассказывает, что в то время, когда он составлял свой учебник и отрывался от занятий, чтобы предаться сну, то ему часто случалось по пробуждении находить целую главу законченной в его уме.
Вольтеру также приснилась однажды целая песня его «Генриады» в совершенно ином виде, чем она была написана им. Между прочим, существует рассказ об одном поразительном, знаменитом сне, где самая странная, самая фантастическая сцена сопровождала интеллектуальную работу спящего. Известный композитор Тартини однажды заснул после тщетных попыток окончить одну сонату; эта работа угнетала его и во сне. В тот момент, когда во сне он опять принялся за свою композицию и пришел в отчаяние от своего бессилия, ему вдруг явился черт и предложил докончить его сонату, с условием, чтобы он продал ему свою душу. Пораженный этим видением, Тартини принял предлагаемую сделку и тогда услышал совершенно отчетливо черта, исполняющего на скрипке окончание желаемой сонаты, и притом с редким искусством и гениальностью. Тартини просыпается в восторге, бросается к письменному столу и по памяти записывает пьесу, которую, очевидно, сам окончил во сне, думая, что слышит ее исполнение чертом.
Каким путем рождаются образы, подобные тем, что посетили во сне композитора Тартини? Каким путем возникают они? Это трудно сказать, и не потому, что вопрос является неразрешимым, а потому, что обычно в подобных случаях, как правило, какие-нибудь подробности, которые могли бы дать ключ к разъяснению сна, были пропущены самим рассказчиком, считавшим их неважными. Очень возможно, что этот образ черта, примешавшийся к интеллектуальной работе композитора, имел свое raison d'etre и свое объяснение в каких-нибудь мыслях, промелькнувших в уме композитора, в каком-нибудь художественном представлении, в рисунке или изображении духа зла, виденном им раньше.
Но это пункт второстепенный. Обратим еще раз внимание на то, каким образом зародился сон: мысль Тартини была поглощена музыкальной композицией, которую он писал; как часто бывает в умственном творчестве, идея не созрела, и вот сначала не получалось никакого результата; но во время сна, и невзирая на сон, начатая работа закончилась и дивная мелодия как бы вылилась струей из тайников мозга композитора.
Не будь этого напряжения, этого предыдущего усилия разума, не было бы и сновидения, — это несомненно; подобная мозговая работа всегда касается только тех специальных предметов, которые изучаются данным лицом, того искусства или науки, которым он предается со страстью.
Гратиолэ рассказывает следующий, довольно мрачный сон.
«Несколько лет назад, изучая со своим профессором Блэнвилем строение мозга, я препарировал довольно значительное число мозгов, человеческих и животных. Я тщательно снимал с них пленки и опускал в спирт. Таковы были условия, предшествовавшие сновидению, которое я намерен сообщить.
Однажды ночью мне приснилось, будто я извлек из головы свой собственный мозг. Я снял с него все оболочки и опустил в спирт, затем по прошествии некоторого времени опять вложил в свой череп. Но мне казалось, что от действия спирта мой мозг значительно съежился и уменьшился в объеме. Он уже не наполнял коробки черепа, а как будто болтался в ней; это ощущение так поразило меня, что я проснулся в ужасе, как от кошмара.
Вот действительно странная, нелепая игра воображения, но она не беспричинна. Действительно существует явное отношение между этим сном и предметами, в то время особенно поглощавшими мои помыслы. Очень вероятно, что в тот момент, когда я воображал, что препарирую чей-то чужой мозг, какая-нибудь причина заставила меня более ясно ощутить свою собственную голову. Я подумал одновременно о моей голове и о препарируемом мозге; эти две мысли слились, и отсюда логично и естественно вытек конец сновидения».
Физиолог Аберкромби приводит по поводу таких же исследований очень курьезный сон, явившийся также последствием озабоченности одной настойчивой мыслью.
«Один мой знакомый, — говорит он, — кассир в большом глазговском банке, однажды сидел в своей конторе, когда явился какой-то вкладчик, требуя уплаты шести фунтов стерлингов. В конторе дожидалось своей очереди много других лиц, пришедших раньше него, но он был так нетерпелив, так необуздан, и, в особенности, так невыносим своим заиканием, что дожидавшиеся попросили кассира удовлетворить его требование поскорее, чтобы избавиться от него. Кассир с неудовольствием исполнил эту просьбу и забыл отметить эту выдачу в шнуровой книге. В конце года, месяцев через 8–9, он никак не мог подвести своего баланса — все получался недочет в шесть фунтов. Несколько дней и ночей мой приятель искал, где причина дефицита, но никак не мог найти. Наконец однажды, утомившись тщетными розысками, он пришел домой и лег спать; ему приснилось, что он у себя в конторе, что к нему явился заика, и вот сразу все подробности сцены ожили в его памяти. Он проснулся с головой, полной этим сном, и с надеждой, что он наконец отыщет недочет.
В самом деле, просмотрев свои книги, он убедился, что эта сумма не была занесена своевременно в расход, и что она как раз соответствует недочету».
Как видите, этот сон разоблачил кассиру лишь то, что ему было уже раньше известно; но воля долго оставалась бессильной пробудить воспоминание, погребенное где-то в тайниках памяти. Между тем забота одолевала человека, ум его долго и сильно напрягался в одном и том же направлении. Кончилось тем, что среди этого усилия мысли, среди этой работы, сперва непроизводительной, мозговые клеточки, где сохранялся ряд образов, пришли в действие и в заключение составили отчетливое представление о случае, тщетно искомом во время ночной работы.
Многие сны, по-видимому, телепатические, в сущности, относятся к такому же порядку, и этим мы могли бы объяснить не один случай явления мертвых. Физические влияния и бессознательная переработка мыслей и образов, скрытых в мозгу, объясняют большинство сновидений. Нам важно было дать себе отчет в этом физиологическом процессе, чтобы судить научно о фактах, которые нам предстоит анализировать. Я получил на свой запрос множество рассказов о таких сновидениях, которые объясняются физиологически и которые мы здесь не станем приводить.
Но психические сны вне нас самих могут влиять на наш ум во время сна точно так же, как и в состоянии бодрствования. Психические явления, привиденные в главе III, наблюдались различными лицами наяву в совершенно нормальном состоянии, в полном обладании всеми интеллектуальными способностями. Туда мы не включили явлений, принадлежащих к области снов, потому что, по нашему мнению, эти явления — уже совершенно другого порядка и характера. Нам кажется, что на них менее можно полагаться, так как снов — неисчислимое множество, и если могут произойти совпадения, то в виде противовеса им являются еще более многочисленные случаи, когда никаких совпадений не бывает.
С другой стороны, сны всегда немного туманны и подвержены колебаниям памяти. Не думаю, однако, что было бы логичным оставлять их без внимания. Многие из этих видений во сне представляют для наблюдателя особенную важность и, без сомнения, могут открыть нам много интересного о свойствах и способностях человеческого духа.
В предыдущей главе мы старались доказать психическое действие одной души на другую; теперь мы вступаем в более сложный мир сновидений.
Выше приведен был интересный случай, связанный с состоянием сна. Молодая девушка в Париже увидела во сне свою мать, умиравшую в провинции и призывавшую ее проститься с ней. Бриер де Буамон относит этот сон к числу галлюцинаций, с оговоркой, однако, указывающей на психический характер данного явления.
Теперь я предложу читателю выборку из писем, полученных мной в ответ на мой запрос. Эти выдержки касаются видений и явлений умирающих во время сна. Они не менее интересны и убедительны, чем первые.
I. В ночь на 25 июля 1894 года мне приснился один молодой человек, таким, каким я знавала его в 1885 году. В свое время за него я должна была выйти замуж.
Потом, по разным причинам, я прекратила с ним всякие отношения, и свадьба не состоялась. С того времени я больше не виделась с ним (он жил в По, а я — в Париже), как вдруг в эту ночь 25 июля он предстал передо мной во сне таким, каким я знала его, — в мундире сержанта-майора. Он смотрел на меня печальными глазами и показывал пачку писем. Потом видение растаяло, как утренний туман, рассеянный солнечным лучом. Я проснулась в смущении и долго-долго все думала про этот сон, задаваясь вопросом, с чего это он вдруг приснился мне? Ведь я никогда не вспоминала об этом человеке, хотя сохранила к нему искреннюю дружбу.
В январе следующего года я узнала о его смерти, последовавшей как раз в ночь на 25 июля 1894 года. Последние его слова были посвящены мне.
Люси Абади
(В Рошфоре)
II. То было во время войны 1870–1871 года. Одна моя хорошая знакомая, жена офицера, находившаяся с ним в Меце, увидела во сне, будто отец мой, ее домашний доктор, которого она очень любила и глубоко уважала, подошел к ее постели и сказал ей: «Видите, я умер!»
Как только явилась возможность возобновить сношения с внешним миром, эта знакомая написала мне слезное письмо, умоляя меня поскорее сообщить ей, не случилось ли 18 сентября какого-нибудь несчастья в моей семье, и прибавив, что она страшно беспокоится насчет моего отца. И что же! Как раз 18 сентября в 5 часов утра отец мой скоропостижно скончался.
Когда я увиделся летом с этой дамой, она передала мне, что этот сон произвел на нее глубокое впечатление, тем более что незадолго перед тем ей снился такой же точно сон про другого ее знакомого, жившего в Меце. Она послала справиться о нем, и ей пришли сказать, что он умер.
Л. Бутор,
главный сборщик податей в Шартре
III. Мне было семь лет; отец мой жил в Париже, а я уже несколько лет находилась в Ниоре у родственников, взявшихся воспитывать меня. Однажды ночью мне приснился страшный сон. Я подымалась по крутой бесконечной лестнице и пришла в какую-то темную комнату; рядом была другая, слабо освещенная; я вхожу в эту вторую комнату и вижу там гроб на подставках; рядом горит восковая свеча.
Я испугалась и убежала; в первой комнате я вдруг почувствовала, что кто-то положил мне руку на плечо. Дрожа от страха, я обернулась и узнала отца, с которым не виделась уже два года. Он проговорил тихим, кротким голосом: «Не бойся, девочка, поцелуй меня».
На другой день мы получили телеграмму о смерти моего отца, последовавшей накануне вечером.
В.Бонифас,
начальница детского приюта в Этампе
IV. Жена моя видела образ своего брата в самый момент его кончины.
Мой шурин, учитель в Люксельском колледже, был болен чахоткой. Родители перевезли его для лечения в Страсбург и поместили в заведение диаконис. Недели три после этого моя жена имела ночью что-то вроде кошмара. В полусне она увидела брата своего лежащим и тесно сжатым в каменном гробу вроде древних римских саркофагов. Гроб все более и более суживался, стесняя дыхание ее брата. Он смотрел на нее печальным взором и молил о помощи. Затем он, видимо, покорился своей участи, как бы говоря: «Ты бессильна, все кончено!» Жена проснулась затем и взглянула на часы: было 3 часа 20 минут утра.
На другой день нас известили о смерти моего шурина. Час кончины точь-в-точь совпадал со сновидением его сестры.
А. С.
(В Люкселе)
V. Дядя мой служил сержантом во 2-м пехотном полку, когда была объявлена война 1870 года. Он участвовал в первых сражениях, попал в осажденный Мец, потом был взят в плен и увезен в Майнц, затем в Торгау, где и пробыл 9 месяцев.
В 1871 году, в воскресенье на Фоминой неделе один товарищ пригласил его отправиться в город, но дядя предпочел остаться в казармах, говоря, что он не расположен и сам не знает, чему приписать свое тоскливое настроение. Оставшись один, он бросился одетый на койку и немедленно заснул глубоким сном. Ему приснилось, что он — в родительском доме, и что его мать лежит в постели, больная, при смерти. Его тетки ухаживали за ней. Наконец, около трех часов, мать его скончалась. Тут дядя проснулся и убедился, что это только сон.
Когда товарищ его вернулся, он рассказал ему свой сон, прибавив: «Я уверен, что сегодня в три часа матушка умерла».
Тот посмеялся над ним, но полученное вслед за тем письмо из дому подтвердило это печальное предчувствие.
Камилл Мано,
аптекарь в Каньюле-сюр-Мер
VI. Мать моя не раз рассказывала мне про один очень странный сон.
Брат ее был болен. Однажды матери моей приснилось, будто он умер; она увидела также мою бабушку, уводящую его детей по какой-то незнакомой ей местности, похожей на обширный луг. На этом матушка проснулась и, разбудив отца, рассказала ему взволновавший ее сон. Было два часа ночи.
На другой день моих родителей известили, что дядя умер в два часа ночи; мама не могла удержаться, чтобы не сказать, что она это уже знает. Затем она расспросила бабушку, желая убедиться, правда ли, что она уводила из дому детей. Бабушка это подтвердила, прибавив, что они именно шли по большому лугу, как это приснилось маме.
М. Одеон,
учительница в Сен-Жениксе
VII. У меня был брат, уже лет двадцать пять живший в Петербурге; наша переписка никогда совершенно не прекращалась. Три года назад я получил в июле от него письмо, сообщавшее, что здоровье его находится в удовлетворительном состоянии. 8 сентября того же года мне приснилось, будто почтальон подает мне письмо из Петербурга; открыв его, я увидел в конверте две картинки: одна изображала покойника, лежавшего на постели и обряженного по русскому обычаю, как я это сам наблюдал, когда ездил в Россию в 1867 году. Сперва я не рассмотрел лица покойника; вокруг постели стояло несколько человек на коленях, в том числе мальчик и девочка, приблизительно такого же возраста, как дети брата. На другой картинке было изображено что-то вроде похоронной процессии. Потом я вернулся к первой картинке, чтобы разглядеть лицо покойника; я узнал его и проснулся, восклицая: «Ах, да ведь это Люсьен (имя моего брата)!»
Несколько дней спустя я действительно узнал о смерти брата чуть ли не в тот самый день, когда все это снилось мне. Сон этот произвел на меня глубокое впечатление, и я рассказывал его многим лицам.
Л. Карро.
46, улица Бэль-Эр, в Анжере
VIII. Я знаю несколько случаев, когда сны совпадали с чьей-нибудь смертью. Первый случай был с моим отцом, Пьером Дюталем, бывшим целых 50 лет аптекарем в Бордо. Это был человек безусловно честный, совестливый, тонкого ума, и никто из знавших его никогда не усомнился бы в его слове.
Вот что он рассказывал мне
«Однажды мне снилось, что брат мой, тогда уже 33-летний мужчина, нотариус в Леаньяне, превратился опять в ребенка, как и я, и мы с ним вместе играем в отцовском доме. Вдруг он падает из окна на улицу, крича мне: «Прощай!» Я проснулся, пораженный ясностью этого сна, и взглянул на часы: было 3. Конечно, заснуть я уже не мог. На другой день меня известили о смерти брата, последовавшей в три часа».
IX. Могу сообщить вам один лично меня касающийся факт, сильно поразивший меня; но так как дело идет о собаке, то, может быть, я только напрасно утруждаю вас. Я была в то время молоденькой девушкой и часто во сне обладала замечательным ясновидением. У меня была собака, редкостно умная и особенно привязанная ко мне, хотя я мало ласкала ее. Однажды мне приснилось, что она умирает и глядит на меня чисто человеческими глазами. Проснувшись, я говорю сестре: «Лионка умерла, я видела это во сне, наверное, это так». Сестра засмеялась надо мной и не поверила. Мы позвонили горничной и велели ей позвать собаку. Она зовет — собаки нет. Ее всюду ищут и наконец находят ее мертвой в уголке. Накануне она была здорова, и мой сон ничем не был вызван.
М. Р. Лакасан, рожд. Дютан.
В Кастре
X. С 1870 до 1874 года мой брат служил в арсенале Фу-Чеу в Китае механиком. Один из его товарищей, такой же механик и вдобавок земляк (из Бреста), пришел однажды утром к нему и сказал: «Я в большой тревоге: сегодня ночью мне снилось, будто мой ребенок умер от крупа и лежал на красной перинке». Брат мой посмеялся над его суеверием, приписал это видение кошмару и, чтобы рассеять грустное впечатление, пригласил своего друга позавтракать; но ничто не могло развлечь его: он знал наверняка, что его ребенок умер.
Первое письмо, полученное им из Франции от жены, подтверждало смерть его ребенка от крупа в страшных мучениях; по странному совпадению, ребенок умер именно на красной пуховой перине в ту же ночь, когда отцу приснился зловещий сон.
Г. В…
(Брест)
XI. Мой внучатый дядя, Анри Горст, бывший учителем музыки в Страсбурге, увидел однажды во сне, будто из его дома выносят пять гробов; в ту же ночь в доме произошел взрыв газа и пять человек погибло.
Жорж Горе,
лицеист, Буксвилье (Альзас)
XII. Я никогда не испытывала никаких видений, но во сне, напротив, мне случалось иногда предвидеть события. Например, в ночь убийства президента Карно я видела его во сне мертвым. Накануне вечером я легла спать рано. Я жила не в самом городе Лионе, а в предместье, и до меня не дошли даже отголоски событий этого памятного вечера. Утром служанка входит ко мне в спальню, и я сейчас же говорю ей: «Мне снилось, будто Карно умер!» Она отвечала: «Что ж, это может быть!» — «Пустяки, — отвечала я, — это глупый сон. В десять часов президент должен проехать мимо наших окон». (Действительно, так предполагалось.)
Десять минут спустя служанка вбегает бледная, расстроенная: «Барыня, а ваш сон-то исполнился! Молочник рассказывает, что президента Карно вчера убили». Несмотря на виденный сон, я в первую минуту с трудом могла поверить этому известию.
A.M.
(Лион)
XIII. Дело было в монастыре. Однажды ночью все мы были разбужены криками и слезами. Дежурная монахиня подошла к постели одной воспитанницы, и та, среди рыданий, сказала ей, что бабушка умирает и зовет ее.
Девочку успокаивают, нас всех заставляют молиться: монахиня читает молитвы, а мы вторим из своих постелек, потом опять засыпаем. Не успели мы успокоиться, как снова повторяется та же история. Девочке продолжает сниться все тот же сон: бабушка умерла! Ей мерещится сцена прощания, самая душераздирающая. Между прочим, бабушка указывает на шкатулку, где заключались драгоценности, предназначаемые старушкой своей любимой внучке. На другое утро в восемь часов мы собрались в классе для короткой коленопреклоненной молитвы перед ученьем. Вдруг сильный звонок заставляет нас невольно вздрогнуть, — в класс входит старшая сестра нашей товарки.
Она приехала за своей младшей сестрой. Бабушка их умерла в ту самую ночь, и все происходило именно так, как девочка видела во сне. Можете себе представить волнение во всем монастыре: в этом происшествии увидели перст Божий, и весь день был посвящен молитве.
Ж. Г.
(Париж)
XIV. В 1838 году я лежал больной в Карфагене. В рождественский сочельник мне приснился тяжелый сон: будто я находился в местечке Рез-Ле-Нант и видел погребальную процессию: хоронили молодую девушку. Я вовсе не знал покойницы, а между тем мною овладела страшная тоска. Я присоединился к шествию и пошел за гробом, не отдавая себе отчета, кто окружает меня. Я обливался слезами, и чей-то голос произнес рядом: «Тут лежит твой лучший друг». На кладбище разразилась жестокая гроза с проливным дождем. После этого сна я вернулся домой к родным. Я узнал, что одна моя близкая родственница, пятнадцатилетняя девочка, моя сверстница, подруга моего детства, умерла как раз в эту рождественскую ночь.
Е.Орие.
В Нанте, главный смотритель дорог в департаменте
XV. Мой дядя был капитан, командир судна. Он возвращался во Францию после отсутствия, продолжавшегося несколько месяцев. Однажды он находился в своей каюте, собираясь внести кое-какие заметки в судовую книгу, но заснул, и ему приснился страшный сон: будто у его матери на коленях лежит простыня, перепачканная кровью, а на простыне голова его брата.
Под этим тяжелым впечатлением он проснулся и хотел опять приняться за свои заметки, но вторично заснул и увидел тот же самый сон. По пробуждении, пораженный этими двумя снами, он записал их в судовую книгу, отметив число и час.
Когда его судно пришло в марсельский порт, один знакомый приехал навестить его и сказал: «Я провожу тебя домой». Мой дядя отправился в портовую контору, а пока он был в отсутствии, его друг велел вывесить на корабле траурные флаги. Дядя вернулся и при виде флагов воскликнул, пораженный: «Мой брат умер!» «Да, это правда, — отвечал его друг, — но как ты узнал?» Тогда дядя рассказал о сне, виденном им среди океана. Брат его лишил себя жизни в тот самый день, когда сон был отмечен в судовой книге.
Ж. С.
(Марсель)
XVI. Я был влюблен в одну девушку из прекрасной, уважаемой фамилии. Она вдруг заболела. Однажды около девяти часов я находился в полудремотном состоянии, и мне снилось, что я в большом зале, где танцуют. Моя возлюбленная была тут же, вся в белом, но с бледным, грустным лицом. Я подхожу к ней и приглашаю ее на танец. Она резко отказывается и тихонько прибавляет: «Это невозможно, нас все видят!» Я проснулся с сильным сердцебиением и слезами на глазах. Поутру я наскоро оделся и побежал на квартиру к больной. На улице мне попался навстречу слуга, известивший меня, что его барышня умерла в эту самую ночь.
М.Т.
(Константинополь)
XVII. У моего отца был друг детства, генерал Шарпантье-де-Коссиньи, который всегда относился ко мне с большим расположением. Так как он страдал нервной болезнью, делавшей его нрав довольно причудливым, то мы никогда не удивлялись, если он являлся к нам три-четыре раза подряд, а потом пропадал на несколько месяцев. В ноябре 1892 года (прошло около трех месяцев, как генерал не посещал нас) я однажды, страдая мигренью, ушел спать довольно рано. Пролежав несколько времени в постели и уже начиная засыпать, я вдруг услыхал свое имя, произнесенное сначала тихо, потом погромче. Я насторожил ухо, думая, что меня позвал отец, но нет — он спал в соседней комнате, и я ясно слышал его ровное, сонное дыхание. Вслед за тем я опять задремал, и мне приснился сон: я увидел лестницу дома, где жил генерал (7, улица Вано). Сам он стоял, облокотившись на перила площадки бельэтажа. Потом он сошел вниз и поцеловал меня в лоб. Губы его были холодны, и от этого прикосновения я проснулся. Тогда я увидел среди комнаты озаренный отсветом уличного газа, тонкий, высокий силуэт удаляющегося генерала. Я не мог после этого заснуть, и впечатление ледяного прикосновения нашего старого друга оставалось у меня всю ночь. Утром первым моим словом было: «Мама, мы получим какую-нибудь весть о генерале де Коссиньи: он мне снился сегодня ночью». Несколько минут спустя отец мой прочел в газетах известие о смерти своего старого товарища, последовавшей накануне от последствий падения с лестницы.
Жан Дрель.
36, улица Буланже, Париж
XVIII. Это было во время великой войны 1870–1871 года. Жених мой служил солдатом в Рейнской армии, и много дней о нем не было никакой вести. В ночь на 23 августа 1870 года мне приснился мучительный сон, но я не придала ему значения. Я будто бы находилась в палате госпиталя, посреди которой стоял стол, а на нем был распростерт мой жених: его правая рука была обнажена, а у плеча зияла страшная рана. Тут же присутствовали, кроме меня, два врача и сестра милосердия. Вдруг раненый взглянул на меня своими большими глазами и проговорил: «Любишь ли ты меня еще?» Несколько дней спустя я узнала от матери моего жениха, что он был смертельно ранен в правое плечо 18 августа при Гравелоте и 23 августа умер. Образ, виденный мной во сне, и до сих пор жив в моей памяти.
Сюзанна Кюблер,
учительница. (Гейдельберг)
ХIХ. Однажды утром в девять часов муж мой куда-то отправился по делам, а я уснула еще на несколько минут. В это короткое время мне приснился сон, сильно поразивший меня. Я будто бы вышла гулять с мужем. Он зашел в какой-то пассаж поговорить со встретившимся знакомым, а я осталась на улице ждать его. Через несколько минут смотрю — муж выходит из пассажа весь бледный, прижимая левую руку к сердцу. Я с беспокойством спрашиваю, что с ним, и он отвечает: «Не пугайся, пустяки! У выхода из пассажа кто-то нечаянно, кажется, выстрелил в меня, но только слегка ранил в руку».
Тут я внезапно проснулась и, одеваясь, рассказала свой сон горничной; вдруг сильный звонок заставил меня вздрогнуть. Муж мой вошел в комнату такой же бледный, каким я видела его во сне и с перевязанной левой рукой: «Не пугайся, это пустяки! — сказал он мне. — Когда я шел в свою контору с одним приятелем, кто-то выстрелил в меня из револьвера, и пуля лишь слегка задела мне кисть руки». Интересно знать, что такое было со мной: сон, видение или случай телепатии?
Г-жа Кранскофт
(В Константинополе)
XX. В 1866 году я учился в пансионе в одном местечке Шварцвальда. Однажды утром, перед уроком, один из учеников подошел к учителю и спросил, имеет ли он благоприятные известия о своем брате (также учителе нашего пансиона, но в то время находившемся в отлучке у родных в Швейцарии). Учитель отвечал, что не имеет о брате никаких известий. Тогда ученик громко при всех рассказал, что сегодня ему снился страшный сон, будто отсутствующий учитель лежит на траве с черной зияющей раной посредине лба.
Чтобы рассеять тяжелое впечатление, произведенное на учеников этим рассказом, наш учитель немедленно приступил к занятиям, и о сне не было больше и речи.
На другой день учитель получил письмо, сообщавшее, что брат его умер от несчастного случая на охоте. Он хотел перескочить через ров, в это время ружье его выстрелило, и весь заряд попал ему в голову.
А.Г.
(В Женеве)
XXI. Мать моя жила в Лилле, а в Эльзасе у нее был дядя, которого она очень любила. Этот дядя отличался характерным складом руки, с особенно длинными и тонкими пальцами. Однажды матушка увидела во сне эту длинную руку, медленно двигавшуюся над ней, точно стараясь схватить какой-то невидимый предмет. На другой день мать получила известие о дядиной смерти, и, по свидетельству окружающих его, покойный перед смертью действительно делал руками те движения, какие она видела во сне.
А.П.
(Париж)
XXII. Мне не раз случалось замечать необыкновенные совпадения между моими снами и событиями, случающимися одновременно. Между прочим, расскажу вам следующий случай. Однажды мне всю ночь снилась одна монахиня, которая когда-то была моей воспитательницей. Я видел ее тяжело больной, очень этим огорчался и тщетно старался помочь ей. На другой день я узнал, что сестры общинной школы приехали в Миркур на похороны одной из своих товарок. Находясь еще под впечатлением своего сновидения, я сейчас же сказал: «Это сестра Saint Joseph!» Оказалось, что это именно и была она. А между тем я вовсе не вспоминал о ней в предыдущие дни; никто не говорил мне о ней, и я даже не знал