Теперь нам нужно ответить на поставленный выше вопрос о мифе не как о метафоре чего-то другого, например идеала, а о мифе как таковом, т. е. вопрос о мифической чтойности.
Этот вопрос, говоря философским языком, будет распадаться на два вопроса: на вопрос о для-бытии мифа, т. е. о существовании мифа для мира культуры, и на вопрос о что-бытии мифа, т. е. о его сущности. Почему мы вообще ставим вопрос о том, что такое миф как таковой?
Прежде всего к этому нас ведет сама философия, спрашивающая об эссенции (сущности) и об экзистенции (существовании). Но дело не только в этом. Как я сказал выше, мы исконно мифические существа не только в нашей истории, искусстве, религии, истории науки и философии. Мы принципиально мифичны как конкретные здесь-и-сейчас живущие индивиды.
Мы живем под влиянием мифа денег, т. е. в парарелигиозном убеждении, что при помощи денег мы сможем обрести пропитание, необходимые вещи, комфорт, здоровье, уют, душевный покой. Мы живем в мифе моды, т. е. в вере в то, что модные вещи — это красиво, престижно, что их необходимо покупать, что моде необходимо следовать. Мы живем в мифе развлечений, в мифе современного искусства, этических и эстетических эталонов, которые нам навязывает этот миф. Мы живем в мифах, создаваемых рекламой, торговлей, политикой и т. д.
При этом, что особенно важно, имманентно-мифические отношения и связки современной культуры остаются для нас закрытыми, потому что современные мифотипы культуры, обладающие, как и традиционные, эзотерической силой, но скрывающие ее, маскируют свое формообразующее поле.
===
===
Человек как общественный субъект находится во власти мифов, во власти их властных символов, но не замечает этого, не отдает себе в этом отчета.
Выше я приводил пример наших странных привычек, в частности, упоминал о смешной привычке москвичей все время слушать прогноз погоды. Мы, действительно, бросаем все наши дела и обязательно слушаем прогноз погоды. Солярно-метеорологическая школа изучения мифов наверняка усмотрела бы в этой привычке архаический признак поклонения природным явлениям.
Каждый из нас испытывал восторг и ужас, наблюдая разбушевавшуюся стихию, — грозу или шторм на море. Эти чувства легко могут перейти в стремление обожествить или демонизировать силы природы.
Конечно, это относится не только к силам природы. Стремление к поклонению может вызвать предмет искусства, сопереживание современному кумиру или герою прошлого, общение с каким либо общественным деятелем, обладающим харизмой.
Само понятие харизмы, введенное в культурологию М. Beбером, является попыткой рационализировать мифический, т. е. в основе своей не поддающийся рационализации момент какой-то трансцендентной силы, благодати или, наоборот, майи, т. е. магической иллюзии.
Эта трансцендентная сила, духовная мощь различных процессов, которую мы можем нечувственно созерцать (вспомним Лосского), присутствует в культурной целостности постоянно, постоянно фиксируется в культурных знаках, маркировках, культурных кодах. Мы постоянно считываем эти коды, ориентируемся в них, живем в них, как рыбы в воде, несмотря на то что они, как писал М. Мамардашвили, своего рода "жареные логарифмы".
Когда я в Германии читал курс лекций “Традиционная культура на примере "Бхагавадгиты"”, я приводил такой пример.
На крыше самого высокого дома недалеко от Кассельского университета был помещен огромный стенд с надписью "Мерседес-бенц". Этот стенд, имевший прямоугольную форму, все время медленно вращался, а вечером и ночью еще и светился.
В большом европейском городе и у нас в Москве подобных рекламных стендов много, и они не производят особенного впечатления. В Касселе, в том районе, где я жил, этот знак был
===
===
единственным и производил впечатление своего рода маяка. Конечно, вращающийся стенд имел прагматический смыслон представлял рекламу известной фирмы со всеми вытекающими отсюда торговыми последствиями, но кроме этого, что чрезвычайно важно, реклама "Мерседес-бенц", вознесенная высоко в небо над городом, живущая как бы своей жизнью, была безусловно мифическим знаком власти того, что Маркс называл словом "капитал", а Хайдеггер — "постав".
В экономическом обществоформировании (вспомним термин Маркса), куда теперь входит и Россия, правят деньги и машины. Это они своими знаками, маркировками, надписями пытаются убедить: "Власть у того, у кого надо".
Наивные позитивисты или делающие честные глаза политологи предлагают нам модели, где "А" управляет "В", так как "С" управляет "А".
Это не забавно, а грустно. Потому что такие модели не отвечают на главные вопросы, которые мы должны задать власти и самим себе: кто нами управляет? Действительно ли мы управляем машинами или машины управляют нами? Куда уходят наши деньги? Кто это контролирует? Кто вообще всем управляет?
Смешно считать, что это делают наши президенты, их приближенные, наша Дума или какие-нибудь респектабельные "дядечки" в швейцарских или американских банках — люди несвободные, давно оставившие нормальную человеческую жизнь, т. е. еще более управляемые, чем мы с вами.
Представители структуралистской линии в политологии ставят эти вопросы. Характерно высказывание М. Фуко о том, что Маркс и Фрейд недостаточны для того, чтобы помочь нам познать таинственный предмет власти, распространенный повсюду, видимый и невидимый, присутствующий и скрытый. Теория государства, традиционный анализ государственных институтов не исчерпывают область существования власти. Это действительно великое неизвестное: кто осуществляет власть и где?6
Ролан Барт также считает, что власть везде и нигде. И далее задается полувопросом, полуутверждением: а что если власть столь же многочисленна, сколь демоны?7
Это верная и, надо заметить, очень традиционная мысль. Надо страшиться демонов власти. Гениальный пароль индийской мудрости, освобождающий от демонов власти, заключает-
===
===
ся в радикальности отношения к страху перед тем, чего нет. То, что кажется нам на первый взгляд наиболее прочным, устойчивым, устрашающим, например демоны власти, на самом деле -ничто, асат, не-суть бытия, порожденная магической иллюзией-майей. Смотреть нужно не на то, что является, не на феноменальное, а на то, что не проявлено, но находится за явлением.
Но, что интересно, если мы рассмотрим ноуменальное власти, то увидим не только великое "Ничто" современной власти — суету торговли, болтовню политиков, фиктивность денег, никчемность военной машины. Мы увидим еще и остающееся великим "Что" власти, ее чтойность, ее долженствования. Власть не только отчуждает, угнетает, забирает заработанные нами деньги и властвует на них в свое удовольствие. Власть обеспечивает порядок, строит космос культуры, и в этом смысле власть всегда должна быть "кшатричной". (Вспомним: украшение кшатрия — защита народа.)
В нашем примере с рекламой "Мерседес-бенц" содержится не только демонстрация силы, не только указание на тех, у кого находится власть, но и форма ободрения подданных: власть у того, у кого надо! С этой точки зрения и реклама "Мерседес-бенц", и государственный штандарт у президентского дворца, и дымок ритуального костра у хижины вождя имеют один и тот же мифический смысл, высказанный еще Шехерезадой: в Багдаде все спокойно.
Фуко прав, когда утверждает, что общепринятая политологическая теория не дает ответа на вопрос о сущности власти. За властью, так же как и за законом, находится миф, который своей эзотерической формообразующей силой создает власть и устанавливает закон. И когда мы оцениваем разумность или неразумность законов и власти, а с ними и культуры в целом, мы неизбежно должны говорить о разумности или неразумности мифов, стоящих за феноменальностью власти и закона, потому что именно миф, находящийся на заднем плане, определяет смыслы законов и этос власти.
Вы можете сказать мне: допустим, вы нас убедили. В традиционной культуре, которую отражает "Махабхарата", миф действительно устанавливает законы, определяет жертвы, создает власть, но какое это имеет отношение к современным людям, не верящим в мифы? Ведь для того, чтобы миф работал, в него
===
===
необходимо верить, необходимо верить в его трансцендентный закон, в предложенную им схему воздаяния и спасения.
На эти возражения я могу ответить: вы абсолютно правы, нужно не просто верить в то, что предлагает миф. Необходимо знать, что он предлагает, оценивать эти знания положительно. Только в этом случае, т. е. если верить в то, в чем эта вера состоит, верить в знания, которые эта вера предлагает, и высоко оценивать их, начнется то, что можно было бы назвать поведенческой реакцией мифа. Тогда человек начнет выполнять то, что ему советует миф в лице своего идеального деятеля, устанавливающего эффицирующую причину целостной вещи культуры, тогда связь бытия и долженствования замкнется в поведенческую парадигму, а эффицирующая причина, созданная идеальным деятелем, т. е. его трансцендентный закон, трансцендентный выбор, трансцендентный поступок начнут действовать внутри культуры как ее имманентные законы, выборы, поступки.
Последние стихи нашей "Гиты" фиксируют начало такой поведенческой реакции. Кришна по завершении своего наставления спрашивает Арджуну: "Внимательно ли ты выслушал меня, исчезло ли твое заблуждение и неведение?" "Да, — отвечает Арджуна, — заблуждение мое исчезло, благодаря тебе я обрел память (смрити), я твердо стою на ногах и готов исполнить твое слово" (18.72-18.73).