Почему мы говорим о познавательном комплексе применительно к мифу? Классический "мютос", т. е. рассказ о богах, содержит знание об объекте веры, знание, которое дает этот объект веры субъекту мифа, а также разнообразный набор знаний, позволяющий субъекту мифа формировать определенную поведенческую парадигму. Таковы космогонические, милитарные, аграрные мифы, мифы жертвоприношений и другие. Такова и наша "Гита".
Для протагонистов мифа, так же как для тех, кому предназначен миф, знание и вера, данные в мифе, являются священными, т. е. особо ценными. Я хочу подчеркнуть, что любая вера и любые знания могут быть представлены в мифе как священные, вне зависимости от своего этического и эстетического содержания.
===
===
Э. Тайлор приводит в пример миф африканского племени вакуф, который освящает воровство скота на том основании, что Энгаи, т. е. Небо, отдал вакуф весь скот, и поэтому они должны воровать скот везде, где бы они его ни нашли1. Одно из южноамериканских племен — мбаясы — получило повеление от своих богов вести войну со всеми другими племенами, убивать мужчин, воровать женщин и детей2.
По критериям, выработанным в традиционной культуре, такие мифы относятся к низшей социальной иерархии. И вакуф, и мбаясы — это те самые людские общности, согласно классификации "Мокша-дхармы", которые не знают изначально исшедшее святое слово, которые живут согласно своим нравам, не умея осуществить правильное знание. Еще раз подчеркну, что несмотря на неумение осуществить правильное знание, несмотря на неумение передать дух саттвы, вера и знание этих племен являются священными, особо ценными.
Надо сказать, что знание, вырабатываемое культурой, всегда является ценностным, т.е. знанием, в основе которого лежит ощущение ценности. Например, вы приходите в университет за знаниями, имеющими научно-теоретический характер. Эти знания стремятся исключить из своей субстанции ценностное суждение. Самый простой пример: 2x2 = 4. Это одна из начальных теоретических процедур, в которой нет ценностного суждения. Однако это знание не существует само по себе. В культуре оно существует в отношениях с нами. Это знание есть для нас постольку, поскольку мы в нем заинтересованы, и именно этот наш интерес к этому знанию содержит ценностное суждение об этом знании.
Приходя в университет совершать ряд рационально-логических процедур, приобретать научное знание, вы как существа культуры имплицитно вносите в этот познавательный процесс ценностное суждение об этих процедурах и об этом знании. В основе вашего участия в познании лежит уверенность в том, что эти знания являются для вас ценными, что они представляют для вас интерес.
Аксиологи, доказывая, что знание в культуре связано с ценностью, приводят иногда такой пример. Допустим, на киоске, где продают лотерейные билеты, висит объявление: человек, купивший здесь билет, выиграл месяц назад три тысячи рублей. Ясно, что эта информация не просто извещает о событии.
===
===
Она предлагает нам знание, которое должно заставить нас участвовать в покупке лотерейных билетов, поверить в то, что мы тоже можем выиграть большую сумму денег. Значит, эта информация является знанием, цель которого — приобщить к ценности товарно-стоимостных связей в обществе, к ценности тех благ, которые мы можем получить в результате этого выигрыша. Иначе говоря, это знание является составной частью одного из самых мощных современных мифов — мифа денег, о котором мы уже говорили выше.
Таким образом, знание в культуре поддерживается ценностным отношением к знанию, вызывающим к этому знанию интерес. Можно сказать, что знание в культуре стремится к ценное ти, но и ценность также стремится к знанию.
Все мы мечтали в детстве о каком-то подарке, о какой-то вещи, которую нам очень хотелось иметь. Если мы вспомним наше ощущение, когда мы наконец-то получали вожделенную вещь, то мы поймем, что чувство обладания вещью было моментом ее чувственного познания. Мальчишки, например, разбирают любимые игрушки, чтобы посмотреть, как они устроены, т. е. познать их до конца, до конца присвоить ценность любимой вещи.
У Пастернака есть такие строки: "...Во всем мне хочется дойти/До самой сути. / В работе, в поисках пути, в сердечной смуте. / До сущности протекших дней, / До их причины, / До оснований, до корней, / До сердцевины"3.
Это своего рода поэтический лозунг всех пытливых, любознательных людей, в том числе и людей науки. Ученый не утратил детского задора разобраться во всем до конца, посмотреть, как устроены все вещи.
Сама наука, т. е. особое познавательно-опытное пространство культуры, основывается не столько на поиске истины, сколько на ценностной презумпции поиска истины. Вспомнив Хайдегге-ра4, мы можем сказать, что ценности выше истины даже тогда, когда они суть истины. Ценности являются истинами даже в том случае, как, например, в науке, когда истина является высшей ценностью.
Конечно, само понимание истин и ценностей существенно зависит от культурного контекста. Социальные науки правы, когда они утверждают, что определение ценностей предполагает некоторый уклад ценностей, характерный как для объекта,
===
===
так и для субъекта культуры. Причем это ценностное понимание возникает у индивида изначально не путем рационального целеполагания, а путем недискурсивного, неаргументированного, образного воспитания на первоначальном этапе становления личности. Ребенок знает "что такое хорошо и что такое плохо" в самом раннем возрасте, практически тогда, когда он еще не научился как следует говорить. (Вспомним то, что мы говорили о метафоре.)
Как мы уже выяснили, способность осознавать ценности и полагать их в акте веры является родовой человеческой чертой. Что значит в данной ситуации верить? Частично мы уже ответили на этот вопрос, когда говорили о том, что ценностный аспект знания пробуждает интерес к знанию.
В основе нашего познания лежит уверенность в том, что полученные знания являются ценными, что они представляют для нас интерес. Тиллих писал, что вера — это состояние предельного интереса. Осмелюсь добавить: предельного интереса к какому-то благу5.
У меня, например, не вызывают особенного интереса объявления о том, что кто-то когда-то выиграл огромную сумму денег, или сообщение о том, что куда-то можно вложить деньги под большой процент. Означает ли это, что я не хочу получить деньги? Конечно нет. Это означает, что я не верю участникам данного предприятия и поэтому не со-общаюсь с их сообщениями мне.
Я уверен как раз в обратном: где-то здесь кроется обман, и я испытываю интерес не к тому, чтобы вложить деньги в это предприятие, а к тому, чтобы этот обман поскорее раскрылся, т. е. к тому, чтобы моя уверенность подтвердилась.
Несколько лет тому назад на одной из конференций в РГГУ уважаемый ученый-гуманитарий возразил мне приблизительно следующее: вы утверждаете, что наша конференция как объект культуры построена на вере. Вы говорите, что мы-собрались потому, что можем получить какие-то ценные знания. А я вот, например, ни во что не верю, а тем не менее нахожусь здесь и участвую в этой конференции.
Это высказывание очень характерно, причем характерно именно для материалистической культуры. Человек, воспитанный в атеистической мифопарадигме, т. е. в вере в неверие в Бога, может быть достойным и разумным человеком и вместе с
===
===
тем с недоверием относиться к объективному существованию высших ценностей — Добра, Истины, Красоты, Справедливости и других, трансцендентным гарантом которых выступает Бог.
Для человека, не верящего в Бога, объективно затруднен предельный интерес к сути вещей, к тому, что индуистская традиция называет, как мы помним, "сат", а европейско-христианская традиция — "эссенция", или сущность.
Как вы можете дойти до "сущности протекших дней, до их причины", если вы не ощущаете наличие высших форм порядка, объективность высших ценностей Блага, Истины, Красоты и других? Не верите в них, не испытываете к ним предельного интереса?
Очень характерно, что Арджуна просит Кришну даровать ему возможность поверить в правильный путь достижения Блага. Он говорит: "Несомненности жажду я сердцем, в ней одной обретается Благо" (Шлока 3.2. Пер. B.C. Семенцова).
По смыслу эти слова Арджуны продолжают мольбу героя фильма Кеслевского, обращенную к Богу: "Я не прошу у Тебя ничего, я прошу у Тебя, чтобы Ты был". Своей просьбой герой "Гиты" как бы совершает следующий шаг. Арджуна уверен в существовании гаранта высших ценностей бытия, т. е. Бога, и теперь просит, чтобы ему наверняка, достоверно объяснили то, без чего он не может достичь Блага. "Это одно скажи достоверно, чем высшее Благо смогу я достигнуть", — просит он Кришну (шлока 3.2).
Почему человек стремится к вере и не может не верить? Почему он связывает веру с возможностью достижения Блага?
Вера как состояние предельного интереса к Благу в познавательном комплексе субъекта объединяет ценности и знания. В слитном с гносеологической точки зрения акте сознания она связывает разномерность ценностного и знанческого пространств. Вспомнив еще раз мысль о том, что ценности выше истин, мы поймем, что равновесие в отношениях между знаниями и ценностями устанавливает именно вера.
Вера, соединяя многомерность знаний и ценностей нашего бытия, создает ежесекундное чудо веры. С рациональной точки зрения мы ни во что не можем верить, мы не знаем, что случится с нами в ближайшие пять минут. И тем не менее мы абсолютно уверены в том, что в обозримом будущем ничего плохого с нами не случится. Это не легкомыслие, не безответствен-
===
===
ность, а самое нормальное обычное чудо нашей жизни. Религиозная, т. е. связующая уверенность человека, поддерживая баланс знаний и ценностей, дарит надежду на будущее и созидает таким образом культурную архитектонику.